Остров выживших

ГЛАВА 12

Гавань Пелруана, на следующий день после налета бродяг, через четырнадцать лет после Прорыва

— Я решил, что Прескотт в состоянии обойтись без меня, — сказал Хоффман. — И потом, я подумал, что если еще раз увижу, как майор Рейд лижет ему задницу, то не удержусь и хвачу его бензопилой. Я говорю глупости, да, Аня?

— Я сама предпочла бы не работать с майором, и это одна из причин, по которым я сейчас с вами, сэр, — произнесла она. — Идемте. Познакомитесь с местными властями.

«Ворон» сделал еще один круг, затем направился обратно к военной базе Вектес; на борту находился также Уилл Беренц. Первая партия «Воронов» приземлилась, и прибывшие приступили к налаживанию основных служб, что было необходимо, прежде чем высадится первая партия беженцев. Аня уже представляла себе некое событие, исторический момент, который будут снимать на камеры: выжившие остатки человечества впервые ступают на безопасную землю. Но она знала, что переезд и высадка будут происходить постепенно.

Коул и Бэрд работали на набережной — пилили «Лансерами» доски. Да, в конце концов, бензопила — это все-таки бензопила. Ее можно использовать не только для того, чтобы сражаться с червями. Но Аня все равно улыбнулась. Двое мальчишек с завороженным видом наблюдали за солдатами.

— Где Матаки? — спросил Хоффман.

— Отправилась вместе с сержантом Фениксом к бродягам. Они взяли с собой фермера и полетели на «Вороне» Соротки, чтобы провести разведку с воздуха.

— А что, местное отребье бешенством заразилось, что ли? Никогда не слышал, чтобы они пытались нападать на солдат. Я против амнистии, но Прескотт настаивает. Думаю, они пошлют его подальше. Как обычно.

— Им слишком долго приходилось иметь дело с безобидными местными. Они не привыкли к пулеметам.

— Ну что ж, теперь придется им привыкнуть, чтоб их черт побрал. Ублюдки чокнутые. Что-то их разозлило или они всегда так себя ведут?

Аня подумала о том, что именно Берни рассказывала о себе Хоффману. Возможно, следует дать ему понять, что у нее больше счетов к бродягам, чем у обычного солдата, но это было слишком личное, и сейчас ей придется ступить на тонкий лед.

— Мне кажется, они просто хотели дать нам понять, что они здесь хозяева, но в конце концов обнаружили, что это не так, — произнесла Аня. — В первый день мы вступили с ними в контакт, и вели они себя враждебно. — «Боже, что мне делать? Сказать ему? А может быть, он уже знает?» — Сержант Матаки ударила одного из них. Но у нее была на это веская причина.

Хоффман замедлил шаг:

— Насколько веская?

— Этот человек толкнул ее. — Нет, это ничего не объясняло. — Сэр, вам известно, что ее изнасиловали трое бродяг?

Хоффману это явно не было известно. Он замер на месте. Он даже не посмотрел на Аню, хотя обычно реагировал на любые новости, сверля собеседника взглядом, способным продырявить стальной лист.

— Этого я не знал, — произнес он. — И насильники здесь, на острове?

Аня занервничала. Она хотела хоть как-нибудь успокоить его — он побледнел так сильно, что напугал ее.

— Все не так просто.

— Мне нужно знать все. — Против обыкновения, он даже не разразился потоком ругани. Он был определенно потрясен, кровь отхлынула от его лица. — Матаки и я — старые друзья. Вы понимаете? Я сам возьму «Лансер» и пристрелю того, кто хоть пальцем осмелился ее тронуть.

— По-моему, она уже разобралась с двоими, сэр. — «Зря я все это затеяла. Нужно было оставить такой разговор Маркусу». — Простите, я не знала, что вы настолько близки. Мне следовало сообщить это более… осторожно.

— Я чертовски рад, что вы все мне сказали, Аня, — ответил Хоффман. — Потому что она ни за что не сказала бы. Остальное предоставьте мне.

Он пошел прочь, качая головой и сжимая кулаки. Аня решила не подливать масла в огонь и не упоминать о лодке, которая заинтересовала Берни.

Когда Гавриэль встретил их в мэрии, полковник, казалось, снова превратился в прежнего Хоффмана — прямолинейного, делового военного.

— Итак, некоторые из ваших сограждан считают, что мы станем у них занозой в заднице, — начал он, развернув стул спинкой к себе и усевшись на него верхом. — Так вот, мы еще не скоро появимся у вас на пороге. У вас есть буферная зона шириной в семьдесят километров. Но Председатель не потерпит возникновения сегрегации и запретных зон на территории КОГ. Некоторое общение необходимо.

Казалось, Гавриэль был даже пристыжен.

— Думаю, они боятся перенаселения и вспышек насилия. Нехватки продуктов. Некоторые еще помнят Маятниковые войны, и, судя по тому, что говорит лейтенант Штрауд, это были, так сказать, цветочки.

— Гавриэль…

— Пожалуйста, называйте меня Льюис.

— Льюис, мы пережили войну на уничтожение. Разве мне нужно вам что-то объяснять? Черт побери, мы ведь не животные. Мы не бродяги. Мои люди — дисциплинированные солдаты, а гражданское население подчиняется законам военного времени. Это не толпа грабителей, которая испортит ваше комфортабельное существование.

— Я это понимаю, полковник.

— Напомните им, что этот городок существует только потому, что ВМФ КОГ оплатил их пребывание здесь, на своей военной базе.

Аня поморщилась. Гавриэль ей нравился, и она надеялась, что он понимает: в упреках Хоффмана нет ничего личного.

