Остров выживших

ГЛАВА 6

Квартира Хоффманов, Хасинто, четырнадцать лет назад, приблизительно за неделю до применения «Молота»

— Виктор, ты не спишь?

Он плохо спал с того дня, как Прескотт принял решение устроить конец света. Хоффман понимал, что, если он лежит с открытыми глазами, это воспринимается как приглашение к беседе, но обсуждать свои проблемы с женой ему хотелось в последнюю очередь.

Голова у него гудела от переутомления, во рту стоял металлический привкус.

— Который час?

— Пять утра, — ответила она. — Ты просил разбудить тебя.

— Я уже проснулся. Спасибо.

Маргарет была женщиной педантичной, и он уважал ее за это. Она была юристом. Ей не было равных в ведении перекрестного допроса и выявлении лжи.

— Ты не хочешь рассказать мне, что произошло? — спросила она.

Хоффман перебрался через нее и отправился в душ, размышляя о том, скоро ли в городе перестанет работать водопровод.

— Ну что я могу тебе сказать? Идет война, наши дела плохи, у нас скоро закончатся мешки для трупов. А больше ничего особенного.

— Не надо разговаривать со мной таким тоном. Мы женаты почти двадцать лет, и все это время шла война, с перерывом в шесть недель. Что-то изменилось.

Хоффман включил холодную воду.

— Поражение уже близко. Но ты сама это знаешь.

— Ты опять принимаешь боевой душ, Виктор.

— Что?

— Ты обливаешься холодной водой каждый раз, когда собираешься на передовую.

Маргарет знала его слишком хорошо. Хоффман в последнее время принимал душ реже и мылся холодной водой, чтобы подготовить себя к лишениям, которые придется переносить на поле боя. Но сейчас он и сам не сообразил, что делает. Подсознание говорило ему, что он скоро снова возьмет в руки автомат и займется настоящим делом.

«Черт!»

Он выключил воду и вытер конденсат со шторки душевой кабины, чтобы взглянуть на часы, висевшие на стене: три с половиной минуты. «Я знаю, сколько прошло времени, значит, я посмотрел на часы, прежде чем войти». Он знал, что у него есть странности, но такое?

— Все уже не просто плохо, верно? — спросила Маргарет.

По крайней мере, на этот счет ему не придется ей врать. Возможно, настало время подготовить ее к тому, что скоро должно произойти, и объяснить, почему это произойдет.

— Хуже уже некуда. Рано или поздно они победят.

Она стояла в халате, глядя на него, сложив руки, слегка наклонив голову набок, словно ожидала, что он сломается и признается во всем перед судом присяжных. Как, черт побери, сказать ей о том, что через пару недель большая часть Сэры превратится в выжженную пустыню? И как утаить это от нее?

В Хасинто она будет в безопасности. С ней все будет в порядке, поэтому он с легкостью принял решение ничего не говорить. В любом случае закон запрещает ему это. Он вынужден нести бремя, которое накладывает власть.

— Черт, — произнесла она, — что, нам уже пора приберегать для себя последний патрон?

— Если удача будет на нашей стороне, до этого не дойдет. — «Удача и Адам Феникс». — Но это кошмарные враги, и я не хотел бы попасть к ним в плен, дорогая.

— Ты же говорил, что они не берут пленных.

Хоффман провел бритвой по черепу.

— Возможно, это их единственное положительное качество.

— Сколько?

— Что?

— Сколько нам еще осталось, как ты думаешь?

Хоффман знал с точностью до нескольких дней, когда именно большая часть городов Сэры исчезнет с лица планеты. Военная тайна позволяла ему не говорить жене о том, что он ответствен за это.

Она возненавидит его, если узнает.

«Это решение принял Прескотт. Почему я беру ответственность на себя? А если бы я захотел остановить их — смог бы я сделать это?»

Он знал: они сделают это с ним или без него; не имеет значения даже то, что у него один из ключей. Но это было необходимо. Он тоже не видел иного выхода. Возможно, в конце концов, даже не важно, кто именно убьет тебя, важно только одно — как быстро это произойдет.

— Думаю, это вопрос нескольких недель, — произнес он.

Несколько секунд Маргарет молчала.

— Неужели мы ничего не можем пустить в ход против них? Куда девалось все наше химическое оружие? А спутниковые лазеры?

Она была умной женщиной. Она задавала логичные вопросы.

— Они засели в наших городах, — осторожно проговорил Хоффман. — Мы не можем нанести удар, не причинив при этом вреда людям.

Хоффман почти надеялся на то, что она сама догадается обо всем и избавит его от необходимости открывать правду; он хотел намекнуть ей на то, что применение оружия массового поражения приведет к девяноста процентам потерь, а может быть, он все-таки желал утаить эту правду, он и сам не знал.

— Я хочу спросить тебя кое о чем; возможно, это тебя оскорбит, — заговорила она.

«Приехали». Нет, вряд ли она догадалась обо всем. Даже острый как бритва ум Маргарет на это не способен.

— Спрашивай.

— Если дело дойдет до этого… Насчет последнего патрона — это была не шутка. Если это случится, если они победят, ты сделаешь это для меня? Застрелишь меня? Я видела репортаж из Бонбурга, и… я не хочу, чтобы со мной сотворили такое.

Одно дело — знать, что война жестока, а другое — видеть перед собой толпу врагов, желающих только одного — причинять страдания.

— Боже милосердный, жена, ты не должна думать о таких вещах.

— Виктор, я хочу знать.

— Ну хорошо. Да. Я обещаю. — «А смогу ли я это сделать? Как мне узнать, на самом ли деле настал конец? Может быть, позднее я пожалею об этом?» — Я не позволю, чтобы с тобой произошло нечто подобное.

Казалось, это ее успокоило. Он не думал, что наступление Саранчи так пугает ее. Он-то считал, что она последний человек на Сэре, который позволит себе поддаться страху, и что она встретит этих гадов у дверей с повесткой в суд. Вот почему он женился на ней — она никогда ничего не боялась.

— Спасибо. — Черт побери, сколько еще женщин на Сэре радуются тому, что их муж способен дать им забвение одним выстрелом? Их брак был не самым счастливым, но он уважал свою жену. — Ты никогда не старался смягчиться ради меня, Виктор. Знаешь, это с самого начала привлекало меня в тебе. Никаких уверток. Никакой жеманности. Никакой лжи.

Эти слова ужалили его, как незаслуженный комплимент.

— Возможно, ты и права — если, конечно, речь не шла о моей роскошной гриве.

