Останься в Вейзене

Глава 5 О женщинах и кораблях

Лаванда? Неужели? Значит, всё, пережитое мной в Вейзенской академии в самом деле оказалось сном? Это же надо было так устать! Сколько я спала? Точно не меньше двух суток, иначе не успела бы насмотреться столько всякого разного. Надо скорее вставать и собираться. Никто меня, конечно, не уволит, если я пропущу ещё и сегодняшний день — я уже на год вперёд наработалась, если вспомнить все те поздние вечера или выходные, которые я провела в лаборатории. Но в гости могут заявиться. Поинтересоваться, чего это я решила разболеться, хотя прежде со мной такого не приключалось, и почему не поставила руководство в известность. А у меня ведь тут бардак…

Подскочила, распахнула наконец глаза — и испытала разочарование одновременно с облегчением. Никуда я не возвращалась.

А лавандой пахнет по той причине, что ко мне в гости заглянула Ирмалинда. На углу стола, свободном от листков с контрольными — коричневый глиняный чайничек, чашка в том же стиле и записка: «Вдохновляет на свершения и избавляет от переживаний». Наверное, начала реализовывать рецепты, предложенные её учениками. А особо ценными решила делиться со мной.

Завтрак я пропустила — не было совсем никакого желания встречаться с равнодушной преподавательской толпой. Греясь под утренними солнечными лучами, напилась отвара от Ирмалинды, проверила десяток контрольных и посчитала, сколько предстоит проверить в будущем. Каких-то сто тридцать две штуки… И все-таки, думаю, спустя ещё пару десятков я перестану делать исправления и оставлю только замечания.

Но в целом — всё не настолько плохо, как я ожидала. Я бы с легкостью продолжила это безмятежное утро, если бы не грандиозные планы на сегодняшний день. Встречай меня, Вейзен! Мне просто необходимо прогуляться по магазинам: чувствую себя путешественницей, которая прилетела в город на пару часов, у которой обратный рейс перенесли на неопределенный срок, рюкзак с необходимой мелочью украли, а чемодан и не подразумевался. Благо, есть в кармане некоторые копейки…

Выбирая между малахитовым платьем от Ирмалинды и черным — от Феранты, я, конечно же, предпочла последнее. Но волосы оставила в свободном полёте за спиной. Так, фиксируем: купить нормальные аксессуары для волос. Сколько можно на карандаш их накручивать? И ещё мне нужны солнцезащитные очки, поскольку светит оно здесь так ярко, что иначе кроме как сощурившись передвигаться по улице невозможно.

Итак, у меня две тысячи странными мелкими бумажками желтого, серого и синего цвета с непереводимыми символами вместо наименований. На каждой бумажке — портреты, и некоторые из них даже кажутся отдаленно знакомыми. Вроде бы, я видела этих старцев в кабинете Феранты. Кстати, надо, что ли, будет все-таки прогуляться до собственного начальства и рассказать о сомнительных успехах в исследовании…

В этот раз на входе в омнибус с меня вежливо затребовали десять рубионов — не планировала, конечно, тратиться на проезд, но зато теперь знаю, как называется местная валюта. Только потом обернулась на салон — и встретилась взглядом с Вилсоном.

— Здравствуйте, — кивнул он.

— Здравствуйте, — я кивнула в ответ.

— Здесь свободное место позади меня.

— Да, я вижу.

Больше свободных мест все равно не нашлось, так что я села за Вилсоном. Он тут же обернулся и сказал тихо:

— В следующий раз говорите, что вы здесь учитесь. С нас не берут деньги.

Я фыркнула:

— Буду знать. Хотя и не думаю, что сильно обеднела от этих десяти… рубионов. У вас была лекция?

— Она и сейчас есть, — признался Вилсон, почесал нос. — Но я не очень хорошо себя чувствую, поэтому решил уйти пораньше. Что сидеть бессмысленно?

— Болеете?

— Да так, — отмахнулся он. — Перестарался с празднованием маскарада. Простыл. А вы… по делам? Или так? Можете не отвечать. Я часто чересчур любопытен.

— Выздоравливайте, — искренне пожелала я. — Больше отдыхайте и не позволяйте болезни полностью подчинить вас своей власти. А на вопрос я отвечу. Никаких серьезных планов у меня нет, но я хочу совершить несколько покупок.

— Спасибо, — улыбнулся Вилсон. — К вам на лекцию я все равно приду, даже если буду при смерти, чего, надеюсь, не случится… — И через мгновение добавил: — Вам показать места? Я имею в виду лавки, которые держат честные люди. Слишком много развелось жуликов с сомнительным товаром и любовью придумывать цены, опираясь на лицо покупателя.

— И на какую цену мне с моим лицом стоит надеяться?

— Вам завысят, — польстил Вилсон.

Я встретилась с ним взглядом и отвернулась. Омнибус тронулся с места, и Вейзенская академия слилась в светлое пятно, всё дальше уплывающее от нас.

— Вы разве не хотели отдохнуть? — поинтересовалась я.

Вилсон вздохнул:

— Сидеть на лекции — это одно. А пройтись по местам, поговорить со старыми знакомыми… Это совсем другое. Но если я смутил вас этим предложением, то, конечно, прошу простить меня. Я, в самом деле, не хочу и не стремлюсь…

Внутри салона гуляет лёгкий ветерок, заглядывает во все потайные уголки: под воротники рубашек, в вырезы платьев, проходит сквозь душу, и та свистит, как соломинка на ветру, лишенная наполненности. Я и сама не заметила, как прикрыла глаза, и голос Вилсона невольно отошёл на второй план, а после и вовсе стал неразличимым.

А в следующее мгновение я распахнула глаза и услышала:

— Думаю, вам нужно больше отдыхать.

Вилсон смотрел на меня с улыбкой.

Я заозиралась по сторонам:

— Мы уже приехали?

— Да, — кивнул он, — мы уже на центральной площади. Пора покидать эту чудесную карету, пока нас не увезли обратно в академию. Честно говоря, не очень-то я хочу в неё возвращаться.

Вилсон поднялся первым и протянул мне руку. Я все-таки взялась за неё, прежде чем подняться с места. Руки Вилсон не опустил, и омнибус мы покинули, держась друг друга. А потом это прикосновение растаяло, как сон.

— Подскажите, где я могу найти здесь одежду и средства по уходу за собой, — попросила я. — И ещё — рабочие инструменты — молотки, например… А сами отправляйтесь все-таки отдыхать.