— И как, по-вашему, мы сможем достичь интеграции, полковник? — спокойно спросил Гавриэль.

— Точно так же, как любое общественное животное привыкает к жизни в новой стае. Постепенно. Мы отправим небольшие группы наших людей посетить Пелруан, а Пелруан отправит своих жителей посмотреть, как живут на Вектесе. В конце концов любой человек сможет ходить куда угодно. Но это будет единый остров, единая нация. Председатель Прескотт настаивает на этом. Он попросил меня передать приглашение членам вашего городского совета посетить военно-морскую базу и познакомиться с нашими представителями, когда они прибудут сюда.

Гавриэль не нуждался в поучениях. Несмотря на пятнадцатилетнюю изоляцию, этот человек по-прежнему считал себя государственным служащим КОГ; такого же мнения придерживались многие его соседи. Но не все; и Ане оставалось лишь гадать, в какой момент началось это разделение.

«И кто здесь новое животное, а кто — стая? Вот в чем проблема».

Возможно, когда они увидят, как мало повлияло возникновение нового города на другом конце острова на их повседневную жизнь, они успокоятся.

«И я постараюсь преподать им всем урок истории, черт побери! Они должны понять. Почему мы обязаны оправдываться перед ними после всего, что нам пришлось пережить?»

Аня чувствовала, что позволила себе поддаться негодованию, чувству обиды. Вот как просто это было, вот как просто это начиналось. Но теперь она твердо знала, какой цели ей предстоит достичь в ближайшем будущем. Возможно, она никогда не станет образцовым солдатом, в отличие от своей матери, но она умеет организовывать и анализировать — и она заставит людей понять.

— Военное положение, — наконец произнес Гавриэль. — Теперь это применимо ко всем нам, так?

— Да, — подтвердил Хоффман. — Акт об обороне действует до сих пор. — Он взглянул на часы. — Но ваша обычная жизнь от этого никак не меняется, Льюис; только теперь мы будем патрулировать город — и фермы. Это должно успокоить ваших людей.

— Некоторые увидят в этом признаки давления, но мы постараемся это уладить.

— Возможно, так оно и есть. Жизнь в обществе — улица с двусторонним движением. Поэтому нам придется это уладить.

Аня снова поморщилась. Хоффман никогда не был дипломатом, а в политике на честности далеко не уедешь. Теперь он хотел пройтись по городу.

— Пора им привыкать к моему виду, — говорил он, — потому что теперь мне отвечать здесь за все. Я это нутром чую.

— Это действительно приятное местечко, сэр.

Само понятие «приятное местечко» превратилось в нечто почти забытое. Аня вспомнила себя несколько недель назад, когда она думала, что Порт-Феррелл — лучшее, что у них есть, и что не осталось больше райских уголков за далекими границами, где еще доступна маленькая роскошь. Теперь она прибыла в один из таких райских уголков. Ее понятия о роскоши сильно изменились за годы войны, но свежая пища, тихий бар и чистые простыни наконец-то стали реальностью.

«И никаких червей».

К этому было труднее всего привыкнуть. Каждый человек по-прежнему продолжал жить в страхе перед чудовищами.

Несколько домов были повреждены во время пожара, но рабочие уже устанавливали лестницы, стучали молотками, пилили и чинили. По городу распространились слухи о прибытии Хоффмана, и люди вышли на улицы поглазеть. Полковник выглядел как всегда — агрессивный, суровый солдат, никакого шарма; он вел себя словно на инспекционной поездке, осматривал все и отпускал одобрительные замечания насчет хорошего состояния домов. Аня уже боялась, что он пойдет до конца и прикажет какому-нибудь незадачливому домовладельцу сделать двадцать отжиманий за беспорядок во дворе.

Однако сегодня ему трудно было принять устрашающий вид. Один из мальчишек, наблюдавших за работой Коула и Бэрда, увязался за ними и в конце концов догнал Аню. На вид ему было лет восемь. Он быстро оглядел Хоффмана и, видимо, решил, что Аня менее опасна.

— Мисс?

— Привет. Как тебя зовут? Я Аня.

— А я Джозеф. А ваша пушка работает?

— Работает.

— А как выглядят червяки?

— Ужасно. Но ты о них не думай.

— Это из-за них солдаты глядят на землю каждый раз, когда большая волна ударяет о берег или когда начинается какой-то шум?

Аня не сразу поняла, о чем он говорит.

— Что значит — глядят на землю, Джозеф?

— Почему они не смотрят вверх?

Хоффман проворчал:

— По-моему, пацан хочет сказать, что, услышав неожиданный шум, солдаты автоматически смотрят вниз. Черви. — Он погладил ребенка по голове. — Ты бы посмотрел наверх, чтобы узнать, в чем дело, так?

— Да. — Теперь Джозеф, завороженный Хоффманом, забыл Аню. — Это потому, что червяки живут под землей?

— Верно, сынок. Они жили в туннелях и прорывали себе ходы на поверхность. Мы никогда не знали заранее, где и когда они выползут из-под земли и бросятся на нас.

Джозеф явно был поражен. Это походило на картину из детского кошмара.

— И они убивали людей?

— Многие миллионы людей.

— Больше, чем «Молот Зари»?

Хоффман сбился с шага и сглотнул ком в горле.

— Да. Больше.

— Ух ты! — воскликнул Джозеф и бросился обратно, к Коулу и Бэрду.

— Ну вот, теперь мальчишка несколько недель не будет спать по ночам, — заметила Аня.

