Останься в Вейзене

Глава 4 Урок колдовства

Мои нынешние коллеги мало чем отличаются от предыдущих, поскольку и тем, и этим свойственна одна и та же черта: вцепиться за новость и не отпускать её, пока на языке не появятся мозоли от бесконечного повторения одних и те же слов.

Так, за один лишь завтрак я успела услышать несколько фактов и множество домыслов. Что известно наверняка, так это что взрыв организовали с помощью магии, а не пороха, и что пострадавших нет — в непосредственной близости от взрыва никто не находился, поэтому присутствующие отделались испугом. Цель этого взрыва, а также заказчик и исполнитель оставались неясными. Много о чем шептались. Я зацепилась за знакомое направление — «север», но в чем причина такой ненависти между этим севером и Вейзеном, так и не смогла выяснить.

До моей лекции оставалось чуть меньше часа, и, чтобы не терять время даром, я решила сходить до лаборатории. От тревоги очень удобно прятаться в работе. По дороге обнаружила — преобразились коридоры Вейзенской академии. А именно: появились новые экспонаты. Высокие и мускулистые мужчины с суровым выражением лица, замершие в чётко выверенном положении, так что не сразу и поймёшь, живые они или вырезаны из камня.

И ещё по пути мне встретилась сама заведующая академии — Феранта. Давно мы не пересекались. А тут застыли друг напротив друга в непосредственной близости от одной из этих мужественных скульптур.

— Здравствуйте…

На ней был удивительный темно-красный костюм: широкие брюки и жилет поверх бежевой рубашки. На нём было всего лишь три пуговицы в районе груди, зато передние углы удлинялись практически до колен, острые, как копья. При ходьбе вся эта красота колыхалась — и так и норовила обжечь.

— Доброе утро, Варвара! — В этот раз мне даже не пришлось повторять одно и то же четыре раза, чтобы получить ответную реплику. Феранта кивнула на мужчину: — Это в мерах безопасности. Вы ведь слышали о том, что произошло ночью в Вейзене?

— Слышала.

— Тогда и объяснять нет смысла, — Феранта вздохнула с облегчением. У неё ещё и глаза подведены коричневым карандашом: воистину колдовской взгляд. — Мы обязательно соберемся с вами чуть позже, и вы расскажете, как справляетесь с тем ворохом обязательств, которые я так нагло на вас свалила, — она виновато улыбнулась. — Но сейчас мне надо идти. Конечно, ночное происшествие не могло не сказаться на нашей академии.

Мы ещё несколько секунд стояли, глядя друг другу в глаза. Но потом Феранта отмерла и устремилась в сторону, противоположную той, куда было нужно мне.

Нашлось этим суетным утром и место для чего-то приятного. Так, я смогла победить наконец микроскоп, и он начал давать более-менее точную картинку. Четкость и свет настраивала, рассматривая страничку из геологической книжки. При большом увеличении буквы забавно распадаются на пиксели, я в этом убедилась ещё в университете, когда вместо препаратов изучала сопутствующие им этикетки.

Конечно, мне стало любопытно взглянуть на камень. Времени у меня оставалось не так уж много, но как же уйти, не проверив!.. Я подхватила камень пинцетом, тщательно протерла салфеткой и положила на начищенное до блеска стекло. Надо будет все-таки отыскать подходящий инструмент и сделать раскол, когда появится больше времени…

Под солнечными лучами камешек сильно бликовал, засвечивая мне изображение, но кое-что разглядеть все-таки получилось. Те грани, что не повредились кем-то кровожадным, отломавшим кусочек от цельной породы, представляли собой идеальные гексагон, правильный шестиугольник. Идеальная, считайте, форма: энергия распределяется равномерно, но в то же время концентрированно, не рассеиваясь. Орбитали электронов заняли идеальное для них положение. Такова, например, структура бензольного кольца.

Очень интересно. Отковырять бы один из множества камней, из которых сложен пол в гостевом холле, и положить его рядом, сравнить. Должно же быть в опытном камешке нечто такое, что отличает его от контрольных?..

Вернусь сразу после лекции. И продолжу рассматривать. Идеальным вариантом было бы в дополнение к микроскопу отыскать добровольца, который обладает магическим талантом и умеет его контролировать. Одной лишь теорией сыт не будешь. Достоверное знание должно быть подтверждено экспериментально.

Когда я подошла к аудитории, выяснилось, что студенты активно меня поджидают: большая часть из моих постоянных слушателей уже заняла свои места и разложила тетради и ручки. Впрочем, стоило мне появиться, как многие из них оживились и повыходили из-за парт, чтобы перекинуться со мной парой слов, прежде чем начнётся занятие.

И я растерялась. Чем обусловлено такое дружелюбие? Уж не тем ли, что Вилсон рассказал обо мне лишнего? Я отыскала его взглядом — Вилсон читал пометки в собственной тетради. Почувствовав мой взгляд, он едва заметно кивнул. Нет, непохоже, чтобы он что-то растрепал. Тогда бы Вилсон вел себя иначе, вызывающе и надменно. Был у меня в жизни такой человек с длинным языком, так что я знаю, о чём говорю.

Студентов интересовало, как мои дела, какова тема сегодняшней лекции, не будет ли сегодня проверки по темам предыдущих занятий. Я ответила, что будет, раз они так этого желают.

Лорели спросила, как прошёл мой вчерашний вечер. Всё прошло прекрасно, убедительно отозвалась я, и Лорели поделилась, что своими глазами видела взрыв, но он, к счастью, обошёл её стороной.

Герта, кажется, тоже хотела о чем-то поговорить со мной — она стояла рядом, на низком старте. Но звонок прозвучал раньше, чем мы с Лорели завершили нашу светскую беседу. И студентом пришлось разойтись по своим местам.

Сегодня мы учились записывать химические уравнения реакций — боюсь представить, как все эти формулы выглядели глазами студентов, но, на мой иномирский взгляд, смотрелись они вполне лаконично и симпатично. Математику преподавали, и даже с нескольких разных сторон, как мне любезно сообщили сами студенты. Однако ни на одной из этих сторон им не приходилось считать участвующие в реакции ионы. Я пообещала, что обязательно поговорю со всеми математиками, которые хотя бы однажды приложили руку к их образованию. И не стала уточнять, что с алхимиком не повстречалась до сих пор.

Хотя бы одно обещание я все-таки сдержала — касательно контрольной. Я придумала по уравнению для каждых двух-трёх парт и попросила расставить правильные (или хотя бы какие-нибудь) коэффициенты. Я преподавательница милосердная — разрешила студентам, работающим над одним уравнением, даже советоваться друг с другом.

