Останься в Вейзене

Глава 6 Радуйся, пока есть повод

Гетбер не обманул — живёт и впрямь близко, в самом центре элитной тусовки. Подумалось вдруг — я ведь совсем мало знаю о нём. Что он успел достичь за свою жизнь? Какие почести? Простые учителя не обращаются к директорам академии на «ты». И не живут в сердце крутого продвинутого города.

Хотя квартирка небольшая.

Хорошо устроенная, но лишенная излишеств кухня. Две комнаты: в одной я успела различить кровать, а в другой — стол; осмелюсь предположить, что это спальня и кабинет. В общем-то, и всё.

Гетбер оставил меня в кухне, даже кружку с горячим чаем вручил. Оказалось, у него есть целая коллекция глиняных чайничков, почти как у Ирмалинды, и даже готовая заварка имеется. А сам спрятался за дверью спальни. Полноценное освещение он включать не стал, сэкономил, так что пребывание моё подсвечивал лишь один-единственный ночник над столом.

После улицы здесь было так тихо и спокойно, что даже перехотелось волноваться. Делайте, что желаете, но добровольно я отсюда не уйду. А в следующий раз двадцать раз подумаю, прежде чем вновь поехать в город. Слишком уж неприветливым он стал, когда пришла пора прощаться. Муж-абьюзер, не иначе.

Вернулся Гетбер быстро — я даже половину чашки не успела выпить. Вернулся непривычным, домашним. Просторные штаны, слегка даже мятые, и что-то типа нашей футболки-оверсайз с рукавами до локтей. Серый низ, белый верх. Мокрые волосы зачесаны назад и открывают высокий лоб. Движения плавные и мягкие, как у дикой кошки. Само собой, удобно быть смелым, когда ты в собственной пещере. А воды все кошки боятся, даже такие гордые.

— Я приготовил тебе сухую одежду, — сказал Гетбер тихим вкрадчивым голосом, — дальняя комната. Переодевайся и возвращайся.

— Да у меня своя есть, — заметила я, — правда, она тоже промокла.

Гетбер кивнул и пообещал:

— Развешаем. У меня здесь особая система для высушивания вещей, — и кивнул наверх. Оказалось, по потолку проходит сеть из нескольких джутовых канатов. Ну, вот я и сама оказалась внутри корабля. Бежать теперь — только в открытое море.

Случаются иногда безвыходные ситуации. Вот как у меня сейчас. Неправильно рассматривать элементы чужой личной жизни, которые мне никто не планировал показывать. Но и не разглядеть хотя бы в общих чертах кабинет Гетбера будет фатальной ошибкой. Когда мне ещё выпадет шанс прикоснуться к изнанке самого таинственного человека во всём городе?

Мне отчего-то казалось, что такой человек, как Гетбер, должен содержать кабинет в идеальном порядке. А у него здесь была тысяча и одна вещь. Книжных шкаф, где помимо книг устроились статуэтки, изображающие зверушек и выполненные в разных техниках, будто Гетбер привёз их из самых разных мест. На столе — несколько подставок с канцелярией, какую только душа пожелает. А над столом — что-то вроде ловца снов с длинными пестрыми перьями. Одну из стен занимает масштабная желто-коричневая карта, совсем непохожая на привычную мне. Будь больше времени (у меня) и света (в комнате), нашла бы Вейзен и посмотрела, как у него с близостью к морям.

А на подоконнике, прислоненные к стеклу, замерли цветы в причудливых горшках, украшенных бусинами, жемчужинами, керамикой. Это меня, наверное, больше всего поразило. Не горшки даже, а общность наших с Гетбером интересов. Сразу же вспомнились собственные фиалки. Никогда о них не забуду, сколько лет мне ни отведено. Правда, у Гетбера здесь не фиалки, а суккуленты: толстянка, эониум, несколько видов кактусов. Часто бывает в отъездах, а цветы поливать некому? Иначе почему именно суккуленты?

Не стану спрашивать — поймет, что подсматривала.

Хотя он-то проницательный, и так поймёт.

В качестве сменной одежды Гетбер предложил мне почти такой же комплект, в каком вышел сам. Правда, штаны оказались широки мне на поясе, удержались на честном слове, а в распашонке я утонула. Хотя какая разница. Одежда сухая, не липнет к телу холодным мокрым пластом, и уже за одно это душа воспылала к Гетберу радостной благодарностью. Ей, глупой, немного надо.

Когда я вернулась, то застала Гетбера, невозмутимо восседающего на свободном стуле: ноги сложены по-турецки, в руках — чашка, пар от нее скользит мимо лица и рассеивается, не достигнув потолка. А лицо умиротворенное и покорное, исчезли из глаз насмешка и превосходство. Непривычно мне видеть его таким. Не то чтобы у меня было время, чтобы привыкнуть к прежнему Гетберу. Но все же таким я вижу его в первый раз.

— Ты голодна? — спросил он. — Я не держу больших запасов еды. Но что-нибудь могу придумать.

— Нет, я не голодна.

— Понял. Тогда готовлю только на себя.

— Почему вы не поужинали, прежде чем ехать в академию?

— Как я уже сказал, приоритетным для меня было не… слишком сильно опоздать, а не набить желудок. Но, раз ты сама приехала ко мне, теперь можно вспомнить и о том, чтобы удовлетворить базовые потребности.

Гетбер отставил чашку и поднялся со стула. Открыл один из шкафчиков и вынул банку с крупой. Понятно, сейчас будет каша. Значит, он ещё и за правильное питание выступает. Нашла же, с кем иметь дела.

Чтобы не сидеть без дела, я решила разобрать собственные приобретения. Заквасятся, глядишь… Первым делом на стол приземлился, конечно, главный подарок сегодняшнего дня — молоток. Под скатертью столешница оказалась стеклянной, если судить по весьма неприятному звуку. Гетбер тут же обернулся и поинтересовался, каким именно предметом одежды я с таким усилием размахиваю.

Я смахнула бумагу — все равно она не подлежит восстановлению после такого обильного полива. И продемонстрировала Гетберу свою исследовательскую находку.

— Варя, — вздохнул он. — Думаю, это только ты могла потратить свою первую зарплату на молоток.

— Это полезный молоток. Чтобы делать сколы камней. И рассматривать под микроскопом. Понимаете, ведь по этим искорёженным внешним граням сложно о чем-либо судить. Вся суть прячется внутри. Вы готовьте, я постараюсь больше не греметь.

Гетбер послушно отвернулся. Но не удержался от того, чтобы не продолжить диалог:

— И какую тайну ты внутри себя хранишь? В чём твоя суть?

— У меня сути нет. Только существо. Мне кажется, суть — это нечто выше простой физической формы. Это некий смысл. Поэтому сутей может быть несколько. Главная — и сопутствующие. Впрочем, вы меня поменьше слушайте. Я на философии занималась чем попало. Книги читала. Развлекательные. И домашние задания делала…

— Ребёнок ты ещё совсем, Варя, — заметил Гетбер.

— А вы кого ожидали перед собой увидеть? Умудренную опытом женщину двадцати пяти лет? А вот и зря. Хотя я сама, когда была маленькой, представляла себя такой… Как бы сказать. Представляла, будто уже к двадцати успею чего-то достичь.

— Не достигла?

— Вы же и сами знаете, что нет. Даже волосы не обесцветила. Хотела быть светловолосой, как мама. Но вообще я не люблю говорить о прошлом. Лучше вы расскажите что-нибудь о себе, раз так хочется поговорить.

