Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира

Глава двадцатая

Северный Уэльс из поезда выглядит как каникулярный ад — бесконечные ряды трейлерных парков, похожих на концлагеря, посреди продуваемой ветрами пустыни, на неправильной стороне от рельсов, а на правильной, за двухполосным шоссе, — безграничные заносы влажного песка, испещренного подозрительными промоинами, и вдали — полоска моря. Мне это представляется странным способом отдохнуть: ночевать в жестяной коробке среди поля за мили от всего на свете, при британском-то климате, а по утрам вываливаться вместе с толпами обитателей других точно таких же коробок, пересекать рельсы и двухполосное шоссе и тащиться через изрытую ямами пустыню, чтобы обмакнуть пятки в далекое море, полное ливерпульской дряни. Не могу сказать, что именно, но что-то здесь не по мне.

Потом трейлерные парки вдруг поредели, ландшафт вокруг Коулин-бэй тронул налет красоты и величия, поезд круто повернул к северу, и через несколько минут мы прибыли в Лландидно.

Это действительно отменный, прекрасный город, выстроенный над просторным заливом, и вдоль его широкой набережной высится ряд чопорных, но снисходительных отелей девятнадцатого века, напомнивших мне в гаснущем свете ряд викторианских нянюшек. Лландидно с самого начала, в середине 1800-х, строился как курортный город и культивирует добрый дух старомодности. Не думаю, чтобы Льюис Кэролл, как известно, гулявший по этим набережным в 1860-х с маленькой Алисой Лидделл, рассказывая девочке захватывающие истории о Белом Кролике и гусенице с кальяном, а в перерывах прося одолжить панталончики, чтобы утереть вспотевший лоб и, возможно, сделать с нее в комбинации несколько безобидных моментальных снимков, — не думаю, что он заметил бы здесь перемены, разве что отели теперь освещались электричеством. Алисе ныне исполнилось бы — сколько? — 127 лет, и она, может быть, меньше отвлекала бы несчастного математика-извращенца.

К моему великому огорчению, город оказался забит приехавшими на выходные пенсионерами. Все боковые улочки были заставлены машинами со всех концов страны, все отели, куда я заглядывал, были переполнены, и в каждом ресторане я видел в окна толпы — точнее сказать, океаны — склонившихся над супом и кивающих с довольным видом седых голов. Бог весть, что привлекло их в это безрадостное время года на валлийское побережье.

Дальше по набережной стояли несколько пансионов, больших и практически неотличимых друг от друга, и в некоторых окнах виднелись объявления о свободных комнатах. Я мог выбирать из восьми или десяти одинаковых, что всегда повергает меня в нервное состояние. Я знаю за собой привычку выбирать неудачно. Моя жена с первого взгляда выберет в ряду пансионов тот, в котором хозяйничает добродушная детолюбивая седовласая вдовушка, где простыни белы как снег, а ванны сверкают фарфором, между тем как я могу обычно рассчитывать на жадного хозяина с обвисшей сигареткой в зубах и кашлем, который заставляет задуматься, куда он девает мокроту. Такой, с мрачной уверенностью решил я, ждет меня и сегодня.

У дверей каждого пансиона висела доска с перечислением удобств: цветной телевизор, ванна в каждом номере, угощение для новых постояльцев, холодная и горячая вода… Это лишь усугубило мое уныние. Как можно разумно выбирать среди такого множества возможностей? Одни предлагают спутниковое телевидение и гладилку для брюк, другие выделяют крупным курсивом: «Свежая пожарная лицензия» — вот уж чем мне в голову не пришло бы поинтересоваться в пансионе. Насколько же проще все было в те дни, когда наибольшим, на что вы могли рассчитывать, была горячая и холодная вода в каждом номере.

Я выбрал заведение, которое снаружи выглядело не хуже других — оно обещало цветное телевидение и кофеварку в номере, а мне больше ничего и не требуется, чтобы с уютом провести субботнюю ночь, — но едва переступил порог и вдохнул запах сырой штукатурки и отставших обоев, как понял, что выбрал не то. Я готов был развернуться и бежать, но владелец уже вышел из комнаты и остановил мой побег негостеприимным:

— Да?