А в конце добавила, что весьма высока вероятность того, что на следующем занятии мы начнём говорить непосредственно о камнях.

Конечно, я просчиталась. После этих слов студентам совершенно не хотелось думать про ионы, так что обсуждали они не уравнения, а следующую лекцию. Неужели эта кристаллическая тема настолько сильно волнует их душу? Впрочем, если даже мои ничтожные отблески магии этот крохотный камень усиливает многократно, то что говорить о тех, кто действительно владеет магией? И о камнях, которые не удержишь пинцетом, которые даже ладонь будут оттягивать? Что возможно сотворить с их помощью?..

Подопечных пришлось чуть-чуть замотивировать, озвучив кое-какое условие. Зачет по моему предмету получит лишь тот, кто сдаст все задания до единого. Наполненные энтузиазмом разговоры не прекратились полностью, но хотя бы утихли.

Ну хорошо, стоит признать, уравнения я предложила не самые легкие. Но уж какие вспомнила. Все-таки я ими увлекалась ещё в школе, когда готовилась к единому государственному экзамену по химии. Или ещё хуже — к государственной итоговой аттестации. А наше министерство образования, как известно, не щадит несчастных выпускников. В девятом классе мне такое замысловатое уравнение попалось, что вместо привычных двоек, четверок и девяток коэффициенты в нём доходили до значения в половину сотни.

Времени студентам потребовалось больше, чем я закладывала изначально. Покидали мои подопечные аудиторию спешно, поскольку уже почти опоздали на следующее занятие — а в этот день после моей лекции их, как выяснилось, учат чему-то очень интересному в том самом тайном внутреннем дворике. Хотела бы я на это посмотреть… Но у меня свои планы на оставшийся день.

Все убежали, но один студент все-таки остался. Я попыталась вспомнить, как его зовут, но мне этого не удалось. Хороший мальчик, сосредоточенный на учёбе: вместо того чтобы обсуждать посторонние темы, внимательно слушает, о чём я вещаю, и постоянно что-то записывает. Есть в этом и минус — такие усердные ученики весьма редко отвечают на вопросы, предложенные аудитории, так как полностью погружены в процесс впитывания новых знаний.

Противоположность Вилсона, одним словом. И даже внешне они кардинально отличаются: этот мой студент темноволосый и кареглазый, с более выдающимся разворотом плеч, но менее гордой осанкой.

— Разрешите спросить? — он остановился напротив меня.

— Да, конечно. Спрашивайте. Что-то по теме сегодняшней лекции? И ещё напомните, пожалуйста, своё имя — все я пока что не успела выучить.

— Хопберт, — представился он. — Я понимаю, на сегодняшнюю контрольную вы ответы не дадите сейчас…

— Да, — согласилась я, — но на следующее занятие мы обязательно рассмотрим правильные решения и разберем основные ошибки.

Я покосилась на неровную стопку листов. Сколько их здесь? Должно быть около ста пятидесяти. Надеюсь, я не сойду с ума, пока буду всё это проверять.

— Угу, — заметил Хопберг. — Но все же я не понимаю до конца… Можно взять? — Он потянул руку к мелу, и я кивнула. — Мы смотрим на степень окисления. Но… Если у нас восстановитель?

— Даже если, все верно. Степень окисления может быть как положительной, так и отрицательной…

И понеслось.

Таблицу Менделеева, кстати, я по памяти им изобразила, как смогла. Первые три с половиной периода я, к счастью, помню наизусть. Моим подопечным теперь тоже предстоит их выучить.

Мы с Хопбергом целиком разобрали одно уравнение из того бездонной копилки с уравнениями, которая хранится у меня в голове. И я предложила ему ещё два уравнения для самостоятельной работы. Уходил от от меня, смею надеяться, довольный, с горящими глазами. Кажется, у меня появился претендент на роль лучшего ученика. Люблю, когда студенты учат предмет, потому что он интересен им самим, а не из-за страха отчисления.

Интересно, а здесь могут отчислить? Наверняка должны. Я вообще пока не сильно разобралась во всей этой бюрократии, как проходит приёмная комиссия и кто платит за студентов — империя или родители. Глядишь, узнаю, если поживу подольше…

Я более-менее выровняла стопку с сочинениями студентов, прошлась вдоль рядов, проверяя, не забыл ли кто в спешке сдать листок. Никто не забыл. Хорошо.

Закрыв оконце, которое всё это время наполняло нашу аудиторию свежим весенним воздухом, я наконец вышла из аудитории вместе со всем полученным богатством. И едва не столкнулась с Гетбером, который, как ни в чем не бывало, оббивал пороги аудитории.

— Здравствуйте?

— Долго ты, — пробурчал он. — Это ещё повезло, что аудитория оказалась свободна, так бы тебя вежливо попросили отсюда уйти ещё полчаса назад.

— Вам ничего не нравится, — заметила я. — Ни когда я ухожу рано, ни когда я ухожу поздно.

— Возраст, Варя, — вздохнул Гетбер. — Не забывай, я уже не так молод, как ты. Чем старше становишься, тем сильнее начинаешь ценить комфорт. Куда сейчас направляешься?

— Оставить всю вот эту красоту, — и я плотнее прижала к себе бумажки.

— Что там? — Гетбер шагнул ко мне. Туалетная вода у него оказалась цитрусовая, кислая. — Заставляешь учеников включать голову?

— Нет, там рисунки для любимой мамы от всех её ста пятидесяти детей.

Это оказалось непросто — обойти его, но при этом не коснуться.

Каждый раз, когда я общаюсь с Гетбером, внутри меня спорят две личности: одна советует сказать колкость, чтобы он отстал, а другая — задержать его подольше и расспросить всё, что хотелось бы узнать. Все-таки честных людей здесь не так уж много.

Я двинулась с места, и Гетбер пошёл следом, так что на какое-то время, пожалуй, нужно дать волю личности номер два.

— Вы видели вчерашний взрыв?

— Не видел, — ответил Гетбер, — но слышал о нём достаточно. Как по мне — мелочь, не заслуживающая такого пристального внимания, которое ей уделяют.

— Говорят, там магия была задействована, — заметила я.

— Привыкай, Варя. В этом мире всё так или иначе завязано на магии. И даже тем, кто, казалось, слишком отдален от всей магической кутерьмы, приходится постоянно с ней сталкиваться.

— Как мне?

Он невесело улыбнулся:

— Ты ещё не представляешь, насколько крепки связи между магией и тобой.