Хоффман покачал головой:

— Мне кажется, он понял, что к чему, гораздо быстрее, чем некоторые взрослые. Дети живее представляют себе чудовищ. — Он передернул плечами, словно стараясь стряхнуть неприятное воспоминание. Наверняка так оно и было, однако список таких воспоминаний у него был очень длинным, и Ане каждый раз приходилось гадать, что же именно не дает ему покоя. — Сейчас, когда здесь установлено военное положение, мы можем реквизировать нужные нам припасы, но вы наверняка скажете мне, что это вызовет неприязнь наших новых друзей. Так что, черт возьми, мы можем им предложить взамен, чтобы казаться воспитанными людьми?

— Топливо, — ответила Аня. — Они используют здесь все что придется — от ветряных мельниц до печей с дровами и растительного масла. Отремонтируйте наземные линии связи. Отправьте солдат расчищать поля. Дайте им телевидение в нескольких ключевых пунктах. И прочее в таком духе.

— Телевидение?

— Это несложно. Просто скажите Бэрду, что, по вашему мнению, он не в состоянии воспользоваться мониторами с кораблей и сделать из них систему кабельного телевидения, а потом отойдите и посмотрите. Кстати, при этом найдется работа для бывших журналистов.

— Да, мы действительно разрушаем их островную идиллию, а?

— С помощью сотрудничества легче достичь благих целей, чем с помощью насилия.

Ане не нравилось то, что многие жители Пелруана видели в КОГ оккупационную армию, захватчиков. Она не считала ни себя, ни своих товарищей захватчиками. И разумеется, граждане Хасинто тоже иначе смотрели на армию, которая сдерживала наступление Саранчи.

«Лагерь беженцев, которые до сих пор не могут поверить в то, что они доживут до завтра, люди, страдающие от шока, голода, лишений, гибели близких, — и крошечный городок, где никогда не видели Саранчу. Да, нам предстоит преодолеть огромную пропасть».

Хоффман уселся на невысокую каменную стену, ограждавшую набережную, и принялся смотреть на Коула и Бэрда, которые пилили доски. В воздухе плыли запахи смолы, моря и готовящейся пищи.

— Чертовски приятное местечко, как вы и говорили, — рассеянно заметил полковник. — Наш новый город тоже будет чертовски приятным. Прескотт только и говорит о Нью-Хасинто.

— Когда вы возвращаетесь на базу, сэр?

— После того, как увижусь с Матаки, — ответил он. — Я могу подождать. Можно одолжить у вас «Лансер», лейтенант?

Он протянул руку за ее винтовкой, затем завел бензопилу и отправился помогать своим солдатам пилить доски.

Если бы она не знала, как он разъярен из-за Берни, она могла бы поклясться, что напряжение наконец-то отпустило его.

Ферма Меррис, южный Вектес, в тот же день

— Просто не остается ничего другого, кроме как стрелять, когда они жгут посевы или убивают скотину, — рассказывал фермер. — Это же чертовы вредители! А ты тоже родилась на ферме? Ты говоришь как островитяне.

Берни кивнула:

— Я с Галанги. Там разводили скот. Я выросла на хуторе, среди коров.

— Скажи «задница».

— За-адница.

Он расхохотался:

— Да, акцент у тебя островной.

Его звали Джонти, и под мышкой он носил старой конструкции дробовик. По пятам за ним следовали три черных пса со злобными, недоверчивыми глазками.

— А ты? — спросил он Маркуса.

— Он горожанин. — Берни, глядя, как Маркус едва заметно поворачивает голову, поняла, что боковым зрением он следит за псами, избегая смотреть им в глаза. — Огромный сад. Больше ничего.

Один пес осторожно приблизился к Берни и обнюхал подкладку из кошачьего меха, видневшуюся из-под шнурков ее ботинок. Берни присела и протянула ему одетую в перчатку руку, сжав пальцы в кулак. Пес помотал хвостом, явно удовлетворенный ее правильным отношением к животным.

— Похоже, он хочет вместе с тобой поохотиться на кошек, — предположил Маркус.

— Нет, он у нас любитель бродяг. — Джонти щелкнул пальцами, и пес вернулся к его ноге. — Они у меня одну собаку убили, сволочи. Именно после этого я перестал стрелять дробью. Теперь-то они знают, что почем. Если я застаю их на своей земле, то стреляю не по ногам. У них был выбор — они могли вести себя нормально, как люди из города, но не стали, поэтому я обхожусь с ними как со всеми остальными хищниками.

Берни прекрасно понимала этого человека, но Маркусу было явно не по себе. Возможно, причиной тому был запах навоза — в Хасинто никто представления не имел, как пахнет навоз. В любом случае, выглядел он неуверенно.

— Так вот, мы могли бы обеспечить тебе охрану, — осторожно начала Берни. В ее задачу не входило заключать сделки, но она установила контакт с этим парнем, так что грех было не воспользоваться ситуацией. — Со временем мы освоим все территории и займемся фермерским хозяйством, но пока нам нужно продовольствие, чтобы увеличить рационы.

— Сейчас мне все тяжелее становится работать на ферме в одиночку, — сказал Джонти. — Если бы мне найти несколько пар рабочих рук…

— О, я уверена, мы сможем тебе кого-нибудь отрядить.

— Тогда, я думаю, все устроится замечательно. — Он взглянул в сторону «Ворона» Соротки с выражением легкого любопытства. — Знаете, никогда не приходилось бывать внутри такой вот штуки.

— Там чертовски шумно. — Берни заткнула пальцами уши, изображая наушники. — Чтобы разговаривать, нужны наушники и микрофон.