Короткая беседа обнаружила, что за комнату на одного с завтраком берут 19.50 — мягко говоря, грабеж. Остаться в таком сомнительном заведении за столь непомерную цену и думать было нечего, поэтому я сказал:

— Меня это устроит, — и поселился.

Очень трудно сказать «нет».

Комната оправдала все мои ожидания — она оказалась холодной и безрадостной, с меланиновой мебелью, колючим ковром и теми таинственными пятнами на потолке, которые приводят на ум забытый в номере наверху труп. Ледяные пальцы ветра пробирались сквозь щелястую раму единственного окна. Закрывая занавески, я уже не удивлялся, что их пришлось основательно подергать, заставляя сойтись, и что на середине они так и не встретились. На подносе стояло все, что нужно для кофе, но чашки были — позвольте выразиться снисходительно — отвратительны, а ложки прилипли к подносу. Ванная комната, тускло освещенная огоньком, загоравшимся, если дергали за шнурок, обнаружила выщербленные плитки пола и многолетнюю грязь, набившуюся во все углы и щели. Я рассмотрел желтую кайму на ванне и раковине и понял, куда хозяин девает свою мокроту. Не могло быть и речи о том, чтобы влезть в эту ванну, и я плеснул холодной водой в лицо, вытерся шершавым, как наждак, полотенцем и с радостью вырвался наружу.

Я долго прохаживался по набережной, чтобы нагулять аппетит и провести время. Прогулка вышла чудесная. Тихий пронзительный воздух, ни души кругом, хотя в окнах отелей по-прежнему весело кивали седые головы. Может, проходил съезд страдающих болезнью Паркинсона? Я прошел набережную из конца в конец, наслаждаясь морозным осенним воздухом и чистой красотой окружения: мягким сиянием отелей слева, чернильной пустотой беспокойного моря справа и россыпью мигающих огоньков на мысах Орм — Большом и Малом.

Я поневоле заметил — теперь это просто бросалось в глаза, — что почти все отели и пансионы на вид заметно превосходили мой. И почти все без исключения носили имена, оказывающие честь другим местам: «Уиндермир», «Стратфорд», «Клавелли», «Дерби», «Сент-Килда» и даже «Торонто», словно хозяева опасались, как бы напоминание, что они в Уэльсе, не оказалось слишком тяжелым ударом для клиентов. Только одно заведение с названием «Гвели а брекваст» — постель и завтрак — намекало, что я все же, строго говоря, за границей.

Я съел простой обед в маленьком неприметном ресторанчике недалеко от Мостин-стрит, после чего, не чувствуя желания возвращаться в свою мерзкую комнату в состоянии полной трезвости, отправился на поиски паба. В Лландидно на удивление мало этих жизненно важных заведений. Я немало отшагал, пока не нашел один, выглядевший хоть отчасти привлекательно. Изнутри он оказался типичным сельским пабом — и был основательно набит, в основном молодежью. Я сел у стойки, подумав, что так смогу подслушать разговоры соседей и скорее привлеку внимание, когда моя кружка опустеет, однако ни то ни другое не оправдалось. Музыка и общий шум мешали расслышать разговоры, и слишком много жаждущих требовали внимания по всему залу, чтобы единственный бармен вовремя замечал пустой стакан и мое умоляющее лицо.

Итак, я сидел и пил пиво, когда его удавалось заполучить, а в промежутках наблюдал, чем обычно занимаюсь в подобных обстоятельствах, как завсегдатаи, прикончив свою пинту, подставляют бармену кружку с ошметками пены и золотыми каплями на краях и как тот осторожно наполняет ее с легким переливом, так что излишки пены, полной невидимых бактерий, смывая налипшие крошки закуски, стекают по краям кружки на особый поднос, с которого их методично — я бы сказал, научно — возвращают посредством тонкой пластиковой трубочки обратно в бочку в погребе. Там эти крошечные капли нечистот будут плавать и смешиваться с другими каплями, как хлопья пыли в аквариуме с золотыми рыбками, пока их снова не призовут в чью-то кружку. Если уж мне приходится пить раствор крошек и чужой слюны, я предпочел бы проделывать это в уюте и веселье, сидя в виндзорском кресле у пылающего камина, но такая мечта выглядела совершенно неосуществимой. Как часто случается при таком раскладе, я ощутил внезапное отвращение к пиву и, покинув насест табуретки, возвратился на свою набережную, чтобы лечь спать пораньше.