— И всё-таки, — не унималась я, — зачем бы кто-то подстроил тот взрыв? С какой целью? И ведь этот кто-то был там, на маскараде, среди всех.

— Подстроил? — Гетбер фыркнул. — Ты слишком высокого мнения о толпе, которая собралась на площади, чтобы вусмерть напиться. Видимо, один особо охочий до выпивки малый совсем перестал себя сдерживать. Вот и устроил световое представление.

— Понятно, — я пожала плечами.

Гетбер поправил волосы. И продолжил (все-таки бывают люди, которые так и не постигли искусство молчания):

— Так что ты не переживай из-за этого. Здесь часто происходят странные вещи.

Мы слишком быстр оказались в коридоре, который вел в преподавательские покои. Я посмотрела на Гетбера — пора бы попрощаться, но кто знает, когда мы увидимся в следующий раз… А совет мне нужен прямо сейчас.

— Вы никуда не спешите?

— Спешу, — причмокнул он. — Но не слишком. Так, я был бы не против пообедать. Что думаешь? Я знаю одно прекрасное место в Вейзене — а этот городишко, будем честны, не то чтобы славится прекрасными местами. Там подают местную кухню — такого ты в местной харчевне не попробуешь.

— Спасибо, я обойдусь без экзотики. Но у меня есть ещё один вопрос — я хочу эту красоту оставить, вы дождётесь? — И я покосилась на стопку листов.

— Дождусь, — просто пообещал Гетбер.

Он стоял у меня за спиной, пока я пыталась открыть дверь в нашу с Ирмалиндой квартирку. Проворачивала тяжелый медный ключ в замке, а сама осознавала, что идти сюда не следовало. Ведь теперь Гетбер вплоть до номера на двери знает, где я живу.

Спрятавшись внутри, я первым делом водрузила на стол своё бумажное богатство. А вторым — метнулась к зеркалу в ванной комнате, расчесалась и сделала более опрятный пучок, а ещё брови поправила, они оказались взъерошенными, будто я размашистыми движениями натирала виски.

Гетбера я обнаружила в его любимом положении — опирающегося плечом о стену. Боится, наверное, что без его поддержки здание академии обрушится. Доблестный герой, не меньше.

— О чём ты хотела спросить?

Идти теперь было некуда, так что мы замерли друг напротив друга, в любой момент готовые к тому, что кто-то из преподавательского состава в любой момент может распахнуть дверь и застать наш разговор. И, может, даже подумать что-нибудь лишнее.

— Насчёт моего исследования.

— Угу… — протянул Гетбер. Но я решила пойти в обход. И поинтересовалась сначала:

— Что вы преподаёте?

— Сложно объяснить… — он вздохнул. — С одной стороны — это боевая магия, но с другой… я не заставляю учеников бегать друг за другом и кидаться заклинаниями.

— Да, на обычного боевого мага вы не похожи, — согласилась я.

Гетбер наградил меня не самым добрым взглядом. И продолжил:

— Это нечто на стыке боевой магии и выверенных расчетов: мы рисуем схемы, по которым должно пройти заклинание, чтобы набрать необходимую мощность, но при этом не распылиться, а чётко поразить цель. Мои лекции проходят в то же время, что и твои по четвергам и пятницам, и в том же месте. Приглашаю в гости… Если быть честными, раньше они шли ещё и по четвергам, и по пятницам, но руководство решило, что твои лекции важнее.

— Тогда ясно, почему вы на меня так взъелись.

А про себя отметила: среда, десять утра. Загляну, если не забуду и не буду занята.

— Я на тебя ни в коем не случае не взъелся. — Брови Гетбера взметнулись высоко вверх. Так себе правдоподобность у этого удивления, конечно.

Я не стала никак комментировать его слова. Поинтересовалась вместо этого:

— А к моим ученикам вы имеете какое-нибудь отношение?

— Непосредственное. Они ещё и мои.

Ну теперь-то всё предельно, или, скажу даже, кристаллически ясно.

— Тогда вы точно сможете мне помочь, — я искренне улыбнулась. — Подскажите, кому из них я могу довериться? Мне нужен кто-то ответственный и аккуратный. Как вы сами прекрасно знаете, меня магическим талантом не одарили. А без опытов я в своих выводах далеко не продвинусь. Мне нужен тот, кто будет помогать мне в исследовании.

Прежде чем ответить, Гетбер несколько секунд молча разглядывал мои глаза — подозреваю, это общая Вейзенская фишка.

— Зачем они тебе? Нет, я, конечно, понял. Но… чем я тебя не устраиваю? Я уж точно более ответственный и аккуратный, чем все наши ученики, взятые вместе. Конечно, и у меня есть недостатки… Как, скажем, некая нехватка времени, в отличие от юного поколения, которое очень любит отдыхать. — Гетбер вдруг решил, что ему просто необходимо прогуляться, и неспешно пошёл по коридору. А я последовала за ним.

— И когда же вы сможете выделить мне время?

— Ради тебя я готов пожертвовать многими своими интересами, — выдал он. — Но в данный момент я и в самом деле не могу задержаться надолго. Что скажешь о сегодняшнем вечере? Часам к восьми, думаю, я освобожусь от прочих обязательств и перейду в твоё распоряжение. Или в такое время ты предпочитаешь уже отходить ко сну?

Там, у себя, я никогда не ложилась раньше, чем в час ночи. Причины для ночного бодрствования у меня находились самые разные. В студенческие годы это были бесконечные домашние задания и курсовые, на выпускных курсах к ним прибавлялись дипломные правки. Глаза слипались, но я упорно сидела за столом, пока окончательно не лишалась сил. А к тому времени, как я стала взрослой, спать я попросту разучилась. И забивала несколько предсонных часов книгами, сериалами или социальными сетями.

— Нет, не предпочитаю.

— Тогда договорились, — Гетбер протянул мне руку — видимо, считал, что нашу договоренность просто необходимо скрепить рукопожатием. Мне ничего не оставалось, кроме как протянуть ему в ответ свою ладонь.

Рукопожатие продлилось дольше, чем того требовала формальность. Но, будем честны, дольше лишь на один краткий миг — затем Гетбер отпустил мою руку.

— Где встретимся? За тобой зайти?

— Там же, где и всегда, — предложила я. — В комнате меня не будет. И, пожалуйста, не пользуйтесь знаниями о том, где расположена моя комната, без крайней нужды.

Он ничего не сказал. Зато широкими шагами устремился дальше по коридору. Видимо, слишком сильно проголодался…

— Приятного аппетита, — бросила я ему в спину.