Хоффман обдумывал их разговор по дороге в Дом Правителей. Это был подходящий момент, чтобы сказать ей, чтобы подтвердить, что он правдивый человек, которым она всегда его считала, но он ничего не сказал. Отныне одна ложь будет громоздиться на другую. И, несмотря на то что среди военных способность держать язык за зубами была необходимостью, эта ложь казалась ему непростительной.

Сестра Маргарет жила в Коррене, далеко на юге Тируса. Очень скоро ему придется подумать об этом.

Когда секретарша провела Хоффмана в кабинет Прескотта, Саламан был уже там, и, судя по количеству пустых кофейных чашек на столе, они сидели здесь уже не один час. Прескотт стоял у своего рабочего стола, одну руку держа в кармане, другой рукой прижимал к уху телефонную трубку.

— Извините, профессор… Нет, а какие еще вам нужны данные?.. Ну что ж, это новость… Нет, почему же, я не против… Да, мы еще будем здесь.

Прескотт медленно положил трубку на рычаг и подошел к столу с картами.

— Феникс почти закончил, — произнес он. — Говорит, с завтрашнего дня можно действовать. Он внес кое-какие изменения, позволяющие вводить новые цели уже в процессе, если это будет необходимо.

— Значит, когда он даст знать, вы сделаете заявление, сэр. — Саламан выглядел отвратительно. Лицо его, ужасно бледное, казалось восковым, и он все время прижимал руку к груди, словно у него болело сердце. — Срок по-прежнему три дня?

— Да. Чем больше задержка, тем выше вероятность того, что Саранче станет известно о наших планах.

Хоффман провел пальцем по карте, по главным магистралям, идущим через границу в Тирус. Гражданских рейсов больше не было: летать самолетами стало слишком опасно, хотя военная авиация еще пыталась как-то действовать. Значит, оставались машины, поезда и передвижение пешком. Возможно, кто-то сумеет попасть в Эфиру через порт Хасинто.

Хоффман принялся подсчитывать, далеко ли можно уйти за три дня.

«Если люди смогут достать автомобиль. Если смогут купить билет. Если смогут попасть на корабль… О, черт!..»

— Итак, когда мы начнем отводить войска? — спросил Хоффман. — Мы же не можем допустить, чтобы они бежали наперегонки с гражданскими.

Саламан не поднимал глаз от карты.

— Здесь требуется большая осторожность. Допустим, мы предупреждаем гражданских только за три дня, чтобы сохранить элемент неожиданности; но внезапное отступление армии быстро откроет червям глаза.

Никогда не знаешь, где для тебя граница дозволенного, пока не обнаружишь это на практике. Сейчас Хоффман это понял.

— Если вы предлагаете бросить солдат на произвол судьбы, генерал, то это вызывает у меня, мягко говоря, серьезные опасения. — Он подумал, что, наверное, ищет предлог для того, чтобы выбраться из всего этого. Нет, просто этот разговор окончательно вывел его из себя. — Уже не раз нам приходилось жертвовать людьми ради сохранения секретности, но мы очень обязаны нашей армии — она сделала больше, чем могла. — «Значит, жизни солдат ценнее жизней гражданских? Нет, такой аргумент бесполезен в споре с этим человеком». — И какой толк истреблять противника, если мы одновременно лишимся своих солдат? Враги превосходят нас по численности. Даже если мы выжжем все города Сэры до основания, мы не избавимся от червяков полностью. Армия понадобится нам для того, чтобы уничтожить тех, кто останется.

Прескотт и Саламан, казалось, даже не слушали его. Он удивился, зачем они вообще позвали его. Конечно, он командующий силами специального назначения, но это больше не имеет значения сейчас, во время отчаянной битвы, когда механикам и поварам тоже приходится сражаться на передовой.

— Никто не говорил, что решение будет легким, — сказал Прескотт. — Вы понимаете это не хуже любого гражданина КОГ. Кузнецкие Врата, конечно, нельзя с этим сравнивать, но дилемма была такой же, разве нет?

«А, теперь я понимаю. Хоффман — это человек, который с радостью возьмется за грязную работу».

Осада Кузнецких Врат была поворотной точкой в его карьере, но он не знал, стоила ли карьера ночных кошмаров и постоянного страха перед тем, что однажды он не справится со своей ролью и все погибнут, потому что он принял неверное решение.

Саламан молчал. Возможно, у него опять прихватило сердце.

— Господин Председатель, — заговорил Хоффман, — после того как вы примените против червей «Молот», вам понадобится каждый солдат, и нужно, чтобы они были на вашей стороне. Подумайте над тем, как обеспечить себе верность хотя бы одного солдата после того, как вы отправите на смерть тысячи. — Хоффман сделал паузу, чтобы перевести дыхание и дать этим словам проникнуть в сознание Прескотта. — Одно дело — отдать жизнь в бою. Но то, что вы собираетесь сделать, — это беспрецедентно.

«Вот видишь, Маргарет, я умею говорить красивые слова и строить витиеватые фразы. Я сейчас не буду им просто бросать в лицо, что они сволочи. Я многому у тебя научился».

Прескотт даже не кивнул в ответ. Он прекрасно знал, во что превратится страна после удара «Молота»; ему обязательно понадобится армия, для того чтобы предотвратить полный распад общества. Жителям Тируса тоже угрожает смерть, а государство, которое пожертвовало своими гражданами, еще многие годы будет нестабильно — с червяками или без них.

— А как насчет солдат других государств КОГ? — спросил Саламан. — Хотя мы им приказывать не можем.

Хоффман уже возненавидел себя самого, так что еще один шаг по направлению к бездне не имел особого значения.

— Бьюсь об заклад, они с радостью начнут новую жизнь в государстве, которое, никого не предупредив, поджарило их родных и друзей.

— Возможно, когда-нибудь я и пожалею о своих двойных стандартах, полковник, но я с вами согласен, — наконец произнес Прескотт. — Если погибнут наши солдаты, то в итоге мы просто уменьшим численность обеих армий. Начинайте отступление к югу от Киннерлейка.

— И флот тоже? — спросил Хоффман.

— Кораблей у нас осталось мало. Да, пусть возвращаются на базу.

Саламан сидел, скрестив руки на груди, глядя на карту; он медленно покачал головой.

— И оставят города без защиты, во власти червяков.

— Пусть жители уходят. — Прескотт отвернулся и налил себе кофе. — Мы и так все время перемещаем подразделения туда, где они наиболее необходимы. Люди просто решат, что нужно заткнуть какую-то очередную дыру.

— Следует ли распространить эту дезинформацию? — спросил Саламан.

— Нет, — ответил Прескотт. — Даже у политиков есть пределы.

На этой войне не было правильных решений — как вообще на любой войне. Были только плохие и те, что еще хуже.