Под шумок я превратила кухню Гетбера в филиал модного дома. А предметы гигигены оставила сушиться на подоконнике. Жалкое, вообще говоря, зрелище. С шампуня даже этикетка слезла, не выдержав такого позора.

— Хорошо, — согласился Гетбер, — помолчим.

Он чиркнул спичкой, и над кастрюлей вспыхнуло огненное кольцо. Захотелось подойти поближе и подставить пламени руки. Вар-вара. Не зря же мне выбрали такое имя.

— Но почему вы не хотите ничего о себе рассказывать?

Оказалось, тумбочка на резных ножках — это холодильник. Очень уж компактный и сам на себя не похожий, но все-таки вполне себе рабочий. В холодильнике Гетбера, который клялся, что не хранит запасы еды, нашлась вполне весомая связка колбасок и кусок орехового сыра. Пока булькает на огне каша, он принялся нарезать сыр тонкими, неотличимыми друг от друга пластинками.

— Я не знаю, что именно ты хотела бы услышать, — заметил наконец Гетбер. — В целом, я тоже не особо продвинулся в том, чтобы сделать нечто выдающееся. Родился, учился, вырос, пошёл работать. И продолжаю до сих пор. В наше время сложно выделиться настолько, чтобы тебя запомнили. Даже основателей городов перестали запоминать по именам.

— Вы уходите от ответа.

— Всему своё время, и ответам в том числе. Позволь мне ещё хотя бы немного помолчать о себе, прежде чем ты поймёшь, что я — не тот человек, которого можно назвать хорошим. Ты пьёшь вино?

Гетбер извлёк бутылку из темного стекла, поднес ее к ночнику, покачал, и внутри волнами заплескалась темная жидкость.

— Иногда пью, — ответила честно.

— Сейчас будешь? Говорили, ежевичное, но я пока не пробовал.

— Не уверена, что это хорошая идея.

— Как хочешь, — Гетбер пожал плечами. — Я выпью, если ты не против.

— Пейте. Спрашивать необязательно. Все-таки сегодня я — ваша гостья. У меня есть чай.

Я подняла чашку, продемонстрировала её Гетберу и сделала глоток.

Чай остыл, потеряв всякую прелесть.

Гетбер выкрутил пробку из бутылки вина, и по кухне разнесся кислый ягодный аромат. Пересекая границу горлышка, темно-красная жидкость принялась игриво наполнять стеклянный бокал на тонкой черной ножке. Я отставила чашку, и Гетбер, улыбнувшись, предложил мне вино ещё раз.

Ну и что мне будет с одного бокальчика?

Не так давно я пила вино практически ежедневно. Возвращалась с работы, включала сериал и выпивала бокал вина. Потом бросила, когда поняла, что это уже входит в привычку. Тем более, ничего, кроме небольшого расслабления этот бокал мне не давал.

— Давайте. Толли с вами… или как их… тилли…

— Тилло, — поправил Гетбер. И пододвинул ко мне собственный бокал. А следом — вручил тарелку с закусками. Сам же вернулся к приготовлению каши.

Вино — совсем другое дело. Касаясь горла, оно согревает его. Продвигаясь дальше, оно ещё и душу успевает задеть. Та тянется, как пригретая солнцем кошка. Готовится к свершениям, за которые очень скоро станет стыдно.

Закуски мне тоже понравились. Сыр так вообще таял на языке, оставляя после себя ореховый привкус.

И что за день? Почему меня постоянно пытаются накормить? И ещё вопрос: почему я этому не противлюсь?

А Гетбер опять молчит. Повернулся ко мне спиной и мешает эту свою кашу, как будто она пригорит ко дну, если он только остановится хотя бы на мгновение. Он молчит, значит, мне суждено говорить. А не так давно было наоборот: он рассказывал великие тайны моего появления в этом месте, зато мне и сказать было нечего.

Выходит, тогда он все же был прав.

Все-таки иногда надо к нему прислушиваться. С тем, чтобы не мокнуть на остановке, он тоже здорово придумал. Есть, конечно, кое-какая загвоздка. Теперь я точно не вернусь в академию до утра. Омнибус, если он вдруг и надумает появиться, со стопроцентной вероятностью подъедет к остановке раньше, чем я осмелюсь вновь выйти на улицу.

— Есть у вас здесь гостиницы? — спросила я.

— Есть, — ответил Гетбер. И добавил как ножом по сердцу: — Но их немного, поэтому комнаты там бронируют заранее.

— А у меня и денег уже не осталось, — призналась я.

— Оставайся на ночь, — предложил Гетбер. — Я постелю тебе в кабинете. Дверь там запирается, поэтому о своей безопасности можешь не беспокоиться: никто к тебе не проникнет, даже если захочет… К утру должно распогодиться. Омнибусы рано начинают ходить… Уедешь, никто и не заподозрит, что ты ночевала вне стен святыни знаний.

— Хорошо. Спасибо.

И как его понять? Вот же характер — сборная солянка. Микс из альтруизма по отношению к бедным учительницам и сарказма к ним же, мало что смыслящим в этом мире.

Итак, каша готова. Гречка совершенно без ничего, если не считать ещё один стакан вина. Я пожелала Гетберу приятного аппетита и отвернулась к окну. На стекле развернулась эпичная битва: одна капля догоняла и пожирала следующую; другая, напротив, распадалась на две, и дочерние капли расползались по разным сторонам, чтобы никогда уже не встретиться. И все это — под шум дождя, с горящими окнами в качестве софитов.

— Можно ли управлять дождем? — поинтересовалась я.

— Можно, — ответил Гетбер, — но не всем.

— А вам?

— Мне такое не под силу. Стихии сложны для управления, поскольку слишком хаотично. Мне нравятся более систематизированные вещи.

— И все-таки этому можно обучиться?

— Можно, — согласился Гетбер, — почему нет?

Я повернулась к нему и залпом допила остатки вина в своем бокале. Не испытывая особого стеснения, взяла бутылку и вновь наполнила свой бокал практически до края.

Поинтересовалась:

— А в теории… Если бы я попросила вас научить меня колдовству, вы бы смогли это сделать? Да, не стоит забывать, что талантами я не обладаю. Но возвращаясь к сути… Вы бы смогли вложить в меня суть колдовства?

Гетбер удивился — взмыли вверх брови. Но все-таки ответил:

— В теории — мог бы.

— Но делать этого, конечно, не станете? Зачем тратить время зазря на такую пустышку, как я. Правильно?

— Правильно ли? — Гетбер вздохнул и интеллигентно пригубил вино. — Скорее да, чем нет. С одной стороны, ты не сможешь применить эти знания. Но с другой — ты сможешь передать их другим, быть посредником между мной и кем-то, кому в данный момент нужны мои знания.

— А камни?

— Что — камни?

— Я могу создавать камни, но при этом использовать камни, которые будут многократно их усиливать. Это возможно?

От гречки ничего не осталось. Гетбер поднялся, убрал тарелку в раковину и вернулся к столу. Подхватив колбаску из моей тарелки, заметил:

— Не доверяю этим вашим камням. Да. Однажды, думаю, ты сможешь вывести для них формулу, если это все-таки возможно. Но на это потребуется не один год. И ещё такой момент — любое незначительное изменение эту формулу может сломать. И придётся возвращаться к началу.