Наутро я вышел из своего пансиона в мир, лишившийся цветов. Над головой низко нависало тяжелое небо, а от набережной безжизненно протянулось огромное серое море. Я сделал всего несколько шагов, когда дождевые капли принялись морщить воду. Когда я добрался до вокзала, лило уже вовсю. Вокзал Лландидно по воскресеньем закрыт — лучше не задерживаться на сложной мысли, что самый большой курорт в Уэльсе по воскресеньям лишен железнодорожного сообщения, не то вам грозит депрессия, — зато автобус на Блэно-Ввестиниог отходил от станции в 11 часов. На автобусной остановке не нашлось ни скамьи, ни навеса, и укрыться от дождя было негде. Тот, кто в наше время много передвигается по Британии общественным транспортом, скоро начинает ощущать себя принадлежащим к некому подклассу никому не нужных существ, вроде инвалидов или безработных, о которых каждый в глубине души думает, что лучше бы их не было. Вот и я почувствовал себя таким же — а ведь я богат и здоров и безмерно хорош собой. Каково же быть бедным, или лишиться здоровья, или еще по каким-то причинам оказаться неспособным принять участие в отчаянной гонке всей нации к солнечным склонам горы Жадность?

Мне очень заметно, насколько все изменилось за последние двадцать лет. Когда-то жизнь в Британии несла в себе несказанное благородство. Самим своим существованием, тем, что ходит на работу и платит налоги, временами ездит на автобусе и вообще ведет себя прилично, всякий, сколь бы непримечателен он ни был сам по себе, чувствовал, что вносит свой малый вклад в великое предприятие — доброжелательное и благонамеренное общество со здоровой заботой о каждом, достойной системой общественного транспорта, умным телевидением, распространявшейся на всех системой соцобеспечения и прочим. Не знаю, как вы, а я всегда гордился принадлежностью к этому, тем более что и делать ничего, в сущности, не приходилось — ни проливать кровь, ни покупать бумаги государственного займа, ничего из ряда вон выходящего, — вы все равно являлись крошечной, но полезной частицей общества. А ныне, что бы вы ни предпринимали, все равно останетесь виноватым. Отправляетесь на загородную прогулку — вам напоминают, что вы загрязняете национальные парки и увеличиваете эрозию хрупких холмов, протаптывая пешеходные тропы. Попробуйте проехаться в спальном вагоне до Форт-Уильяма, или поездом по линии Сетлл-Карлайл, или автобусом от Лландидно до Блэно в воскресный день, и вы начнете застенчиво ерзать, сознавая, что все эти виды транспорта постоянно требуют огромных субсидий. Едете ли вы на собственной машине, ищете работу или жилье — вы отнимаете у других ценное пространство и время. А уж если вам нужна медицинская помощь… Ну до какого же эгоизма и бесчувствия может дойти человек? (Мы можем прооперировать ваш вросший ноготь, мистер Смит, но само собой, для этого придется отключить какой-либо из приборов жизнеобеспечения, поддерживающих жизнь ребенка.)

Мне страшно подумать, во что обошлась компании «Транспорт Гвинедда» доставка меня в Блэно-Ввестиног в то мокрое воскресное утро — ведь я был единственным пассажиром, не считая юной леди, присоединившейся к нам в Бетос-и-Коэд и покинувшей нас вскоре после того в местечке с любопытным названием Понт-и-Пант. Я затеял эту поездку в надежде посмотреть Сноудонию, но дождь так заливал автобусные стекла, что мне ничего не было видно — только тусклая ржавая жесткая трава и на ней кое-где очень грустные овцы. Дождь барабанил по стеклам, словно в них швыряли камнями, автобус опасно кренился под порывами ветра, и все вместе напоминало шторм на море. Автобус упрямо скрежетал по извилистым горным дорогам, дворники на лобовом стекле выбивались из сил, мы в туче взобрались на плато и начали неудержимый опасный спуск к Блэно-Ввестиниог по бесчисленным грудам блестящих от дождя обломков сланца. Когда-то здесь был центр сланцедобывающей промышленности Уэльса, и отходы покрывали каждый дюйм земли, придавая ландшафту жуткий неземной вид, подобного какому я не встречал нигде в Британии. В эпицентре этого неземного пейзажа стояла деревушка Блэно, сама похожая на груду сланца, хотя, может быть, виной тому непроглядный ливень.

