Острова, не тронутые временем

Глава восьмая Маленький город-остров

«Существует только один вход на Святую Елену, а выходов — вовсе никаких» — так говорят люди, влюбленные в остров и не собирающиеся его покидать. Вход — это Джемстаун. Его еще называют «единственным в своем роде маленьким городом»: ведь он одновременно и столица и единственный город на Святой Елене.

В самом деле, Джемстаун крайне своеобразен. Видимо, по чистой случайности в нем почти полностью сохранилась старинная архитектура. Прогулка по Мэйн-стрит переносит вас в волшебную атмосферу XVIII века. Дома эпохи короля Георга[87], расположенные по обеим сторонам улицы, заглядывают друг другу в окна с решетчатыми переплетами. На маленьких квадратиках стекол домов и сейчас можно разобрать нацарапанные алмазом имена людей, живших здесь много лет назад. Еще в начале XX века детишки носили отороченные бобровым мехом треуголки и гофрированные льняные воротнички. Некоторыми своими растениями Джемстаун все еще напоминает ранневикторианскую эпоху, и знатоки утверждают, что Мэйн-стрит как бы целиком перенесена из Танбриджа[88].

Я сам составил карту города от крепостных ворот до конца долины. Теперь во рвах, некогда окружавших крепость, устроены теннисные корты и немногие заметят семь «почтовых камней», вмазанных в стену. Художник сравнил бы вход в крепость с огромной камеей — столь изящна каменная кладка, столь причудлива игра света и тени на ступенях, на деревьях, на вымощенной булыжником мостовой. Над входом в замок — герб английской Ост-Индской компании. Здесь же увидите высеченную на камне самую старую на острове надпись на английском языке. Этот камень установил Уилл Фремлин, капитан судна «Дельфин», который впервые попал на Святую Елену в 1645 году, когда та еще была необитаема.

А если выйти на каменную галерею, окружающую замок, то нетрудно представить себе духовой оркестр, играющий в зале гавот, и островитян, столпившихся поглазеть на роскошную свиту Наполеона.

Рядом с крепостью — здание суда и библиотеки, а в самом конце площади — почти всегда пустующая тюрьма. Внимание посетителей прежде всего привлекает лестница Иакова — несомненно, одно из чудес острова. Лестничный Холм получил свое название еще до конца XVII века, потому что здесь задолго до того, как были проложены первые дороги, с самого крутого места спускалась веревочная лестница. Нынешняя лестница Иакова построена военными инженерами в 1830 году. По обеим сторонам ее по рельсам движутся тележки, в которых доставляли из Джемстауна в форт амуницию и все необходимое. Продукцию острова спускали по наклонной плоскости вниз в тележках, снабженных предохранительным устройством, — изобретение местного органиста, которое позволяло им удерживаться на месте, если веревка обрывалась. До сих пор можно видеть цементную площадку, на которой мулы вращали кабестан, приводивший в движение весь механизм.

Если вы не жалуетесь на свои ноги, то попытайтесь все-таки взобраться по лестнице наверх, но помните, что далеко не всем, кто решался на это путешествие, удавалось закончить его на вершине. Всего здесь семьсот ступенек, и каждая высотой в одиннадцать дюймов, так что преодолеть их все нелегко (одна ступенька располагается вровень с землей, поэтому в путеводителях указывается, что всего их шестьсот девяносто девять). Общий наклон лестницы составляет тридцать девять градусов. Это — большая крутизна, и у многих начинает кружиться голова. Островитяне поднимаются по лестнице, как-то странно откидывая ногу назад, что помогает им взбираться по крутым ступенькам и щадить мышцы ног. Дети-старшеклассники мчатся к школе, расположенной наверху, вовсе не задумываясь о трудном подъеме, который представляет непреодолимое препятствие для многих людей.

Рельсы расположены по обеим сторонам лестницы Иакова так близко, что ребятишки кладут на один из них голову, а на другой — ноги и соскальзывают вниз со скоростью, которая приводит в ужас тех, кто это видит впервые. Дети упражняются таким образом еще с тех пор, когда солдаты, жившие в верхних казармах, оказавшись в Джемстауне во время ленча, вызывали ребят вниз с едой, причем суп нужно было доставить в город прежде, чем он остынет. Вот тогда-то дети и изобрели способ соскальзывать вниз по рельсам, балансируя судками на животе. Сотни мальчишек могут взбежать вверх и спуститься по лестнице за восемь минут. Для этого нужно большое умение и крепкие нервы, что встречается разве только у гидов, которые бегают вверх и вниз по египетским пирамидам. Насколько мне известно, несчастный случай здесь был только один, да и то в нем никто не повинен: жертвой стал моряк, который попытался спуститься вниз по рельсам после посещения таверны.

На самом верху лестницы Иакова — старая служба связи. Теперь там живет гостеприимный полковник в отставке. Он превратил бывшую станцию в уютный домик, из окон которого открывается перед вами замечательный вид.