Вилсон спорить не стал. Выдал разборчивые инструкции (каждую я повторила трижды, чтобы запомнить наверняка). И в конце добавил, что поужинать лучше всего в «Вензеле» — не самом популярном, но самом атмосферном ресторанчике города. Я не стала говорить Вилсону о том, как созвучно название этого ресторана, переведенного на мой язык, с названием самого города. Хотя, думаю, он бы оценил.

Мы разошлись по разным сторонам. И я стала наконец предоставлена самой себе. И целой тьме устных напутствий.

Итак, первый пункт в моих планах. Одежда. От омнибусной остановки идём направо, в сторону театра, затем сворачиваем налево и проходим два квартала. В третьем будет здание, посвященное одежде целиком и полностью. Что-то типа модного дома, но для простого рабочего люда. Поскольку регулируется этот дом администрацией города, как объяснил мне Вилсон, цены там фиксированные, а некачественные вещи не продаются. Выбор, добавил он, скромноватый, прилавки рынка куда более щедры в плане цветов и фасонов, но на рынке хотя бы первую пару раз Вилсон советовал мне в одиночку не появляться.

Так странно было идти вдоль этих улиц — прогулка по моему родному городу ощущается совсем по-другому. Здания с выпирающим фасадом, кажется, готовы в любой момент уколоть острым углом. Стоит потерять бдительность, и головы фонарей склонятся к тебе, шепнут на ухо страшную тайну, которая разделит жизнь на «до» и «после». А если оступишься — одна из массивных машин, испускающая во всю стороны пар и скрежет, раскатает тебя по плиткам, словно скалка.

В прохожих людях ты пытаешься отыскать знакомые черты, но каждый из них для тебя чужероден: не такие платья, волосы, глаза. И вот сейчас они в лучшем случае задевают тебя взглядом, но кто знает, что будет, если ты на миг потеряешь контроль над ситуацией? Не бросятся ли они на тебя, не растерзают ли?

Надо бы отставить панику, но я уже прожила здесь достаточно времени для того, чтобы избавиться от эйфории, которая свойственна нам в первые дни пребывания в новых местах. И душа теперь постепенно наполняется переживаниями за собственную безопасность. Кто знает, какой твой шаг станет последним?

Впрочем, модный дом я отыскала быстро благодаря стенам, практически полностью состоящим из стекла. По нижнему периметру его создатели провели подсветку — наверное, это здание весьма волшебно смотрится в темноте. Сквозь стены я уже издалека разглядела безликие белые манекены, наряженные в несколько слоев одежды.

Вилсон уверен, что мне нужно именно сюда? Кажется, даже если я пожертвую этому магазину все свои бумажки, мне хватит в лучшем случае на один носок.

Ладно, проверим! Здесь ведь тоже наверняка должны быть распродажи. Что-нибудь да урву на смену. Я уже сама воспринимаю себя героиней мультфильмов, одной из тех, которые на протяжении нескольких сезонов сохраняют верность своему образу.

На входе меня встретили, как почётного гостя. Лакей в коричневом смокинге открыл передо мной дверь, и я оказалась в мире, сшитом из пёстрых лоскутков. Магазин делится на несколько крупных зон: мужская одежда на первом этаже, женская на втором, детская на третьем, под самой крышей. В левой, если смотреть относительно главного входа, стороне расположилась верхняя одежда и обувь, по центру — повседневная, и правее — более праздничные варианты. Я едва успела переступить порог, как меня тут же подцепила девушка, что-то вроде консультанта, и принялась сосредоточенно выслушивать мои пожелания. Моя ровесница, в похожем на моё платье, легко подхватывающая нить разговора — наверное, мы могли бы подружиться, если бы нас не ограничивали товарные отношения.

С верхней одеждой и повседневной я ещё смогла смириться — всё-таки глаз успел привыкнуть к некоторым особенностям местной моды. Но вот праздничные образы поразили меня в самое сердце. Никогда ещё я не видела столько металлических вставок и такой асимметрии. Одно платье могли одновременно украшать цепи в зоне декольте, пояс из крупных звеньев, заклепки по нижнему краю юбки, и при этом оно оголяет левое плечо и гармошкой собирается у правого бедра. Требует такая красота что-то около моей зарплаты за месяц. Впрочем, за неё, пожалуй, и не жалко.

А в менее впечатляющем сегменты цены оказались вполне себе демократичными. На восемьсот рубионов я смогла приобрести себе новое платье — темно-синее, с рукавами-фонариками и уже стандартной юбкой в пол, прямые брюки, белую рубашку, очень похожую на те, которые предпочитает Гетбер, пару комплектов нижнего белья и даже шерстяную накидку (нормальных свитеров здесь не обнаружилось). Ещё триста рубионов затребовали у меня за ботинки, и я отдала их без всякого сожаления. Такие мягкие и удобные ботинки из кожи надо ещё поискать. Туфли, подаренные Ферантой, я бы прямо сейчас отправила в мусорное ведро, но вдруг все же пригодятся на каком-нибудь празднике?

Покупки убрали в тряпочную сумку, пожелали всего самого хорошего и проводили улыбками. Оказавшись на улице, я первым делом переоделась в новую обувь. И куда более радостная отправилась в хозяйственно-бытовой отдел — на квартал левее модного дома. Чуть меньше сотни рубионов мне потребовалось на то, чтобы обзавестись собственной расческой, зубной пастой и банным полотенцем, а также ещё целой кучей всякой мелочевки. Даже записную книжку прихватила. Буду теперь на собственные лекции не с потрепанными листами бумаги прибегать, а степенно приходить, держа в руках записную книжку.

Последним пунктом моих сегодняшних закупок стал магазин инструментов. Вилсон, как оказалось, подобными вещами совсем не увлекается, так что ему потребовалось время, чтобы вспомнить хоть какое-нибудь место. И все же одна скромная лавчонка пришла ему на ум.

Отыскать её оказалось сложнее двух предыдущих. К администрации города она никакого отношения не имела, популярностью у местных не пользовалась и много места не требовала, так что хозяин обустроил её в подвале дома, где сам же и жил в одной из квартир.

Лавчонка так и называлась: «Мастерская Ахелфа». Я три раза прошла мимо и вернулась обратно, прежде чем разглядела вырезанную из дерева вывеску. В самом деле скромненько — всё-таки здесь даже вывески предпочитают металлические. А над дверью, лишенной каких-либо стеклянных вставок, висит композиция из птичек и колокольчиков. Стоило мне потянуть дверь на себя, как прозвучал мелодичный перелив.