Джонти потребовалось несколько минут, чтобы убедить своих собак оставаться на месте, — очевидно, они решили, что его куда-то увозят. Он говорил с ними как с детьми, и Берни была тронута: ей стало жаль фермера. Бедняга — сидит здесь совсем один, по ночам прислушивается к каждому шороху, и в любой момент банда бродяг может вломиться и перерезать ему глотку. Ну что ж, настала пора что-то менять.

— Итак, ты договорилась насчет продовольствия, — сказал Маркус, когда фермер не мог их слышать. — Прекрасно. Как будто эта земля не принадлежит КОГ.

— Я знаю, но с помощью меда можно достичь большего, чем с помощью уксуса.

— А если они не хотят меда, ты наливаешь уксус.

— Пожалуйста, делай как знаешь, Маркус, может, у тебя лучше получится.

— Впечатляет.

— На самом деле нам понадобится гораздо больше, чем продукты с одной фермы. Думаю, полтора-два гектара на человека.

— Ты уже все рассчитала? Погоди, увидишь, что будет, когда мы предложим бродягам амнистию.

Маркус никогда не был слишком общительным, но он явно старался свести к минимуму контакты с Джонти. Берни понимала, что нельзя осуждать фермера за стрельбу в бродяг без предупреждения или за разговоры о них как о вредителях и паразитах. Но Маркус, очевидно, хотел оставаться высокоморальным. Для человека, который не дрогнув убивал Саранчу, он очень нерешительно вел себя по отношению к отбросам человеческого общества.

«Легко быть человечным, если тебе никогда не доставалось от них. Но ведь ты много чего навидался в тюрьме, Маркус. Ты знаешь, что я права».

«Ворон» поднялся и сделал круг над фермой; Митчелл остался в кабине с Соротки. Джонти показывал им границы и маршрут, по которому бродяги добирались до его фермы, следуя вдоль одной из рек, впадавших в море с их стороны острова. Данные, полученные от местных, были очень важны. Берни записывала.

— Значит, вы собираетесь привести в гавань все свои большие пушки и солдат, — сказал Джонти. — Понятно, почему паразиты разволновались.

— Если они так опасны, почему они до сих пор не вышвырнули вас отсюда? — спросил Маркус.

— Животные едят только до тех пор, пока не насытятся, и хищники никогда не опустошают свою территорию до конца, верно? Но вот появляетесь вы, и пищевая цепочка нарушена.

— Они никогда не просились присоединиться к вам?

— Насколько я знаю, нет.

— А вы бы их приняли?

Джонти презрительно фыркнул:

— Они считают, что могут справиться с кем угодно, даже с вами. А нужно было бы отправиться туда всем нам, мужчинам и женщинам, кто в состоянии держать ружье, и разобраться с ними раз и навсегда.

— Значит, вы вели собственную борьбу за выживание. — Тон Маркуса не изменился. — Когда впадаешь в отчаяние, то бросаешь на врага все, что осталось. Мне приходилось в этом участвовать. Приходилось разрушать свою страну, свой город. Дважды.

— Мне кажется, они не осознают масштабов армии, которая сюда идет, сержант Феникс.

— Значит, пора их просветить.

— Слушай, Феникс, мы же просто осматриваем фермы, или что? — спросил Соротки. — Следующая в десяти километрах к востоку.

— Я хочу еще раз взглянуть на лагерь бродяг.

— Ну почему каждый раз я?

— Потому что они подстрелили птичку Геттнер.

— Мою они тоже подстрелили. У нас же разведка, или тебе захотелось помахать кулаками?

— Посмотрим.

Джонти наклонился вперед и указал на один из пулеметов у дверей; лента с патронами была полна.

— Вы можете избавиться от них в любой момент. Навсегда.

В этом и состояла проблема с бродягами. Здесь это были не жалкие личности, с трудом перебивавшиеся с хлеба на воду; Берни не могла заставить себя разозлиться на таких, в отличие от Бэрда. Он-то считал всех этих людей предателями, которые могли бы сражаться с червями, но предоставляли гибнуть в бою другим. Нет, здесь они столкнулись с жестокими преступниками, но КОГ почему-то медлила смести их с лица земли.

«Хотя мы же сожгли почти всю Сэру, чтобы избавиться от Саранчи. Мы затопили Хасинто. Где проходит граница? Кого можно и кого нельзя приносить в жертву и почему? Почему погибают только хорошие люди, только невинные жертвы? Почему не эти мешки с дерьмом?»

Ответа у нее не было.

— Видите, вон овцеводческая ферма, — произнес Джонти. Внизу проплывала буколическая местность, сплошная зелень и цветущие луга, — казалось, Хасинто и то, о чем Берни в этот момент думала, остались на другой планете. — В городе любят мясо.

«Черт!» — произнес про себя Маркус.

Микрофон не уловил это слово, но Берни легко прочла его по губам. Мысль о хорошей порции жареной баранины потрясла ее. Возможно, скоро с продуктовыми карточками будет покончено. Берни позволила себе немного расслабиться.

— А что ты хочешь получить взамен? — спросила она.

— Рабочие руки. Развлечения. Пиво. Продукты, которых здесь нет.

Она поняла, что люди на Вектесе понятия не имели, в каком отчаянном положении находится остальное человечество. «Чья это вина — наша или их? Может, нам следовало добраться сюда раньше?» Однако легко было сейчас размышлять об этом и мучиться насчет «что было бы, если бы». Оказавшись в сложной ситуации, каждый делал то, что мог.

— Соротки, можешь пролететь над деревней? — спросил Маркус. — Если получится, со стороны гор.

— А, старый трюк с вертолетом, поднимающимся из-за горизонта? — переспросил Соротки. — Хорошее слабительное. А ты уверен, что хочешь провернуть это с гражданским на борту?