Я никогда не забуду одного из прекрасных вечеров. Полковник стоял у окна с бокалом рубинового джина в руке. Утесы на острове вписывались в длинную оконную раму. В тот вечер отсюда отплывала в Антарктику флотилия китобоев. Казалось, что за горизонт уходит целая армада. Гости полковника пристально вглядывались в отходившие суда. Опускалось солнце. И вдруг оно подарило нам всем редкое зрелище: «выстрелило» зеленым лучом... Этот эффект «зеленого свечения» я наблюдал впервые.

Интересна еще одна деталь: свою кровать полковник соорудил на уровне перил, ограничивающих площадку от скал со стороны моря. Человек, который спит неспокойно, несомненно, упал бы через перила и скатился вниз до самых западных скал. Но полковника высота нисколько не смущала. «Правда, говорил он, — я иногда роняю чашку с чаем, но за свою жизнь спокоен».

На Лестничном Холме имеются и другие достопримечательности. К вершине ведет, например, дорога, которой теперь уже никто не пользуется. На ней имеются зарубки, выбитые губернатором Пайком в 1717 году. Теперь дорога ограждена каменной стеной, и это вполне оправданно; здесь есть место, названное по фамилии сержанта Эмери — Скачком Эмери, которого испуганная лошадь сбросила на скалы. Далее — Французский Прыжок, напоминающий об автомобильной катастрофе. Французский вице-консул потерял тут управление своей машиной, пробил стену и приземлился без единой царапины в долине двумястами футами ниже. Все-таки машины со стальной крышей — замечательная вещь!

В Джемстаун возвращаются по шоссе, двигаясь медленно и осторожно. У Мэйн-стрит начинается общественный парк — здесь некогда в заключении содержались буры. Огромные деревья — пипулы, или индийские баньяны[89], более двухсот лет назад были посажены вдоль дороги в долине губернатором Данбаром. Над парком по склонам холмов вьется крутая зигзагообразная дорога, которую называют Тропинкой Сестер. В начале прошлого века губернатор Петтен проложил ее для двух своих дочерей. Именно эта картина предстала перед глазами Наполеона, когда он сошел на берег острова Святой Елены[90]. Было уже темно, и ему пришлось провести первую ночь в пансионе, принадлежащем ботанику мистеру Порто, находящемуся на государственной службе. Как ни печально, но этот странный очаровательный домик в 1937 году был продан за двести фунтов. Затем его снесли и построили здесь гараж. Почти невероятно, но это так: комнату, которую выбрали для Наполеона, с окнами, выходящими в парк, за десять лет до этого занимал сэр Артур Уэлсли, впоследствии герцог Веллингтон[91].

Далеко не каждый памятник Святой Елены достоин восхищения, но в этой части Джемстауна есть несколько монументов, заслуживающих самого пристального внимания. Один из них стоит в парке, построен он на деньги моряков с корабля «Вотервич» в память о друзьях, погибших в сражениях с работорговцами.

Часто обретают громкую славу медики не только за свое искусство врачевания, но и за большую гуманность. Человеком с такой славой оказался доктор В. Дж. Дж. Арнольд, памятник которому воздвигнут посреди площади. Надпись на нем гласит:

«Лучшему другу Святой Елены»

Арнольд, ирландец по происхождению, приехал на остров в качестве военного врача, а когда ушел со службы, то стал заниматься частной практикой. Потом его назначили колониальным врачом. А в 1925 году, незадолго до смерти, он стал губернатором острова. Доктор Арнольд посвятил Святой Елене не только свое искусство, но и каждый пенни своего заработка. Бедные боготворили его. Он сам приезжал к ним и не только не брал с них деньги, но и оплачивал из своего кармана лекарства, если у больного не на что было их купить.

Наиболее знаменитая семья на Святой Елене — династия Соломонов. В церкви Св. Джемса, что стоит в начале Мэйн-стрит, я нашел мемориальную табличку Солу Соломону (1817 — 1892). Первого человека из этой семьи, который случайно оказался на острове, тоже звали Сол. Он остался на Святой Елене в 1790 году, потому что заболел на корабле, который держал курс в Индию. Вскоре Сол Соломон выздоровел и стал известен как «король торговцев Святой Елены». Он уговорил своих братьев Бенджамена и Джозефа оставить Лондон и переселиться к нему. В то же время здесь появляется и Чарльз Соломон — вероятно его третий брат. (Церковные хроники регистрируют браки и крещение членов семьи начиная с 1789 года.) Интересно отметить, что Соломоны еще в начале XIX века издавали на острове газету.

Сол Соломон Первый был поклонником Наполеона. И конечно же, Соломоны снабжали Лонгвуд провизией. Когда я был на острове, в Лонгвуде откопали монеты достоинством в полпенни, на которых выбиты имена Соломона и его партнеров — Диксона и Тейлора. К моменту, когда тело Наполеона увозили с острова, Сол Соломон был на Святой Елене французским консулом. Именно он организовал все необходимое для эксгумации и получил за это медаль. Его родственница, мисс Гидеон, изготовила необходимые для процедуры французские флаги, за что принц де Жонвиль подарил ей золотой браслет с рубинами, жемчугами и изумрудом[92].