— Я займусь подготовкой к отступлению, — произнес Хоффман. По крайней мере, у армии есть преимущество: ей в первую очередь предоставляются транспорт и дороги. — Извините меня, джентльмены.

До командного центра было неблизко — нужно было пройти по лабиринту роскошно отделанных коридоров, увешанных портретами Праотцев и героическими сценами из военной истории КОГ. Это дало ему время разобраться в своих мыслях. Он выдержал битву — бескровную, но все равно битву — за своих солдат, и почему-то это казалось ему менее эгоистичным и пристрастным, чем просить за отдельных гражданских.

«Но мне все равно придется им лгать».

Хоффман прошел мимо офицеров связи, склонившихся над консолями в полутемной комнате; время от времени, когда человек, заметив главнокомандующего, пытался принять бравый вид, он клал руку на плечо сидевшему.

— Свяжите меня со всеми капитанами наших военных кораблей, с командирами Сорок второго подразделения тылового обеспечения и всех подразделений в зоне «Три-Альфа», — приказал он. — Со всеми до единого. До последнего начальника полевой кухни. Сначала тыловики, потом буду принимать звонки по очереди. Всех отзываем на базу. Мне нужно обговорить подробности со всеми командирами лично.

Среди офицеров связи сидела Аня Штрауд, дочь Елены, красивая девушка, как две капли воды похожая на мать. Хоффман обрадовался, что пока она в безопасности, потому что считал: Елена заслуживает, чтобы жизнь ее продолжалась хотя бы в дочери. Аня взглянула на него, и на лицо ее легла едва заметная тень озабоченности.

«Да, ты проницательна, как твоя мать, верно? Ты понимаешь: что-то здесь не так».

Однако она могла бы не волноваться за своих друзей из Двадцать шестого пехотного. К тому времени как юг страны превратится в пустыню, они будут уже в безопасности в своих казармах.

Хоффман попытался сочинить какую-нибудь речь, которую он мог бы произнести перед Маргарет, чтобы она не сочла его трусом и лжецом, но ничего не сумел придумать.

Для большинства населения Сэры конец света должен был наступить через четыре дня.

В пятнадцати километрах к югу от Киннерлейка, южный Тирус, через семь часов после получения приказа об отступлении

— Значит, червяки двигаются к северу. — Дом стоял, высунув голову из люка бронетранспортера, положив локти на крышу. На дороге к югу от города образовалась огромная пробка из военных и гражданских машин. — Если мы сейчас не пошевелимся, скоро они будут уже у меня на кухне.

— Не говори ерунды, — возразил Маркус. Он сидел, закрыв глаза, сложив руки на «Лансере», лежавшем на коленях. — Поспи хоть немного.

— А зачем тогда мы мчимся обратно в Эфиру как на пожар?

— Когда вернемся, узнаешь.

Маркус мог сгорать от любопытства и даже более того, но говорил он всегда таким тоном, словно происходящее было самым обыденным делом. Порой Дом размышлял о том, что на самом деле ему известно. Странно, что Маркус знает о войне не больше остальных, — если вспомнить, кто его отец.

Но Адам Феникс беседовал со своим сыном о работе не больше, чем с незнакомцем. По крайней мере, так говорил Маркус. Дом понимал, что это правильно, но он считал это чертовски ненормальным.

— Дом, — раздался из недр «Броненосца» голос водителя Падрика Салтона. — Ты просто радуйся, что мы убрались с передовой, ладно?

В последнюю войну Падрик был снайпером, но, подобно всем прочим, сейчас он занимался той работой, которая была наиболее необходима. На сиденье рядом с ним, откинув голову на переборку и негромко похрапывая, крепко спал Тай Калисо. Дом снова нырнул в кабину.

— При первой же возможности, — негромко произнес Маркус, не открывая глаз, — мы отправим ей сообщение, хорошо?

Да, иногда Маркус читал его мысли. Марии нужна была хотя бы слабая надежда; если она узнает, что муж едет домой, ей станет легче. Теперь она всегда огорчалась, когда он уезжал. Со Дня Прорыва Дом бывал в увольнительной шесть раз; звучало это внушительно, пока он не сосчитал время, которое провел у себя, и это оказалось всего несколько дней. Неудивительно, что Мария медленно сходит с ума. Она сидит в этом доме, как в клетке, одна, у нее лишь пустые детские спальни и телевизор, что только ухудшает дело. Он знал, что большую часть дня она смотрит новости. Если целый день на тебя обрушиваются рассказы о крови и страданиях, как можно остаться нормальным? В каждом мертвом солдате она видела его. А кроме того, на экране мелькали бесконечные трупы гражданских, трупы детей, а ей не нужны были напоминания о ее потере.

«Ну почему она просто не посмотрит какой-нибудь фильм? Хорошо еще, что она каждый день ходит гулять».

Дом решил, что найдет ей кого-нибудь для компании. Но она не хотела общаться с женами других солдат. У большинства из них были дети. Она всегда была замкнутой, и это было ненормально.

— Какого черта мы стоим? — пробормотал Падрик и взглянул на часы. — Могли бы и побыстрее.

Он открыл люк, выкарабкался наружу и прошелся вдоль вереницы бронетранспортеров. Дом увидел, как он остановился, упер руки в бока и тряхнул головой, чтобы расслабить мышцы шеи. Затем он быстро вернулся и бросился на свое сиденье.

— Диверсия, — заявил он. — Отсюда видно. Вот дерьмо, придется как-то это объезжать.

— Что там такое? — спросил Маркус.

— Похоже, прорвало сточную трубу. Опять эти вонючие червяки. — Падрик захлопнул люк, завел мотор и дал задний ход; взвизгнули шины, и БТР едва не врезался в грузовик, стоявший за ними. Падрик никогда не отличался доброжелательностью, а после того, как убили его корректировщика, он стал еще более угрюмым. — Отвали, я съезжаю с дороги!

«Броненосцы» могли передвигаться практически по любой местности. В цивилизованных областях они ездили без проблем, если имелись достаточно широкие дороги. Однако, когда за рулем сидел нетерпеливый выходец с Южных островов, «Броненосец» превращался в нечто из ряда вон выходящее.

Падрик защелкал рычагами на приборной панели, и из кожуха в задней части БТР выехал бот.

— Ну что, давай за дело, Баз. Найди мне дорогу.

«Вот черт! Так звали его корректировщика. Он перепрограммировал чертов бот, ввел новые позывные. Бедняга».