— Как вежливо, — Гетбер обернулся. — И тебе.

Хотя он, в целом, верно всё сказал насчет местных обедов. Не нашлось тут чего-то такого, что было бы в новинку для моих вкусовых рецепторов. Просто знакомые продукты имели несколько иную форму. Макароны красные и в форме пирамид. Вместо котлет — цепочки слипшихся друг с другом шариков, эдакие гусеницы. И салаты, которые созданы скорее для красоты, чем для насыщения — несколько видов мелко нарезанной зелени в приторно-ореховом масле. Хотя есть, в целом, можно. И не на таком выживали.

Завтра у меня целиком свободный день. Обязательно наведаюсь в Вейзен. И даже зайду в какой-нибудь бюджетный ресторанчик — мала вероятность, что он окажется одним из тех немногих неплохих мест, о которых говорил Гетбер, но все равно интересно узнать, чем отличается коммерческая кухня от академовской. Нужно только дождаться завтрашнего дня. А прежде чем он наступит, надо ещё вечер пережить.

И зачем согласилась на эту встречу?

Впрочем, со студентами мы не увидимся ещё два дня, и, если бы не Гетбер, для моего исследования эти два дня прошли бы впустую. Но ведь выходные, как известно, самый продуктивный день для научных работ. Эксперименты протекают с меньшими погрешностями и всякий раз дают самые впечатляющие результаты. Сидишь в пустой лаборатории, и кажется, будто пространство стало в два раза больше оттого, что из него убрали все лишние элементы. Слишком часто в нашей жизни лишними элементами оказываются люди.

Когда вместо того, чтобы направиться в лабораторию, я решила прогуляться по коридорам, то встретилась случайно с Лорели. Она приветливо улыбнулась, увидев меня, как будто мы встретились впервые за день. И я решилась спросить у неё дорогу к библиотеке.

— Библиотека, — фыркнула она. — Я нечасто там бываю… Сейчас вспомню. Так. Отсюда налево, там коридор более узкий… А затем по лестнице, на второй этаж, и прямо до коридора. Думаю, так. Там ещё над дверью таблица заглавными буквами.

— Большое спасибо!

И я умчалась, чтобы не вступать в дальнейший диалог. Библиотека и в самом деле обнаружилась весьма быстро. Я ведь по этой же дороге в общежитие хожу, просто никогда не приглядывалась, что там, в коридорной глубине, прячется библиотека.

Я надеялась застать нечто грандиозное, что поразило бы моё воображение, как, например, главный холл, или как навесной второй этаж, с которого можно наблюдать за студентами, или как площадь в Вейзене. Но библиотека оказалась слишком… обычной, что ли? Мало чем отличалась от тех научных библиотек, к которым я привыкла. Книжек здесь и в самом деле оказалось предостаточно, длинные стеллажи чуть выше меня, застывшие в шахматном порядке. Но нет изюминки, что ли, да ещё и книги расставлены так, что не разберешь. Точнее, для местных жителей-то всё логично, и даже таблички есть с буквами, но только для меня они мало совпадают с действительностью. Пройдемся по заголовкам: М, П, О, Р, Р, А, К, и всё в таком духе. Издержки перевода с иномирского.

Ещё и пахнет так, будто все те несколько лет, что существует библиотека, здесь ни разу не проветривали. Книжный запах въелся и в стеллажи, и в стены, и даже в библиотекаря, так что я теперь не удивляюсь тому, что студенты организовали собственный книжный обмен.

Судя по гробовой тишине, кроме меня в это мгновение никто посетить библиотеку не осмелился. Я прошлась вдоль рядов, заглядывая в узкие проходы, будто была ведущей в прятках. Действительно, никого.

— Что-то определенное ищете? — поинтересовалась библиотекарь. Она сама казалась сложенной из бумаги: лицо прорезали глубокие складки, светло-седые волосы шли поломанным зигзагом, и даже юбка собралась в коричневую, как старинная обложка, гармонь. Незаметно она оказалась у меня за спиной.

— Что-нибудь про минералы, — ответила я. — Характеристики, методы работы или, может, посвященные им исследовательские работы.

Когда научный сотрудник берётся за новый эксперимент, он первым делом идёт копаться в статьях в поиске вдохновения и идей. Гораздо проще разработать план действий, когда знаешь, от чего следует отталкиваться.

— Исследовательские, — вздохнула женщина. — Исследовательских нет… Существуют куда более интересные для исследования вещи. Но что-нибудь более обобщенное мы сейчас найдём. Нечасто, знаете, сюда кто-то приходит. Нужно сначала вспомнить.

И она стала так уверенно продвигаться вдоль полок, будто вспомнила сразу же, как сказала об этом.

Как итог, мне выдали целую стопку книг — восемь тяжеленных томов — и ещё заставили называть имя и фамилию для читательской карточки. Я проследила за тем, как библиотекарь выводит «Варвару» — рука её тоже потянулась вверх, вместо того чтобы рухнуть и вывести петельку, самый первый элемент рукописной «В». А фамилию мне пришлось повторять несколько раз под упрёки касательно её чрезвычайной длины.

Самая обычная у меня фамилия. Александрова.

Я еле донесла томики до лаборатории, и никакой студент, поглядите-ка, не вызвался помочь преподавательнице. Вызвался бы — я бы в любом случае отказалась, слишком привыкла к независимости и глупой гордости, но ведь никто даже не предложил, а это ещё обиднее.

Всеми забытая, я сидела у подоконника, склонившись над одним из томов, тем, что со всей тщательностью рассматривал физические процессы, предшествующие образованию того или иного материала. Информация, которая помогла бы мне приблизиться к разгадке подопытного камешка, никак не желала попадаться. И я вновь едва не пропустила ужин, заявившись на полчаса позже, чем он начался, когда большая часть преподавательского состава уже успела разойтись. Впрочем, мне и лучше.

На встречу с Гетбером я заявилась позже на двенадцать минут. Десять мне потребовалось на то, чтобы о ней вспомнить, и ещё две — чтобы добежать до аудитории, в которой я читаю лекции.

Он уже был там — отважный воин, поддерживающий плечом стену. И, видимо, пришёл он достаточно давно, поскольку успел к стене прирасти — даже не шелохнулся, завидев меня.

— Добрый вечер, — произнесла я первой.

И вокруг вновь — то самое волшебство пустоты. Коридор, днём заполненный людьми, их голосами и чувствами, опустел; и оттого появилось в нём нечто особенное, таинственный шарм, заставляющий взгляд обследовать тёмные уголки и в каждом обнаруживать нечто новое, незамеченное прежде.