Последним в династии был достопочтенный Г. У. Соломон, кавалер ордена Британской империи. Детей у него не было, и большинство своих предприятий на острове он продал одной лондонской фирме. Так спустя полтора века династии Соломонов пришел конец.

На острове осталось совсем немного евреев, так как та маленькая колония, которая первой образовалась вокруг Сола Соломона, фактически вымерла. Исчезли, например, Гидеоны.

Первым Гидеоном на острове был Льюис Гидеон Соломон, брат Сола, который стал опускать имя Соломон, чтобы его не путали с остальными членами семьи. Льюис Гидеон был партнером фирмы «Соломон, Гидеон и Мосс», а также часовщиком и ювелиром; Наполеон доверил ему уход за часами в Лонгвуде. Гидеон дружил с врачом Наполеона О'Меаром и снабжал его свежими газетами. Теперь в результате крещений и смешанных браков никого из этих евреев уже нет — ни в религиозном, ни в расовом смысле. Изучение истории островов учит многому, в частности тому, что небольшие национальные общины на отдаленных участках суши быстро растворяются среди местного населения.

Мэйн-стрит изобилует воспоминаниями об известных личностях. Рядом с домом Порто стоял любопытный двухэтажный старый домик, в котором находилось американское консульство. На каждом этаже — по одной комнате. Дома больше нет, но не забыто имя последнего консула, капитана Коффина. Кроме этих двух домов, на Мэйн-стрит, кажется, все осталось по-старому. Почти каждый дом, даже самый большой — жилой, и в каждом имеется большой подвал с запорами, где прежде жили рабы. Лестницы и веранды перед некоторыми домами напоминают об архитектурных вкусах, господствовавших в старом Кейптауне.

Вымощенные мостовые и чугунные решетки на вид очень почтенного возраста. На некоторых домах имеются даже железные подставки для масляных ламп. Освещение на улицах появилось к концу правления королевы Виктории[93], а до этого вы должны были сами поставить лампу в раму и зажечь ее.

Мэйн-стрит — одна из самых интересных улиц, какие я знаю. Здесь тихо, лишь иногда можно услышать шелест старых банановых листьев, которые гонит перед собой пассат. Улица наполнена ароматами горящих поленьев и свежего хлеба — его выпекают в кондитерской Венджамона. Кавалькада осликов, вступающая в город с грузом дров и овощей, домашней птицы и фруктов, типичное зрелище на улицах города.

Самое же необычное явление на Мэйн-стрит — это иностранец. В первое утро своего пребывания в Джемстауне я решил перед завтраком прогуляться от гостиницы до набережной. Проходя вдоль сада, я заметил человека, который подметал улицу. Когда он увидел меня, то от удивления окаменел на месте с метлой в руке и продолжал стоять, как громом пораженный, до тех пор пока я не скрылся за крепостными воротами.

Я уже говорил о том, что Джемстаун называют «маленьким городом». И это действительно так, но главное — то, что он совершенно изолирован, жизнь здесь протекает у всех на виду. И если вы решили вести двойную жизнь, то боже упаси делать это в Джемстауне.

Я все еще бреду по Мэйн-стрит. Вот кафе, куда пришли выпить чашечку кофе с бутербродами несколько посетителей, приехавших в Джемстаун за субботними покупками. Эти люди высланы на остров из метрополии. А вот дом, который не так давно был продан последним из Соломонов, — огромное здание, где как-то давала концерт сама Патти[94]. Я рассказывал уже о моей гостинице, о Консульском отеле, но здесь еще много таких домов, и каждый — история, записанная на старых кирпичах. В дни китового бума, когда американские моряки решили нажить себе капитал на китобойном промысле, жены шкиперов оставались, бывало, в отеле и здесь дожидались своих мужей, ушедших в южный океан.

Рядом с Консульским отелем — старая живописная лавка «Малабар». Так называлось судно, которое разбилось, но груз его удалось спасти. Он был сложен как раз в этой лавке. На площади есть еще одна — ее называют «Рикмерс», по имени другого такого же судна — «Уилли Рикмерс». «Малабар» принадлежал Соломону, а чуть ниже по улице располагалась его контора, откуда он много лет руководил своим бизнесом, охватывавшим практически всю деловую жизнь Святой Елены. На острове нет банка, но мой чек я обменял в конторе Соломона. Без Соломона трудно представить себе остров Святой Елены.

За лавкой «Малабар» Мэйн-стрит разветвляется. В конце ее, ведущей к морю, стоит старый дом с шутливым наименованием «Чайник» — он действительно похож на старинный сосуд для чая. В начале прошлого века под деревьями, окружающими дом, происходил аукцион рабов. Брали свечу высотой в один дюйм, зажигали ее, и тому, кто давал последнюю цену, пока еще горела свеча, и доставался продаваемый раб.