Послышался металлический стук и шипение — это бот Баз выбирался из своего укрытия; он поднялся и полетел прочь, отыскивая выход из пробки. БТР, переваливаясь с боку на бок, съехал с дороги и на полной скорости устремился по траве, сшибая нависающие ветки с деревьев.

Дом открыл боковой люк, чтобы взглянуть на пробку. В основном она состояла из гражданских автомобилей и небольших грузовиков, набитых до отказа людьми, чемоданами и пластиковыми пакетами. Падрик едва не содрал краску с дверцы какого-то потрепанного «универсала», и Дом заметил лица детей, прижавшиеся к стеклу. Казалось, они были в трансе и глядели в окно неподвижными, широко раскрытыми глазами. В этот момент у Дома хватило сил лишь на то, чтобы отбросить мысли о чужом горе и сосредоточиться на своих проблемах и проблемах близких людей. В мире было слишком много горя, чтобы еще волноваться за посторонних.

— А ты не подумал о том, чтобы связаться с командованием? — спросил Маркус.

Падрик несколько мгновений смотрел в зеркало заднего вида.

— Так точно, сержант. — Он нажал на кнопку рации. — Сектор Киннерлейка, вызываю Центр, это бэтээр «Два-Восемьдесят», прошу сведений о точке встречи для батальона «А» Двадцать шестого полка.

Из динамика донесся треск.

— «Два-восемьдесят», где вы находитесь?

— Примерно в пятнадцати километрах к югу от границы сектора, координаты восемь-три-пять-пять-один-ноль.

— «Два-восемьдесят», все подразделения батальона «А» отправляются на север по маршруту «Тэта» через двадцать минут. Вы опоздали на два часа.

— Вас понял, Центр. Значит, мы не успеем. Будем добираться на базу сами.

— Осторожнее там, «Два-восемьдесят». В пяти километрах к западу от вас несколько часов назад замечены червяки. Конец связи.

Маркус молчал. Падрик нажал на газ. Дом размышлял о том, что гражданские, должно быть, недолюбливают солдат за то, что последним разрешается нарушать правила дорожного движения, не нужно ждать в очереди, нипочем всякие препятствия; солдаты просто идут напролом, когда другие вынуждены ждать. Но если это было правдой, ему редко приходилось это замечать. Люди понимали, что солдатам приходится хуже всех.

В следующую секунду «Броненосец» наехал на новое препятствие — обгоревший остов машины. Казалось, все четыре колеса повисли в воздухе, у Дома перехватило дыхание, а затем машина с силой шлепнулась на землю, отчего Тай наконец проснулся.

— Независимо от того, будешь ты гнать на полной скорости или нет, мы все доберемся до своего места назначения в этой жизни, Падрик, — произнес он.

Дом до сих пор не был уверен в том, что скрывается за странными заявлениями Тая — зловещий мистицизм или своеобразный юмор. Падрик всегда отвечал ему одинаково.

— Плевать мне на судьбу, — говорил он. — Тот, кто верит в судьбу, принимает всякое дерьмо как неизбежность.

Оба, Тай и Падрик, были родом с Южных островов, но их сходство на этом заканчивалось. У Пада, рыжеволосого, веснушчатого — типичного представителя потомков северян, эмигрировавших на юг, — как и у Тая, на лице красовались племенные татуировки, но их взгляды на жизнь кардинально различались.

Тай одарил водителя лучезарной улыбкой и слегка кивнул:

— То, что нельзя изменить, нужно принять.

— Вот кусок дерьма! — прогремел Падрик, останавливаясь и сигналя изо всех сил, — какой-то грузовик попытался въехать на его личную дорогу домой. — Баз, где ты?

Дом подумал, что неплохо было бы оснастить «Броненосцы» мониторами, чтобы они, как и Центр, могли увидеть картинку, передаваемую летящим над землей ботом. Вместо этого, Паду приходилось ждать возвращения База. Впереди на фоне неба возникла крошечная точка, постепенно превращавшаяся в огромное серое металлическое яйцо с руками; бот приблизился и полетел рядом с бронетранспортером.

— Отлично, Баз, выводи нас отсюда, — велел Падрик.

Баз сделал вираж влево, и БТР устремился следом за ним через поле. Бот, разумеется, не умел говорить, и солдаты понятия не имели, ведет ли он их по короткому пути или же заметил впереди серьезную заварушку; они могли узнать это лишь в том случае, если бы он передал изображение в Центр.

— Хотел бы я знать… — У Падрика, видимо, возникла та же мысль. Такова была жизнь в отряде. Люди проводили в тесном общении друг с другом двадцать шесть часов в сутки, и рано или поздно человеку начинало казаться, что он экстрасенс или что-то вроде того. — Центр, это «Два-восемьдесят». Наш бот ведет нас домой по длинному маршруту. Поскольку он не водитель такси, хочу спросить: есть что-нибудь в этом районе?

Для Падрика Баз был живым существом. Дом теперь внимательно наблюдал за тем, как люди справляются с болью потери.

— «Два-восемьдесят», только что появилась группа червяков в пяти километрах к северу от вашего прежнего маршрута. — Голос звучал раздраженно, в диспетчерской стоял шум. — Бот спас ваши задницы.

Маркус вмешался в разговор:

— Центр, мы идем на подмогу. Дайте координаты.

— «Два-восемьдесят», это Феникс?

— Ага, — ответил Маркус.

— Приказ относится ко всем, сержант. Возвращайтесь в Эфиру.

Черт, в столице творится что-то серьезное. Дом разрывался между безумной тревогой за жену и желанием уложить еще нескольких червяков. Он подумал о гражданских, которые ждут защиты и не получают ее. Но это не помогло.

— Значит, дайте координаты, чтобы мы их обогнули, — сказал Падрик.

Трудно было сказать, чего на самом деле хочет Пад. В Центре, видимо, тоже не были в этом уверены.

— Джаннермонт, в десяти километрах к югу от Киннерлейка.

— Кто там сейчас? — спросил Маркус.

— Армейских подразделений нет.

— Вас понял, Центр.

Маркус отключил рацию. Падрик издал характерное раздраженное фырканье.

— Вы знаете, как я отношусь к приказам, — произнес Маркус.

— Надо попробовать, — сказал Тай.

Спора не возникло; Дом ждал, что Падрик начнет возражать, а он имел полное право не подчиниться сержанту, который ослушался приказа, но тот лишь защелкал рычагами и снова повернул направо. Дом услышал металлический скрежет, донесшийся с задней стороны «Броненосца», — это раскрылся кожух для бота.

— Залезай, Баз. — Падрик направлялся обратно к Джаннермонту. — Я так понимаю, ты с нами, Дом.

«Какого черта?»

— Да.