Давно это было, и все-таки когда-то я гостила в гараже у папы. Там правили примерно те же запахи, что и в этой мастерской: дерево, тлеющая бумага, морилка, бензин. И даже одиночная лампочка над головой точь-в-точь такая же, одинокая и приторно-жёлтая. Я застыла возле выхода, готовая в любой момент уйти — никого живого в комнате не обнаружилось. Лишь полки, заставленные не то товаром, не то инструментами личного пользования.

Я смотрела на всё это многообразие, но мысленно вернулась в детство. Я словно наяву видела себя, маленькую и мало что смыслящую. Вот я иду вдоль полок в папином гараже, заглядываю в жестяные банки — в каждой поблёскивает свой вид гвоздей. Кручу диск на шлифовальном станке и необычно радуюсь его шершавости. С опаской посматриваю на бензопилу — спасибо фильмам, в которых она используется не по предназначению.

Бензопилы здесь нет, но вот нечто похожее на шлифовальный станок имеется. И гвоздей предостаточно.

— Добрый день, — хозяин кошачьей поступью вышел к прилавкам из темного коридора. Ахелф. Его должны звать так, если, конечно, передо мной стоит не наёмный работник (в чём я сомневаюсь).

— Добрый день, — отозвалась я. Шагнула вперёд — не зря же я всё-таки с таким упорством разыскивала это место? — Мне сказали, у вас можно отыскать любой инструмент, который только пожелает душа.

— Это правда, — согласился хозяин. — Чего же желает ваша душа?

Он шагнул ко мне и протянул руку, представился:

— Ахелф.

— Варвара, — я ответила на рукопожатие.

Все-таки я оказалась права не во всех своих предположениях. Мне думалось, хозяин лавки — старик, но передо мной стоял вполне себе ещё молодой мужчина лет тридцати пяти. Да, в тёмных волосах уже проглядывается седина, и взгляд несколько уставший; но сами глаза у него пронзительно-тёмные, а осанке, пожалуй, и сам местный император позавидует (таковой здесь тоже должен существовать). Снять бы с него заляпанный маслом фартук, заменить рубашку на свежевыглаженную, на плечи накинуть камзол — и не отличишь от аристократа.

— Что вы хотели бы отыскать? — перефразировал Ахелф свой вопрос.

Я прошла вдоль одной из полок, но не обнаружила ничего похожего на необходимый мне инструмент.

— Это сложно объяснить… — призналась честно. — Но я попытаюсь. Мне нужен молоток, но не для гвоздей. Боёк должен быть острым, таким, знаете, чтобы наносить точный, но при этом сильный удар. — Слишком угрожающе это прозвучало, так что я продолжила: — Мне не для самообороны. Для работы.

— Угу, — заметил Ахелф. Хмыкнул. — Я понял. Сейчас подберем варианты, которые могут быть вам интересны.

Он вернулся в темный коридор, но уже через минуту вернулся в более освещенную часть лавки. В руках у него было три точь-в-точь таких молотка, которые и были мне нужны: один край тупой, с квадратной гранью, а другой — острый, похожий на козлиный рог.

Ахелф выложил молотки передо мной на мягкую серую тряпицу: слева самый маленький молоток, справа — самый большой. Начищенные до блеска, под желтым светом лампы они казались вылитыми из золота.

Я радостно улыбнулась:

— И как вы только догадались? Это как раз то, что нужно.

— Называется эта штука молотком каменщика, — заметил Ахелф. Я словила его взгляд — в нём и намека не осталось на насмешку. Скорее — интерес вперемешку с вызовом. Мол, тем ли ты занимаешься, о чём я подумал? Но разве мог он так быстро обо всём догадаться? Мне казалось, весь этот проект по исследованию магических минералов не поддаётся особой огласке… С другой стороны, Вейзенская академия основала целый курс, посвященный применению волшебных камешков. То, что известно хотя бы двоим, однажды станет известно целому миру. Ахелф продолжил: — А догадаться несложно: у вас очень хорошо получилось его описать.

— И сколько будет стоить такое удовольствие?

Он скользнул взглядом по моему лицу, затем — по набитой вещами сумке. Видимо, оценивал, сколько я могу ему предложить…

— Три сразу отдам за тысячу триста. Один — пятьсот рубионов.

Для таких прекрасных инструментов — относительно недорого, если вспомнить, сколько я отдала за ботинки. Но проблема в том, что я даже на два не наскребу, не говоря уж о полном комплекте.

— Если я приобрету один, вы отложите два других для меня? Я вернусь за ними чуть позже.

Когда придёт новая зарплата, а о сроках меня никто не уведомлял. Хотя, вообще говоря, покупкой оборудования должен заниматься работодатель, никак не сотрудник. Надо срочно прогуляться до Феранты. Пускай снабжает своего единственного каменщика молотками.

— Для вас — отложу, — пообещал Ахелф. — В целом, это невостребованный товар — думаю, никому, кроме вас, он не нужен.

— Где вы берёте все эти инструменты?

— По-разному, — он пожал плечами. — Что-то беру у производителей, что-то — перекупаю у таких, как я сам, торгашей. Вот эти экземпляры, — Ахелф махнул рукой в сторону молотков, — достались мне от одного безумца и стоили крошечную сумму. Признаю, наценка здесь впечатляющая, однако цену товара ведь определяет спрос, так?

— Возможно, — согласилась я. И самая крупная из оставшихся у меня купюр опустилась на грубую ладонь Ахелфа. — Я возьму самый маленький. Но за двумя другими, как уже сказала, обязательно вернусь.

— Договарились, — улыбнулся Ахелф. И добавил, упаковывая молоток в коричневую шершавую бумагу: — Заходите почаще. Даже если будет нужен только совет.

Молоток стал вишенкой на торте — занял последнее свободное пространство в моей сумке и даже своим небольшим размером весомо её утяжелил. Я приблизилась к двери, почти уже перешагнула порог, однако любопытство оказалось сильнее меня:

— Откуда вы?

Было что-то чарующее, но чужеземное в его тёмных глазах, в смуглой коже. Что-то, что отдаляло его от истинных жителей Вейзена, но, как почудилось на мгновение, приближало ко мне.

— С этих улиц, — ответил он. — А вот вы неместная, так?

— Я работаю здесь неподалеку, — не стала раскрывать тайны я.

— Прогуляйтесь не по центру, а по трущобам, — предложил Ахелф, — встретите и не таких, как я. Только будьте очень осторожны.

— Ну спасибо, — я качнула головой и выскользнула из лавки, не дожидаясь, пока Ахелф скажет что-нибудь ещё.