— Вы говорите загадками. Прямо не желаете отвечать.

Очередной вздох. И следом:

— В теории, это возможно.

Вино шло легко, как газировка. Даже легче — не било пузырями по носу. Опустошив второй бокал, я решила остановиться. Напиваться в компании Гетбера — не лучшая идея. Уж точно не сегодня.

— Заканчивайте с ужином, и будем экспериментировать, — решила я. — Лучше уж так, чем терять время на разговоры.

Такие же пустые, как моё будущее в этом мире, стоящем на трех слонах магии. Но об этом я не стала говорить.

— И как ты собираешься экспериментировать? Надеюсь, без применения этого грозного оружия, — Гетбер кивнул на молоток.

Я поднялась. И слегка покачнулась — все-таки ударило в голову вино, а я-то уж понадеялась, что обойдется… Где там мое платье? Темно, конечно, хоть глаз выколи. Я понимаю, что большое освещение рушит всё атмосферу, но мы здесь все-таки работать собрались, а не на свидание.

Ага, вот и карман. Вот и мой камешек, зеленый, как весенний листок.

— Ты прихватила его с собой?

Гетбер взглянул на камень, сжатый в моих ладонях, но даже не попытался его взять.

— Да, — покивала, — умею удивлять, скажите? Не смогла оставить его на целый день — заскучал бы. Ну и ответственность за его судьбу все-таки на моих плечах.

— По-моему, таскать его с собой — более рискованно, чем просто оставить в лаборатории.

— Ну хорошо, нажалуйтесь Феранте. Увольняйте меня, и я вернусь в свой мир, где всё было спокойно и никто не требовал от меня невозможного.

— Я не в упрёк, — заметил Гетбер и сделал очередной крошечный глоток. — Что ты хочешь попробовать сегодня?

— Включите, пожалуйста, свет.

Гетбер просьбу выполнил — правда, предварительно задвинул шторы. Яркий жёлтый свет ослепил, и еще минута потребовалась глазам на то, чтобы адаптироваться. Романтика, конечно, ушла безвозвратно. Даже камень потерял таинственный шарм, в один миг превратившись в безделушку.

— Не знаю, насколько корректно прозвучит моя идея. Но нужно такое заклинание, которое потребует от вас — ну, точнее, от вас и камня — большое количество магических единиц. Я хочу проверить, есть ли магический запас у камня, или он может работать бесконечно долго, не истощаясь.

— Думаю, такие заклинания не совсем благоразумно плести в жилом помещении.

— А если найти что-нибудь безобидное?

— И даже безобидное.

— Ну а крыши у вас здесь нет? Или что-то вроде?

— Как нам поможет крыша?

От нетерпения я даже на месте прокрутилась. Казалось бы, что может быть проще для понимания?

— Колдовать в собственной квартире вы боитесь, это и понятно. На улицу тоже не захотите выходить. Самый центр, вокруг много окон и глаз. Но ведь на крыше нам никто не сможет помешать? И вредить там тоже нечему.

— Варя, — Гетбер покачал головой, — крыша — это не то место, где проводят время благоразумные девушки.

— А квартира коллеги — то?

— Знаешь, на чем подловить.

Он вернулся к окну и слегка отодвинул штору.

— Если вы хотите показать мне, что дождь все ещё продолжается, то не нужно. Я и сама прекрасно это слышу. Но ведь дождь не может длиться бесконечно, так? Дождемся, пока дождь закончится. И пойдём. Я могу пока почитать что-нибудь. Есть у вас книги? — спросила невинно, будто не разглядывала книжные полки в кабинете Гетбера.

— Идея что-нибудь почитать мне нравится больше, чем предложение идти на крышу в дождь. У меня разное есть. Что тебя интересует?

— Давайте что-нибудь по мироустройству.

— Это ты зря, — заметил Гетбер. Но все-таки пошёл в сторону кабинета, а я задержалась ещё на несколько секунд, чтобы все-таки перелить в бокал остатки вина из бутылки — Гетберу оно не очень-то и понравилось, а мне вполне себе, так что совесть не позволяет его тут бросить.

Ну и камешек, конечно, я тоже прихватила с собой.

— Но почему зря? — спросила я, когда все-таки догнала Гетбера.

— Лучше бы приключенческий роман почитала. От всех этих энциклопедий можно впасть в уныние, особенно в такую хмурую погоду.

— Постараюсь удержаться на грани, — пообещала я. — Грани между унынием и простой печалью.

Гетбер поверил. И вручил мне тяжеленный пыльный талмуд, я едва смогла устоять на ногах.

А за книжным шкафом, оказывается, есть кресло — я и не заметила его во время разведки. Рядом с ним удобно пристроился маленький круглый столик, вмещающий на себе и лампу, и мой бокал с вином. Талмуд пристроился на коленях, как упитанный ленивый кот, разве что не мурчал.

Гетбер, сбегав до спальни, ещё и плед мне вручил, вот уж максимальный уровень комфорта. А сам скрылся где-то в другой части квартиры, пожелав мне приятного чтения.

Ну хорошо. Почитаем в одиночестве, не гордые.

Мягкий свет от лампы приобнял меня за плечи. Золотым светом вспыхнули на обложке слова «Империя Лейпгарт: география и история». Я распахнула книгу в самом нужном месте — на оглавлении. Итак, все по классике: горы, реки, фауна, флора, становление империи, войны и мирные договоры. Что меня сейчас интересует больше всего? Если не брать в учёт бокал с вином.

О! Знакомое название. Вейзен, родимый, в разделе с «крупнейшими городами». Надо отталкиваться от того, что привычно, прежде чем перейти к более сложным вещам. Почитаем про Вейзен.

Надо же было, конечно, столько понаписать о себе любимых: книга мало того, что толстая, так ещё и с мельчайшим шрифтом — будто бисер рассматриваешь, а не буквы. Ещё и этот свет. Для атмосферы он, несомненно, хорош, но для чтения — слабоват.

Меня хватило на целую страницу — эдакое введение, где Вейзен расхваливается всеми самыми красивыми эпитетами. Я и не знала, что к слову «великолепный» можно подобрать столько синонимом. И где эта книга была, когда я писала дипломы? Она выступила бы прекрасным пособием по наполнению текста водой. Теперь и неудивительно, откуда такой объем. Хорошего редактора создателям этого талмуда явно не хватило.

Спустя страницу у меня разболелись глаза (а ещё закончилось вино), и я всего на секунду зажмурилась, чтобы они немного отдохнули. Фатальная ошибка, которую я много раз совершала, когда была студенткой.

Не помешал свет, а дождь так и вовсе лишь сыграл на пользу. Очень уж умиротворяюще шумел.

Я провалилась в сон, как в открытый канализационный люк, внезапно оказавшийся под ногами. Даже осмыслить ничего не успела. Очнулась на мгновение, когда чьи-то заботливые руки забрали у меня невероятно увлекательную энциклопедию по империи, но не нашла в себе силы ничего сказать.

Проснулась я радостная, даже несмотря на разболевшуюся шею. В комнате посветлело: значит, уже рассвет.

Вот же… исследовательница. Напридумывала всякого, а сама уснула без всякого стеснения. Ещё и на кресле. Ещё и у коллеги. Впрочем, ругать себя по-настоящему все равно не получается: очень уж радостное получилось пробуждение. А почему — кто бы знал?

Пусть этот кто-то заодно сообщит мне, чем занимается Гетбер.