— Добрый вечер, Варя, — все-таки поздоровался он.

— Нам в лабораторию. Я покажу, куда. До какого времени вы свободны?

— Последний омнибус отходит в десять вечера. Было бы неплохо на него успеть — собственным транспортом я до сих пор не обзавелся. А пешком здесь — два часа пути. Я не против прогуляться вдоль леса, пока не отцвела окончательно черёмуха, но дело в том, что завтра в семь утра меня уже ждёт один высокопоставленный господин.

— Вы живёте в городе? — поинтересовалась я, поднимаясь по лестнице.

— Конечно, — ответил Гетбер. — В квартире, на которую я работал десять лет. Неподалеку от всеми нами любимой площади…

— Тогда понятно, почему вас не устраивает зарплата преподавателя.

— Преподавание — это так… Мелкая шалость. Впрочем, мда… Квартира появилась, а работы меньше не стало. Пора бы уже, пожалуй, поумерить амбиции… Это и есть твоя лаборатория?

Я приветливо распахнула дверь прямо перед Гетбертом. И жестом предложила ему войти.

— Какая красота, — только и сказал Гетбер. — Не думал, что ты настолько педантична.

Приятно, что кто-то заценил мой порядок. Я и в самом деле постаралась над внутренним убранством лаборатории. Расставила все реагенты, придерживаясь строго порядка, подправила подписки и даже лабораторный журнал завела. В науке доверять собственной памяти — последнее дело.

— Ты ещё и микроскоп настроила, — восхитился Гетбер.

— Знакомый экспонат? — полюбопытствовала я.

— Знакомый, я тоже над ним когда-то корпел. Но победить не смог.

— Значит, не хватило чуть-чуть терпения, — я пожала плечами. Уж что-что, а терпению жизнь меня научила. Повторяла этот великий урок раз за разом. У всего есть две стороны, и у терпения тоже: с одной стороны, обладая им, ты готова множество раз возвращаться к началу, не жалея потраченных сил и времени; с другой, ты можешь застрять в этой монотонной пучине, не понимая, что действительно тебе нужно.

— Терпения… — вздохнул Гетбер. — Нужно не терпеть, а бороться. В открытую, не таясь.

Он занял микроскопный стул, а я — стул, примыкающий к лабораторному столу. В общем-то, и было их тут всего лишь два. Нынешняя моя лаборатория не настолько просторная, как предыдущие, и все-таки метра четыре между мной и Гетбером насчитать было можно. Не лучшее расстояние для того, чтобы обмениваться взглядами.

Но Гетбер все равно со всей внимательностью смотрел мне в глаза.

— Я ведь могу вам доверять? — уточнила я. — В том плане, что всё, произошедшее в этой лаборатории, не выйдет за её пределы?

— Конечно, Варя, — ответил Гетбер раздраженно. — Или я, по-твоему, похож на трепло?

Локти опираются на ноги, пальцы переплетены, рукава плаща (того самого, кажется, который я не так давно бросила в парке) закатаны до середины предплечья. Волосы перекинуты на правую сторону и скрывают пробор. Кожаные штаны над высокими шнурованными ботинками собраны в рельефные складки. Темно-синяя рубашка помята — утюга ей явно не хватает. И ещё пахнет табаком. В моей маленькой лаборатории этот запах чувствуется особенно отчетливо. Он не такой удушающий, как у сигарет, которые предпочитал мой папа, но все равно навевает не самые приятные воспоминания.

Гетбер слишком чужероден для этой чистой комнатушки. Будто это не меня, а его вырезали из другого мира и небрежно вписали в этот.

— Наверное, я сначала должна была поговорить с Ферантой.

— Я сам с ней поговорю, — отмахнулся Гетбер. — Зная Ферр, могу тебя уверить: если бы ты обратилась к ней с просьбой подобрать магического ассистента, она бы отослала тебя ко мне. Не во всех вопросах мы с ней согласны, и все-таки она уважает меня, как специалиста, а я, в свою очередь, уважаю её… Если мы продолжим этот бессмысленный разговор, то на работу времени у нас не останется, — напомнил он.

— Хорошо, — решилась я. — Отвернитесь, пожалуйста, к окну.

— Понял, — хмыкнул Гетбер. — Не буду тебя смущать.

Шкатулку с камнем я спрятала в самое непритязательное, по моему скромному мнению, место — в шкафчик под раковиной. Спорить не стану, место для такой красивой и наверняка недешёвой шкатулки варварское, но не оставлять же её у всех на виду?

— Вы когда-нибудь видели их вживую, эти камни? — поинтересовалась я, вернувшись на стул.

— Видел, — ответил Гетбер. — Я уже могу повернуться?

— Ещё нет, — код я решила набрать тоже в тайне от его внимательных глаз. Хотя, конечно, никакой код не спасёт, если Гетбер просто-напросто выхватит этот камень у меня из рук и унесётся вдаль, радостно улюлюкая. С трудом, но такую картину все-таки можно представить. — А работали с ним?

— Нет, не работал. Как я уже говорил, я работаю с точным математическим расчётом, а не с драгоценными безделушками, место которым — на шее у дам, удачно вышедшим замуж за богачей.

Еле слышно скрипнул замок, и камешек приветливо блеснул мне, ещё не зная, каким испытанием мы сейчас его подвергнем.

— Вы всегда так резки в своих высказываниях, — заметила я.

— Да, — Гетбер пожал плечами, — мне часто об этом говорят.

— Хотя здесь я с вами соглашусь. Такой камешек и я бы не отказалась на шее носить. К слову, можете поворачиваться и смотреть.

Отбирать камень силой Гетберу не пришлось — я сама отдала этот сильнейший артефакт, стоило Гетберу приблизиться. Он повертел камешек в руках, рассмотрел его на просвет — а люстра в моей лаборатории не самая хорошая, лампочки постоянно мерцают и очень сильно греются. Я ждала от Гетбера вопросов, что-то по типу: ну и как твои успехи, дорогая Варя? Но вместо этого Гетбер поинтересовался:

— Ты замужем? Там, в твоём мире?

Впрочем, этот вопрос тоже касается успехов — но уже в личной жизни.

— Нет, никогда не была и не планировала побывать в ближайшее время, — сказала я это равнодушно, но внутри всё загорелось вмиг, будто кто-то поднёс спичку к обильно политым бензином сухоцветам.

— Хотела бы побывать? — не унимался Гетбер.

— Давайте потратим время на исследование, а не на бессмысленные разговоры. Если вам интересно моё мнение на разные направления моей скромной жизни, то… — и запнулась. Не скажу же я ему — позовите меня на ужин, и мы обсудим с вами всё это в менее формальной обстановке.