Чтобы пересечь забитое машинами шоссе, им пришлось сильно замедлить ход. В конце концов Падрик принялся расталкивать машины носом БТР; раздались скрежет металла и людская брань. Затем БТР съехал с обочины и направился к Джаннермонту через промышленный район, на вид полностью заброшенный.

Но теперь Падрику не нужен был Баз, чтобы выбрать правильное направление. Дом уже видел столб дыма, отмечавший место, где червяки вторглись в город.

— Жми на газ, Пад.

— Ладно, ладно, Маркус. Тай, вставь новую ленту в пулемет. Сейчас мы их разгоним. Может, даже вылезать не придется.

Черта с два. Как только «Броненосец», визжа шинами, завернул за угол и оказался на главной улице, перед Домом открылась картина резни. Впереди виднелся супермаркет: над крышей металось пламя, стекла на фасаде были выбиты. Дом видел червяков, громивших магазин. По рядам бежали охваченные паникой покупатели.

Черви, по-видимому, не нуждались в съестных припасах, — кстати, а чем, интересно, питаются эти гады? — но они знали, что люди собираются в магазинах, выстаивая длинные очереди, чтобы накупить как можно больше продуктов. В большинстве городов люди осмеливались выходить из дому только ради этого. Червяки походили на хищников, притаившихся у водопоя в ожидании жертвы, которая рано или поздно придет пить.

«Они развлекаются. Они могли бы за несколько минут смести этот магазин с лица земли, но им нравится на нас охотиться. Только посмотрите на это!»

Если Пад думал, что сможет поливать их огнем из пулемета «Броненосца», то он ошибся. Здесь было слишком много гражданских.

— Чтоб тебя! — выругался он.

«Броненосец», содрогнувшись, остановился в двадцати метрах от дверей, достаточно близко к зданию, чтобы на него не напали на открытом месте. Маркус спрыгнул на землю следом за Таем и спрятался за корпусом БТР; Дом устремился к главному входу, остановился и прицелился в ближайшего червяка, чтобы привлечь внимание врагов.

— Ложись! Все на пол! — Маркус бешено жестикулировал, подавая знаки людям, мелькавшим за разбитыми окнами. — Ложитесь на пол!

Некоторые распластались на полу; но большинство тех, кто был виден Дому, просто скрючились, закрыв головы руками. Они не привыкли бросаться на землю. Маркус забежал в магазин и исчез за рядами полок, Тай последовал за ним.

Дом и Падрик устремились следом, перепрыгивая через сидевших на корточках покупателей и поднимая тучи пыли, — до Дома не сразу дошло, что это мука из разорвавшихся мешков. Большинство полок были пусты, виднелись немногочисленные покрытые пылью изделия: инструменты, малярные кисти, гвозди и шурупы.

Теперь от червяков Дома отгораживала основная часть покупателей — во всяком случае живых. Застрекотали автоматные очереди, зазвенели бьющиеся дверцы холодильников, выстроившихся вдоль стен.

— Пад, выводи их отсюда! — Он сделал жест Падрику, указывая на главный вход. Чем меньше гражданских, тем проще пользоваться оружием. — Давайте все отсюда! Ну, выходите!

Дом перебегал от одного ряда полок к другому, не зная, что ждет его в очередном проходе. Это походило на его кошмар — бой в условиях города. Магазин напоминал миниатюрный город; когда ты покидаешь укрытие, тебя за каждым углом подстерегает опасность, совсем рядом слышна стрельба, но ты не можешь понять, где именно. Когда он бросился мимо очередного прохода между полками, что-то мелькнуло в дальнем конце, и Дом едва не нажал на курок, но вовремя узнал Тая. Однако в следующем проходе… он столкнулся с червяком.

Враг был так близко, что, когда Дом вскинул «Лансер», дуло буквально уткнулось твари в грудь. Дом инстинктивно спустил курок, и автоматная очередь отбросила врага назад; кровь забрызгала полки и плитки пола. Он побежал дальше, удивляясь количеству крови и осколков костей под ногами, и поскользнулся в алой луже. Но это была не кровь. Теперь он чувствовал запах — какой-то соус, густой и пряный, вперемежку с осколками банок, хрустевших у него под ботинками. Когда он поднялся на ноги, стрекот очередей смолк. По звуку Дом попытался определить, где находятся червяки.

— Маркус! — Это кричал Тай. — Сюда!

Топот бегущего человека заставил Дома обернуться. Лампы были разбиты, и дальняя часть магазина погрузилась в полумрак. «Хорошо, Тай сейчас слева». Дом мысленно представил себе, кто где находится, внимательно прислушиваясь к звуку шагов. Червяки бегали не так, как люди, — он был уверен, что отличит их, — и он услышал еще чьи-то шаги, очень медленные, справа. Маркус за кем-то охотился.

«Сколько червяков еще осталось? И где они, черт бы их побрал?»

Дом чуть не забыл о гражданских. Должно быть, Падрик уже вывел всех. Обернувшись к усыпанному осколками проходу между полками, он успел заметить против света силуэт Пада — тот за шиворот волочил по полу какую-то женщину.

Снова загремела очередь из «Лансера», затем внезапно наступила тишина.

— Заело! — взревел Маркус. — Черт!..

Дом выбежал из-за угла и увидел Маркуса с бесполезным автоматом в руках; прямо на него несся червяк. У Маркуса остался только штык. Он ударил два раза, три, четыре; Дом уже думал, что ему удалось проткнуть шкуру чудовища, но после очередного выпада штык сломался и металлическое острие отлетело в сторону. Червяк одной лапой схватил Маркуса за воротник — он был слишком близко, чтобы Дом или Тай могли открыть огонь, — и на секунду Дом поймал застывший взгляд Маркуса, тянувшегося за ножом, как будто он понял, что ему пришел конец, что удача все-таки изменила ему. Дом бросился вперед со своим ножом. Может быть, ему удастся добраться до глаза, до уха, до какого-нибудь уязвимого места, думал он, отвлечь тварь и заставить ее выпустить жертву, чтобы можно было прицелиться, и тогда…

Бззззззззззззззззз.

Вой бензопилы едва не оглушил его. За спиной у червяка возник Тай; раздался вопль, по помещению разнесся отвратительный запах, и на лицо Дому попала какая-то влага, как будто порыв ветра швырнул ему в лицо капли дождя. Только после того как червяк изогнул спину и рухнул на колени в лужу крови, Дом увидел Тая с дрожащей пилой в руках и благодушной улыбкой на лице.

Он вырезал у червяка кусок спины. Только Тай мог улыбаться после такого.

— Черт, — произнес Маркус, глядя на него во все глаза, — хорошая работа.