Если идти от Мэйн-стрит по переулку влево, вы попадете в торговые ряды: благоухающая пекарня, лавка зеленщика и универмаг «Звезда», принадлежащий фирме Соломона. Магазины украшены к рождеству, витрины заполнены игрушками. И ни одной нет стоимостью более нескольких шиллингов — патетическая иллюстрация нищенского уровня жизни на острове.

Далее следует почта — весьма бойкое место, особенно в дни, когда приходят пароходы: ведь марки Святой Елены всегда в цене. В комнате над почтой во время моего визита на остров жил художник Освелл-Джонс — довольно бодрый старик, который всегда носил берет и ленточки трех войн. Старик рассказывал о себе: начал он свою творческую деятельность певцом в хоре Вестминстерского аббатства, потом был театральным художником, режиссером нескольких первых английских фильмов, расписывал церкви.

— Я никогда не имел постоянной работы, — говорил Освелл-Джонс.

При этом он вовсе не жаловался.

Будучи дежурным офицером в казармах Каср-эль-Нил в Каире, он был свидетелем того, как в военную комендатуру привели офицера без фуражки и ремня, в комнатных туфлях. Патруль принял его за жулика. Этот человек оказался Лоуренсом Аравийским[95]. Вскоре после этого случая Освелла-Джонса послали в Джидду передать четверть миллиона золотых соверенов для поддержки арабского восстания. И здесь он еще раз встретился с полковником Лоуренсом.

Освелл-Джонс женился на образованной островитянке. Его жена — она работает в библиотеке — научила меня разбираться в островной кухне.

— Я никогда не вернусь в Англию, — сказал мне Освелл-Джонс.

Самым старым человеком на острове в то время, когда я там побывал, был мистер Уоррен, который долгое время держал здесь аптеку. Он до сих пор заглядывает в свою аптеку, расположенную через дверь от почты. Семья Уорренов нередко приглашала меня в гости в свой дом на улице со странным названием «Дупло-в-Полдерева». Из окон дома видны бескрайние просторы океана. Когда я познакомился с «папашей» Уорреном, ему был восемьдесят один год. Прожив всю жизнь на острове, он сохранил, однако, весьма широкий кругозор. Это человек с большим юмором и чувством собственного достоинства, хорошо знающий свое дело.

Сестра Уоррена вышла замуж за аптекаря, который обосновался на Святой Елене и научил ее брата премудростям аптекарского искусства. После его смерти осталась редкая коллекция фотографий, рассказывающих об истории острова, среди них есть и такие, которые имеют большую историческую ценность. У самого Уоррена есть любопытная антикварная мебель. Он уверяет, что подставки его кровати — с подлинной постели Наполеона. Много лет назад он купил за пять шиллингов стол из красного дерева, сделанный искусным плотником. За ящиком стола Уоррен обнаружил письмо, написанное в XVII веке губернатором острова Антони Биллом. Письмо губернатор адресовал сыну, предостерегая своего отпрыска от увлечения вином и женщинами...

Уоррен рассказывал, что, работая в аптеке, он никогда не получал более пятисот фунтов в год и все же этих денег хватало для вполне сносного существования семьи, состоящей из сына (сейчас он фермерствует в Девоне) и двух дочерей (обе замужем за связистами кабельной службы). Как-то один иностранец спросил Уоррена:

— Сколько мне надо здесь зарабатывать, чтобы сводить концы с концами?

— Трудно сказать, — ответил Уоррен. — Дайте мне понаблюдать за вами с полгода, узнать ваши привычки, и тогда уже я смогу ответить.

На острове много бедняков и внебрачных детей. Один епископ заметил Уоррену, что Святая Елена — самое аморальное место на земном шаре.

— Я совершенно не согласен с вами, — возразил аптекарь. — Прежде чем это утверждать, вам следовало бы побывать в Марселе или Буэнос-Айресе. Правда, благодаря солдатам, морякам и торговцам на острове много детей, не знающих своих отцов, но посмотрите, какие это здоровые ребятишки!

Я надеюсь, что, «блуждая» вместе с вами по Мэйн-стрит, мне удалось показать, что на Святой Елене живут самые разные люди.

От лавки Уоррена пройдем к дому Веллингтона. В этом сером здании с высокой лестницей сейчас салон ремесленных изделий Святой Елены. Когда на остров заходят лайнеры (это случается не часто), пассажиры идут сюда покупать кружева, бусы и полированные деревянные подносы с инкрустированным изображением пика острова. В этот дом в 1805 году переехал жить сэр Артур Уэлсли Веллингтон, будущий победитель Наполеона.

Мэйн-стрит заканчивается поселком, где раньше жили португальские моряки, основанным пришельцем из Южной Африки ван Риебееком. Последние дома на Мэйн-стрит принадлежат государству. Здесь живут директор школы Ле Бретон, начальник порта мистер Бизар, здесь же расположено несколько государственных учреждений. На месте, где сейчас стоят эти дома, португальцы, собрав деревянную оснастку с потерпевших галеонов, выстроили нечто вроде храма. Поэтому поселок был назван «Храмовой Долиной» и носит это название по сей день.