Но в сердце светлячком в темную ночь запульсировало сомнение. На празднике нам нарисовали такую радостную картинку: и насколько она на самом деле далека от реальности? Все мои прогулки по Вейзену ограничены самым центром, выглаженным, как парадная рубашка, но что я увижу, если устремлюсь к периферии? Что прячут тёмные уголки Вейзена? Не зря же весь сегодняшний день меня преследует чувство тревоги.

Я поднималась к пешеходной дорожке, созерцая ступени — казалось бы, ведёт лестница к мастерской, а ступени потрепанные, кое-где наблюдаются каменные осколки. Только упасть не хватало.

Когда оставалось ступени две, некто протянул мне руку, и я узнала её даже раньше, чем подняла голову.

— Вилсон.

— Подъём здесь и в самом деле не из приятных, — вздохнул он, — поэтому я и нечасто сюда хожу… Давайте я помогу.

Я все-таки приняла его руку и уже с помощью Вилсона преодолела две последние ступени.

— Куда вы направляетесь, такой нарядный?

На нём был уже знакомый мне котёлок — тот самый, в котором Вилсон выступал на маскараде. И ещё — пиджак в облегченном стиле пиджаков из дома моды. Черная кожа, три золотые заклепки на левой стороны, две цепи — на правой.

— Да, представьте себе, — улыбнулся Вилсон, — иду я, значит, на премьеру спектакля, где играет одна весьма талантливая актриса, и тут замечаю вас. Удивительное совпадение.

— Не шибко я верю в такие совпадения, — призналась я. И тут же вспомнила: — Ваша мама, так? Вы говорили.

— Да, — Вилсон кивнул, — актриса из неё весьма талантливая. Вы, к слову, можете убедиться в этом самостоятельно. По вине ещё одного удивительного совпадения у меня есть с собой билет на пока что свободное место.

Мимо со скрежетом и пыхтением проползла одна из металлических машин-жуков. Я проследила за ней взглядом, а потом невольно посмотрела в глаза Вилсону. Слишком они яркие и светлые для такой мрачной обстановки.

Да и я тоже, конечно, молодец. Стою и бесстыже засматриваюсь на собственного ученика. Хорош, ничего не скажешь, но все-таки! Надо бы чётко обозначить свои границы. Раз и навсегда ясно высказать, что я ему — не подружка. А я вместо этого замечаю, как будто больше ничего меня не смущает:

— Я выгляжу неподходяще для театра.

— Это легко можно исправить, — фыркнул Вилсон. Снял с собственной головы котелок и поинтересовался: — Разрешаете?

А я кивнула вместо того, чтобы попросить Вилсона не устраивает собственное представление.

И вот мы уже идём бок о бок (спасибо, что не рука об руку) в сторону центральной площади. Даже оставляем позади уже знакомый мне модный дом. Только тогда я решаюсь нарушить молчание:

— О чём спектакль?

— Драма, — ответил Вилсон. — Об одной даме. Причём это ещё под сомнением, кто кому устроил драму — мир ей или она ему. Если в двух словах, она была неплохой волшебницей, а потом захотела большего, свернула не на ту дорогу. Так и началась её череда неудач.

— Вы говорили, спектакль по книге?

— Точно. Книга Каспара Зупера.

— Интересно, на чем он основывался, когда писал эту книгу. Не на событиях ли, которые в самом деле имели место быть?

Вилсон на мгновение задумался, а потом выдал уверенно:

— Нет. Он любит сочинять. Самое близкое к действительности в его книгах — это цвет штор, которые когда-то попались ему на глаза и понравились. Соблюдать историчность или писать о непридуманных людях — сложно, и факты всегда переврёшь, как ни старайся… Это он так говорил. Мы знакомы, — пояснил Вилсон, — само собой, ведь он сам ставил этот спектакль, никому другому Каспар и не позволит трогать его драгоценных детей.

— Как много у вас знакомств! — только и заметила я.

— Родословная обязывает, — вздохнул Вилсон. — Хотя в последнее время мне все чаще начинает казаться, что настоящей-то жизни я и не знаю. Может, сейчас излишне поэтично скажу… Но вся моя жизнь окутана паутиной знакомств и обязательств по отношению к жителям этого города. Меня не трогают, пока я приношу пользу, но попробую возмутиться, и тут же избавятся… по-тихому. Да уж, что-то я всё о грустном. Каспар ведь обязательно будет на спектакле, я могу вас познакомить, если хотите. Он хоть и бывает слишком нудный, но о смыслах собственных книжек рассказывает интересно. До многого сложно додуматься самостоятельно, но вот послушаешь его, всё так гладко, что и спорить не хочется.

Здание театра выросло перед нами во всем своём величии. Самое гармоничное, пожалуй, здание из всех, которые можно разглядеть на улицах Вейзена. Никаких свисающих водопроводных труб, неряшливых знаков или острых углов. Но зато — стеклянная сфера в качестве крыши, колонны у парадного входа, украшенные лепниной светлые стены. Архитектура будто запоздала на пару столетий. Хотя я и не могу представить, чтобы раньше округа целиком и полностью выглядела так, как этот театр.

Возле парадного входа, в толстых стеклянных рамах — вручную нарисованные афиши. «Лезвие, устланное лепестками» отличается от прочих и размерами полотна, и яркостью красок, и проработкой деталей — конечно, все они играют на стороне «Лезвия». Плакат изображает женщину, которая застыла на краю обрыва, кутаясь в длинный черный плащ. А с неба падают лепестки алых роз. Метафорично, но самого лезвия, конечно, не хватает.

— А ведь мир настолько необъятен, — влез в мысли голос Вилсона. — Вот взять хотя бы вас… Мир настолько необъятен, что мне обязательно хотелось бы однажды хоть немного продвинуться в его покорении.

Мы остановились чуть поодаль от главного входа. Со всех сторон к театру спешили дамы, наряженные в поражающее воображение платья, и их кавалеры в строгих костюмах, не лишенных изюминок.

Я боялась разглядеть среди них знакомое лицо, но, видимо, мы слишком хорошо слились со стеной, ведь даже к Вилсону никто не подошёл поздороваться. А уж его точно знает весь город.

— Думаю, всё у вас с покорением мира будет хорошо, — заметила я. — Думаю, мы можем идти? Не свалилась с меня ваша шляпа?

Вилсон повернулся, ласково посмотрел на меня и слегка поправил котелок:

— Никак нет. Вам к лицу. А спешить нам не имеет смысла. Подождём несколько минут, пока рассосётся основной поток, и заявимся аккурат к четвертому звонку. Можете не волноваться — не впустить они нас не посмеют.