— То что? — подловил он тут же.

— То спешу вас огорчить, я не делюсь такими подробностями с окружающими людьми. Верните мне, пожалуйста, камень, подальше от… всякого. — Не могу утверждать наверняка, и всё-таки мне показалось, что Гетбер задержал свою ладонь над моей дольше, чем того требовал простой обмен камешком. — И попытайтесь вспомнить заклинание… что-нибудь очень безобидное и слабенькое.

— Варя, ты вообще знаешь, как работает здесь магия? — поинтересовался Гетбер. Он вдруг встал, выпрямился во весь рост. И продолжил: — Магия может разрушать материальное и нет, а может создавать — как из чего-то, так и из пустоты. Может работать со стихиями, может разменивать души, а может заставлять двигаться тела, лишенные этих самых душ. Может ранить, а может лечить, может дарить любовь, а может навсегда лишить всякого интереса к жизни. Какая именно из функций магии тебя интересует?

Признаю — меня задел тот факт, что Гетбер считает меня несмышленой, ничего не понимающей ни в этом мире, ни в каком-либо ещё.

— Если вы знаете книгу, в которой всё это изложено чуть более структурированно, я обязательно с ней ознакомлюсь.

— Я вижу, что ты любишь читать книги, — он недвусмысленно взглянул на стопку с литературой по минералогии. И замер, ожидая ответа от меня.

Я развернулась вокруг собственной оси, пытаясь отыскать, чем же таким могу развлечь Гетбера. И к великой радости для себя обнаружила засохший много лет назад цветок, одеревеневшими стволами напоминающий каланхоэ, но совершенно лишенный листьев. Я отставила его в дальний угол, и не надеясь уже спасти его. Но и выкинуть рука не поднялась — слишком свежа память о моей собственной коллекции фиалок, прямо сейчас погибающей где-то там, в другом мире, боюсь представить, насколько далёком. Суждено ли мне ещё хоть раз наблюдать их нежные лепестки? И отчего коварная, играющая против меня же самой душа шепчет, что нет?

— Я бы попросила у вас внести в мою жизнь хотя бы немного смысла, — тихо заметила я, приближаясь к цветочному горшку, — но боюсь, эффект от этого будет слишком непредсказуемым, а я ещё и себя потеряю. Поэтому, — я подхватила горшок и повернулась к Гетберу. — Пожалуйста, попробуйте его воскресить. Это входит в круг ваших талантов?

И пыльный горшок приземлился на чистый лабораторный стол.

— Да, ему точно хуже уже не станет, — согласился Гетбер, и во взгляде его читалась скорее недоумение, чем любовь к ни в чем не виноватому цветку.

— Что касается стандартных условий? — спросила я. Села позади цветка и открыла лабораторный журнал, готовая делать записи. — Сколько времени бы вам потребовалось? И сколько… ресурсов? Хотя я понимаю, что магии сложно присвоить единицы измерения.

Думала, Гетбер надо мной посмеётся. А он взял и улыбнулся:

— Такой подход мне нравится больше. Я использую такой термин, как «ёмкостные единицы». И ученикам его вдалбливаю… А они твердят, что магия — это творчество, и не стоит её подгонять под такие жесткие границы. Который год преподаю, а все об одном и том же. Ну хорошо. Предположим, этот цветок затребует у меня около трёх единиц. Всё-таки предстоит работать с мёртвой материей, а она неохотно подвергается изменениям. И ещё — мало его оживить, нужно запустить процессы роста, пустить по сосудам живительный сок и заставить цвести… Есть у тебя тут вода?

Я вернулась к любимой раковине и повернула ручку в виде креста. Труба задрожала, готовая вылететь из держателей, но всё же выплюнула порцию воды в стакан, который я заранее поднесла к крану.

— Столько достаточно?

— Достаточно, — ответил Герберт и добавил: — Попробуем через воду работать. Сделаем её, скажем так, живой, перенасытим энергией, и цветку будет некуда деваться, кроме как эту энергию вдохнуть. По времени это недолго. Не более получаса, если никуда не спешить. В чрезвычайных условиях можно справиться в три раза быстрее.

Вернувшись за стол, я послушно вывела: «Живая вода для цветка: 3 ёмк. ед., 10»'. Итак, следующий вопрос:

— Какой ёмкостный запас этих единиц у среднестатического мага?

— Сложно сказать. Это вариабельное значение.

— А у вас? — Гетбер хмыкнул, и я поняла: — Я спросила что-то очень интимное? Тогда давайте так: сколько у меня? Вам ведь и это моя душа наверняка выдала.

Вместо того чтобы дать конкретный ответ, Гетбер принялся объяснять?

— Прежде чем говорить о запасе, надо понимать, что запас восполняемый. И значит лишь тот предел, который маг может использовать за определенный срок. У всех он разный: кто-то может восстановиться за день, а кто-то — за несколько лет. У тебя хорошая способность к восстановлению, это видно по тому, как легко ты перенесла переход… А что касается запаса… где-то половина единицы, думаю, есть.

— Половина единицы? — повторила я. — В то время как на цветок требуется три?.. И вы ставите меня учить магов? Хорошо. Не будем об этом сейчас. Я правильно понимаю, что вы способы регулировать количество единиц, которые будут вступать в заклинание?

— Правильно, — согласился Гетбер. — Три — это небольшой избыток, чтобы оживление случилось наверняка. На самом деле, может быть достаточно, скажем, двух целых и восьми десятых…

— Возьмите одну единицу и три минуты, — предложила я. — И возьмите этот камень. Пропустите заклинание через него. Насколько я успела пока понять, он работает подобно увеличительному стеклу: усиливает заклинание, пропуская его через себя. И мы посмотрим, что из этого получится. Хуже и вправду вряд ли может стать.

— Понял тебя. Но с временем сложнее. Чем оно меньше, тем меньше подходов маг успевает вложить. Некоторые элементы не обязательны, они лишь слегка шлифуют итоговый результат. Но без других заклинание вообще не сработает. Причём далеко не каждый знает, какие элементы можно упустить, а какие следует оставить.

— Вы знаете?

— В данном случае — да.

— Тогда приступаем? — предложила я. На всякий случай вышла из-за стола — мало ли, каков радиус распространения магии. Прилетит ещё по голове, не успею отвернуться…

Часы в моей лаборатории тоже были. Настольные, маленькие, больше похожие на ручной фонарь, чем на часы: коробочка, поставленная на подставку, и даже ручка у них есть: можно подхватить и отправиться на прогулку по коридору суетным кроликом. Сквозь прозрачные стенки видно, как крутятся внутри шестеренки.