Автобус высадил меня в центре поселка, у станции знаменитой железнодорожной ветки. Теперь она перешла в частную собственность, заправляла ею кучка энтузиастов, и я рассчитывал доехать по ней через горы в Портмандог. Вход на платформу был открыт, а вот двери зала ожидания, туалетов и билетных касс оказались крепко заперты. Я взглянул на зимнее расписание, висевшее на стене, и с отчаянием увидел, что у меня из-под носа — буквально из-под носа — ушел поезд. В недоумении я вытащил из кармана потрепанное автобусное расписание и с еще большим отчаянием обнаружил, что автобус действительно должен был прийти так, чтобы опоздать к единственному дневному поезду из Блэно. Водя пальцем по расписанию поездов, я вычислил, что следующего поезда ждать четыре часа. Следующий автобус опаздывал к нему на несколько минут. Как это могло получиться, и главное, как мне убить четыре часа в этом забытом богом, промоченном ливнем местечке? Оставаться на платформе невозможно. Было холодно, и косой дождь заливал даже самые укромные уголки под навесом.

Бормоча себе под нос недобрые слова о «Транспорте Гвиннеда» и железнодорожной компании «Блэно-Ввестиниог», о британском климате и собственной сумасшедшей дури, я отправился в городок. Это Уэльс, и воскресенье — все закрыто и на улочках ни малейших признаков жизни. Не увидел я и ничего похожего на отель или пансион. Мне пришло в голову, что в такую погоду поезда могут вовсе отменить, и тогда я по-настоящему влип. Я промок насквозь, замерз и очень, очень приуныл. На дальнем конце поселка нашелся ресторанчик под названием «Миваннви», и — чудо! — он работал. Я бросился в манящее тепло, отлепил от себя мокрую куртку и свитер и устроился сушить закурчавившиеся вдруг волосы у радиатора. Я был единственным клиентом. Я заказал кофе и немножко чего-нибудь поесть и упивался теплом и сухостью. Под потолком напевал веселенькую песенку Нат Кинг Коул. Я смотрел, как хлещут по улице струи дождя, и уговаривал себя, что когда-нибудь этот день станет далеким прошлым.

Если тот день в Блэно чему и научил меня, так это тому, что чашку кофе и сырный омлет не растянешь на четыре часа. Я старался есть как можно медленнее и заказал вторую чашку кофе, но, как ни деликатно я откусывал и прихлебывал, через час стало ясно, что надо либо уходить, либо платить ренту, и я неохотно собрал вещи. У кассы я объяснил добродушной паре хозяев, в какое положение попал, и оба сочувственно повздыхали, как делают добрые люди, столкнувшись с чужими неприятностями.

— Он мог бы сходить в карьер, где добывали сланец, — предложила жена, обращаясь к мужу.

— Да, можно сходить в карьер, — согласился муж и обернулся ко мне. — Вы можете сходить в карьер, — сказал он, словно я мог не слышать предыдущего обмена мнениями.

— Да, а что там? — сказал я, стараясь скрыть сомнение в голосе.

— Старые копи. Там проводят экскурсии.

— Очень интересные, — вставила жена.

— Да, очень интересные, — согласился муж. — Правда, идти далековато.

— И в воскресенье может оказаться закрыто, — сказала жена. — Теперь не сезон, — пояснила она.

— Конечно, вы могли бы взять такси, если не хочется идти пешком в такую погоду, — сказал муж.

Я уставился на него. Такси? Он сказал «такси»?! В такое чудо и поверить трудно.

— В Блэно есть такси?

— Ну да, — отозвался муж с таким видом, словно ими-то Блэно и славен. — Хотите, я вызову такси отвезти вас к карьеру?

— Ну… — замялся я, подбирая слова.

Эти люди были так добры, и мне не хотелось проявлять неблагодарность, но, с другой стороны, экскурсия по сланцевым копям под дождем в мокрой одежде казалась мне не более привлекательной, чем визит к проктологу. — А как вы думаете, такси не могло бы отвезти меня в Портмандог?

