От Пекина до Нью-Йорка

Проблемы развития

Уже в годы моего пребывания в КНР исподволь начали проявляться взгляды, в которых преуменьшалась роль Советского Союза в разгроме Германии и Японии, снижалось значение опыта Советского Союза в строительстве социализма в КНР. Это отмечалось в секретных документах, на узких собраниях актива, в речах отдельных руководителей КПК- Указывалось не прямо, а в косвенной форме, например, на неприемлемость «шаблонного изучения иностранного опыта». Фактически речь шла об отказе применять опыт строительства социализма в СССР.

…Как-то весной 1956 года мы узнали, что в Пекинском дипломатическом институте намечено проведение партийного актива с выступлением кандидата в члены Политбюро, председателя Госплана КНР Бо Ибо. Осторожно поинтересовались, нельзя ли нам присутствовать. Исполняющий обязанности директора института Ли Эньчу переговорил с докладчиком, и нам разрешили быть на собрании.

Бо Ибо держался подчеркнуто демократично, доступно. Меня представили. Бо Ибо был хорошо осведомлен о работе института, о наших лекциях (его сын учился в институте). В ходе краткой беседы мы обменялись мнениями по поводу текущих международных событий…

В своем докладе Бо Ибо обрушился с резкими нападками на решения XX съезда КПСС, на положения, касающиеся оценки деятельности И. В. Сталина, разнообразных форм революционной борьбы в капиталистических странах. Докладчик возражал против установок съезда на расширение борьбы за осуществление ленинских принципов мирного сосуществования.

Когда я рассказал товарищам из нашего посольства о слышанном, они вначале даже усомнились: правильно ли я понял слова докладчика. Но сомнений не было, переводчик не мог ошибиться настолько серьезно. Более того, Бо Ибо во время выступления прямо сослался на меня. «Здесь сидит советский советник, — сказал он, — ему будет это слушать неприятно, но я должен это сказать. Пусть знает, что думают в Китае по этим проблемам».

Летом 1956 года главных советников учебных заведений Пекина пригласил к себе министр высшего образования Ян Сю-фэи. Он долго и цветисто говорил о том, какое значение в Китае придают опыту советской высшей школы и ее достижениям в подготовке научно-технических и культурных кадров. Однако, подчеркнул министр, в Китае сложилась своя традиционная система образования, и надо прежде всего ориентироваться на нее, исключив иностранные шаблоны. Было ясно, что под «иностранными шаблонами» министр имел в виду методы и формы образования, принятые в советской высшей школе. Он сообщил, что отменяется устная форма экзаменов даже по общественным наукам, где умение формулировать мысль, полемизировать и логически развивать свои соображения и доказательства имеет важное значение. Министерство решило вернуться к старой, дореволюционной системе экзаменов, где в основу положены письменные ответы. Была отменена пятибалльная система оценок и восстановлена стобалльная и т. п.

Тенденция отказа от советского опыта стала сказываться в период кампании «пусть расцветают все цветы» в 1956–1957 годах уже более определенно. Все меньше стали печатать материалов, дававших китайскому читателю информацию о советском народе, сужался прокат советских фильмов, причем официальные китайские представители прямо объясняли это «новыми требованиями к контрпропаганде» в связи с «движением за упорядочение стиля работы».

В августе 1960 года руководство КПК дало указание снять с продажи все советские печатные издания, выпущенные после 1957 года, а также прекратить розничную продажу советских газет и журналов.

Линия на разрыв с «иностранным опытом» завершилась в конце концов разрывом дружеских отношений с большинством стран социалистического содружества, отказом от всего зарубежного культурного наследия.

В потоке вопросов, которые мы получали, все чаще стали появляться вопросы с определенным подтекстом, преуменьшавшие значение наших достижений в строительстве социализма, содержавшие сомнения в правильности тех или иных внешнеполитических акций нашей партии и правительства.

Мне показали учебник для средней школы «Краткая история современного Китая», выпущенный в Пекине в 1954 году.

На картах, помещенных в учебнике, были названы в качестве территорий, «захваченных империалистами», районы, возвращенные России по договорам в Айгуне (1858 год), Пекине (1860 год), Чугучаке (1861 год). Эти земли, как известно, были отторгнуты от России по Нерчинскому договору в 1689 году, заключенному Россией под угрозой пинских войск. Как территории, «отнятые у Китая империалистами», были обозначены и современные Бирма, Вьетнам, Лаос, Камбоджа (Кампучия), Непал, ряд районов Индии и других соседних государств. Создавалось впечатление, что все это отражение определенной линии.

В вопросах, переданных мне, были подняты проблемы рус-ско-китайских границ. Спрашивали, насколько справедлива нынешняя демаркация границ, как она сложилась, можно ли считать справедливыми границы, установленные в прошлом веке, а договоры равноправными.

Пришлось проанализировать те договоры, которые определили существующую границу между СССР и КНР.