Когда Наполеон в свое первое утро на Святой Елене поехал по Мэйн-стрит, он свернул налево к «Чайнику» — на улицу, которая с тех пор носит его имя. Двухэтажные домики и коттеджи здесь очень древние, на постройку лестницы и стен шло дерево с разбитых кораблей.

В славные времена парусного флота у берегов Джемстауна бросало якорь в год до тысячи, а то и до полутора тысяч судов. Тогда на улице Наполеона располагались таверны для моряков. Девушки уговаривали дезертировать с кораблей матросов, которые вели разгульную жизнь у Боббинса или в других заведениях подобного рода до тех пор, пока у них не оставалось ни гроша. Тогда хозяин предъявлял гулякам расписки и выпроваживал их из заведения.

Поверните от «Чайника» направо, и вы увидите полицейского, регулирующего движение (непыльная на Святой Елене работа), рынок и рыбный базар и затем, за поворотом, уходящую вверх Базарную улицу. На острове нет почтовых ящиков. Но выйти из положения всегда можно. Отдайте письмо полицейскому, который стоит неподалеку от рынка, и он вручит его первому же водителю, едущему в нужном направлении.

На Базарной улице мне показали маленький автомобиль, сделанный в Англии, с номером «1». Стоил он семьдесят фунтов. Это — историческая машина, первый автомобиль, появившийся в 1929 году на острове, и он все еще был на ходу. До сих пор меня не покидает ощущение, что этот остров, удаленный от нашего безумного мира, следует оставить как последнее прибежище лошадей и колясок. В 1919 году автомобильное движение было здесь запрещено, и, когда этот вопрос вновь обсуждался девять лет спустя, многие поддержали запрет. «Время редко играет существенную роль в предпринимательской деятельности на Святой Елене», — писал по этому поводу губернатор.

Один из жителей, поселившийся на острове, чтобы убежать от прогресса, заявил, что покинет его, как только в порт прибудет первый автомобиль. И все же запрет был снят. Мистер Соломон купил себе автомобиль (тот самый, который я видел), а ненавистник прогресса вскоре приобрел второй. У меня самого есть права на вождение машины по острову, и все же я жалею, что познакомился со Святой Еленой не в те ленивые времена, когда здесь царили коляски.

На Базарной улице есть маленькая приветливая таверна «Белая Лошадь», а неподалеку еще одна — «Черная Лошадь». На этом месте раньше тоже продавали рабов. Эдуард Константин, директор школы, большой знаток истории острова, показал мне старое здание на этой улице, в котором разместилось Общество любителей механики и дружеской взаимопомощи. Такие общества, имеющие долгую традицию, играют важную роль в жизни острова. Их члены, обычно бедные люди, в рамках общества помогают друг другу в трудную минуту. Мистер Константин был президентом этого общества. Он открыл черный сундук, который эксперты Британского музея могут отнести к плотницкому искусству XVI века, показав фальшивое отверстие для ключа на передней его доске и подлинное, скрытое — сверху. Этот сундук, несомненно, поплавал на кораблях. Когда-то в нем хранились деньги общества, и поэтому даже теперь, когда кто-либо получает помощь, говорят, что он «попользовался сундучком». Обществу принадлежат также кресла палисандрового дерева времен королевы Анны и закругленные роговые подсвечники, которые некогда украшали каюты парусных судов.

— Остров — превосходное место для людей, разыскивающих антикварную мебель, — сказал мистер Константин.

Когда владелец одного из магазинов на Базарной улице показал мне коробку с разными монетами, я поинтересовался, много ли на острове нумизматов. Правда, сейчас здесь пользуются валютой Англии, но в прошлом в обращении было много денег самого различного происхождения. В XVII веке в ходу были в основном испанские доллары, которые называли еще «осмеринами». Позднее, когда на остров благодаря развитию торговли с Востоком стали заходить корабли других стран, моряки привезли сюда свою валюту. Здесь пассажиры морских судов избавлялись от нестандартных денег, которые охотно принимали торговцы Джемстауна. Так, в XVIII веке островитяне обнаружили, что им приходится жонглировать валютой семнадцати стран. В ходу были золотые дублоны и бенгальские мохеры, моидоры, пагоды со звездочкой и венецианские цехины. В кассовых ящиках магазинов мадрасские рупии звякали о дукатуны, а немецкие кроны, доллары Марии Терезии, португальские жозе, голландские гульдены, риксдоллары и франки — об английские шиллинги[96]. Однако в начале XIX века, несмотря на это разнообразие, обнаружилась нехватка мелкой монеты. Тогда Сол Соломон заказал на Лондонском монетном дворе для своей фирмы монетки по полпенса. Хотя их было начеканено более семидесяти тысяч, в наши дни они встречаются довольно редко.