Маркус обернулся к Джонти:

— Обещай мне, что не прикоснешься к этому дробовику, что бы ни случилось.

— Если только мне ничто не будет угрожать.

Маркус взялся за лежавший на коленях «Лансер».

— До этого не дойдет.

— Оставь это дело нам, Джонти, — сказала Берни.

— Никаких «нас», Матаки. — Маркус взглянул на часы. — На этот раз ты будешь сидеть в вертолете. Я передам им предложение амнистии от Прескотта и скажу, где забрать трупы. После этого они могут убираться к дьяволу. Джонти, если заметишь среди этих сволочей кого-то серьезного, дай мне знать.

Джонти это все явно не нравилось.

— Какая еще, к чертовой матери, амнистия?

— Стандартная процедура, — объяснил Маркус. — Приказ Председателя. Мы напоминаем им, что они могут присоединиться к остальному человечеству, просим выдать преступников, а дальше они пусть выбирают. Сейчас людей у нас осталось не так уж много.

— Там вы людей не найдете.

— Не волнуйся, бродяги никогда не принимали таких предложений.

— А потом что? Вышвырнете их с острова? Ты же сам не знаешь, да?

— Это не мне решать, — сказал Маркус.

Митчелл перешел к пулемету, а Соротки, перелетев через утесы, посадил «Ворон» в ста метрах от границы лагеря бродяг. Берни знала, что местные бродяги наложили в штаны. Дело было не только в том, что сюда направлялась вся армия КОГ и что их существование теперь должно было навсегда измениться. Только сейчас до них дошло, что она — солдат КОГ. Они поняли, что им грозит кара — не от нее, но от самого государства.

— Жди здесь, пока я тебя не позову, — велел Маркус Джонти и спрыгнул на землю.

— А почему ты думаешь, что они тебя не пристрелят? — окликнул его фермер.

— Они видели, что может сделать одно подразделение. Они сообразят, что с целой армией связываться не стоит.

— Не выключай микрофон, — попросила Берни. — Я хочу послушать.

С такого расстояния она не могла как следует все разглядеть. Маркус медленно направился к хибарам, ближайшим к побережью, и остановился в ожидании. В конце концов появились два человека с винтовками и, подойдя к нему, остановились на расстоянии пяти метров.

— Где Мэсси? — спросил Маркус.

— Здесь его нет. Но ты-то что спрашиваешь — ты же его убил.

— Тогда я передам вам послание от Председателя Прескотта. Он предлагает амнистию и гражданство КОГ всем, кто не совершал тяжких преступлений. Желающие должны подойти к воротам военной базы через неделю, в девять утра.

— Козлы! — бросил тот, что был повыше. — Бросайте эти сволочные игры в цивилизацию.

У Маркуса была привычка говорить до конца все, что он должен был сказать, несмотря на то что его перебивают. От этого он казался каким-то неумолимым роботом, что оказывало на противника устрашающее воздействие.

— Местные жители проведут опознание и укажут на криминальные элементы.

— А потом будет справедливый суд, так, что ли?

— С вами будут обращаться точно так же, как с гражданами КОГ. Если кто-то из них совершает тяжкое преступление, то тоже оказывается в глубокой заднице. У нас все по справедливости.

— И как вы собираетесь заставить нас подчиниться своим дерьмовым законам?

— Военный флот, пара армейских бригад и гражданское население прибудут сюда через два дня, — ответил Маркус. Казалось, он зачитывает некий список, не ожидая ответов или возражений, полный решимости довести дело до конца. — Ваша прежняя жизнь окончена. Как вы дальше поступите — дело ваше. Своих убитых после сегодняшней драки можете забрать на южной дороге, в двух километрах от города. У вас есть что мне сказать?

— Ага. Пошел ты к чертовой матери!

— Я так и думал. — Маркус сделал пару шагов назад. — И передайте парню, который узнал сержанта Матаки, чтобы к нашей следующей встрече он подготовил пристойный рассказ о том, где и как он с ней познакомился.

— А, будет еще и следующая встреча?

— Обязательно. Где голубая лодка?

— Почему вы, сволочи, просто не оставите нас в покое?

— Покой — это прекрасно. Но нам не нравятся разбой и грабежи.

— И куда нам, по-твоему, теперь идти? Кроме этого острова, нигде ничего нет.

— Мы это тоже заметили. — Маркус пожал плечами и, развернувшись, направился к «Ворону». — Попробуйте поискать еще острова.

Мотор «Ворона» работал на холостом ходу.

— Напрасно потратили горючее. Ну что, Джонти, домой?

— Только если ты не дашь мне пристрелить вон тех двоих.

Маркус повторил заученные слова:

— Ты можешь указать среди этих людей убийц, насильников, предателей, поджигателей, грабителей, спекулянтов или совратителей несовершеннолетних?

— Ты забыл кражу военного имущества, — подсказал Соротки.

Джонти поразмыслил над списком преступлений, нахмурив лоб.

— Вроде бы нет.

— Тогда стрелять не дам, — отрезал Маркус и повернулся к Берни. — Думаю, ты уже нашла хороший наблюдательный пункт.

Конечно нашла. Это вошло у нее в привычку. Она не могла, оказавшись в каком-нибудь месте, не отыскать лучшую точку для того, чтобы наблюдать за ситуацией и взять противника на мушку.

— Хорошая точка на хребте, мы над ней пролетали.

— Ладно, подождем там и посмотрим, кто покажется. Дай Джонти бинокль, пусть попробует установить личности. Сядь так, чтобы нас не было слышно, Соротки.