Хотя я и сама догадываюсь: тоже дрыхнет. Иначе давно бы меня разбудил.

Но тишина в квартире такая, будто я осталась в ней совершенно одна. Даже дыхания не слышно.

Я покинула кабинет и нагло заглянула в спальню. Пусто… И кровать идеально заправлена, ни единой складки, будто к ней никто даже не прикасался.

Гетбер нашёлся на кухне сидящим за столом прямо над знакомым мне талмудом. Правая рука стоит на локте и придерживает голову Гетбера. Впрочем, понять, спал он или нет, я так и не смогла — стоило мне шагнуть в кухню, как Гетбер встрепенулся и посмотрел на меня.

— Читаете? — поинтересовалась я.

— И тебе доброе утро. Говорил же — чтение утомительное.

В том, что дождь закончился, и сомневаться не стоило. Клочок неба, свободный от штор, радовал глаза таким пронзительным розовым, что хотелось раз и навсегда обернуться птицей, лишь бы посвящать ему баллады.

— Почему вы не в кровати?

— Ты тоже была не в кровати. Невежливо располагаться со всеми удобствами, когда гостья скрючилась на тесном кресле.

Я только сейчас заметила, что почти до самого локтя закатались рукава моей распашонки. Распрямила их, а заодно и волосы протянула через пальцы в попытке исправить ситуацию — обычно по утрам на голове у меня творится нечто невнятное.

— Спасибо за заботу, но разместилась я вполне нормально. — И без отлогательств перешла к делу: — Так, ну, раз мы уже вдвоем бодрствуем, то что там насчет крыши?

Гетбер прихорашиваться не стал. Потёр глаза и посмотрел на меня вновь, в этот раз более осмысленно:

— Я-то понадеялся, что ты позабудешь об этой идее… Ну, раз бодрствуем, то хорошо. Дай только прийти в себя.

И не сказал ни слова против.

За ночь моя одежда почти полностью успела высохнуть. А то, что манжеты и воротник платья влажноваты, так это ничего страшного — дополнительный заряд бодрости. В ужасной измятости тоже не вижу никакой проблемы — она своей небрежностью лишь придает шарм. Да и кто меня будет на крыше рассматривать? А Гетбер за одни-единственные сутки уже всякой успел рассмотреть.

Позабыв о завтраке, мы уже минут через десять покинули квартиру. Гетбер даже переодеваться не стал. Узкая лестница с витиеватыми коваными перилами привела нас на самый последний этаж, четвертый, да там и оставила любоваться закрытой на замок дверью.

— А нельзя ли её взломать? — полюбопытствовала я.

— Я не узнаю тебя, Варя…

— Просто я спешу… Если вам жалко собственных магических единиц, можете воспользоваться камнем.

— Справлюсь пока без твоего камня.

Замок заскрежетал, будто Гетбер прокрутил в нём невидимый ключ. А потом аккуратненько щелкнул и повис безвольной тряпицей.

— Выглядит так, будто это совсем легко, — сказала не без восхищения. — И многие так могут? Что-то мне подсказывает, что немногие.

— Немногие, — согласился Гетбер, — и лучше о таких умениях никому не рассказывать. Но спасибо.

Он потянул дверь на себя, и та со скрипом распахнулась. Впереди нас ждала лестница в два раза более узкая и сильно запыленная. Гетбер пошел первым. Поднявшись на две ступени, он галантно предложил мне руку и совсем не галантно поинтересовался:

— Ты решила, что мы планируем наколдовывать?

— Это вы должны были придумать.

Но руку все-таки приняла. От внимания Гетбера это не ускользнуло, он пробормотал:

— Итак, одно из двух уже у меня. — И уже громче добавил: — Я думал, но критерии у тебя слишком уж строгие. Единственная относительно безопасная вещь, которая пришла мне на ум — нечто вроде праздничных вспышек. Подкрашенная магия, которая взмывает в небо и искрами оседает на землю. По сути, самая бесполезная трата магических единиц, какую только можно придумать. Выхлоп нулевой. Но красиво.

— Фейерверк? — уточнила я.

Гетбер толкнул люк, открыв над головой квадратное оконце к небу. Вылез наружу и подтянул меня наверх.

Ну какая же красота! Всё розовое, будто обильно подкрашенное румянами. Дома, крыши, трубы, дороги, машины, волосы Гетбера и щеки, мои собственные ладони.

— Если твой перевод работает правильно, то ты говоришь о материальных штуковинах, нашинкованных порохом и смесью химических веществ. Им я вообще не доверяю, — нахмурился Гетбер, — не успеешь отбежать, располовинит… А это — его магический аналог, где не надо ничего поджигать и взрывать.

— Ну вот и отлично! — обрадовалась я. — Как раз то, что нужно. Лучше, наверное, и придумать было нельзя.

— Да? — удивился Гетбер. Не думал, наверное, что я начну его нахваливать. Я и сама этим утром не особо думаю… — У тебя день рождения? Или сегодня какой-то праздник?

— Ну… — И ляпнула первое, что пришло на ум: — Не сегодня, но уже вчера. В театре была премьера спектакля «Лезвие, устланное лепестками». Там ещё афиша такая…

— Оттолайн Гилен в главной роли, знаю. — Голос Гетбера стал холоднее на двадцать градусов. — И как тебе спектакль?

Что ему так не понравилось? Как он вообще так быстро догадался, что я на этой премьере была? Не мог же всего лишь за секунду вспомнить о Вилсоне — он ведь нас видел — и понять, кто именно водит меня по театрам. Или мог?

— Как я могу судить? — И следом перевела тему: — А день рождения у меня уже прошёл. Я зимой родилась. В середине зимы. А вы?

— Я тоже зимой. Ближе к концу.

Крыша оказалась тесной: эпичное сражение не развернешь и даже не разгонишься толком, чтобы поднабрать ускорение для последующего полёта… Расчищенный пятачок в центре и куча хлама, раскиданного по всем углам, как будто владелец этого дома перепутал этаж и воспользовался крышей вместо чердака. Я различила поломанные стулья и шкафы, лишенные дверок. Впрочем, даже они в этом чудесном розовом свете не были лишены очарования.

— Знаете что… — начала я.

— Боюсь представить.

— Не перебивайте, пожалуйста. Значит, так. Давайте мы не будем ничего упрощать и менять время. Остановимся на том, что уменьшим количество магических единиц, которые вступят в реакцию… в заклинание, я имела в виду. Ну, скажем, в десять раз, чтобы побыстрее истощить камень, если он, конечно, собирается истощаться.

— Угу. И сколько залпов мне нужно сделать?

— Через сколько станет понятно, что он истощается? И ещё — как это понять… По уменьшению интенсивности свечения ли, или по его продолжительности? Хорошо, не будем гадать. Давайте начнем, а там узнаем. Сколько нужно, я не знаю. Может, пять. Или достаточно трёх.

Гетбер протянул ладонь, и я нехотя вложила в неё камень. Посоветовал:

— Лучше сделай пару шагов назад. Вот так, отлично. Теперь скажи, какой у тебя любимый цвет.

Я едва не споткнулась об отломленную ножку табуретки, но все-таки удержалась.

— Вы задаёте слишком сложные вопросы. — И уже через мгновение: — Жёлтый.

— Солнечно… Отличный выбор, как по мне. Давай попробуем. В десять раз, пять залпов.