Если идти вверх по долине от Базарной улицы, вы попадаете в Китайский переулок, где некогда жили китайские рабочие. Они прибыли на остров при губернаторе Битсоне в начале XIX века. Это были не рабы, а наемные сельскохозяйственные рабочие, которые за свой труд получали пищу и по шиллингу в день. Одно время их насчитывалось на острове более шестисот человек. Иногда люди из Макао вступали в драку с кантонцами, но в общем-то работали они хорошо и дружно. У китайцев был свой храм на территории плантации. В наши дни на Святой Елене нет ни одного коренного китайца, но у некоторых островитян отчетливо прослеживаются характерные для этой нации узкие глаза и высокие скулы.

На окраине Джемстауна расположилось несколько романтических старых поместий с садами. Одно из них — Уэльский дом. Здесь меня принимала мисс Причард, потомок старой фамилии, известной как на Святой Елене, так и в Южной Африке.

Полковник Причард был в числе тех, кто следил за Наполеоном. Внук полковника служил инспектором в Иоганнесбурге, и его именем названа одна из улиц этого города. Сейчас в Уэльском доме остался сад площадью в акр это лишь малая часть того знаменитого сада, который поставлял провиант судам английской Ост-Индской компании. Мисс Причард всегда угостит вас манго, папайей, бананами, инжиром, японской мушмулой, гуайявами, грушами и розовыми яблоками. На холмах Святой Елены вызревают все тропические фрукты. В саду мисс Причард я видел хлебное дерево и бразильскую вишню, финиковые и кокосовые пальмы, красные и белые олеандры, бугенвиллии двух видов.

Выше дома мисс Причард стоит последний — Мальдивский дом, или Мальдивия. Две сотни лет назад здесь размещался госпиталь, а теперь это официальная резиденция военного врача. Название Мальдивия напоминает о путешествии корабля «Дрейк» в 1734 году, который держал курс на Англию. Пересекая Индийский океан, моряки обнаружили вдали от суши лодку, в которой сидели десять жителей с Мальдивских островов. Все они умирали от жажды, и трое погибли уже на борту корабля. Пятерых мужчин, женщину и мальчика оставили на Святой Елене; они работали в саду, который и был назван Мальдивией. Здесь некоторое время отбывал ссылку вождь зулусов Дингаан[97]. Жизнь его на острове, где вождь постоянно страдал от холода, скрашивали приветливая долина и окружавшие его соплеменники. Мне понравилось поместье Мальдивия с его маленькими окнами, остекленными кустарным стеклом. К сожалению, в деревянных стенах дома завелись белые муравьи, и вряд ли это историческое здание простоит больше десяти лет. Оно разрушится и придет в упадок, как и многие дома на Святой Елене. В саду Мальдивии растет самое большое манговое дерево на острове.

Воду для всех садов в долине берут из ручья, который называется «Поток». В ручей вода попадает из водопада «Сердце», который грохочет как раз над Мальдивией. Еще недавно наводнения были сущим бедствием для островитян. После сильного дождя в узкий каньон Джемстауна врывалась стена воды. Форты и плантации размывались, поля ямса покрывались камнями, потоки обрушивались в дома и подвалы. Самое большое наводнение за последние сто лет произошло в 1878 году: дома, магазины и мосты были разрушены, а улицы на много дней оказались забаррикадированы стволами деревьев, которые принесли с собой бешеные потоки. Не обошлось и без человеческих жертв.

Когда пересекаешь старый ров и проходишь через ворота к нижней части Джемстауна, то слева можно увидеть камень, на котором выбита линия, показывающая, как высоко стояла вода, прежде чем через ворота прорвалась в море.

Однажды я вел маленький, взятый напрокат автомобиль по серпантинам Лестничного Холма. Неожиданно на скале появилась мемориальная табличка. На ней были высечены имена девяти погибших 17 апреля 1890 года: с этого места на город обрушилась каменная глыба весом в полторы тысячи тонн.

Путешествуя по горам Святой Елены, следует быть очень осторожным. Скалы Джемстауна печально знамениты; в истории острова записано немало смертельных случаев, когда люди гибли, сорвавшись со скал, или были раздавлены оползнями. Обильные дожди и жаркий климат сильно разрушают, особенно на крутых местах, коварные вулканические породы — базальты, а также рыхлые сланцы. Катастрофа 1890 года была самой ужасной, но она может повториться, и с еще более тяжелыми последствиями.

В числе погибших 17 апреля были годовалый ребенок и мужчина шестидесяти лет. Кроме того, двенадцать человек было ранено, четырнадцать домов разрушено, большие участки дороги разбиты. Внизу я видел валуны, которые вызвали всю эту трагедию.

Я верю не столько официальным документам, сколько показаниям очевидцев. Без труда удалось разыскать старых людей, которые еще помнили катастрофу.

— Было два часа ночи. Все спали, — рассказывает мистер Уоррен, — когда с оглушительным шумом раскололась скала. Воздух наполнил запах серы, казалось, будто разверзся ад. Ночь была темной, хоть глаз выколи. Это было ужасно. Весь город охватила паника, и никто не знал, куда бежать.