— Мы должны импровизировать. — Тай взмахнул пилой. — Мир полон оружия, которое только и ждет, чтобы им воспользовались.

Маркус спокойно, как будто ничего не произошло, прицелился в дальнюю стену, подождал несколько мгновений, затем взвел механизм вручную и сделал пробный выстрел.

— Дерьмо какое-то застряло, надо рассверлить. — Он вытер штык о труп червяка, довольно спокойно, если вспомнить, что оружие его подвело, как и эта жалкая железка. — Эти ножички совершенно бесполезны, черт бы их драл, они только злят червей. Невозможно штыком продырявить шкуры этим гадам. Когда увижу отца, попрошу его придумать что-нибудь такое, что действительно работает.

Дом начал проверять проходы между полками.

— Да, все жалуются в снабжение, что штыки — дерьмо. А те постоянно обещают придумать что-нибудь получше.

— Мы не можем ждать, пока они перестанут ковыряться у себя в задницах. — Должно быть, Падрик поддал что-то ногой, потому что раздался звук удара по влажному предмету. Возможно, это был червяк. — Может, нам удастся привинтить изобретение Тая к «Лансеру»? Думаю, будет хорошо работать. Ну, не важно; здесь все чисто. На вашем конце кто-нибудь есть?

Сейчас в супермаркете воцарилась тишина, только из овощного отдела слышны были вопли какого-то человека, звавшего на помощь. Дом и Тай вынесли его на улицу. На тротуаре перед магазином лежали семеро раненых.

— А где остальные?

— Разбежались. Даже раненые. Я не смог их удержать.

— Ну ладно, этих нужно доставить в больницу. — Один человек выглядел совсем плохо; казалось, еще немного — и помощь ему уже не понадобится. — Сколько осталось живых?

Маркус рассматривал «Лансер», словно размышляя о чем-то.

— Семеро.

— Здесь должна быть какая-нибудь больница или что-то такое. Пад, свяжись с Центром, сообщи наше местонахождение, ладно?

Им потребовалось какое-то время на то, чтобы посадить раненых в БТР и объехать городок в поисках пункта первой помощи, так что они на несколько часов отстали от своего подразделения. Местечко представляло собой скопление руин, повсюду валялись мертвые тела, постройки горели. Дом смотрел на вереницу напуганных людей, уходивших прочь из города, таща за собой чемоданы, и почувствовал, что его жизнь не так уж несчастлива. Куда они идут? Неужели они думают, что найдут более безопасное место? Червяки разорили Джаннермонт и исчезли. Возможно, они больше сюда не вернутся.

Никто не знал, куда бежать. Нигде нельзя было чувствовать себя в безопасности, кроме городов, выстроенных на гранитной платформе, но даже там червяки могли атаковать по поверхности, а не как обычно — роя туннели под землей.

— Так, Баз, найди свободную дорогу в Эфиру. — Падрик вел «Броненосец» по обломкам и камням обратно на север, к шоссе; пробка уже рассосалась. Все снова направлялись на юг и на восток. — Веди нас.

Приближались сумерки; Дом крепче стиснул «Лансер». Вскоре наступила ночь, и они продолжали громыхать по разоренным полям, дорогам и лесам. Тай дремал на заднем сиденье, а Маркус занял наблюдательную позицию, высунув голову из верхнего люка. Обычно это означало, что он обдумывает что-то и не хочет, чтобы ему мешали.

— Надо уже начинать получше ухаживать за этим драндулетом. — Падрик на несколько мгновений отвлек Дома, постучав по дисплеям на приборной доске. — Нельзя постоянно издеваться над ним так, как мы. Даже не помню, когда он в последний раз проходил техосмотр. Глянь.

Температура двигателя повышалась; Дом заметил, что красная линия приближалась к отметке «СТОП». Все водители выжимали из машин максимальную скорость, но Пад знал, когда следует прекратить и дать ему немного остыть. Однако делать это следовало только в случае крайней необходимости. Он постоянно бросал взгляд на часы.

— Это бэтээр «Два-восемьдесят», вызываю Центр. — «Броненосец» снова ехал по шоссе. В каком-то смысле так было безопаснее — своим легче было найти их, — но в то же время они находились практически на виду у врага. — Отметьте, пожалуйста, наши координаты. У нас назревает небольшая механическая неисправность.

— Вас понял, «Два-восемьдесят».

Маркус снова спустился в кабину и закрыл люк.

— Ничего не приходит в голову, — произнес он.

— В каком смысле? — Вообще-то Дом уже привык сам заполнять за Маркуса пробелы. Карлос всегда говорил, что самое важное — это то, о чем Маркус молчит.

«По крайней мере, тебе не пришлось видеть всего этого дерьма, Карлос. Этого чертова конца света».

Погибнув в прошлую войну, Карлос избежал многих страданий. Он обожал своего племянника. Но Дому хотелось, чтобы он еще застал в живых Сильвию — хотя бы ненадолго.

— Не могу придумать причины, по которой нас отзывают на базу именно сейчас, — нахмурившись, пояснил Маркус. — Вот и все.

«Броненосец» продержался еще полчаса, затем до них донеслись подозрительные звуки, и Паду пришлось съехать на обочину, пока БТР не заглох окончательно. Они ждали в темноте, внезапно ясно осознав, как мало огней виднеется вдалеке и что дорога пуста, и замечая каждый подозрительный шорох и скрип. Одно дело — идти в атаку на отряд червяков, и совершенно другое — беспомощно сидеть в темноте.

— Ну ладно, — заговорил Падрик. — Попробуем еще раз.

Он начал заводить мотор, но ничего не вышло. После нескольких неудачных попыток он открыл двигательный отсек, но четыре диагностические проверки и долгая возня с инструментами ничего не дали. Падрик признал свое поражение и включил рацию.

— Это «Два-восемьдесят», вызываю Центр, наш бэтээр сдох.

— Так, «Два-восемьдесят», сейчас у нас не хватает механиков. Придется ждать часов десять. Вы сможете оставаться на своей позиции?

Падрик взглянул на Маркуса.

— Пойдем пешком, — отозвался тот. — Есть какие-нибудь колонны в пределах десяти километров?

— Держитесь главного шоссе, — ответил голос из динамика. — Как только сможем, вышлем кого-нибудь к вам.

Дом сверился с компасом и произвел кое-какие подсчеты.

— Если никто не появится, нам придется топать пешком почти двадцать часов.

Путь домой предстоял нелегкий; они сняли с «Броненосца» все, что смогли, и взвалили на себя. Саранча захватывала любую технику КОГ, какую только могла найти. Они пользовались технологиями людей, даже включали их в свое оружие.