Самым первым договором, определившим русско-китайскую границу на Дальнем Востоке, является Нерчинский договор 1689 года. При каких условиях он был заключен?

В начале XVII века в Приамурье, Приморье и даже в северной части нынешнего Северо-Востока (.Маньчжурии) Китая не проживали ни китайцы, ни маньчжуры. Эти районы были населены местными племенами — нивхами, даурами, эвенками, орочами и др. Население было малочисленным. Временами появлялись там вооруженные отряды маньчжуров, собиравшие дань с местного населения, сохранявшего независимость.

Русские в Приамурье стали проникать в начале и особенно в середине XVII века. Это была преимущественно крестьянская и казачья вольная колонизация. Казачество в то время представляло собой тех же крестьян, бежавших на свободные земли от крепостнического гнета. Лишь позже следом за крестьянско-казачьим населением появились в Приамурье представители царской власти. Казаки построили на Амуре и по его притокам ряд укрепленных острогов и городков. Русская колонизация захватила не только левый, но и правый берег Амура и Аргуни, т. е. нынешнюю Северную Маньчжурию. Русские землепроходцы проникли и в Приморье, в нижнее течение Амура. Они впервые в этих краях распространили земледельческие культуры.

В 40-х годах XVII века маньчжуры завоевали Китайскую империю. Китайская династия Мин была свергнута. В Китае водворилась маньчжурская династия Цин. Укрепившись в Китае, Цины приступили к расширению своих владений на юге и на севере. Начались многочисленные столкновения между русскими и маньчжуро-китайскими отрядами в Приамурье, на южном, а затем и на северном берегу реки. Долголетняя борьба шла вокруг основанного в Приамурье русского города Албазина.

В 1689 году в Нерчинске состоялись переговоры между русским послом Ф. А. Головиным и цинскими представителями. Немногочисленному отряду, сопровождавшему Головина, была противопоставлена во много раз превосходящая по численности маньчжуро-китайская армия. В этих условиях Головин подписал договор, по которому Россия уступила Китаю Приамурье — территорию, уже осваивавшуюся русскими крестьянами-переселенцами. Таким образом, Нерчинский договор зафиксировал захват Приамурья Пинской империей.

Китайская историография с императорских времен и дипломатия КНР квалифицируют Нерчинский договор, передавший китайской монархии огромные, никогда ей ранее не принадлежавшие земли, как единственный равноправный договор с Россией. На самом деле этот договор, подписанный представителем русского правительства под угрозой со стороны превосходящих маньчжуро-китайских войск, был вовсе не равноправным, а навязанным силой актом, причем в роли захватчика и насильника выступала Цинская империя. Захваченные территории по-прежнему остались не освоенными Китаем в хозяйственном отношении и весьма слабо заселенными. Китайцев к моменту возвращения территории России в 1858 году, т. е. спустя 170 лет, па левом берегу Амура было всего несколько тысяч. Следует иметь в виду, что во время нерчинских переговоров Головин добился от китайской стороны устного, но официального обязательства не возводить на вновь приобретенных Китаем землях строений и укреплений. Китайское правительство тем самым само отказалось от освоения вновь захваченных земель и согласилось с тем, что его суверенитет над ними будет ограниченным, неполным.

Договорами, на которых основывается современная граница с Китаем, являются Айгунский договор 1858 года и Пекинский договор 1860 года. По Айгунскому договору Россия приобрела левобережное Приамурье. Правый берег остался за Цинской империей. Иначе говоря, Россия только вернула себе часть того, что было захвачено Цинами по Нерчинскому договору.

По Пекинскому договору 1860 года к России отошло Приморье— область между нижним течением Амура по его правому берегу, рекой Уссури, озером Ханка и Тихим океаном. По Нерчинскому договору было признано, что приморские районы остаются не разграниченными впредь до будущего разграничения. По Айгунскому договору статус их был определен как временное совместное владение России и Китая — впредь до разграничения. По Пекинскому договору такое разграничение областей, со времен Нерчинского договора остававшихся не разграниченными, но признанными подлежащими разграничению в последующем, и было произведено.

С XVII до середины XIX века Цинская империя вела политику завоеваний и захватов на Дальнем Востоке. Многие народы перед угрозой китайского завоевания предпочитали присоединяться к России. Особенно это относится к Средней Азии.

Китайская историография утверждает, что Китай будто бы располагает какими-то историческими правами на часть советской Средней Азии и Казахстана. Они ссылаются при этом на то, что когда-то владения Цинской монархии простирались до районов озер Зайсан, Балхаш и Иссык-Куль, распространялись на Коканд и даже дальше.

Надо было показать китайским слушателям, как в действительности обстояло дело. В указанный период пинские власти эпизодически производили сбор дани в этих районах. Это были грабительские налеты цинских войск на чужие земли. Такие грабительские, многовековой давности агрессивные действия цинской военщины никаких прав Китая на территории народов Средней Азии создать не могли.