— Четвертому?

— Да, — Вилсон кивнул, — а бывает по-другому?

В голове всплыли слова Феранты — она просила меня не задавать лишних вопросов. Как же угадать, какой вопрос окажется неуместным? Единственное возможное решение: молчать, лишь изредка качая головой, соглашаясь или нет. Но ведь и головой можно махнуть не в то время, не в том месте и навлечь на себя весь гнев всего этого мира.

— В моём городе звонят три раза, — не стала отступать я. — Хотя могу и ошибаться. Давно не ходила в театр.

— Думаю, вы не ошибаетесь, — заметил Вилсон. И чрезвычайно обрадовался: — Вот видите!.. Я не осведомлен о таких простейших вещах. В каком городе вы жили, пока не пришли учить нас уму?

— Вряд ли вы о таком слышали, — улыбнулась я. — Он находится очень далеко отсюда.

Поскорее бы закончились эти несколько минут ожидания. Я уже начинаю волноваться.

— Понимаю, — вздохнул Вилсон, — я вновь задаю лишние вопросы. Извините. Однажды я поплачусь за свое любопытство. А знаете что… давайте войдем через служебный вход. Почему-то зрителей не становится меньше, не очень-то спешат к началу, а мне опаздывать нельзя — не простит…

— Ведите, — я пожала плечами.

Большего и не требовалось. Вилсон скользнул вбок, к правой стене. Затем занырнул в закуток, эдакую ступень в стене — издалека она показалась мне элементом декора, а не действующей дверью. По ту сторону нас встретила скромная комнатушка с парой вешалок и пожилой мужчина с грустным лицом и в слегка помятом костюме-тройке.

— Вилсон, — вздохнул он, — сколько раз я просил тебя не злоупотреблять полномочиями.

— Извини, Ленз! Но совсем нет настроения толкаться плечами с элитой — толкаются ведь больно. Пропустишь? Я ведь не один.

Мужчина только теперь обратил на меня внимание. Скользнул взглядом по платью, чуть дольше рассматривал котелок. Потом махнул рукой и разрешил:

— Идите уж. Только билеты покажи.

Вилсон вынул два сверкающих фольгой листка из кармана пиджака, как фокусник — потребовалось ему меньше секунды. Ленз взял билеты, рассмотрел со всех сторон, будто ожидал, что Вилсон может его обмануть. Хотя, судя по неформальному общению, знакомы они уже давненько. Оторвав от каждого билета тонкую полосу с правого края, Ленз пробубнил:

— Вот уж не думал, что опять придется работать контролером. — И повторил: — Идите. Ты знаешь куда.

Благодаря связям Вилсона, мы миновали главный холл, даже в нем не присутствуя. И оказались в фойе, которое ведёт непосредственно к зрительному залу. Роскошное место, воплощенное в цветах вина и золота. За стеклянными витринами — театральные костюмы, вдоль стен — столы, полнящиеся закусками. И ещё повсюду много людей, сверкают они не хуже окружающей обстановки.

— Нам выше, — шепнул Вилсон. — Давайте скорее, пока никто нас не узнал.

Меня узнавать никто и не планировал, но я все-таки пошла за Вилсоном. Плавно закручивающаяся лестница привела на этаж выше. А за ней последовала ещё одна.

— Мы будем смотреть спектакль с крыши? — поинтересовалась я.

— Почти! С балкона.

Что там у нас по расположению мест в театральном зале?.. Впрочем, и без того понятно, что балконы — это нечто весьма возвышенное, и возможность посидеть на таких местах стоит немалых сумм. С каждым мгновением становится всё более неловко. И куда лезу? В сказку поверила? Не было места сказке в предыдущем моем мире, нет и в этом.

Вилсон привел нас к небольшой дверце, ручка которой со всей скромностью блистала бриллиантами, не меньше. Возле него стоял свой сотрудник театра, в этот раз в идеально проглаженном смокинге. И моложе лет на сорок — мой ровесник.

— Вилсон, — кивнул он. Мне показалось, что в его голосе скользнуло пренебрежение.

— Не задерживай нас, Полди, — Вилсон поморщился. Протянул билеты, и Полди лишь едва скользнул по ним взглядом. Меня он тоже не удостоил особого внимания. Видимо, спутниц у Вилсона было уже так много, что его знакомые перестали их отслеживать.

Бриллианты, вставленные в ручку, прокрутились, и мы оказались в зрительном зале. Красота — иначе не скажешь. Ряды ровных, как клавиши пианино, сидений, которые тем выше, чем ближе к выходу. Оркестровая яма с духовыми и струнными инструментами, в которой уже сидят музыканты, одетые во всё черное. Сцена скрыта за занавесом насыщенного пурпурного цвета.

И вид с балкона открывается просто прекрасный. Несмотря на расстояние, сцена будто лежит на ладони — можно рассмотреть каждый угол, не подстраиваясь под сидящих перед тобой и не задирая голову. Балконов здесь немного, восемь, и в каждом всего два кресла (обитых бархатом и украшенных резными позолоченными подлокотниками, но тем не менее).

Я заняла левое из этих кресел, чувствуя себя как минимум герцогиней. Спина выпрямилась сама собой, котелок переместился с головы на колени. На мгновение стало очень жалко, что я не потратила всю свою первую зарплату на одно из тех экстравагантных платьев, что так сильно покорили меня сегодня.

А Вилсон плюхнулся на место по соседству и заметил:

— Ужасно неудобные сидения. Особенно когда хочется прилечь.

— Зачем же лежать во время спектакля?

— Накатывает иногда. Не забывайте, я ведь ещё и болеть люблю. А искусство больную голову не лечит, скорее, наоборот.

Звонков мы услышали два. Не четыре и даже не три, но ведь мы не особо и спешили. А потом занавес нехотя расползся по двум сторонам, и спектакль начался. Он оказался необычным уже по той причине, что паузы между репликами здесь заполняли не посторонние звуки от зрителей, а музыка. Главная героиня, Сиджи, переживает по какому-то поводу — музыка добавляет тревожности; бежит — музыка ускоряется; любит — музыка замирает в самых неожиданных местах, как, собственно, замирает наше непокорное сердце.

Оказалась главная героиня, само собой, красавицей.

Сомнений не возникло в том, что именно её играет мама Вилсона. Хотя и кажется она отсюда совсем молодой, скорее старшей сестрой, чем матерью. Но волосы у неё — той же перламутровой белизны, что и волосы Вилсона. Черты лица сложно разглядеть издалека, но в жестах тонких изящных рук, в интонациях голоса я различила Вилсона.