— Двигатель пусть забирают себе, — сказал Тай. — Он сделает их умнее: в борьбе с трудностями становишься сильнее.

— Ты чокнутый, мать твою, — пробормотал Пад.

Четверо солдат двинулись вверх по склону к шоссе, держась под ненадежным прикрытием кустов, а Баз летел перед ними на высоте примерно двух метров. Его голубые индикаторы несколько успокаивали Дома.

Баз, по крайней мере, знал, куда идти, и не боялся монстров, рыскавших в темноте.

Комната для совещаний кабинета министров, Дом Правителей, Хасинто, 23:00

— Джиллиан, вам не обязательно оставаться. Можете идти домой.

— Ничего, все в порядке, сэр. — Она улыбнулась Прескотту, словно излучая веру и преданность. — Ко мне приехала сестра, так что, честно говоря, мне сейчас хочется тишины и покоя.

— А, которая живет в Толлене. — Прескотт почувствовал, что одной крупицей стало меньше в том бремени, которое тяготило его совесть. — Я знаю, что большая семья — это нелегко; но все к лучшему. Здесь гораздо безопаснее.

«И когда она узнает почему… по крайней мере, один человек не будет проклинать меня».

Он стоял перед зеркалом в полный рост, размышляя о том, что надеть — деловой костюм или военную форму. Впрочем, какая разница? На этом совещании ему не придется ни спорить, ни создавать нужное впечатление, ни привлекать людей на свою сторону.

Он обладает абсолютной властью, позволяющей ему воспользоваться «Молотом Зари».

«И ответственность ляжет только на меня, что бы там себе ни думали Саламан и Хоффман. Они как будто считают, что разделяют это бремя со мной».

«Определенно, китель. Сейчас нужно забыть о гражданской власти и демократии. Нельзя снова начинать обсуждать все это. Мы не можем позволить себе такую роскошь — нет времени».

— Прекрасно, Джиллиан, — произнес он вслух. — Проводите их сюда. И я хотел бы, чтобы вы тоже присутствовали на совещании. Оно будет коротким.

Прескотт подумал: а может быть, сообщить своим министрам о «Молоте» одновременно с остальными жителями планеты? Но какая разница — сейчас или завтра утром? Им не больше него нужна паника и беспорядочное бегство. Они не захотят подвергнуть Эфиру опасности — от этого, в конце концов, зависят их жизни.

— И профессора Феникса, сэр?

— Да.

Кабинет сейчас был немногочисленным и состоял всего из пяти членов: министров юстиции и безопасности, здравоохранения и социального обеспечения, инфраструктуры, промышленности и природных ресурсов. Выборы, которые должны были состояться вскоре после Дня Прорыва, отложили надолго. Прескотта поражало то, что после появления Саранчи люди совсем перестали стремиться к власти. Но сейчас были не Маятниковые войны. Тогда люди в глубине души еще верили, что в конце концов вернутся к нормальной жизни и преимущества, полученные в военные годы, могут пригодиться.

— Дамы и господа, благодарю вас за то, что пришли на совещание в столь поздний час, — начал он, жестом приглашая их к инкрустированному деревянному столу. Что бы ни случилось, в ближайшие дни ему необходима их поддержка, и лучше было сейчас вступить с ними в тайный сговор, чем потом искать новых министров. — Все вы понимаете, что сейчас мы находимся в чрезвычайно опасном положении, и поэтому то, что будет сказано в этой комнате, строго секретно.

Да, они все понимали. Это было написано у них на лицах. Феникс сел рядом с министром юстиции, Джанином Морисом, и вид у него был пристыженный.

«Но ведь вам предстоит спасти человечество, Адам. Вы были солдатом. Как же вы выживали на поле боя?»

— А где генерал Саламан? — спросил Морис.

— Как начальник штаба, о вопросах обороны буду говорить я.

Прескотт сел и встретился взглядом с Джиллиан. Она сидела с открытым блокнотом на коленях и ждала; бедняга, она думала, что ей нужно будет стенографировать. А он просто хотел, чтобы она услышала это первой, потому что…

Он не знал почему, но знал, что сейчас ему больше чем когда-либо нужен надежный секретарь, и, посвятив ее в государственную тайну, он надеялся обеспечить ее лояльность.

Черт, он думал, что у него сейчас перехватит дыхание, все внутри сожмется в комок, ожидал какой-то физической реакции. Но видимо, подсознательно он уже привык к мысли о конце света.

«Возврата нет».

Прескотт сделал медленный, отчетливый вдох.

— Нам предстоит не дискуссия или голосование, — начал он. — Совещание будет коротким, но вы должны услышать это сейчас, а не завтра в десять тридцать утра, когда я объявлю это всему миру. Самое большее через два месяца Сэра будет полностью захвачена Саранчой. Я пытался договориться о совместных боевых действиях с другими государствами КОГ, но мне это не удалось, поскольку их лидеры, очевидно, потеряли всякую надежду. Поэтому я принял единоличное решение — ввести в действие Акт об обороне, что входит в мои полномочия, и попросить всех жителей в течение трех дней перебраться в Эфиру. Это единственное место на Сэре, которое мы можем защитить, где мы можем надеяться сохранить жизни людей. Я собираюсь с помощью «Молота Зари» уничтожить все места, зараженные Саранчой.

Как он и ожидал, ответом ему была тишина; он не знал только, долго ли она продлится. Люди молчали дольше, чем он предполагал; он уже начал считать минуты. Красно-коричневые лакированные двери за спиной Феникса внезапно показались ему единственной яркой деталью в комнате, так пристально он на них смотрел.

— Джером? — спросил он.

— Мы не в состоянии разместить в Эфире все население Сэры, — в конце концов заговорил министр инфраструктуры. — И они ни в коем случае не смогут добраться сюда за три дня при нынешнем состоянии транспорта.

Прескотт кивнул. «Спасибо, Джером. Давайте вскроем нарыв».

— Но если бы у нас было место, то времени у нас все равно нет.

Никого, казалось, не волновала законность Акта об обороне — по крайней мере сейчас. В подобной войне это имело чисто теоретическое значение.

— Сказать, что это решение далось мне нелегко, — значит ничего не сказать. Я принял его один, потому что это необходимо, и я не думаю, что будет… правильно просить вас голосовать «за» или «против». Если впоследствии кого-то будут судить за это, то лишь меня одного.

«Какой ужас! Я и сам верю в то, что говорю».

А потом начался спор, заговорили все разом, и кабинет наполнился голосами — дрожащими, рассерженными, недоверчивыми, испуганными.