Соротки пролетел километр вглубь побережья и сел там; солдаты, выбравшись из вертолета, пешком вернулись на точку наблюдения. К тому моменту, когда они достигли вершины хребта, в поселении бродяг возобновилась нормальная жизнь и среди хибар замелькали люди. Берни, устроившись на земле, принялась разглядывать в прицел лица.

— Проклятие! — Джонти опустил бинокль. — Там один, которого я подстрелил. Когда его уносили, я думал, он дохлый.

— Тебе нужен «Лонгшот», — сказала Берни. — Перезаряжать, конечно, морока, зато можно подбить грузовик.

Ей показалось, что она узнала несколько лиц. Бродяг вообще было не так уж много, но на островах жили самые стойкие, мобильные, они передвигались на небольших лодочках, сохраняли какое-то подобие организации — вроде землевладельцев, посещающих своих арендаторов. Некоторые успевали объехать буквально весь свет, хотя, откровенно говоря, от него мало что осталось…

Да. Весь свет.

У нее мурашки побежали по коже, когда она сообразила, что это он. Она убедилась в этом не сразу — только после того, как увидела походку этого гада. Манера держаться — одна из немногих вещей, которые нельзя изменить, в отличие от бороды и цвета волос; хотя, очевидно, этот и не думал что-то менять.

Это был он. Тот, что ускользнул от нее. Наконец-то.

В ее воспоминаниях он был старше, но она помнила его. Некоторые вещи нельзя забыть. Но как ни старалась она переместить эти воспоминания в дальний угол, чтобы продолжать жить, она знала: она не хочет забыть его совсем и отказаться от мести.

— Ну что, сволочь, — произнесла она; она сама удивилась тому, что улыбается, вместо того чтобы блевать, — теперь у меня полный набор.

Маркус вытянул руку и медленно опустил вниз ствол ее винтовки.

— Нужно поговорить, — произнес он.

Пелруан, вечер

Дом знал, что рано или поздно это произойдет, но когда этот момент настал, он все равно испытал острейшую боль.

Когда он шел по улице по направлению к бару, он увидел Марию.

Она находилась в группе мужчин и женщин, собравшихся у небольшого грузовика; они пересчитывали деревянные ящики с какими-то стеклянными банками; возможно, это были продукты — масло или сыр. Четкое, живое видение заставило его на несколько секунд замереть на месте; внутри у него что-то перевернулось. Невероятная картина встала перед ним со всеми деталями, ранившими еще больнее; он видел даже ее цепочку и клетчатую юбку.

«Это галлюцинации. Такая дрянь случается.

А может, я на самом деле застрелил не ее? Может, это была какая-то другая женщина?»

Но у него было ее ожерелье, и на ней, когда он ее нашел, была та самая юбка. Он смотрел на женщину, которая двигалась словно в замедленной съемке; Мария постепенно исчезала, и в конце концов перед ним оказалась темноволосая девушка, совершенно непохожая на его жену.

Люди, потерявшие своих близких, иногда встречали их, но это были не призраки. Доктор Хейман говорила ему, что с ним, возможно, тоже такое случится, но через какое-то время это прекратится. Для женщины, буквально брызгавшей ядом, она вела себя на удивление терпеливо, когда он стал задавать ей вопросы насчет Марии. Он рассказал ей, как выглядела Мария, когда он ее обнаружил; доктор Хейман кивала и говорила мудреные слова: атаксия,[3] дистония,[4] нистагм,[5] брадикинезия,[6] накопление токсинов в глазных яблоках; и, кстати, догадывается ли он, откуда эти шрамы у нее на голове? Дом не понимал этих слов, но да, он чертовски хорошо понял, что Мария уже давно была мертва, когда, спотыкаясь, подошла к нему. Доктор Хейман сказала, что не смогла бы вылечить ее и если бы попыталась, то лишь ненадолго оттянула бы ее смерть.

«Мне запрещено убивать пациентов. Я была бы лучшим врачом, если бы это было возможно».

Да, Хейман была жесткой бабой. Но она была откровенной, а иногда для людей это лучше, чем доброта. Дом слышал ее голос каждый раз, когда решимость его слабела и он начинал обвинять во всем себя.

— На что это ты так уставился? — спросила женщина, которая не была Марией.

— Простите. — Но на самом деле Дом не чувствовал неловкости. — Вы напомнили мне мою покойную жену.

Да, откровенность работала лучше всего — почти всегда.

Он нашел Маркуса и Берни в баре в компании Хоффмана; они сидели за круглым столиком, как будто собирались проводить спиритический сеанс. Дом почувствовал, что они недавно спорили. Хоффман был разозлен сильнее всех.

Дом, как мог, попытался поднять им настроение.

— Слушайте, я тут убрался на кухне, и взамен мне обещали пиво за счет заведения. Будете пить?

— Обязательно, но в другой раз, — отрезал Хоффман. — И я не забуду об этом, Сантьяго. А сейчас мне пора идти готовить ковер из розовых лепестков, скоро приедет Председатель, черт бы его драл! — Он поднялся, взял свою фуражку. — Однако прежде я хочу поговорить с вами, Матаки.

Дом забрал пивные кружки с деревянного щита на козлах и попытался сообразить, что происходит. Когда он вернулся к столу, Маркус и Берни сидели с мрачным видом.

Она подняла свою кружку:

— За Непобедимых!

Дом последовал ее примеру.

— Думаешь, они когда-нибудь восстановят прежние полки?

— Восстановят или нет, но я всегда буду принадлежать к Двадцать шестому КТП; только так, и никак иначе.

Маркус какое-то время рассматривал свое пиво, не вступая в сентиментальную беседу. Однако несколько секунд спустя он поднял кружку, преувеличенно медленно поднес ее к губам и сделал глоток.