И сюжет мне понравился. Динамичный, ни мгновения не пришлось скучать. В моей голове спектакли представляли из себя нечто скучное, где три актера ходят друг за другом по одной и той же комнате и по десять раз обсуждают заевшую, как пластинка, тему. А здесь актёры постоянно сменялись, и на сцене одновременно расположилось несколько локаций: «дом», «таверна», «академия». Неудивительно, конечно, что писатель добавил в своё произведение академию — чем ещё вдохновляться, когда живёшь в Вейзене? И все-таки эта деталь приблизила выдуманную историю к реальной так сильно, что в какой-то момент мне стало казаться, будто все показанные события произошли на самом деле, в тех же стенах, которые я наблюдаю каждый день.

История была о преподавательнице — ещё одно удивительное совпадение. Правда, эта преподавательница связала с академией всю свою сознательную жизнь: она прошла все ступени в освоении волшебства, да так и осталась в родных стенах. Вот только амбициям её слишком скоро стало в этих стенах тесно. И она начала промышлять колдовством, даруя ему каждому желающему — точнее, тем желающим, чья плата её устраивала. Заработанные деньги Сиджи тратила не на развлечения — она совершенствовала своё мастерство. Покупала редкие книги и встречалась с колдунами, что несут знания, ни в каких книгах не обозначенные.

Один из таких колдунов очень уж ей заинтересовался. И, пока Сиджи крутила свои интрижки, он сплёл вокруг неё кружево из заклинаний. Ещё и очаровал заодно. Как там Вилсон говорил?.. Сиджи оказалась мушкой, пойманной в эту сеть, и сбежать уже не смогла. И все те знания, что она накопила за свою в общем-то недолгую жизнь, перешли в темные колдовские руки. Все знания и вся её любовь хрупкая.

Я до последнего надеялась на счастливый конец. Но его, к сожалению, не случилось. Есть возможность с самим Каспаром поговорить, так? В таком случае, я готова прямо сейчас высказать ему все свои претензии. В книгах должен быть счастливый конец. Мрака хватает и в жизни. Вот только если жизнь постоянно движется, то история на бумаге застывает, как комар в хрустале. Жизнь-то мы можем подкорректировать, но здесь зло победило раз и навсегда. И никуда не денешься от этого, не перепишешь печальный конец.

Видимо, история и в самом деле слишком сильно меня зацепила.

Не дожидаясь встречи с Каспаром, я высказала эти претензии Вилсону, пока актёры кланялись зрителям. Он выслушал меня со всей внимательностью и заметил:

— А правильно ли поступала Сиджи? Ведь ей двигали тоже далеко не благородные мотивы.

— Но ведь она боролась! — вступилась за героиню я. — А этот… гад пришёл на всё готовенькое. Если бы она не боролась, она ведь ещё раньше погибла бы. Но, если бы не этот… мерзавец, она прожила бы ещё очень и очень долго.

— И сама в конце концов совершила бы какую-нибудь подлость.

— Вы оправдываете его, Вилсон! — я сложила руки на груди и посмотрела на моего подопечного с укором.

— Ни в коем случае, — отозвался он, — но и её оправдать не могу. Хотя я рад, что спектакль настолько вас взволновал… Мы можем продолжить обсуждение, но чуть позже. Сейчас нам надо срочно покинуть театр, пока не хлынула толпа.

Моя решительность тут же сбавила обороты.

— Вы не хотите встретиться с мамой?

— Поверьте, ей сейчас совсем не до меня. Зато в зале я различил людей, с которыми точно не хочу встречаться.

— Хорошо. Тогда вы познакомите меня с этим Каспаром в следующий раз.

Ляпнула — и только потом поняла, что. Заочно напросилась на ещё одну встречу с Вилсоном, а то и на поход в театр. А Вилсон промах заметил. Улыбнулся и хитро-хитро заметил, что-де в следующий раз обязательно познакомит. И что весьма ценит моё рвение.

Мне приходилось практически бежать, чтобы поспевать за Вилсоном. Но все-таки мы обогнали всех его и недоброжелателей, и друзей, так что наша странная встреча получила шанс к продолжению.

«Вензель», как оказалось, расположился в непосредственной близости к театру. И я в который раз за сегодняшний день начала что-то подозревать. Подозрительность усилилась десятикратно, когда на входе нас встретили и без всяких лишних слов провели к одному из свободных столиков.

— Вы собирались сюда зайти. Даже стол забронировали.

— Я часто бываю здесь. Почти каждый вечер… Поэтому нет ничего удивительного в том, что меня узнают.

И смотрит так невинно, будто совсем ничего не умалчивает.

Хотя ресторан, будем честны, красивый. Слишком много всякого изысканного я успела понаблюдать за этот вечер… Несмотря на название, выполнен он в морской тематике. Деревянные стены украшают штурвалы разных размеров, и к тем, что крупнее, прикреплены картины по водной тематике. Оконца круглые, как в трюме, из них мало что видно, и поэтому кажется, будто мы в самом деле оказались на корабле. Вместо кресел здесь грубые лавки — благо, сверху сидение смягчают подушки. Официантки — в красных платьях, бармен — в белой рубашке и головном уборе, отдаленно напоминающем треугольную пиратскую шляпу.

Я хотела спросить, близко ли к Вейзену море, но в последний момент одумалась. Все-таки это — факт, который должен быть известен каждому жителю империи, хотя бы раз в жизни заглянувшему в географическую карту.

Будто в подтверждение слов Вилсона, едва мы успели сесть, к нам подбежала официантка и поинтересовалась, что же мы будем заказывать. И принялась перечислять блюда. А я-то надеялась на меню взглянуть… Желательно со стоимостью всех этих морских шедевров. Вилсон наверняка прочитал в моих глазах испуг, потому что взял ситуацию под собственный контроль. И сделал заказ за нас двоих. Весьма длинный заказ.

— Не уверена, что смогу расплатиться, — честно призналась я.

— Не переживайте об этом, — попросил Вилсон.

— Хотя я заметила — по тому же дому с одеждой, например — что цены здесь ниже, чем я ожидала.

Я взглянула на один из иллюминаторов: солнечности сегодняшнего дня пришла на смену пасмурность. Ну и хорошо, ведь про солнцезащитные очки я совсем забыла. Зато про молоток — нет. Надо срочно пересмотреть приоритеты.

— Средние зарплаты по городу сильно ниже преподавательских, — объяснил Вилсон. — Я знаю, сколько примерно получают преподаватели, мне нашептали на ухо. Так вот: труженики заводов или, скажем, бесконечных бухгалтерий получают раза в три меньше.