И все-таки, может ли кто-нибудь объяснить мне, как здесь работает магия? Почему замок Гетбер взломал, не совершая никаких манипуляций, фактически одним взглядом? А сейчас вновь делает пассы, но на этот раз только правой ладонью — на левой, вытянутой вперёд и вверх, лежал камень.

Может, всё это — очередное представление, чтобы сбить меня с толку?

Не думаю, что такие опытные маги, как Гетбер, разбрасываются инструкциями по плетению заклинаний даже перед такими дурочками, как я. Мало ли, кто может заплатить мне денег за то, что я поделюсь секретными фишечками Гетбера.

Первый залп вспорхнул так стремительно, что я засекла его уже на пути к небу. Маленькая комета, презирающая законы гравитации. Желтая, как цыпленок, и даже чуть-чуть пушистая. Она поднялась на уровень этажей десяти, а потом вдруг рассыпалась на множество искорок — цветущих верб, ослепительно-яркая, заставляющая зажмуриться на мгновение.

Следом за ней помчалась вторая комета, в этот раз скорее золотистая, и на землю она опустилась множеством драгоценных цепочек.

Мне вдруг и в самом деле представилось, будто я праздную день рождения. Будто, обласканная словами и подарками, стою среди дорогих мне людей и наблюдаю салют, сверкающий в мою честь. Пусть это совсем не так, на лицо все равно лезет глупая улыбочка.

Он мог придумать что-нибудь ещё. Более чем уверена — мог. Но выбрал именно фейерверки. Почему? Неужели хотел, чтобы я порадовалась спецэффектам?

Апельсиновая, лаймовая, лимонная. Три, четыре, пять. Каждый раз Гетбер чуть менял направление, и кометы взрывались, задевая друг друга по касательной, как выстроенные в ряд костяшки домино. Никаких больше отличий я не заметила… Гетбер, видимо, тоже, поскольку он запустил ещё два залпа: розовый и красный.

А потом повернулся наконец ко мне и заметил:

— Всё. Твой камень перестал работать. — Гетбер улыбнулся слегка вымученно. — Что и требовалось доказать экспериментально, ни интенсивность, ни продолжительность со временем не меняется, как я могу судить со своего угла.

— Да, это так, — согласилась я.

— И все-таки запас его не безграничен. Более того, он даже не подлежит восстановлению.

— А вы как? Восстановлению подлежите?

— Подлежу, хотя и я кое-что потратил.

Гетбер протянул мне ладонь, в котором лежал бедный мой камешек, расколотый на две неравные части. А я-то бегала по всему Вейзену, молоток искала… Оказалось, достаточно обратиться к Гетберу. Он всё, что угодно, сломает.

Ничего, для рассматривания под микроскопом эти осколки всё ещё сгодятся. А для магии нет, раз уж так сказал главный эксперт по колдовству в этом городе.

— Ну вот, — только и сказала я. — Значит, наши эксперименты прекращаются.

Не то чтобы Гетбер расстроился. Напротив, улыбка его стала раз в десять радостнее. Он распрямил плечи, посмотрел на меня, и мне показалось, что в глазах его блеснули красно-золотые искры, хотя на небе от фейерверков уже следа не осталось.

— После такой результативной деятельности неплохо было бы отдохнуть наконец, — заметил он. — Как хорошо, что сегодня у меня впервые за несколько недель полностью свободный день. Что насчёт тебя? Я все ещё не отказываюсь от предложения показать тебе город. Погуляем?

Совсем не хотелось портить такой волшебный сверкающий момент. Но ведь и небо стирало с щек румянец, становясь пронзительно голубым. Не может вся эта красота длиться вечно. Слишком уж она хрупкая.

— Своих учениц вы тоже зовёте на прогулки?

А я — неосторожна до невозможности.

В детстве разбила хрустальный графин — после этого мама не разговаривала со мной неделю, очень он был ей дорог. Теперь рушу моменты. Лицо Гетбера мгновенно изменилось: стало суровым, даже строгим.

— Ты — не моя ученица.

Хотя сейчас, под его тяжелым взглядом, я почувствовала себя именно так.

— Я благодарна вам за помощь и за то, что от дождя укрыли, но все-таки… надо разграничивать работу и личную жизнь.

— Можешь не продолжать, — Гетбер взмахнул рукой. — Я уже понял, что ты предпочитаешь проводить время в другой компании. — Он направился в сторону лестницы, ведущей обратно, в дом. — Не понимаю только одного, существует ли конкретная причина, по которой я неприятен тебе? В том ли она, что я не бросился тебе в ноги при нашем знакомстве? Или в том, что не приглашаю на премьеры? Или это беспричинное, необъяснимое чувство отвращения? Если так, тогда ты права. Оставаться рядом со мной насильно точно нет никакого смысла. Я быстро раскрою твой секрет.

— Вы слишком много на себя берёте, — только и сказала я.

— Да? И как ты это поняла?

Мы незаметно переместились к двери квартиры и остановились друг напротив друга.

— Необязательно испытывать отвращение, — заметила я. — Безразличия достаточно.

— Безразличие. Понял.

Я мышью проскользнула внутрь квартиры, собрала мятые вещи в мятую же сумку, молоток завернула в новое платье. На прощание мы с Гетбером обменялись взглядами, полностью разочарованные друг другом, и я стала наконец свободна.

Сам виноват.

Как ему объяснить? Собственной разумности Гетберу не хватает. Живёшь потихоньку, подвиги даже не пытаешься совершать, но и особого отношения к себе не требуешь. Свыкаешься с бессмысленностью своего существования, а потом тебя тащат непонятно куда и кричат прямо в ухо: ты умерла! Но мы не дадим тебе время погрустить. Бери за ручку двести студентов и учи их магии, о которой сама только что услышала. Только, упасите всевышние силы, не вздумай повести себя с кем-нибудь грубо — от осуждения потом не отмоешься.

Омнибус подплыл к остановке ласковой лебедушкой. Желающих прокатиться, кроме меня, не оказалось, так что в академию я вернулась практически на персональном транспорте. В нашей комнате было тихо — возможно, Ирмалинда ещё не проснулась, хотя прежде она всегда поднималась, едва наступало утро, раньше меня. Как пересечемся, надо будет попросить у неё утюг. Здесь ведь должны быть утюги?

А пока я выбрала костюм, благодаря плотной ткани измявшийся меньше прочего. Полная серьезных намерений, покинула комнату, чтобы сходить до Феранты. И только потом осознала, что она, скорее всего, тоже отдыхает. Сидит в квартире, соседней к квартире Гетбера, и наслаждается жизнью.

Хотя кто знает. Прогуляюсь. Полюбуюсь пустыми коридорами академии, раз уж вчера мне не удалось это сделать.

В студенческих общежитиях выходные — самое активное время существования, особенно по вечерам. Зато учебные заведения становится до пугающего пустыми.

Мне нравилось субботними вечерами приходить в университет.

Пока остальные наслаждались социальной жизнью, я сидела на диванах в коридоре и делала домашнее задание. Отлично получалось сосредоточиться, никто не мешал. Как только вернусь от Феранты, найду и себе здесь какой-нибудь диван и сяду проверять контрольные. Отдохну от всей этой суеты. Главное — не пропустить обед, завтрак-то я уже пропустила.

Удивительное дело, однако же, стоило мне постучать в дверь кабинета Феранты, как прозвучало лаконичное:

— Проходите.