— Трех дней недостаточно, чтобы подготовиться к такому притоку беженцев…

— Я не буду в этом участвовать…

— А что, если это не сработает, Ричард? Что, если это не сработает?

— Теперь понятно, почему армия отступает.

— Мы убьем не только множество граждан других государств КОГ, но наверняка и наших тоже.

Прескотт позволил им говорить. Теперь ему некуда было торопиться, и никто не мог повлиять на его решение; он был полностью уверен в том, что даже после войны, продолжавшейся многие десятилетия, никто из присутствующих не понимает до конца, что именно сейчас поставлено на карту. Только когда заговорил Адам Феникс, они немного притихли и почувствовали весь ужас ситуации.

— Это наша последняя надежда, — произнес он. — Больше у нас ничего нет.

— Вам легко говорить. — Морис, казалось, готова была разрыдаться. — А у меня родители в Остри.

— Мой сын служит в армии, — ответил Феникс, — и сейчас он должен уже вернуться на базу. Но он не вернулся. Я знаю, что легко и что нет, госпожа министр.

Больше говорить было не о чем, но министры продолжали рассуждать, повторяясь снова и снова, пока слова их не потеряли всякий смысл. Прескотт поднялся и подошел к Джиллиан. Никто не замечал ее. Политики в состоянии шока — странное зрелище.

— Вы можете идти, если хотите, Джиллиан, — прошептал он.

Лицо ее было белым как мел.

— Вы… предупредили меня, сэр.

— Да.

— Спасибо вам. Спасибо.

Он знал, что в несколько предстоящих дней он не услышит слов благодарности. Теперь он размышлял о том, скоро ли кто-то из этих людей начнет звонить родным и друзьям — или журналистам — и посыплются обвинения в его адрес и начнется паника.

«Полиция наготове».

«Основная часть вооруженных сил вернулась в Эфиру, остальные прибудут в течение трех дней».

«Я справлюсь с этим. Мы обязаны сделать все, как надо».

— Дамы и господа, — заговорил он, — оставляю вас здесь, чтобы вы могли примириться с моим решением, но оно уже принято, и боюсь, сейчас мне придется вас покинуть.

— Вы не можете уйти просто так, — рявкнул Морис. — Мы собираемся обречь на смерть миллионы людей ради призрачного шанса остановить Саранчу.

— Именно так, — подтвердил Прескотт. — Прошу вас ни с кем не делиться полученной информацией в течение следующих нескольких часов. Как я уже сказал, это строго секретно. Доброй ночи.

Он вышел, отправился в свой кабинет и закрыл за собой двери.

Десять минут спустя на пороге появился Адам Феникс.

— Думаю, вы можете уделить мне несколько минут, — хмуро заявил он.

— Что ж, все прошло не хуже, чем я ожидал. Они на вас набросились? Называли вас чудовищем?

Феникс не ответил.

— Был другой путь, — сказал он. — Но я решил не заводить их еще больше.

— О, сейчас не время отступать.

— Я сказал «был». Это займет гораздо больше времени.

Прескотт сам удивился тому, с какой радостью он ухватился за соломинку, протянутую Фениксом.

— И что это?

— Мы могли бы попытаться затопить Саранчу в ее туннелях, там, где они живут, с помощью ударов «Молота».

Прескотт подумал о масштабах заражения. Странно было, говоря о гигантских, могущественных врагах, использовать слова, более уместные в разговоре о микробах.

— Но их, должно быть, миллионы и, для того чтобы затопить туннели или что у них там есть, нам понадобится разрушить шлюзы и изменить течение рек. Мы все равно потеряем города. И это займет время, а времени у нас нет.

— Да. Да, человеческие потери будут огромными. — Феникс, казалось, пытался убедить себя самого. — И у нас кончается время.

— А кроме того, откуда нам знать, что именно нужно затопить? Мы по-прежнему практически ничего не знаем об этих существах и совершенно ничего — об их слабых местах.

Феникс просто стоял перед письменным столом и смотрел на него. Прескотт, сам не зная почему, решил, что этот человек что-то утаивает.

— Если вы просите меня отсрочить удар «Молота», мне нужны более веские аргументы, чем возможность рискованного предприятия, которое может лишь погубить половину населения планеты вместо девяноста процентов и все-таки не покончит с Саранчой.

Феникс покачал головой:

— Это с самого начала было рискованным предприятием. «Молот»… Мы знаем, что он сработает. Это слишком мощное оружие. Он не может проникать под земную поверхность, но больше ничто не может гарантировать полного уничтожения противника.

— Итак, мы опять вернулись к началу.

— Да.

— Это из-за вашего сына? Я имею в виду ваши сомнения. Я вижу их, профессор.

— Я схожу с ума, потому что не знаю, где он. У меня никого нет, кроме него. Я должен знать, что он в безопасности.

«Конечно, должны. Это самое меньшее, чем я могу отплатить вам за то, что вы со мной сотрудничаете».

Прескотт наклонился вперед, произнес заговорщическим, интимным тоном:

— Обещаю вам, что он вернется сюда вовремя. Его зовут Маркус, верно? Награжден Звездой Эмбри. Образцовый солдат.

— Да. Сержант Феникс. Двадцать шестой Королевский полк Тиранской пехоты.

— Предоставьте это мне. Мы установим его местонахождение и, если нужно, отправим за ним вертолет.

— Пожалуйста, не говорите ему, что я за него просил. Он… он против привилегий. Он предпочел пойти в рядовые. Очень независимый, очень гордый.

— Я буду дипломатичен, — пообещал Прескотт. — Скоро солдаты, подобные ему, понадобятся нам как никогда.

Адам Феникс пристально рассматривал свои руки в явном смущении, затем выпрямился, как офицер, каким он был когда-то.

— Благодарю вас, господин Председатель.

Пару часов после ухода Феникса Прескотт сидел один, неподвижным взглядом уставившись в окно на силуэт ночной столицы. Огни, благодаря которым город был виден с моря за многие мили, еще горели, и это напомнило ему о предстоящем деле. Какие бы ошибки или грехи он ни совершал в прошлом, что бы ни хотела Саранча, кем бы она ни была на самом деле, сейчас он стоял перед ужасным выбором: спасти Эфиру, заплатив за это неслыханно высокую цену, или потерять весь мир.

В конце концов принять решение оказалось очень легко.

«Думаю, сегодня мне наконец удастся поспать».

Он поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер командного центра. Кто-то должен найти Маркуса Феникса и доставить его домой — хотя бы ради его отца.

Прескотт подумал: а что скажет своему отцу независимый и принципиальный герой войны сержант Феникс, услышав утреннее заявление Председателя?