Вот оно как. Город передовой, продвинутый, но бедность никуда не делась.

Я бы Вилсону про наших учителей рассказала, да только боюсь в очередной раз его шокировать.

— Так что там насчёт спектакля? — улыбнулся он.

Но моё волнение уже успокоилось, поэтому я ответила просто:

— Хороший. Неоднозначный, но хороший. Актриса, которая играла главную героиню, конечно, выше всяких похвал.

— Оттолайн Гилен? О, знаю такую. Я ей передам. Думаю, она в любом случае спросит мнения моей спутницы. Эта актриса очень любит незаметно для всех посматривать на балкон, который вот уже полтора десятка лет по праву принадлежит мне.

Пятнадцать лет! Я ни в одном месте не прожила столько времени.

— И вы смотрите один и тот же спектакль по кругу? Не надоедает?

Вилсон пожал плечами и признался:

— Не то чтобы я посещаю все до единого спектакли с участием моей любимой актрисы, но все-таки каждую постановку раза хотя бы по три я лицезрел. Теперь-то вы понимаете, почему мне иногда очень хочется вздремнуть.

— А сами вы на той сцене не выступаете?

— Только этого не хватало. Никаких преимуществ такие выступления мне не дадут, лишь одни сложности. Начиная от сравнения моего скромненького таланта с её великим. И заканчивая тем, что я всё-таки выбрал для себя иной путь. Тогда, на маскараде, я согласился поучаствовать в спектакле по просьбе одного моего хорошего друга. Но он нечасто просит меня о подобных вещах.

Начался ужин.

Я и рестораны ведь посещала нечасто. Пару раз меня звали туда, ещё студентку, и вечный недостаток денег не позволял разгуляться. А самое обидное — оба этих раза еды приносили ложку, зато размазывали её по тарелкам с диаметром пиццы.

Здесь с посудой обошлись куда оригинальнее, но обо всем по порядку. На первое у нас были одинаковые овощные супы-пюре вкупе с зарумяненными, посыпанными какой-то пряной травой гренками. Вот только для гренок никто не выделил отдельного блюдца: они лежали поверх чашки с супом, состыкованные, как напольные доски.

И уже на второе — рыбная запеканка в томатном соусе. Она растаяла во рту, как первый снег, но ещё больше поразила меня своей подачей на грани эстетики и отвращения. Керамические чашки представляли из себя морское чудище наподобие нашего удильщика, только без фонарика над головой. По спине рыбищи шел разлом, внутри которого, собственно, и прятались томатно-кровавые внутренности.

— Своеобразно, да? — развеселился Вилсон.

— Хорошо они придумали.

— Знал, что вы оцените, — он хмыкнул. — Ещё десерт!

Впрочем, десерт нам задержали. Зато у погоды никаких задержек не было. Вместо того, чтобы плавно перейти к бархатной синеве, небо с каждым мгновением становилось всё более серым и мрачным. И даже сквозь эти маленькие окошки было видно, как качаются на тонких шеях фонари — разбушевался ветер.

Зонт я тоже забыла купить. Ни от солнца не смогла защититься, ни от дождя теперь не спасусь. А ведь к тому моменту, когда десерт нам все-таки принесли, дождь уже начался. Крупные капли устремились к земле, точно сорвались с цепей сторожевые псы, жадные до справедливости, подгоняемые воздушными хлыстами. Есть в этом своя прелесть: если прикрыть глаза, то можно представить, будто ты и в самом деле находишься на корабле. Стоишь на самом краю палубы, подставляешь себя ветру, и он трепет тебе одежду и волосы, срывает с рук цветные браслеты, отрезвляюще бьёт по лицу. Начинается буря, капитан отдаёт приказ — срочно прятаться по каютам, а ты продолжаешь стоять, всё ждешь чего-то.

И дожидаешься того момента, когда корабль терпит крушение. Оказывается вдруг, что и корабль-то крошечный — с лёгкостью уместился бы к тебе на ладонь; и капитан вряд ли хотя бы раз видел море своими глазами, всю свою сознательную жизнь пробывший взаперти на театральном балконе.

— С этим корабликом, думаю, они тоже неплохо придумали, — замечает он.

И вот перед тобой встает новая задача: этот сокрушенный корабль съесть.

Бисквитный корпус, покрытый глазурью. Мачты из тёмного шоколада, переломанные по местам стыков. И паруса из полупрозрачной карамели: некоторые целые, а другие надтреснутые, так что мне даже стало интересно: кондитеры специально бьют по карамели маленькими молоточками наподобие моего или обратили свои неудачи в такую вот оригинальную задумку?

— Неплохо, — согласилась я, — только который раз за день очень уж печально. Под стать хаосу, который творится за окном.

— Я понял вас, — Вилсон серьёзно кивнул. — Да, есть у этого местечка такие слегка мрачноватые мотивы… — Он взглянул в сторону кухни, куда минуту назад унесли наших пронзенных рыб. — Но я знаю ещё одно хорошее местечко. Там куда веселее, и вам точно понравится. Думаю, мы можем сходить туда. В следующий раз.

Зря я вообще про этот следующий раз ляпнула. Загнала в ловушку саму себя. И зачем-то Вилсона в неё впутываю. Как в сегодняшнем спектакле, только наоборот.

— Сосредоточьте своё внимание на учёбе, Вилсон, — заметила я. — Постарайтесь не отвлекаться на всякое лишнее, и в том числе — на меня. Впрочем, зачем я вас учу? — добавила сердито. — Вы ведь и без этих советов прекрасно все понимаете.

Карамель хрустит точь-в-точь, как лед. И ещё, может, как разбиваемое сердце. Я знаю, о чём говорю — моё сердце приходилось дважды собирать из осколков. Швы уплотняла, чем приходилось — так что на месте стыков не золото, а разведенный с водой пепел.

Время расправилось с кораблями — вскоре место их крушения опустело. Только когда это произошло, Вилсон заметил:

— И всё-таки, Варвара, я посмею впервые за всё наше знакомство с вами не согласиться. Вы не правы.

— Нет, я права. Просто вам пока слегка не хватает опыта, чтобы это понять.

Я только теперь заметила часы: они пристроились в центре одного из штурвалов и практически полностью с ним слились.

Двадцать семь минут восьмого. А Гетбер обещал быть у двери в аудиторию ровно в восемь. За оставшиеся полчаса мне нужно вернуться на остановку и дождаться омнибуса, и всё это — под проливным весенним дождём.