Большинство жертв нашли свою смерть в постели. Рассказывают о самых причудливых капризах судьбы. Крышу дома госпожи Мак-Лафлин пробили две каменные глыбы, но все его обитатели отделались лишь несколькими шишками. Двадцатипятитонная скала упала во двор дома мисс Бэгли, обрушила спальню и придавила хозяйку между кроватью и гардеробом. Ее, как и многих других, спасли моряки с корабля «Арчер», который в ту ночь стоял на якоре у острова. Моряки вышли на берег, вооруженные лопатами и талями, ломами и кирками, и отрывали мертвых и раненых при свете фонарей. В знак сочувствия жертвам они основали фонд помощи; каждый член экипажа всех стоявших на рейде кораблей, начиная от капитанов, пожертвовал свою суточную зарплату.

Кое-кто из жителей острова жили в то время в пещерах, хотя это и было запрещено. Глыба пролетела как раз над входом одной из пещер, но никто внутри не пострадал.

На Святой Елене не особенно заботятся о памятниках. В память о погибших в 1890 году рядом с почтой на Мэйн-стрит был сооружен великолепный фонтан. Теперь он уступил место куда менее интересной электрифицированной стоянке для машин.

5 мая 1921 года, ровно через сто лет после смерти Наполеона, батарея на Лестничном Холме отметила эту дату залпом из пушек небольшого калибра. Она дала пятьдесят выстрелов в этот день и еще пятьдесят на следующий, а через четыре дня после этого весь утес с той стороны холма, что обращен к морю, сполз вниз. На этот раз обошлось без жертв, но это событие послужило напоминанием тому, что подобные катастрофы неизбежны. Геологи полагают, что, с тех пор как остров поднялся над поверхностью океана, он потерял около трети своей массы. И на этом дело, видимо, не кончится. Так что Святая Елена — не место для залпов.

Не раз и не два остров оказывался прибежищем Робинзонов. Жуан-ди-Нова Кастелло, португалец, открывший остров в 1502 году, оставил здесь несколько коз, ослов и свиней. (Жаль, что и коз тоже[98].) А через пятнадцать лет на острове появился первый поселенец. Это был португальский дворянин Фернандо Лопес; за измену и предательство палач в Гоа[99] отрезал ему правую руку, большой палец левой руки, уши и нос. Тем не менее Лопес выжил и уехал из Гоа на судне, шедшем в Лиссабон.

Корабль зашел на Святую Елену пополнить запасы свежей воды. К этому времени Фернандо Лопес пришел к выводу, что в таком виде не может предстать перед женой: он спрятался в лесу и выждал, пока судно отплывет. К счастью, матросы пожалели несчастного и оставили ему бочонок сухарей, вяленое мясо, сухую рыбу, соль и старую одежду. Они зажгли костер, от которого в дальнейшем поддерживал Лопес огонь. В прощальном письме матросы советовали Лопесу подавать сигналы проходящим судам и просить о помощи, если он будет в чем-либо нуждаться.

Корреа, португальский историк, составил живое и подробное описание приключений Лопеса. Создается впечатление, что изувеченный «Робинзон» вовсе не чувствовал себя несчастным, потому что на острове не было ни одного человека, который смотрел бы на него с отвращением или сожалением.

В то время остров был покрыт лесами. На пляж заползали черепахи. Иногда Лопесу удавалось убивать одичавших коз или свиней. Он собирал «много нежных корешков, есть которые было весьма полезно». Рыба ловилась без труда. Через некоторое время Лопес нашел камни, из которых высекал искры, так что теперь можно было уже не заботиться о поддержании огня. Жил он в пещере, которую вырыл в Храмовой Долине.

Прошел год, и у острова бросило якорь португальское судно. Лопес испугался, что его отправят обратно в Индию и бросят в тюрьму. Он убежал далеко в лес, взобрался на скалу, откуда следил за тем, как судно отчаливало от острова. Вернувшись в пещеру, «Робинзон» обнаружил запас сухарей, португальские сыры, рис и другой провиант; было приложено также и письмо, в котором говорилось, чтобы он не прятался, а просил о чем захочет у команды проходящих судов. Никто его не тронет. Это была хорошая новость для отшельника. На пляже он обнаружил захлебнувшегося морской водой петуха, которого потом выходил.

И все же Лопес по-прежнему не доверял людям. Еще долгих десять лет он скрывался в лесах, когда над скалами показывался парус. Его пещеру посетили сотни португальских моряков. В конце концов об отшельнике на Святой Елене прослышал король Жуан III, который направил ему письмо с прощением всех прегрешений и гарантией безопасного возвращения в Лиссабон.

Однако Лопес все еще колебался. И тут на острове в образе яванского мальчика-раба появился «Пятница». Мальчишка удрал с корабля. Но «Робинзон» и «Пятница» не сумели ужиться друг с другом. Когда очередное судно причалило к берегу, яванец предложил морякам показать место в лесу, где скрывался Лопес. Так он и был обнаружен. Однако португальский капитан не собирался силой везти Лопеса в Португалию и выдал ему в этом письменную гарантию. Лопес обещал в свою очередь не скрываться более в лесу от моряков.