— Мы нашли третьего насильника, — произнес он.

Дом домыслил остальное. Хоффман злился потому, что ему предстояло улаживать последствия поступка Берни.

— Среди этих гадов в деревне, да?

— Их осталось немного.

Дом подождал, но объяснений не последовало.

— Вы собираетесь мне что-нибудь рассказать?

— Мы тут обсуждали, что произойдет, если я отрежу ему яйца и заставлю его сожрать их. Вызовет ли это гибель человеческой цивилизации, — бросила Берни. — Правда, Маркус?

Дом не понял, что это значит.

— Так в чем проблема? — Парень совершил преступление, которое в Хасинто каралось смертной казнью, и Берни могла свидетельствовать против него. Возможно, она не хотела суда. Казалось, вся эта история скорее смущает ее, чем травмирует. — Берите его за задницу. Да пропади он пропадом, неужели нам нужен этот суд?

Маркус нахмурился еще сильнее:

— Давай обсудим это потом.

— После всего, что с тобой произошло, ты еще веришь в правосудие! — воскликнул Дом. Маркус оставался Маркусом Фениксом: сплошные «не будем об этом говорить» и тяжелое молчание. — Смертный приговор! Ты что, забыл?

— Я был виновен, — ответил Маркус.

Дом хотел было продолжать, но заметил, что Берни ерзает на стуле. Он не хотел причинять ей еще большую боль. Прошлое не скоро замолчит и отпустит их — всех троих.

— Хочешь поговорить о нежной жареной баранине? — спросила она. — Сегодня мы подружились с одним фермером.

Пища была хорошей нейтральной темой для разговора. Обсуждение еды никого не могло обидеть или расстроить. Дом уже забыл, когда в последний раз ел баранину, и они как раз спорили о том, как правильно готовить бифштекс, когда открылась дверь, и все присутствующие обернулись.

Вошел Диззи Уоллин со своими дочерьми, и Дом механически, не думая об этом, кивнул ему. Маркус и Берни сделали то же самое.

— Ну что, здорово-то как, — заговорил Диззи, ведя девочек к столу. — Не помню, когда в последний раз я видел мирное местечко.

Диззи не страдал чистоплотностью — обычно от него несло потом и перегаром, — но сегодня он расстарался: причесал бороду и вычистил шляпу, которую носил вместо форменной фуражки. Дом подумал: интересно, как долго он продержится? Казалось, воссоединение с детьми сделало из него нового человека, но от него по-прежнему исходил явственный запах, характерный для алкоголика, который не могло истребить никакое мыло. И никакая броня не могла сделать его похожим на военного.

Маркус оглядел Диззи и кивнул.

— Значит, ты в авангарде?

— Прилетел специально, чтобы завести старье на местной верфи, — ответил Диззи. — У меня есть волшебная палочка. Бетти будет ревновать.

Именем «Бетти» он называл свой потрепанный бур.

— Она поймет, — возразил Дом. — По механизму в каждом порту, да?

Берни придвинула к столу еще два стула, чтобы девочки — Тереза и Маралин — могли сесть. Они были близнецами, им было самое большее по шестнадцать лет, и они озирались с бессмысленным, испуганным выражением, характерным для детей, постоянно переезжающих с места на место и не знающих, что такое безопасность. Дом представил себе жизнь, которую они вели в хижинах бродяг до того, как их отца призвали в армию. Он только сейчас понял, как сильно они голодали — настолько сильно, что Диззи даже решил пойти в солдаты, чтобы обеспечить им еду. Они выглядели как хорошие дети — чистые, опрятные, длинные рыжие волосы были собраны в «хвосты». Теперь, по крайней мере, они смогут начать новую жизнь.

— Я принесу тебе пиво, — сказал Дом. — И сок для твоих дам.

Эллен, женщина, распоряжавшаяся в баре, которая только что радостно и ласково улыбалась Дому, опустила голову, явно охваченная раздражением и смущением одновременно.

— Еще пиво, пожалуйста, — попросил Дом. — И у вас есть что-нибудь безалкогольное?

— Их нельзя сюда приводить, Дом.

Он решил, что она имеет в виду девочек. Конечно, они были еще слишком малы, чтобы сидеть в барах Хасинто, но он решил, что местные не придерживаются строгих правил.

— Извините, я забыл о возрасте.

— Не в этом дело. Вы знаете наши правила насчет таких, как они.

— Каких это «таких»? — Горло ему словно сжала ледяная рука. — Солдат?

— Вы понимаете, что я хотела сказать. Бродяги. — Она понизила голос. — Слушайте, я вижу, что он в форме, но… мы же понимаем, кто он такой. Им придется уйти, ему и девочкам, пока не начались неприятности. Ему еще повезло, что никто не пристрелил его, едва он появился в городе.

Бар представлял собой длинное помещение с низким потолком, больше похожее на заводскую столовую с разномастными бокалами и стульями, чем на злачное место. Дом внезапно сообразил, что все присутствующие смотрят на него и слушают разговор с барменшей.

— Он не бродяга, — произнес Дом. — Он солдат, как и я. А если он солдат, то его дети — это дети солдата.

В помещении воцарилась странная тишина. Это было не просто отсутствие шума. Тишина была неестественной, как будто время остановилось, — люди напрягли мышцы, задержали дыхание, забыли сглотнуть слюну. Дом обернулся, чтобы посмотреть, что надвигается на него. У него было именно такое чувство: что-то надвигалось. Перед ним, конечно, была не разъяренная толпа, как случалось иногда в барах, когда он жалел о своем решении заглянуть выпить; но ненависть словно повисла в воздухе.