— Мне пора, — заметила я, силой удержав себя на месте, чтобы не подскочить. — Сколько я должна за ужин?

— Нисколько, — ответил Вилсон, — ведь я целых два раза за сегодняшний день пригласил вас в это место, значит, и мне платить по счетам…

Я не имела ни малейшего представления о том, сколько на самом деле должна — спасибо Вилсону, который разбирается в меню лучше местных официантов. Денег у меня осталось не так много, и, предусмотрительно оставив сотню на мелкие расходы, я выложила на стол оставшиеся две.

— До встречи!

Жизнь научила меня быстрым сборам. Подхватив сумку с покупками, я уже через мгновение быстрым шагом преодолевала пролёт между столиками. Вилсон даже сказать ничего не успел. Он, может, и догнал бы меня, когда опомнился; но дождь, чрезвычайно обрадовавшийся новой жертве, мгновенно накинул мне на плечи плащ-невидимку.

Догнал бы, если бы я не перепутала направления и не побежала в противоположную от цели сторону.

Мне нужно было найти театр и уже через него подойти к площади. А я зачем-то ринулась к периферии города и поняла это не сразу, лишь когда уменьшилось количество различимых через пелену дождя огней. Пришлось возвращаться. Так и вышло, что я уже промокла насквозь, ещё даже не достигнув остановки.

С одной стороны, хорошо, что у меня нет часов — это был бы их первый и последний вечер.

С другой, сколько мне теперь стоять и ждать омнибус, трудно себе даже представить. При такой-то погодке — целую вечность. Может, он вообще появится теперь лишь завтрашним утром. Да и зачем омнибусам ездить, когда желающих прокатиться не так уж много? На остановке — одна-единственная фигура, закутанная в тёмный плащ, и ни единого транспортного средства.

Долго мне так стоять, или можно уже сейчас отправляться в академию пешком?

Видимо, я излучала настолько сильную безнадежность, что её уловила даже фигура по соседству. Фигура эта повернулась в мою сторону и заметила весьма знакомым голосом:

— Тоже задерживаешься, Варя?

— Гетбер! — не поверила собственным ушам я. — Это вы?

— Думаю, ты хотела бы видеть перед собой кого-то другого. Но да, это я. Не буду говорить, сколько я здесь стою. Так что можете не переживать, что не пришли раньше. Омнибусы академии объявили, по всей видимости, забастовку.

С кожаного плаща капли скатывались, не проникая внутрь и сохраняя хоть какую-нибудь иллюзию тепла.

Зато волосы промокли насквозь, накрыли лоб и брови, не коснувшись лишь глаз. И сейчас эти глаза смотрят на меня и мерцают не хуже драгоценных камней. Серые, как агат.

— Так и шли бы домой, — заметила я.

— Ну как же, — Гетбер поежился, и капли посыпались с волос. — Если я сейчас не приеду, ты это мне будешь всю оставшуюся жизнь припоминать.

— Судя по вашим словам, я уже мертва, — пожала плечами. — Так что об этом можете не волноваться.

— В этом-то мире ты живее всех живых, — вздохнул он. Жалел, наверное, о том, что вообще тогда решил заговорить со мной обо всех этих неприятных вещах. — Но тоже промокшая. Ходила за покупками?

— Да. Слегка расширила гардероб. — А ещё ходила на спектакль и сидела в ресторане за одним столиком с собственным студентов. Но об этом точно не стоит никому говорить. — Вы чем занимались, пока не начался дождь?

— Работал — больше нечем.

Поскольку о времени я могу судить лишь весьма примерно, предположу, что прошло минут пять, прежде чем мы вновь заговорили. Людей на остановке больше не стало, омнибусы так и не появились на горизонты. А дождь усилился — всё ему ни по чем.

— Идите, — предложила я. — Заочно прощаю вам то, что вы не придёте на нашу встречу. Тем более, что вы все равно уже опоздали.

— А ты? Продолжишь мокнуть?

— Ну а что мне остается? Пешей дороги до академии я не знаю.

— Я живу здесь поблизости.

— На что вы намекаете? — возмутилась я. — К вам в гости я точно не пойду.

— Тогда продолжим стоять. Раз ты такая гордая и принципиальная. Одновременно простудимся и на пару недель избавим учеников сразу от двух предметов. Ферр, думаю, не очень-то обрадуется, но ученики точно скажут нам «спасибо».

— Смеётесь над собой.

— Ни в коем случае. И уж точно не в отдельности от себя. Мы же стоим здесь вместе. Весьма приятное времяпровождение.

— Да, — пожала плечами, — вы же хотели показать мне город.

— В точку. Смотрите — Вейзен. Стены его величественных зданий загородила другая стена — дождя, — но, в целом, своей красоты он не потерял. Здесь нечасто бывают дожди. Так что нам с тобой выпала действительно прекрасная возможность прочувствовать стихию. На собственной шкуре.

После этой воодушевляющей реплики мы молчали минут десять. А то и все двадцать. Небо как-то слишком быстро потемнело, будто кто-то задвинул занавес. Похолодало, и стоять в мокрой одежде стало совершенно невыносимым. Я обняла себя за плечи и с головы до ног покрылась мурашками.

— Как там по-вашему будет «чёрт»?

— Чёрт? — переспросил Гетбер.

— Такой чудик из загробного мира, который служит главному злу. А в свободное время и издевается над людьми. Устраивает мелкие пакости.

— О, у нас весьма интересная мифология. К твоему описанию больше всего подходит тилло — это такие маленькие озлобленные духи.

— Вот и отлично. Тилло с вами, Гетбер! Ведите, куда вы там хотели вести. Я уже не могу здесь стоять.

— Правда? — удивился он.

Я кивнула. И наградила Гетбера не самым теплым взглядом. Будто это он обратился к нему и призвал дождь, который разрушил все мои планы по тихой-мирной жизни.

— Идём, — вздохнул он, — буду отпаивать тебя тёплым чаем.

И мой бесконечно длинный день продолжился.

А ведь там, в прежней моей обстановке, меня уже давным-давно никто не водил в театр, не приглашал в ресторан. И в гости тоже не зазывал. В гости в целом опасно к кому-нибудь ходить, в каком бы мире ты ни находилась. Но безысходность иногда толкает на такие вот глупые поступки.

И на улицах — никого, идеальное безлюдье.

Некому запомнить, с кем я ушла. Так что и помочь в моих поисках, если что вдруг случится, тоже будет некому. Остаётся только молиться, чтобы искать меня не пришлось.

Знать бы ещё, кому здесь молятся. Я пока только посылать научилась.