Более того, те территории КНР, которые ныне граничат с советской Средней Азией и Казахстаном, были включены в состав Цинской империи в результате ее агрессии и произведенных ею грабительских актов. Так, в середине XVIII века была захвачена Джунгария, причем ликвидация Джунгарского ханства сопровождалась страшными зверствами: было уничтожено свыше миллиона человек — большая часть населения Джунгарии. В этих условиях киргизский народ и часть казахских жузов добровольно присоединились к России.

Западные районы Китая — нынешний Синьцзян — перешли к Цинской империи в результате захвата и агрессии. Во второй половине XIX века эти районы были ареной многочисленных восстаний местных народов, протестовавших против маньчжурского владычества и связанных с ним притеснений и грабежей. Широкую известность приобрело одно из таких восстаний в Кашгарии под предводительством Якуб-бека. Цинское правительство подавило его не без содействия русского царизма. В 1881 году между русским и цинским правительствами был заключен Петербургский договор, на котором и основывается современная граница на участке от стыка границ СССР, МНР и КНР и до Памира.

Советское правительство отказалось от всех несправедливых и неравноправных договоров царского и Временного правительств. В. И. Ленин в заключительном слове по докладу о мире 8 ноября 1917 года на II Всероссийском съезде Советов в отношении старых договоров говорил, что в этих договорах «есть разные пункты… ведь грабительские правительства не только соглашались о грабежах, но среди таких соглашений они помещали и экономические соглашения и разные другие пункты о добрососедских отношениях… Мы отвергаем все пункты о грабежах и насилиях, но все пункты, где заключены условия добрососедские и соглашения экономические, мы радушно примем, мы их не можем отвергать»[25]. В. И. Ленин был, таким образом, против огульной отмены всех постановлений договоров царского правительства.

В обращении СНК к китайскому народу, опубликованном 25 июля 1919 года, говорилось об отказе Советского правительства от захватов чужих земель и при этом перечислялись те русско-китайские договоры, которые оно предлагало аннулировать[26]: договор 1896 г., протокол 1901 года и все касающиеся Китая соглашения с Японией за период 1907–1916 годов. Эти договоры в основном касались позиций и привилегий царского правительства в Маньчжурии, северная часть которой составляла сферу влияния России. Кроме того, речь шла о так называемой боксерской контрибуции. В этом заявлении содержался вместе с тем отказ от всех прав экстерриториальности, вытекавших из режима капитуляций. Но ни один из пограничных договоров в обращении назван не был.

Мао Цзэдун 16 декабря 1949 года в Москве говорил: «После Октябрьской социалистической революции Советское правительство… первым аннулировало неравноправные договоры в отношении Китая, существовавшие во время царской власти» [27].

Позднее, в 1964 году, правительство КНР поставило под сомнение принадлежность Советскому Союзу территории более чем в полтора миллиона квадратных километров. Оно назвало действующие пограничные договоры неравноправными и настаивало на признании так называемых «спорных районов» на территории СССР вдоль советско-китайской границы. Естественно, что эти претензии отвергаются советской стороной.

Однажды мне рассказали, что заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПК выступил перед пропагандистами с докладом, в котором заявил, что темпы строительства социализма в СССР не устраивают Китай. Вывод докладчика был таким: Китай не будет следовать образцам Советского Союза. Он построит социализм, индустриализирует страну посредством рывка вперед. Он сказал, что в Китае имеются все возможности выполнить основные положения плана развития сельского хозяйства КНР на 1956–1967 годы не за 12, а за 5–8 лет. Действовать постепенно нельзя. Председатель Мао теоретически доказал, что планомерное развитие не является закономерностью социализма. Равномерное развитие, равновесие — это временное явление. Неравновесие — постоянное состояние. Благодаря постоянному неравновесию происходит движение вперед. Позднее, выступая на Верховном государственном совещании 28 января 1958 года, Мао призывал к проведению технической революции… Наша нация подобна атому, говорил он. Нужно разбить ядро нашей нации и высвободить энергию… За 15 лет мы перегоним Англию[28].

Была поставлена задача в течение трех лет изменить облик страны путем «капитального строительства» на полях, что выражалось главным образом в ирригационном строительстве силами крестьян. Без хозяйственно-технической базы, без достаточного числа подготовленных специалистов, опираясь только на огромное количество рабочих рук и энтузиазм народа, лидеры КНР сочли возможным невиданно форсировать темпы строительства. Одна только «сила воли» должна была служить рычагом, с помощью которого предполагалось в кратчайшие сроки повысить уровень производства в огромных масштабах и перейти к «коммунистическому способу производства». Авантюристические установки Мао строились на волюнтаристских умозаключениях.

Первоначально план социалистических преобразований в стране был рассчитан на довольно длительный период — более чем на три пятилетки. Однако уже в 1955 году заговорили о необходимости «досрочно завершить преобразования».

Многие аспекты генерального плана начали выполняться ускоренными темпами, не соответствовавшими изменениям производительных сил. Форсированными темпами в 1956 году в основном было завершено кооперирование индивидуального кустарного производства.