«Но это же просто Диззи. Он прекрасный парень. Он один из нас. Какого черта здесь происходит?»

Диззи на несколько секунд опустил голову.

— Мы не собирались здесь задерживаться. Пошли, девочки, нам пора. У меня много работы.

— Этот человек спас мне жизнь. — Маркус положил руку на локоть Диззи и придавил его к стулу. — И если бродяги снова нападут на вас, он спасет жизнь вам.

Берни откинулась на спинку стула.

— Да, мы все здесь — солдаты. Если вы гоните его, значит, гоните всех нас.

Дом ждал какой-то реакции. Но никто не пошевелился, не заговорил. Ему даже хотелось, чтобы люди начали швыряться стульями и драться, потому что это было бы легко, честно, просто. Но, вместо этого, они лишь смотрели, и по выражению их лиц было понятно, что солдаты им тоже не слишком-то здесь нужны. «Как здорово, что ты им об этом напомнила, Берни!» Это был их остров. Они понятия не имели, что происходило в последние годы на материке, но, что бы это ни было, они не желали, чтобы какое-то там дерьмо портило их уютное чистенькое существование. Похоже, они никак не могли врубиться в то, что происходит, и понять, что никакого выбора у них нет.

«Вот сволочи; парочка червяков поставила бы вам мозги на место. Вам правда нужно понять, каково было нам всем».

— Так, значит, пиво и два сока, договорились? — Дом решил, что за мытье кухни он свое уже получил, и бросил на прилавок оставшиеся у него деньги. — Это по-прежнему официальное платежное средство. Вы можете за них купить что-нибудь полезное на любой базе КОГ.

Эллен ничего больше не сказала, но взяла деньги и выдала ему напитки. Честь полка отстояли. Вряд ли Диззи и его дочери от этого почувствовали себя уютнее, но Дом знал, что так надо. Он встретился взглядом с Маркусом, затем с Берни; настал, по выражению Бэрда, ключевой момент. Узы, связывающие солдат, разрушить было невозможно. Это относилось и к Диззи. Это не поддающееся описанию чувство объединяло армию, помогало солдатам выстоять под огнем, когда любой разумный человек бежал бы, спасая свою жизнь, и оно было сильнее всех эмоций, которые Дому приходилось испытывать. Сердце его так много раз готово было разбиться, что он уже не был уверен в том, что он — тот самый прежний Дом, но чувство товарищества все еще имело над ним власть, и это давало ему надежду.

Постепенно разговоры в баре возобновились, люди снова бубнили, как ни в чем не бывало, как будто это не они только что хотели вышвырнуть отсюда солдата, поскольку, по их мнению, он недочеловек. Маркус, похоже, считал мгновения до того, когда им с Диззи можно будет выйти отсюда, чтобы не казалось, будто их выгнали.

— Первым делом, — заговорила Берни, — нужно устроить на эмбэвэ сержантскую столовую. — За одну ночь это сокращение от «морской базы Вектес» превратилось в знакомое всем сочетание букв, так часто его повторяли в переговорах с «Воронами». — Даже если нам нескоро завезут пиво. Я лучше буду пить воду, но в хорошей компании.

Маркус снова взглянул на часы. Вести разговор было довольно трудно. Мимо них прошел какой-то пожилой человек и наклонился к Маркусу.

— Вас наградили Звездой Эмбри, верно? — спросил он. — После долины Асфо?

Маркус приготовился к разговорам о героизме. Дом заметил, что он стиснул челюсти.

— Ага. Так же, как и рядового Сантьяго, который сидит перед вами. Сержант Матаки получила Медаль Правителя.

— Я помню, — произнес человек и пошел дальше.

Диззи поскреб бороду:

— Черт, я и не знал, что пью в компании героев.

— Ты — нет, — возразил Маркус. — Ты пьешь со своими друзьями.

Через полчаса Маркус, видимо, решил, что урок преподан, и встал, собираясь уходить. Диззи похвастался огромным древним грузовиком, на котором приехал с МБВ, и некоторое время они потратили на обсуждение того, так ли уж нужно возвращать Пелруан в лоно КОГ, если они собираются возродить Хасинто на базе. Аня была излишне оптимистична (Дом не хотел называть это безумием), если полагала, что когда-нибудь здесь образуется новое, лучшее общество. Все упиралось в численное преимущество: у жителей Хасинто оно было, а у Пелруана — нет.

Тереза подошла к Берни и в конце концов выдавила несколько слов. Вообще-то, Дом уже начинал думать, что девочки от пережитых потрясений потеряли дар речи. Их молчание нервировало его.

— Они ненавидят нас, сержант Матаки, — сказала Тереза. — Неужели так будет везде, всегда?

— Нет, если мы сможем этому помешать, — возразила Берни. — Верно, «Дельта»?

Диззи, казалось, догадался о смущении Берни:

— Некоторые бродяги почти что стали настоящими людьми, дорогие мои. Одомашнились.

У Берни был пристыженный вид. После того как Диззи со своими девочками уехал на базу, Маркус еще несколько минут стоял, глядя на подпрыгивающие задние огни.

— Никогда не думал, что ты способна сидеть за одним столом с бродягами, Берни.

— Не видела никаких бродяг в этом баре, — ответила она. — Но почему-то Диззи заставляет меня чувствовать себя виноватой.

Для нее было важно одно: Диззи выбрал путь гражданина КОГ. Дом подумал: интересно, как по-разному люди относятся к, казалось бы, одинаковым вещам. Маркус лишь кивнул.

— Не забудь, что тебя ждет Хоффман, хочет поговорить, — сказал он и направился к «Воронам».