Я заглянула внутрь. Феранта, как полагается настоящей начальнице, даже в выходные не смогла оставить свой пост. На большом дубовом столе расположилось множество бумаг, и стол вдруг оказался маленьким, так что некоторые бумаги примостились прямо поверх гипсовых бюстов.

— Ох, Варвара, — Феранта подняла голову, колыхнулись два чёрных перышка, прикрепленных к миниатюрной шляпке. — Пожалуйста, проходите. У меня небольшой беспорядок, я надеюсь, он не смутит вас. Это просто прекрасно, что вы здесь. Вы сможете мне помочь. Но прежде, конечно, я выслушаю вас. Я ждала вас раньше. Наверняка у вас накопилось много вопросов.

Я прошла к креслу, в котором сидела в прошлый раз. И обнаружила, что сейчас моё прежнее место занимает толстенная папка с очередной коллекцией бумаг. Феранта тоже заметила это и посоветовала:

— Переместите её на пол. Этот взрыв всполошил наши органы контроля, с меня затребовали документы о каждой несчастной комнатушке — пожарная безопасность, — она загнула указательный палец, а затем средний: — Магическая безопасность… Исправность систем оповещения. Помощница ушла в отставку месяц назад, это называется предчувствием, возможно? — И вспомнила обо мне: — Я готова выслушать и ответить на вопросы.

Как удобно, что и в этом костюме тоже есть карманы — всегда можно припасти козырь. Я вынула на свет две половинки летнего зелёного камня и заметила:

— Он сломался.

— Удивительно, но ничего страшного. Я выпишу вам ещё один камень. Какой вас интересует? Точно такой же, или какой-нибудь иной? Их много, один ослепительнее другого.

— Лучше другой, — решила я. — Я сравню их структуру, и можно будет оценить, как она влияет на магию.

— И как вы оцените влияние на магию? — Феранта прищурилась, будто пыталась меня на чем-то подловить.

— Этот камень раскололся как раз в процессе оценивания, — пришлось мне признаться. — Магическую часть обеспечил… Гетбер. Я попросила у него совет, где мне найти добровольца, который согласится немного поколдовать. И он вызвался предложил себя самого.

— Бер! Теперь понятно, кто взял вас под своё крыло и почему вы не заходите ко мне.

Она почти не удивилась — видимо, слишком часто Гетбер обращает внимание на молодых преподавательниц. Такая чистосердечная забота, а я, дура, не бросилась в объятия спустя три дня знакомства. Сто раз ещё, пожалуй, об этом пожалею, но пока что совсем не жаль.

Деваться было некуда — я рассказала Феранте обо всех глупых экспериментах, в которых заставила участвовать Гетбера. Он ведь теперь обидится на меня ещё больше, рушу его авторитет в глазах главного человека Вейзенской академии и по совместительству его давней знакомой.

Феранте результаты понравились.

Переводя на научный язык, на полноценную статью мои результаты пока не тянут, но на доклад для студенческой конференции — вполне. Она предложила мне поделиться первыми успехами на грядущей лекции. Разрешила даже камень продемонстрировать, раз уж он стал пустышкой. А в этом не стоило и сомневаться: Феранта и сама повертела в его руках, а она в магии явно больше меня понимает.

Я хотела спросить, в чем причина такой спешки, но в последний момент передумала. Феранте лучше знать — это она начальствует над академией с самого момента её создания.

Убедившись, что вопросы и провокационные истории у меня закончились, Феранта осторожно подвела к просьбе, той самой, которую она упомянула в начале.

— Нашёлся свидетель, — объявила Феранта, — некая женщина, которая видела мага, создавшего этот взрыв.

— Это хорошо, — я кивнула.

— Нашёлся ещё вчера, но я все никак не могу доехать до Вейзена и поговорить с ним. И попросить совсем некого — выходные. Хотя данные, которыми обладает этот свидетель, наверняка окажутся нам полезными.

Феранта встретилась со мной взглядом и улыбнулась уголками губ. Конечно же, сложно было не понять, на то она намекает.

— Вы хотите, чтобы я встретилась с этим свидетелем?

Несколько секунд молчания, и только потом Феранта кивнула, бросила небрежно:

— Я была бы совсем не против. Доверенный свидетеля сообщает, что разговор можно осуществить сегодня после обеда. Спешить вам никуда не нужно, день только начался. Я сообщу, чтобы вас встретили на площади.

— Но почему этим не могут заняться следователи, например? — решила уточнить я. — Ведь взрыв произошел даже не на территориях академии.

— Следователям об этом свидетеле неизвестно. — Феранта поднялась из-за стола, мерцающий свет молнией пронесся по черному бархатному платью. — Поскольку во взрыве, вероятность этого огромна, задействован кто-то из наших учеников. Поэтому доверенный следователя обратился сначала ко мне. Нам нужно то, что он знает, и мы уже сами решим, что будем с этим делать.

Она развернулась, черной вороной застыла на фоне ослепительного светлого окна.

— Хорошо. Я поняла.

— Ничего заумного спрашивать не нужно, — наставила Феранта. — Если будут детали, которые свидетель намеренно упускает, делайте на них акцент. Но более ничего. Представьте, что вы говорите с соседкой. Попытайтесь показать интерес. Сказанное либо запомните, либо запишите, но только когда разойдётесь.

Допросы я ещё не вела. А ожидается, судя по инструкции от Феранты, настоящий допрос. Ну что ж, попытаюсь справиться. Пора уже просыпаться — то есть, начинать делать хоть что-то. Пока что я варежка, привязанная к шнурку. Стелюсь вслед за тем, кто поведёт, ниже травы, тише воды. Не щенок ещё даже. А ведь пора уже кем-том становиться.

Мы распрощались, и я почти скрылась за дверью, но в последний момент поймала озарение:

— Феранта! Извините, я совсем забыла.

— Да?

— Мне нужны деньги на молотки. Делать сколы камней. Тысяча рубионов. Один я уже купила, а на два других мне не хватило. Они разных размеров.

— Я поняла, — кивнула она. — Будут. Передадут вам вместе с новым камнем, и за купленный тоже. Благодарю, что вы не отказались помочь!

Благодарность напрасна. Меня в очередной раз не стали спрашивать, хочу ли я помогать.

Типичные выходные. Столько всего запланируешь, а потом ничего не успеваешь, нагруженная делами, которые свалились на голову непонятно откуда (иначе можно бы было закинуть обратно).

Искать диван стало некогда. Так что до обеда я просидела в собственной комнате, проверяя несчастные контрольные. Со скрипом, но все-таки я сравняла счет между непросмотренными контрольными и теми, к которым приложила руку. Затем сходила на обед. Наконец-то поела — ещё немного, и желудок бы начал переваривать сам себя.

Ирмалинда так и не вернулась — все-таки Феранта не преувеличивала, когда говорила, что в академии никого не осталось. Поскольку привести платье в божеский вид я не смогла, то поехала, в чём была. Так даже солиднее. Не хватает только трости и котелка, который Вилсон забрал обратно сразу после театра. И ещё — потрескавшейся от старости трубки. И можно будет открывать собственную контору. Детективное агентство «Варежка».

В Вейзен меня отвез тот же омнибус, на котором я вернулась в академию сегодняшним утром. Водитель тоже меня узнал — кивнул и улыбнулся в подкрученные усы. В этот раз пассажиров было двое — я и совсем ещё юная девушка. Не самое популярное направление — воскресный послеобеденный Вейзен. Даже звучит так лениво, что хочется зевнуть.