Я не представлял, насколько это далеко, и не смел надеяться.

— Конечно, — сказал хозяин.

Он вызвал мне такси, и не успел я оглянуться, как хозяева уже провожали меня самыми добрыми пожеланиями, и я садился в машину, чувствуя себя жертвой кораблекрушения, спасенной случайным кораблем. Передать не могу, с каким восторгом я смотрел на скрывающийся позади Блэно.

Таксистом оказался дружелюбный молодой человек, и за двадцатиминутную поездку до Портмандога он снабдил меня важными экономическими и социологическими сведениями относительно полуострова Двивор. Больше всего меня потрясло известие, что по воскресеньям на полуострове царит сухой закон. От Портмандога до Абердарона вы даже ради спасения жизни не получите и глотка спиртного. Я и не знал, что в Британии еще сохранились такие островки незыблемой нравственности, но был столь рад вырваться из Блэно, что мне было все равно. Портмандог, под беспощадным ливнем прижавшийся к морю, оказался серым и незапоминающимся местечком, полным мокрого булыжника и темного камня. Невзирая на дождь, я тщательно перебрал немногочисленные местные отели — после ночевки в безрадостном пансионе я чувствовал, что заслужил немного комфорта и роскоши. Я выбрал гостиницу «Королевский спортсмен». Мне достался удобный и чистый, хотя и ничем не выдающийся номер, а большего и не требовалось. Я заварил себе кофе, переоделся, пока закипал чайник, в сухую одежду и уселся на краю кровати с чашкой и сдобным печеньем. По телевизору шла мыльная опера «Побол и Ком», доставившая мне большое удовольствие. Разумеется, я ни слова не понимал, но с уверенностью скажу, что игра актеров и сама постановка были лучше, чем в любом сериале, выпущенном, скажем, в Швеции или Норвегии — или в Австралии, если на то пошло. По крайней мере, когда кто-нибудь хлопал дверью, стены не качались. Было очень любопытно смотреть на людей, существующих в узнаваемо английском мире — они пили чай и носили кардиганы из «Маркс и Спенсер», но говорили по-марсиански. Я с интересом отметил, что порой они вставляли английские слова: «Ух ты!», «Ну, тогда…» и «О'кей», видимо, непереводимые на валлийский, — а в особо запомнившемся мне месте один из персонажей произнес фразу, звучавшую как «Вулх илх ааргх ибси ком паршивый уикенд, понимаешь ли!» — я был в восторге. Как мило со стороны валлийцев не иметь собственного названия для незаконного безделья между пятницей и понедельником!

Ко времени, когда я допил свой кофе и вернулся на улицу, дождь временно унялся, но улицы были залиты огромными лужами: стоки не справлялись с таким объемом воды. Поправьте меня, если я не прав, но если какой нации и пора бы уже освоить искусство дренажа, так это британской. Так или иначе, автомобили дерзко подражали глиссерам, преодолевая эти временные озера, и заливали брызгами соседние дома и магазины. Памятуя о своем столкновении с лужами в Уэстоне и о том, что в этом городке по воскресеньям воистину нечего делать, я пробирался по Хай-стрит с особой осторожностью.

Я сунул нос в туристский информационный центр, где обзавелся брошюркой, сообщавшей, что Портмандог построен в начале девятнадцатого века для вывоза сланца из Блэно неким Александром Мэддоксом и что к концу того же века тысяча кораблей в год перевозили из этого порта 116 000 тонн валлийского камня. Ныне причалы, как и следовало ожидать, приспособлены для проживания яппи — булыжные мостовые и модные квартирки. Я из вежливости осмотрел их и переулком по задворкам гавани прошел в район маленькой верфи и других морских предприятий, вверх по одному склону застроенного домами холма и вниз по другому. За холмом стояла тихая деревушка Борт-и-Гест с кирпичными виллами по берегу подковообразной бухты с роскошным видом через Трает-Бах на мыс Харлех и бухту Тремадок за ним. Борт-и-Гест сохранил очаровательный дух старины. Посреди деревни, с видом на залив, стояла почтовая контора, а рядом с ней висел синий полотняный навес, на свисающей части которого виднелись надписи «Сласти» и «Мороженое», а рядом находилось заведение под названием «Кафе с видом на море». Все это местечко словно явилось со страниц «Приключений на острове». Я был очарован с первого взгляда.