Были созданы тысячи примитивных домен и сталеплавильных установок. Каждое учреждение, вузы, министерства, коммуны занимались выплавкой металла. Председатель Госплана КНР, кандидат в члены Политбюро ЦК КПК Бо Ибо заявил: «Массовое движение за развитие металлургической промышленности силами всего народа окончательно разгромило мистические взгляды в области промышленности. Без инженеров и специалистов можно выплавлять высококачественные стали и чугун»[29].

Как-то в 1958 году я получил письмо от сотрудников Дипломатического института. Рассказывая о своей жизни, они писали: «Мы продолжаем усиленно изучать международные отношения и одновременно заниматься выплавкой стали». Известно, чем кончилась эта затея. Впустую были израсходованы миллионы тонн руды, угля, топлива, дезорганизовано производство. Более 15 миллионов тонн стали и чугуна, выплавленных примитивным путем, никуда не годились.

Примитивные домны пришлось закрыть. Чугунные болванки были выброшены ржаветь на пустыри, небольшая часть была направлена на переплавку. «Большой скачок» нанес огромный урон сельскому хозяйству. Массы крестьянства были оторваны от производства на бессмысленные упражнения по сталеварению. Это сказалось на урожае.

«Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые»

В конце 1956 и весной 1957 года мы были очевидцами кампании, проходившей под лозунгом «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые». Личные наблюдения, беседы с китайскими интеллигентами и знакомство с имеющейся литературой дают основания отметить некоторые специфические черты этого политического курса. Эта кампания, как и многие другие, являлась одним из составных элементов «особой» линии в области культуры. Призывы к «скачкообразному» пробуждению активности интеллигенции должны были, по мысли их инициаторов, способствовать не только подъему науки и культуры, но и выявлению противников существующего режима и последующему их разгрому.

Курс «пусть расцветают цветы, пусть соперничают все ученые» был рассчитан также на то, чтобы показать всему миру «демократичность», пример «нового подхода» к культуре, превзойти в этом отношении Советский Союз. Заведующий отделом пропаганды ЦК КПК Лу Динъи на совещании ведущих деятелей науки и культуры в мае 1956 года заявил, что «необходимо не только укреплять народную власть, развивать экономику, просвещение и усиливать государственную оборону, но и обеспечить бурное развитие литературы, искусства и научной работы… Все, если только они не являются контрреволюционерами, пользуются свободой вне зависимости от того, пропагандируют ли они материализм или пропагандируют идеализм».

В Китае все еще продолжала существовать обладающая политическими правами буржуазия; относительная немногочисленность пролетариата и преобладание в составе населения крестьян и мелкой буржуазии создавали весьма благоприятную почву для возникновения и процветания буржуазно-идеалистических концепций.

Вначале этот курс касался лишь литературно-художественной деятельности, просвещения, науки, что привело к некоторому оживлению в сфере литературно-художественного творчества, подготовленного всем ходом развития зарождавшейся в стране социалистической культуры. Увеличился выпуск литературы, вернулись к творчеству старые художники, писавшие в национальном стиле «гохуа», расширился театральный репертуар, зазвучала современная музыка, воскресли запретные ранее темы человеческих взаимоотношений, любви и т. п. Стали предприниматься шаги по улучшению жизненных условий работников просвещения, (науки, культуры. Начало сокращаться количество безработных интеллигентов. Наряду с этим немедленно стала давать себя знать путаница, вызванная в умах призывами к «расцвету всех цветов» в области идеологии, к «соперничеству» в сфере философии и других общественных наук.

Курс на «расцвет всех цветов», первоначально заявленный как политика, направленная на «расцвет литературы и искусства», стал распространяться на все сферы идеологии и политики. Толчком к этому послужила новая кампания «за упорядочение стиля работы», объявленная в феврале 1957 года. Сфера действия этой кампании должна была охватить не только членов партии, как это было в аналогичной кампании 1942 года, но и все слои населения, включая буржуазию. Основная задача пропаганды, казалось, сводилась к одному: заставить представителей всех слоев населения, не только работников культуры, как можно активнее включиться в критику, причем критиковать главным образом партию и по политическим вопросам.

На Всекитайском совещании КПК по пропагандистской работе Мао Цзэдун заявил, что ЦК партии считает: «Нельзя «свертывать», можно только «развертывать»… «развертывать» — значит дать людям возможность свободно высказываться… не пугаться ошибочных суждений, не пугаться ничего ядовитого… не надо бояться «развертывания», не надо бояться критики, не надо бояться «ядовитых трав»[30].

Газета «Дружба», издававшаяся на русском языке и предназначенная главным образом для советских специалистов, не печатала материалов, которые публиковались в китайской прессе. Китайские коллеги в разговорах обходили эти вопросы. Но кое-какие материалы доходили до нас.