Это только у меня новая привычка вырисовывается пользоваться омнибусами — постоянно то в Вейзен еду, то возвращаюсь в академию. И лес за окном уже не удивляет, а кажется привычным, по-своему родным и приятным.

Глядишь, замылится глаз. Перестанут удивлять местные пейзажи. Пройдет ещё несколько лет, и я перестану воспринимать и эти пейзажи, и этих людей, и даже магию как нечто удивительное и необычное. Буду лишь изредка вспоминать места, в которых росла и обретала опыт. Думать о них, как о дивном сне, заглянувшим под новый год.

А если я очень постараюсь, смогу ли вернуться? Местным магам ведь как-то удалось притащить меня сюда. Да, если верить Гетберу, сначала пришлось дождаться, пока я умру. Но, опять же, в теории, это возможно. Если я выведу формулы, которым подчиняются камни, и постигну искусство сплетения заклинаний, то однажды смогу воспользоваться ими на полную мощность. И проснусь наконец.

Там у меня хотя бы память осталась. А здесь не за что даже зацепиться.

Бывают люди, вроде меня, которые в собственном мире не смогли себе место найти, что уж говорить о соседних.

Омнибус остановился на площади, которую я уже успела пронаблюдать в самых разных вариациях: вечернюю, дневную, дождливую, подрумяненную рассветом. Величественная птица со штиля глядела прямо на меня, не мигая. Точно уже не помню, но Вислон, вроде как, говорил, что это хороший знак. Главное, чтобы птичка на север не смотрела, а мы приехали с юга.

Я огляделась в поисках той таинственной личности — доверенного лица свидетеля. Но не заметила ни одного ожидающего. К двери омнибуса меня тем более никто не бросился встречать. Ну хорошо, постоим. Здесь, конечно, и лавочки есть — темное дерево, черные металлические спинки, сплетающиеся в витиеватый узор, — но я не особо им доверяю. Лужи за несколько тёплых часов успели высохнуть, а вот древесине явно нужно больше времени.

Долго ждать не пришлось.

Минут пять, и за спиной прозвучало:

— Добрый день. Предполагаю, вы ждёте меня…

Я обернулась.

Ещё одно такое совпадение, и я поверю, что против меня явно что-то замышляют. А мои ученики — это на самом профессиональные шпионы. Как иначе объяснить тот факт, что я встречаю их на пути, куда бы ни пошла?

Передо мной стоял Хопберт — тот самый смышленый мальчик, который завалил меня вопросами на последней лекции. Впрочем, сейчас на нём не было ни мантии, ни очков, да и волосы растрепались, так что признала его в основном по голосу и сосредоточенному взгляду.

— Добрый день, Хопберт, — поздоровалась я. И объяснила: — Я жду доверенное лицо…

— Я и есть — доверенное лицо, — признался он. — А свидетель — моя матушка… Вы, наверное, не ожидали меня здесь увидеть.

— Не ожидала, — согласилась я. — Но я и сама не знала, что здесь окажусь, пока меня об этом не попросили. Мы идём?

— Да, конечно, — Хопберт тяжело вздохнул. — Я сожалею, что вам пришлось ехать сюда. Поскольку что-то полезное вы вряд ли услышите. Моя матушка очень любит привлекать к себе внимание, вот и придумывает поводы. В этот раз ей захотелось поговорить с кем-нибудь из академии, вот она и устроила.

— Ничего страшного… Я выслушаю твою маму. Вдруг она и в самом деле знает нечто важное или хотя бы даст подсказку.

— Думаю, она просто скормит вам нескладную историю, лишь бы вызвать в вас эмоции. Мой совет: попробуйте задать любой уточняющий вопрос, и вся эта история рухнет в одно мгновение, — Хопберт махнул рукой.

— Обещаю быть внимательной, Хопберт. Не волнуйтесь.

Мы прошли мимо дома Гетбера — я старалась не смотреть в сторону подъезда, боясь наткнуться на знакомый силуэт. И направились вглубь домов. Чем дальше, тем неряшливее становилась окружающая обстановка: на дорогах появлялись вмятины, трубы выглядывали, откуда придётся, крыши домов косились во все стороны. Зато фонарей, лавочек и длинных элегантных автомобилей становилось все меньше. И если вместо дорогих автомобилей были здесь небольшие двухместные устройства, что-то вроде сереньких миниатюрных тракторов, то лавкам и фонарям замену не придумали.

— Не удивляйтесь, — попросил Хопберт, — к сожалению, чем дальше от центра, тем менее благоустроенным становится район.

— Да, — кивнула, — знаю.

Просто не думала, что контраст настолько велик. Этого ли хотел Вей, когда возводил этот город? Впрочем, подозреваю, не так уж он был добродетелен, как его пытаются изобразить. Волновало ли его то, что происходит хотя бы в двадцати минутах ходьбы от центра? Да даже большая часть жителей «элитной» части города, вполне возможно, предпочитает её не покидать.

— Я проверила вашу контрольную, — заметила я, чтобы избавиться от застывшей в воздухе неловкости, — она неплоха. Некоторые недочёты, конечно, есть, но это как раз те нюансы, которые мы разобрали уже после контрольной. А в остальном — суть вы уловили.

— Спасибо, — Хопберг улыбнулся и добавил: — Мне в целом нравятся задачи больше, чем теория.

Он наконец свернул к одному из покосившихся домов. Ну наконец дошли. Нет ли у них чего-то вроде городского общественного транспорта? Ладно, сегодня ещё погода хорошая. Но в дождь, или зимой… Эти полчаса ходьбы будут ощущаться сутками.

— Хопберг, а у вас здесь есть снег? — поинтересовалась я, когда мы уже почти достигли подъезда.

— Пару раз за год может выпасть, — ответил он, — но тут же тает. Говорят, у нас приятная зима. — Он потянул на себя громоздкую стальную дверь и пригласил меня войти. Темно здесь, и темнота эта такая плотная, что обволакивает, как шерстяной плед. — Здесь лестница. Осторожно. Нам нужно пройти два пролёта.

— Это плохо… В моем прежнем городе снег лежит месяца четыре непрерывно, и еще пару — с переменным успехом. Как-то я уже успела к нему привыкнуть. Скучать буду.

— Ого, так вы с севера, — удивился Хопберг. — На самом деле, можно было догадаться, что вы откуда-то издалека.

— Да? Но как?

Подозреваю, по тем же иррациональным ощущениям, которые испытываю я, когда рассматриваю жителей Вейзена. По непривычному лицу и взгляду чужому.

— У вас акцент, — заявил Хопберг. Вот и пришло моё время удивляться. Моя крохотная магия, понимаете ли, изо всех сил старается, и на тебе — акцент. Если бы не она, меня бы вообще никто не понял. Посмотрела бы я, как иномирские студенты тогда сдавали бы экзамен, на русском языке.

Мы остановились возле двери в квартиру. Из кармана простенького пиджака Хопберг вынул ключ и с первой попытки попал в замочную скважину, хотя из света здесь было лишь скромное окошко на пролёт выше.

Дверь скрипнула, поддаваясь, и мы оказались внутри.