По травянистой тропинке над морем я прошел к концу мыса. Даже под низкими тучами открывался великолепный вид через залив Гласлин на хребет Сноудон. Дул порывистый ветер, и волны внизу грозно бились о скалы, но хотя бы дождь приустал, и воздух был свежим и сладким, как бывает только у моря. Смеркалось, и я, из опасения присоединиться к волнам у подножия утеса, предпочел вернуться в город. Там я увидел, что и то немногое, что раньше работало, уже закрылось. Только один маячок неярко разгонял смыкающуюся тьму. Поднявшись к источнику света, я с интересом обнаружил, что вижу южную конечную станцию и штаб-квартиру знаменитой железной дороги из Блэно-Ввестиниог.

Захотелось изучить нервный центр организации, доставившей мне столько сильных и мучительных переживаний, и я вошел внутрь. Хотя подходило уже к шести, все вокзальные книжные киоски были открыты и окружены любопытствующими читателями. Я сунул нос в один из них. Это было исключительное заведение: целые полки книг с заголовками вроде «Железные дороги долины Уинион и залива Мэйвддах» или «Полная энциклопедия сигнальных будок». Здесь были многотомные серии книг с названиями «Поезда в беде», со множеством фотографий столкновений, сошедших с рельсов поездов и иных катастроф — литература, способная, надо полагать, пощекотать нервы железнодорожного фанатика. Для тех, кто ищет более животрепещущих ужасов, имелись десятки фильмов. Я взял наугад диск «Ралли ста паровозов в Ханслете, 1993 год» с крупной этикеткой, сулившей «сто минут жаркого действия». Наклейка под ней гласила: «Внимание: содержит откровенные сцены между тяжелым «Стеррок 0–6–0» и «GWR Хоппер»». Понятно, последнюю я только что выдумал, но меня немало изумило, что люди вокруг просматривали книги и кассеты с той же глубокой безмолвной сосредоточенностью, какую можно увидеть в порномагазинах, и мне вдруг пришло в голову, что увлечение паровозами таит в себе неведомые некоему Брайсону наслаждения.

Согласно плакату на стене в билетной кассе, железная дорога Блэно-Ввестиниог была основана в 1832 году и является старейшей из действующих в мире. Из того же плаката я узнал, что в железнодорожное общество входят 6000 членов — число, которое, как ни крути, поставило меня в тупик. Хотя последний дневной поезд уже прибыл, в билетной кассе все еще кто-то сидел, и я решил подвергнуть его допросу по поводу несогласованности автобусной и железнодорожной службы в Блэно. Не знаю уж, отчего, ведь я был само очарование, он помрачнел, словно я неодобрительно отозвался о его жене, и раздраженно проговорил:

— Если «Транспорт Гвиннеда» хочет, чтобы люди поспевали на дневной поезд, пусть отправляет автобусы раньше.

— Но с тем же успехом, — настаивал я, — вы могли бы отправлять поезда несколькими минутами позже.

Он взглянул на меня, словно я высказал безумно дерзкую мысль, и вопросил:

— С какой стати?

Вот видите, в чем беда с этими энтузиастами железных дорог? Они не внемлют доводам разума, вздорны, опасно неуживчивы и многие, как этот, например, отращивают усики, как у Майкла Фиша[33], при виде которых так и хочется растопырить два пальца и ткнуть ему в глаза.

Более того, благодаря журналистскому расследованию, произведенному мной в книжном киоске, я с уверенностью утверждаю, что их можно серьезно заподозрить в совершении противоестественных актов с паровозными видео. Ради их же собственного блага и для блага общества их следовало бы засадить за колючую проволоку.

Мне пришло в голову тут же на месте произвести гражданский арест: «Именем ее величества королевы задерживаю тебя за преступное невнимание к согласованию расписаний, а также за обладание отвратительными и неприличными усишками!», но великодушие победило, и я отпустил кассира, наградив лишь суровым взглядом да многозначительным сообщением, что прежде в аду настанет холодный денек, чем я еще хоть раз близко подойду к его железной дороге. Думаю, намек он понял.