В кампанию вовлекалось и студенчество. Организаторы кампании указывали, что участие в курсе «пусть расцветают все цветы» должно выработать у студентов умение различать ошибочные и правильные теории. С этой целью разрешалось даже читать философские идеалистические курсы при наличии соответствующих преподавателей и при условии предоставления полного текста лекций.

В учебных заведениях: Дипломатическом институте, Пекинском университете, Политехническом институте и др. — были прекращены занятия. Не работали учреждения. Студенты и профессора, служащие и актеры, ученые и рабочие митинговали.

Не только разрешались, но и поощрялись выступления с критикой любых руководящих государственных и партийных работников (за исключением Мао Цзэдуна), министерств, ведомств, политического и общественного строя, идеологии и культуры. На стенах института красовались «дацзыбао» и листовки, в которых критиковались партийные и государственные деятели, политическая система и т. д. Кое-где попадались антисоветские лозунги. Как-то в Дипломатический институт приехал министр высшего образования Ян Сюфэн. Когда он вышел из здания и направился к автомашине, он ее не узнал. Все стекла, дверцы и крыша были заклеены листовками. Министра называли контрреволюционером, бюрократом, бездельником; критиковались система экзаменов, учебные программы.

В один из дней мы побывали в Пекинском университете. В центре большого двора на зеленой лужайке была поставлена трибуна с микрофоном. Каждый студент, профессор или преподаватель мог выступить с любой речью, выдвинуть любую теорию, критиковать кого угодно (кроме председателя Мао).

Как мне рассказывали китайцы, речи недоучившихся юнцов в университете были полны курьезов. Так, один из ораторов заявил, что он, изучив всю мировую историю, пришел к выводу, что действительно выдающихся теоретиков в мире существует лишь три: Конфуций, Маркс и… он сам.

Были и куда более серьезные «курьезы». Несколько профессоров выступили с откровенно буржуазных и ревизионистских позиций, утверждая, что марксизм-ленинизм неприменим к Китаю, что Маркс устарел, что нужна новая, «очищенная» и «обновленная» теория. Подвергали критике основы социализма, роль рабочего класса в социалистическом строительстве, классовую борьбу, подчеркивали необходимость особого пути для Китая. Выдвигались территориальные притязания к СССР.

Газета «Наньфан жибао» 14 июня 1956 года опубликовала статью «Правильно относиться к исследовательской работе в области естественных наук». Статья выходила далеко за пределы естественных наук. Ее автор пытался поставить под сомнение правильность использования опыта Советского Союза, ценность советских научных книг и учебников. Развитие способностей к самостоятельному мышлению у студентов автор сводил, по существу, к умению сугубо критически относиться ко всему советскому. В одном из весенних номеров за 1957 год газета «Гуанминь жибао» поместила заметки, содержавшие откровенные антисоветские выпады, появлялись материалы, содержавшие утверждения, будто Советское государство продолжает агрессивную политику царской России против Китая. Выступление подобного рода не получали соответствующей политической оценки или отпора.

В мае — начале июня 1957 года в некоторых газетах появились требования о введении в Китае двухпартийной системы по англо-американскому образцу, о создании крупной буржуазной партии, которая попеременно с КПК могла бы приходить к власти и формировать правительство.

Руководство партийных организаций поощряло и даже провоцировало выступления беспартийных или «подозрительных» элементов. Как-то в конце мая я встретился с заместителем директора Дипломатического института (он же секретарь парткома) Ли Эньчу. Он выглядел озабоченным.

На мой вопрос, что случилось, он ответил: «Сегодня было совещание в горкоме партии. Там не очень удовлетворены ходом кампании в нашем институте. Не выступили еще человек десять, которые, как мы считаем, занимают правоуклонистские позиции, но отмалчиваются».

Большинство сотрудников и преподавателей института каждый день участвовали в многочасовых собраниях, кончавшихся далеко за полночь. Были отменены лекции и обычные еженедельные совещания дирекции, где обсуждались проблемы организации работы института, программы курсов и т. п. Все писали длинные автобиографии о своей жизни и деятельности.

Позднее мне рассказывали, что профессор Ван крепился дольше всех. Как ни старались вызвать его на дискуссию, он предпочитал отмалчиваться. В конце концов, когда кампания втянула в дискуссию большинство интеллигенции, учащейся молодежи, молчать стало невозможно. И профессор Ван не выдержал. В его выступлении, носившем откровенно прозападный характер, подверглись критике народно-демократическая революция, роль партии, внутренняя и внешняя политика правительства КНР. Профессор призывал лидеров Пекина сменить внешнеполитическую ориентацию, взять курс на сближение с США и другими западными державами.

В то время это было еще слишком рано. Лидеры КНР говорили о «великой и нерушимой дружбе с СССР», о «братстве с советским народом» и т. п. Вскоре китайское правительство без консультации с СССР и другими социалистическими странами пошло на обострение обстановки в Тайваньском проливе. Китайцы хотели или делали вид, что хотели, освободить острова Цзиньмэнь и Мацзу, которые находились под контролем Тайваня. Американцы направили в пролив корабли 7-го флота. Назревал серьезный военный конфликт. Газеты писали о планах КНР освободить Тайвань. Американцы, ссылаясь на свой договор 1954 года о совместной обороне с чанкайшистами, грозили военным вмешательством.