Квартира, вообще говоря, мне понравилась. Я уже предвкушала, что мы полностью погрузимся во мрак, но внутри оказалось светло и чистенько, хотя и очень тесто. Мы проскользнули через коридорчик, левую сторону которого почти целиком занимал шкаф-стенка, и оказались на кухоньке. Без уменьшительно-ласкательных не удается говорить — ощущение, будто я и впрямь оказалась в кукольном домике, уменьшенной копии настоящего, а сама осталась полноразмерной.

Матушкой Хопберга оказалась приятная женщина лет пятидесяти с белыми, как мой любимый снег, волосами. Оказалась она под стать собственному дому, миниатюрной и хрупкой.

— Здравствуйте, — я чуть склонила голову. Ведь так и не удосужилась в этой суете узнать даже основные правила этикета: кто первый здоровается и представляется, кто кому должен протягивать руку и когда положено кланяться. Только и остается, что оправдываться дикарскими северными обычаями. — Меня зовут Варварой, я пришла сюда по поручению Феранты Клиншток, заведующей Вейзенской академией.

— Здравствуйте, — она поднялась со стула, разгладила невидимые складки на простом сером платье. И протянула мне руку, первой: — Лисбет. У меня есть сведения, которые заинтересуют вашу Феранту. Но я бы хотела, чтобы у нас состоялась беседа только на двоих, — Лисбет взглянула на сына.

— Понял, — отозвался Хопберг. — Буду в комнате. Позовёте, когда всё закончится.

Дверца за ним захлопнулась, в стеклянных вставках дверного полотна радужным сиянием заиграл свет.

Лисбет обессиленно упала на стул, с её лица исчезла строгость, оставив место бесконечной усталости.

— У вас всё хорошо? — забеспокоилась я.

— Да, все в порядке, — ответила Лисбет тихо, — хотя, если не сложно, налейте мне, пожалуйста, воды.

На кухонном гарнитуре, вмещающем в себя лишь одну тумбу и навесной шкаф, обнаружился графин из зеленого стекла с прозрачным стаканом подле него. Я заполнила стакан наполовину и протянула Лисбет.

Она сделала несколько глотков и заметила:

— Простите. Нервы меня подводят. Ничего уже к этим годам не осталось. Постоянная жизнь в беспокойстве и страхе — и спустя полвека превращаешься в тряпье без единой опорной кости. Присаживайтесь, — она кивнула на свободный стул, — не будем тянуть.

Я послушно заняла стул и предложила:

— Хорошо. В таком случае, не могли бы вы рассказать подробнее о вечере, когда произошёл взрыв?

— Ох, мой вечер, — Лисбет улыбнулась уголками губ, — не знаю, зачем вам это знать, но пускай… Ни для кого не тайна, что тогда был маскарад. Я была одной из тех, кто пытался перевести человеческую радость в монеты.

— Что-то продавали?

— Надежду. — Ещё одна улыбка. — Веру в свет, мерцающий впереди. Я предсказывала будущее.

— Интересно, — только и сказала я. А сама вспомнила шатер, в который так и не осмелилась попасть. Уж не Лисбет ли этот шатер принадлежал?

На гадалку она не похожа. Руки лишены колец, волосы собраны в низкий хвост, лишь брови подкрашены светло-коричневым карандашом. Гадалки должны быть яркими и пестрыми, как птицы.

— Вижу, что вы удивлены… Но это не основная моя деятельность. Так, увлечение, оставшееся с молодости. Для кого к сожалению, а для кого к счастью, но время сейчас спокойное… — Она провела рукой по накрывающей стол скатерти, перевела взгляд за мою спину, на прикрытое нежно-голубым тюлем окно. — Вот когда война… Тогда предсказательницы становятся в десять раз востребованнее. Девицы всё загадывают, вернётся ли суженый. Таланта к колдовству во мне нет, сын в своего отца пошёл, но кое-чему я все-таки научилась. Извините меня, Варвара, я отвлекаюсь. Поскольку желающие заглянуть за завесу незримого закончились, я собрала вещи и пошла в сторону дома, да вы и сами должны были идти по этой тропе. Здесь и конец нашей истории. У одного из прилежащих к площади домов, укрытый капюшоном, стоял некто из вашей академии и плёл заклинание. А вскоре произошёл взрыв.

— Из академии? — уточнила я.

— Именно так, — Лисбет кивнула, и из хвоста выскочила тонкая белая прядь, опустилась непокорной метелью на щеку. — Ваша методика.

— Но как вы поняли, что эта методика известна только ученикам академии?

Вспомнились предостерегающие слова Хопберга. Нечто про то несостыковки, которые могут проскальзывать в рассказе Лисбет.

Впрочем, о Хопберге вспомнила не одна я. Лисбет пожала плечами и заметила:

— Может, не только. Но я видела, как сын упражняется. Точь-в-точь те же жесты. А я видела много всякого, и ничего из других методик было не похоже на вашу.

Теперь вспомнился Гетбер. Все-таки мы некрасиво расстались. Хотя он, между тем, единственный из всего Вейзена, который хотя бы основы мироустройства пытается мне объяснить. Надо будет поговорить, когда встретимся в следующий раз…

Очень сильно надо будет поговорить, в свете-то открывшихся обстоятельств.

Я попыталась сложить руки в один из тех жестов, которые использовал Гетбер:

— Нечто вроде?

Лисбет моё актёрство развеселило, она хмыкнула, но все-таки заметила:

— Да. Нечто вроде.

Вот ничуть не удивлюсь, если в итоге окажется, что в этом деле замешан ученик Гетбера. Гетбера, который отмахивался и говорил, что ничего заслуживающего внимания во взрыве нет.

— Вы говорите, этот некто был в плаще?

— Длинном объемном плаще, среднего роста, не поймёшь даже, парень или девушка. Больше ничего не могу сказать. Я видела руки, скрытые полутьмой, и плащ. На этом всё. — Лисбет понизила голос и добавила: — На одно надеюсь, чтобы это не мой энтузиаст оказался в итоге.

— Хопберг? — удивилась я.

— Не хотела делиться страхами, но взгляд у вас, Варвара, уж очень честный и невинный. Вы бы точно в мой шатёр заглянули, если бы прошли мимо, с такой-то верой в справедливость… Да, Хопберг. Мало ли.

— Это точно был не он.

— Он ходил на тот маскарад, — Лисбет отвела назад плечи. — Точнее, так: говорил мне, что пойдет, хотя на площади его не было.

— Думаю, на маскараде собралась вся Вейзенская академия, — я улыбнулась. — Все-таки не так много поводов для праздника.

Беседа была окончена, и Хопберг повёл меня обратно, к остановке. Тогда же я выяснила, что общественный транспорт в Вейзене все-таки существует, и даже заглядывает в менее приятные местечки, однако ходит он даже реже, чем транспорт академии под дождём. Один местный омнибус мы застали, но слишком уж худо он выглядел, так, будто готов развалиться в любой момент. Поэтому единогласным решением продолжили пешую прогулку.

Конечно, хотелось набраться наглости и спросить, что там насчёт маскарада. Попросить теперь уже Хопберга воспроизвести тот красочный вечер. Но я ничуть не лукавила, когда разговаривала с Лисбет. Хопберг не мог тот взрыв устроить.

Слишком он похож на прошлую меня. Поэтому, может, и облагораживаю его.

Таким, как он, или даже таким, как мы, не нужны бунты и взрывы. Лишь только цель, великая цель, к которой мы будем стремиться. Я в своей быстро разочаровалась, а Хопберг молодец, держится.

Знать бы ещё, чего.