Наконец настал день, когда Лопес принял великое для себя решение вернуться на родину. В Португалии он был принят королем и королевой, потом отправился в Рим исповедоваться в грехах и имел здесь аудиенцию с Папой. Когда Папа спросил о самом большом его желании, Лопес ответил:

— Я хотел бы вернуться к мирному уединению Святой Елены, но боюсь, что король откажет мне в этом.

Благодаря поддержке Папы Лопес вскоре вернулся на остров. На этот раз он обосновался здесь более комфортабельно. «Он показывался на глаза и даже беседовал с моряками, те снабжали его семенами и растениями, — сообщает Корреа. — Он посадил много тыкв, гранатовых деревьев и пальм. Держал уток, кур, свиней и коз с козлятами, причем животные быстро размножались и дичали в лесах».

Лопес умер в 1545 году, прожив в одинокой долине, на месте теперешнего Джемстауна, почти тридцать лет. Одиночество устраивало его и позволило примириться с физическими недостатками, которые стали бы, наверное, проклятием всей его жизни.

Среди отшельников острова следует также упомянуть африканских и яванских рабов и рабынь, бежавших вплавь с португальского корабля. Гигантские эвкалипты, которые в изобилии росли на острове, были отличным убежищем, и найти беглецов оказалось невозможным[100]. Рабы питались фруктами и овощами, посаженными Лопесом, одичавшим крупным и мелким рогатым скотом. Неясно, покинули ли они остров или вымерли; известно лишь, что вновь пришло время, когда на острове остались одни животные. Разве только иногда с португальских судов привозили на Святую Елену больных моряков, которые, поправившись, уплывали потом на следующем проходящем мимо судне.

Иногда сюда заглядывали и пираты, в том числе знаменитый английский пират Эдуард Фентон. Побывал здесь и смутьян Бермудес[101]. Он поссорился с капитаном и настоял на том, чтобы его вместе с рабами высадили на берег. Бермудесу пришлось дожидаться целый год, пока на остров зашел другой корабль. В 1583 году на Святую Елену высадились три посланца из Японии. Они направлялись в Рим, так как кто-то из миссионеров-иезуитов посоветовал им просить аудиенции у Папы. Нужно признать, что это была довольно странная затея, особенно принимая во внимание расстояние Японии от Европы, которое по тем временам представлялось почти непреодолимым.

Около ста лет португальцам и их друзьям — испанцам удавалось держать в секрете самое существование острова, на который заходили только португальские суда. В конце концов англичанам удалось выведать секрет у штурмана испанского галеона, который был ограблен и сожжен корсаром, англичанином Джоном Кавендишем[102]. Кавендиш нашел остров в 1588 году и составил отличное описание его. На Святой Елене к тому времени жили только рабы, но Кавендиш обнаружил в долине церковь, сложенную из кирпичей, и два дома. «Эта долина — самое большое и самое приветливое из ущелий. Здесь очень приятно жить, вся земля засажена фруктовыми деревьями и полезными растениями, — писал Кавендиш. — На острове тысячи коз, притом диких, иногда стадо их растягивается чуть ли не на милю. Они очень проворно бегают, и все же их так много, что нам удалось убить не один десяток».

Кавендиш тогда еще не знал, что козы станут проклятием острова. Эти рогатые дьяволы погубили все съедобные растения. Только в последнее время удалось найти на них управу. По-видимому, ко времени, когда остров посетил Кавендиш, козы еще не затронули культивированные участки, потому что он описывает долину «настолько заполненной фруктовыми деревьями и отличными посадками, словно это был ухоженный сад. Длинными рядами тянутся деревья с лимонами, апельсинами, гранатами, финиками и фигами; одни деревья стоят в цвету, на других висят зеленые плоды, третьи увешаны зрелыми фруктами».

Из голландцев, первыми побывавшими на острове, стоит упомянуть Ван Линшотена, который назвал Святую Елену «зеленым раем», «волшебной находкой для португальских судов, где моряки могут отдыхать и пополнять свои запасы». Но настали времена, когда португальцы едва осмеливались бросать якорь близ острова, который они некогда колонизовали. Хроникер тех времен пишет: «Их права оспаривали громким языком пушек англичане и голландцы».

Когда Ван Риебеек основал первое поселение в Капской провинции, остров был необитаем. В 1654 году он выслал на остров галеон «Тульп» навстречу возвращавшемуся с востока голландскому судну. На «Тульп» перегрузили большую часть запасов риса, сахара и пшеницы. Позднее уже сам остров снабжал Ван Риебеека. Например, со Святой Елены ему на корабле «Нахтглас» завезли саженцы фруктовых деревьев. А через некоторое время, в 1658 году, Святая Елена был занята англичанами под командованием капитана Джона Даттона, и остров уже перестал быть «ничьей землей».