Советский Союз в сентябре 1958 года твердо предупредил американцев: он выполнит свои обязательства по договору о дружбе и взаимопомощи с Китаем. Это охладило воинственность американцев, заставило их отказаться от эскалации конфликта. Понятно, что в таких условиях откровенно проамериканские заявления были сочтены неуместными.

Позднее профессор Ван и ряд других преподавателей были квалифицированы как «правые» и высланы из Пекина на пере-воспитание в одну из сельских коммун.

Широкий размах антисоциалистических выступлений вызвал у нас, советских специалистов, беспокойство. У всех в памяти свежи были недавние события в Венгрии, где подобного рода антисоциалистические выступления, поддержанные внешними империалистическими силами, привели к контрреволюционному мятежу, поставившему под угрозу социалистические завоевания венгерского народа.

В мае 1957 года состоялась встреча группы советских специалистов с Чжоу Эньлаем. До этого мне не раз приходилось встречаться с китайским премьером. В то время ему было под шестьдесят: моложавое худое лицо, быстрая и энергичная походка. Сын помещика, обучавшийся в Европе, Чжоу хорошо владел французским и английским языками.

Первое знакомство состоялось на одном из приемов. Чжоу Эньлай и его свита обходили все столики, здоровались с гостями. Чжан Вэньтянь представил меня. Премьер по-английски спросил, каковы мои впечатления о работе Дипломатического института, о возможных сроках подготовки молодых дипломатов и преподавательских кадров в области международных отношений.

В ответ я сказал, что мои слушатели — народ трудолюбивый, старательный, однако им не хватает общей культуры, знакомства со всеобщей историей и литературой. Отметил, что нет подходящих учебников и т. п.

— Вот вы и напишите нам такой учебник, — сказал Чжоу.

— Постараюсь сделать, — ответили.

Я выполнил свое обещание. В Китае была опубликована издательством «Жэньминь жибао» в 1958 году моя книга «Новейшая история международных отношений (1918–1945 годы)». Эта книга потом служила учебником в ДРВ и других соседних с Китаем странах. Для партийного, государственного и военного актива были изданы мои лекции по истории международных отношений 1918–1956 годов. Они были отпечатаны крупными иероглифами. Многие руководители, как мне рассказывали, не имея элементарной подготовки, плохо разбирали иероглифы. Для них эти тексты набирались крупным и ясным шрифтом.

Через несколько дней заместитель министра иностранных дел дал большой обед в честь советников Пекинского дипломатического института. Мне сказали, что это было сделано по указанию Чжоу. За столом наши хозяева откровенно высказывали мысли и идеи относительно международной обстановки.

Впоследствии я не раз встречал Чжоу Эньлая на различного рода банкетах и приемах. Премьер охотно танцевал, шутил. Часто его можно было видеть на представлениях китайской оперы, на концертах иностранных артистов. Чжоу всегда интересовался, как идут дела в Дипломатическом институте.

…Встреча советских специалистов с Чжоу Эньлаем началась с того, что все сфотографировались вместе с ним. Затем он выступил с большой речью. Премьер высоко отозвался о работе советских специалистов, подчеркнув, что без помощи советских людей Китай не смог бы развиваться такими темпами и быстро осваивать передовой опыт мировой науки, техники и культуры. «Без советской помощи, — сказал Чжоу Эньлай, — нам бы понадобилось в два-три раза больше времени, чтобы достичь того уровня, который мы имеем сейчас».

Мы высказали свое беспокойство по поводу проходившей кампании «пусть расцветают все цветы». Чжоу заявил: «У нас невозможно то, что произошло в Венгрии. После войны там сохранились контрреволюционные кадры и их социальная опора: помещики, буржуазия, кулаки. Мы в 1949 году покончили с помещиками и капиталистами, мы расстреляли 900 тысяч эксплуататоров. У нас, в Китае, выступления контрреволюционеров исключены».

Чжоу Эньлай сказал о замысле проведения этой кампании. «Мы будем знать, — сказал он, — кто что думает. Это полезно».

Создавшейся обстановкой воспользовались правые деятели демократических партий, входившие в правительство. Они надеялись, что их выступления поддержит неуравновешенное, мелкобуржуазное в своем большинстве студенчество, они полагали также привлечь на свою сторону и какую-то часть недовольной политикой правительства интеллигенции.

Подъем выступлений правых падает на май — начало июня 1957 года. Страницы печати были широко использованы для критических выступлений. Газеты, особенно «Вэньхуэй бао» и «Гуанминь жибао», помещали статьи с нападками на парткомы вузов, требовали отказа от партийного руководства учебными заведениями. Были инспирированы беспорядки в Пекинском университете. В студенческих «дацзыбао» подвергались критике внутренняя и внешняя политика КПК, социалистическая культура и марксизм. Начались волнения в Тяньцзине, Нанкине, Шанхае, волнения крестьян.