— Три минуты начнутся через три секунды… две… одну.

В обнимку с часами я замерла за спиной Гетбера. Интересно, а моё присутствие будет мешать его колдовству? Меня вот, например, всегда ужасно отвлекают зрители. Много раз замечала. Может, поэтому мне и нравилось по субботам работать…

Зато здесь — тишина и покой, никто не мешает и не лезет под руку. Видимо, все-таки душа знает о моих потайных желаниях больше меня самой. Судя по всему, одним из таких желаний была собственная лаборатория, где я сама себе и заведующая, и бакалавр, у кого все валится из рук и идёт образом, противоположным тому, по какому должно было идти.

А Гетбер меж тем уже вовсю принялся колдовать. Впервые за всю мою жизнь я удостоилась чести наблюдать магический ритуал от начала и до конца. Сначала не происходило ничего интересного: он попросту разглядывал стакан; но затем началось таинство.

Он зашептал слова, и не было в них ни насмешки, ни укора; это были четко выверенные слоги, отчеканенные один за другим, без перерыва на то, чтобы сделать вдох или вспомнить следующее составляющее. Никакого промедления. Настоящий профессионализм.

А затем к ним прибавились жесты. И вновь — полное отсутствие суеты. Ладонь тыльной стороной вниз, подушечки больших пальцев касаются друг друга, остальные пальцы под прямым углом к ним вытянуты вперед; мгновение — положение сменилось: соприкасаются между собой указательные и средние пальцы, а ещё — левый мизинец и правый большой палец. И далее, без всякого промедления. А камень лежал между Гетбером и стаканом, и маг, кажется, не обращал на него никакого внимания.

Я сказала, что время вышло, с опозданием на семь секунд. Гетбер поднял взгляд — вроде и на меня смотрит, а вроде и вглубь себя. Ничего не сказав, он отвернулся. И уже через четырнадцать секунд заметил:

— Готово.

— Одна единица магии?

— Что-то около того. К сожалению, даже те, кто неплохо разбирается в магии, не имеют встроенный в глаза измеритель емкостей. Бери, — он пододвинул стакан ко мне. — Можешь завершить это чудо сама. Если, конечно, чудо все-таки свершится.

— Если вы пропускали свою магию через этот камень, тогда случится.

— Конечно, пропускал, — ответил Гетбер, но тут же добавил язвительно: — если тебе больше нравится так изъясняться.

Мне дай волю, я все попытаюсь систематизировать. Так что я вынула из шкафчика, ближайшего к двери, мерный цилиндр на пятьдесят миллилитров — в небольшом количестве, но тут обнаружились даже они. Отмерив ровно пятьдесят миллилитров, принялась медленно вливать живую водицу в раствор, останавливаясь на минуту через каждые десять. Идеальным вариантом было бы выбрать шаг в один миллилитр или хотя бы пять, но Гетбер и без того уже смотрел на меня, как на самого странного человека, которого повстречал в этой жизни.

А он все-таки на порядочное количество лет старше, чем я, так что видел наверняка многих.

— Это называется титрованием, — объяснила я, — когда мы высчитываем количество раствора, необходимого для совершения реакции. Вообще, для этого установка нужна или хотя бы нормальная пипетка, а у нас здесь так, не титрование, что-то около него…

— Я понял, что изобретательности вам не занимать.

Чудо всё-таки произошло, и случилось это на границе между сорока миллилитрами и пятьюдесятью — будь у нас ещё один цветок, можно было бы уточнять величину, уменьшив шаг с отметки «сорок». Надо прогуляться по заброшенным кабинетам и поискать добровольцев. Как хорошо, что растения не умеют ставить подпись — брать согласие у них не обязательно.

А заключалось чудо вот в чем: стебель, коричневый от старости, вдруг наполнился, перестал быть сморщенным, и принялся зеленеть. А из узлов стали произрастать листики — круглые, с волнистым краем, маленькие и невинные. Самые крупные из них успели достичь размера, может, в сантиметр, когда всё остановилось.

— Ты ещё воды подлей. Он и цвести начнёт красным цветом.

— Имели с ним дело?

— Именно с этим — нет, но с ему подобными приходилось.

Послушно отмерив ещё десять миллилитров, я перенесла их в горшок. Сбегала до раковины, наполнила стакан водой до самого края и вновь перенесла всё его содержимое в горшок. Объяснила:

— Чтобы минимизировать потери вещества.

— Какие страшные слова ты говоришь, Варя. С ними даже магии тяжело справляться.

А вот цветку мои слова понравились. В продолжение старых пустились в рост молодые стебли, и на тех тоже проклюнулись листья. Самые взрослые бойцы увеличили диаметр своей листовой пластинки раз в пять, став совсем взрослыми. И где-то там, в их тени, я вдруг заметила совсем ещё скромные, но настроенные весьма серьезно цветочные почки. Ещё пара дней, и они предстанут во всём своем великолепии (я почти уверена, что окажется оно огненно-алым).

— Я дарю этот цветок тебе, — улыбнулся Гетбер.

Я улыбнулась в ответ, но все-таки собрались мы тут по иному поводу:

— Так и должно было произойти? Я имею в виду скорость оживления и результативность…

— Примерно, — Гетбер покачал ладонью из стороны в сторону. — Чуточку медленнее, в половину, но в целом, Варя, как бы мы не пытались загнать магию в строгие границы, у неё все равно есть некая, скажем, размытость, элемент непредсказуемости.

Если отбросить примечания — скорость выросла, в то время как вложения уменьшились. Так и запишем в лабораторном журнале: эксперимент удался! Эффективность заклинания выросла не менее, чем в шесть раз, но, скорее всего, ещё больше, поскольку в своих подсчетах я не учитывала время на создание заклинания.

Я перенесла горшок на подоконник, поближе к микроскопу. И коснулась глянцевых зеленых листьев, чтобы удостовериться, что они действительно существуют в этой реальности, какой бы непонятной она ни была.

— А что будет, если напоить этой водой человека? — поинтересовалась, повернувшись к Гетберу.

— Думаю, у него сердце лопнет. И даже не от счастья, а от перегрузки. Хотя, если эту воду поднесешь к его губам ты, думаю, что-то счастливое в его кончине всё-таки будет. Лично я был бы не против, если бы за мгновение до смерти ты напоила меня этой хрустальной водицей.

— Скажите лучше, куда деть остатки, — прервала я порыв. А осталось колдунствомодифицированного продукта ещё больше половины от исходного объема.