2 июня 1957 года «Гуанминь жибао» поместила материал, критикующий самого Мао Цзэдуна. 8 июня «Жэньминь жибао» вышла со статьей, призывавшей к борьбе с правыми. 19 июня было опубликовано выступление Мао Цзэдуна на февральском совещании КПК «О правильном разрешении противоречий внутри народа» с дополнениями, определявшими, какие «цветы» имеют возможность «расцветать», а какие должны считаться «ядовитыми травами» и не имеют права «цвести».

Началось яростное «выпалывание» «ядовитых трав». Основным объектом новой кампании стали не подлинно буржуазные правые элементы, а партийные и беспартийные работники науки и культуры. Всего было выявлено около 300 тысяч «правых». «Правые» были обнаружены во всех сферах жизни общества. Спустя некоторое время, как мне сообщили, «правые» были, в зависимости от их «опасности», рассортированы на группы. Одни, «наиболее злостные», были репрессированы (посажены в тюрьмы, высланы), другие — посланы на перевоспитание в деревни, в «народные коммуны», третьи — сняты с работы, понижены в должности и т. д.

Последний раз я видел Чжоу Эньлая в 1964 году в Москве на приеме в честь годовщины Октября в Кремлевском Дворце съездов. Чжоу был крайне мрачен.

Привезенные им условия восстановления партийных связей между КПК и КПСС были отвергнуты ЦК КПСС. Китайцы выдвигали ультимативные требования, пытались вмешиваться в наши внутрипартийные и государственные дела.

Рядом с китайским лидером оказался американский посол. Он предложил тост за развитие мирных отношений между всеми странами и народами. Стоявшие рядом советские государственные деятели подняли бокалы. Чжоу Эньлай демонстративно отвернулся и поставил свой бокал на стоящий рядом столик.

… Прошли годы.

Правительство Рейгана, пришедшее к власти в 1981 году, объявило о решении исключить Китай из списка «недружественных коммунистических стран» и причислить его к категории «дружественных развивающихся государств». Этот шаг не только позволил Китаю приобретать в США военную технику и технологию, которая в силу специальных ограничений запрещена к вывозу в «недружественные страны», но и открыл ему доступ к льготным кредитам. В Китае рассчитывают, что это поможет осуществить программу «четырех модернизаций» за счет получения передовой американской технологии и преодолеть трудности, связанные с нехваткой иностранной валюты. Вашингтонские руководители выразили готовность предоставить Пекину средства ведения современной войны, вплоть до наступательного оружия. Американские политики полагают, что, давая оружие Китайской Народной Республике, они получат возможность, влиять на политику Пекина, использовать его в целях своей глобальной стратегии, направленной на достижение военного превосходства над странами социализма и господства над миром.

Перед важным решением

В свете решений VIII съезда КПК пленум ЦК КПК (декабрь 1956 года) обсудил вопрос о состоянии высшего образования в стране.

В материалах пленума было отмечено, что качество подготовки специалистов улучшилось. В 1955 году в вузы было принято 97 тысяч, а в 1956 году— 183 тысячи человек. На И тысяч увеличилось число преподавателей. Однако обнаружилась нехватка общежитий и аудиторий для занятий, острая нехватка квалифицированных преподавателей. Было решено сократить число вузов и набор студентов, ввести конкурсные экзамены, пересмотреть учебную нагрузку преподавателей с целью высвобождения времени для научной работы. Предусматривалось принять в 1957 году 123 тысячи человек при выпуске школами 191 тысячи человек. Проучившись один год, студенты должны были пойти на производство на один год, а затем продолжать учебу. Рекомендовалось сократить нагрузку слушателей, пересмотреть программы, учебные планы.

Руководство вузами было передано провинциальным правительствам и парткомам. За министерством высшего образования сохранялся общий надзор: планирование контингента, методическое руководство, финансирование, строительство и т. п. Общая установка — пересмотреть прежнее положение. Образование должно быть марксистским, но с учетом китайской действительности и советского опыта.

Руководство МИДа и ЦК КПК проявляло интерес к деятельности института. По результатам работы за первый год существования института были внесены изменения в учебный план. Вначале, как уже указывалось, руководство института, не сообразуясь с уровнем подготовки преподавателей, наметило 17 спецкурсов, которые охватывали историю и внешнюю политику не только крупных держав мира, но и ряда районов, имевших региональное значение: некоторых стран Африки, Юго-Восточной Азии и др.

Мы высказали сомнения в реальности подобных планов, исходя из нашего знакомства с преподавателями, а также и с некоторыми студентами. Но мы своего мнения как в этом случае, так и позже не навязывали. Высказывали лишь свои соображения. Осуществление же рекомендаций оставляли на усмотрение китайской администрации. Мы исходили из того, что им лучше известны требования китайских внешнеполитических ведомств, уровень подготовки преподавателей, возможности привлечения профессуры из Пекинского и Народного университетов, ученых из Академии наук, практических работников из аппарата МИДа КНР и международного отдела ЦК КПК. Мы не располагали достаточными данными и об уровне общеобразовательной и специальной подготовки слушателей.