— Оставь мне, — предложил Гетбер. — Перенесу во флакон без этикетки и буду носить в кармане. Если вдруг окажусь в плену, у меня будет лёгкий и почти безболезненный способ избежать допросов. Я вспомню этот наш вечер, и… Эй!

Окна здесь открываются, пусть и со скрипом — я воспользовалась ими в первую очередь, как только узнала, что теперь главенствую над лабораторией. Так вот: волшебная водица отправилась прямиком под куст сирени, соседствующий с барбарисом. Именно этот факт так возмутил Гетбера.

И уже через секунду куст вспыхнул ярко-белым пламенем, словно воплощение всего невинного, доброго и честного, что ещё существует хотя бы в каком-то мире. Расцвел всеми своими цветками, что ещё минуту назад сидели на кусте, сжатые в зеленые клубки. Ярким флагом забелел на фоне своих скромных собратьев, но это был символ не поражения, а победы.

Надеюсь, в академии нет любителей прогуливаться по улице и высматривать цветущие кусты. Иначе этот, вспыхнувший под окнами моей лаборатории, вызовет у них некоторые вопросы.

— У нас есть нечто вроде традиции, — поделилась я, — искать у сирени цветок с пятью лепестками. Потом загадывать желание и… съедать этот цветок. Говорят, так желание наверняка исполнится. Сколько ни искала, никогда не находила.

— Интересные вкусовые пристрастия, — хмыкнул Гетбер. — Но, если ты так хочешь… Сейчас приблизим исполнение твоего желания.

Он приблизился ко мне, коснулся дыханием шеи, и я отступила на шаг назад. А Гетбер вдруг резко потянул на себя оконную створку — её скрип, кажется, слышала вся академия — и одним легким движением перелетел через окно высотой мне по пояс.

И вновь это раздвоение личности. Благоразумная я твердила: нужно как можно скорее попросить Гетбера вернуться и, не стесняясь в выражениях, поделиться тем, что я думаю по поводу его глупых поступков. А вторая — броситься вслед за ним, зарыться целиком в этот куст сирени, вдохнуть его чудный аромат и, быть может, даже улыбнуться, встретившись взглядом с Гетбером…

Поэтому я осталась стоять, молчаливо наблюдая за ним. И размышляла.

Что Гетберу от меня надо? Почему он вызвался мне помочь, жертвуя отдыхом? Его интерес к моей скромной персоне в самом начале нашего знакомства я ещё могу объяснить хотя бы тем, что ради моих занятий у него отобрали аудиторию. Всегда интересно, кого именно поставили выше тебя и чем он это заслужил.

Но теперь, когда Гетбер понял, что я из себя ничего интересного не представляю, почему он до сих пор не оставит меня в покое?

Он почти полностью слился с темнотой: различать Гетбера удавалось лишь по движениям ладоней, активно рыскающих по поверхности веток сирени. Однако прошло совсем немного времени — точно не скажу, засекать я перестала, — когда Гетбер вынырнул из куста и приблизился к окну.

На открытой ладони лежали два цветка. Я взяла один из них и всмотрелась: к трубчатой ножке в самом деле крепились пять лепестков, таких тонких, что сквозь них спокойно прошёл свет от лампочки. Надо же!.. Сколько часов я в своё время провела рядом с кустами сирени в надежде на чудо, тогда как ему хватило пары минут!

— Второй тоже забирай, — предложил Гетбер. Воротник плаща загнулся в обратную сторону, а волосы растрепались и подцепили на себя ещё два цветка сирени.

Два самых обычных цветка. Я убедилась в этом, когда, повинуясь внезапному порыву, склонилась через окно и сняла их с волос Гетбера в собственную ладонь. Моя рука замерла рядом с его лицом, и я заметила тихо:

— Второй цветок можете оставить себе.

— Тебя ведь загадаю, — не то предупредил, не то припугнул Гетбер. — А оно возьмёт и исполнится. Что тогда будешь делать?

— Если вы не станете применять к этому желанию своё колдовство, тогда вряд ли.

— С колдовством неинтересно, — произнёс Гетбер. Свободной ладонью потянулся к моей, сжимающей те два самых обычных цветка. Едва коснулся кончиками пальцев костяшек, как я отдернула руку, прижала её к груди. — Что и доказывалось… Колдовство дало бы покорность… то есть такие условия, в которых не может жить огонь. Не хочу показаться чересчур метафоричным, но, если он есть внутри меня, значит, и в тебе должен разгореться. Иначе неинтересно.

— Огонь, говорите? — уточнила я.

Гетбер кивнул без тени насмешки в глазах.

Я отвернулась, оставила на столе все три добытых мной цветка, убрала камень обратно в шкатулку, но пока не стала прятать в её раковину. Заметила, все ещё не глядя на Гетбера:

— Думаю, на сегодня опыты закончены. Мне нужно подумать над тем, что делать дальше.

— Отлично, — заметил Гетбер по ту сторону окна. — Завтра я буду в том же месте и в то же время, и я имею в виду не этот прекрасный куст — можешь подойти за мной, если успеешь придумать дальнейшие действия к тому времени. Спокойной ночи, Варя.

Я не выдержала и все-таки подошла к окну:

— Вы не собираетесь перелезать обратно?

— Нет, — он помотал головой. — Зачем лишний раз я буду утруждать тебя своим присутствием?

Развернулся, пролез между кустами — и тьма поглотила его целиком, даже подушечек пальцев не оставила. Ну и правильно. Слишком много эти пальцы себе позволяют. Я закрыла окно — в лаборатории успело похолодать. Одной рукой обнимая себя за плечи, выключила свет и только потом спрятала шкатулку на её законное место под раковиной.

Слабого света фонарей вдалеке хватило, чтобы отличить цветок с пятью лепестками от тех, которые я сняла с шевелюры Гетбера. Я покрутила его в руках, вдохнула почти уже рассеявший аромат — запах юности, нежной и хрупкой, лишенной серьезных разочарований. Я ведь теперь и не знаю, чего хотела бы. Повзрослела — и перестала знать. Ошибаются все те, кто думает, что с годами к нам приходит мудрость. Как по мне, со временем мы лишь теряем надежду. Когда её совсем-совсем не остается — значит, и в жизни мы уже утратили смысл.

И всё-таки — как же хочется на мгновение почувствовать себя маленькой и наполненной верой! Я зажмурилась, положила цветок на кончик языка и пожелала: пусть каждый получит то, что заслуживает.

А ведь цветки сирени, как оказывается, горчат.