Такой подход был высоко оценен китайскими товарищами. Они считали, что именно так и должны строиться взаимоотношения между китайской администрацией и советскими советниками. Впоследствии они специально подчеркнули этот факт как пример правильного интернационалистского подхода к взаимоотношениям между советниками и китайским руководством.

Опыт первого года работы показал, что, несмотря на помощь со стороны советских специалистов, молодые преподаватели института оказались не в состоянии обеспечить чтение специальных курсов на соответствующем уровне.

В марте 1957 года Чжан Вэньтянь поручил изучить вопрос о пересмотре системы спецкурсов, с тем чтобы все студенты прежде всего изучали США в качестве обязательной дисциплины. Принималось в расчет и общее ухудшение международного положения КНР, и обострение отношений между КНР и США из-за Тайваня. Что касается спецкурсов по истории и внешней политике других стран — Англии, Японии, Индии, Франции, Юго-Восточной Азии, то было рекомендовано их изучать факультативно. «Надо концентрировать усилия на изучении США, — сказал Чжан Вэньтянь. — США — наш главный враг, в любой стране мы сталкиваемся с ним». Но это не было еще окончательным решением, условились 6 марта 1957 года на совещании дирекции с моим участием обсудить эту проблему, учитывая опыт Московского института международных отношений.

Узкая специализация при ограниченных дипломатических связях КНР ставила выпускников института в трудное положение. Ли Эньчу заметил: «Немало наших выпускников осталось без работы». Ли Эньчу имел в виду выпускников факультета международных отношений Народного университета, на базе этого факультета был образован Дипломатический институт.

Другой заместитель, Хэ Ушуан, поддержал точку зрения Чжан Вэньтяня. Он сослался на слабую подготовку преподавателей, для которых подготовка ряда спецкурсов была слишком трудным делом.

Начальник учебной части Чжэн Пин также поддержал своих коллег. Он указал на то, что целесообразно готовить и читать не семнадцать спецкурсов, а восемь.

Соглашаясь с идеей сокращения числа спецкурсов, Ли Эньчу высказал тревогу: как быть с преподавателями? Ведь если их уволить, то в будущем, когда они понадобятся, их трудно будет собрать. Не целесообразно ли их сохранить в резерве?

У студентов тоже не будет настроения учиться, если они не будут знать перспектив своей будущей деятельности.

Ли Эньчу и Хэ Ушуан поинтересовались, каково наше мнение о возможности использования преподавательских кадров на другой работе.

Я высказался в том плане, что для международников широкого профиля полезно изучение страны или региона; для института целесообразно сохранить определенный резерв преподавательских кадров, использовать их для научно-исследовательской работы: подготовки учебных пособий, отдельных записок для министерства. Участники совещания Хэ Ушуан, Ху Дайцун (заведующий кафедрой), Ли Го (заместитель начальника учебной части) поддержали нашу точку зрения. Ли Эньчу подчеркнул, что институту необходимо проводить твердую линию и иметь определенную перспективу. Он отметил, что МИД не имеет определенной точки зрения на характер подготовки дипломатов, часто меняет свои установки, в министерстве отсутствует перспективный план роста численности состава. Не знают, сколько нужно специалистов, и планирующие органы.

МИД хочет использовать Дипломатический институт в качестве резерва для сохранения своих кадров. В институте ныне слишком много преподавателей: на 700 студентов 400 преподавателей. Это значительно превышает установленную норму соотношения 3: 1. На будущий год будет 600 студентов, и должно быть 200 преподавателей, а не 400. Ли заявил о необходимости сохранить определенный резерв преподавателей для подготовки из них экспертов по ряду крупных стран, имеющих определенное влияние на международное развитие. Было высказано согласие и с нашим предложением о сокращении обязательных спецкурсов до четырех — по истории и международным отношениям США, Японии, Индии и Англии. Что касается факультативных спецкурсов, то было предложено создавать их по мере подготовки преподавателей и овладения студентами иностранными языками.

Все выступавшие высказывались за то, чтобы основные курсы, которые читали советские специалисты, были прочитаны в полном объеме. Я читал курс «Истории международных отношений в новейший период (1917–1957)», А. М. Дубинский — «Истории стран Востока», В. А. Масленников — «Экономики зарубежных стран», Н. Н. Иноземцев — «Внешней политики США», Н. А. Сидоров — «Государственного права зарубежных стран».

Подводя итоги совещания, Ли заявил, что линия дальнейшего развития института будет определена Чжан Вэньтянем на основании наших предложений позже, после его возвращения из длительной зарубежной поездки, приблизительно в мае 1957 года.

После нашего отъезда в июле 1957 года институт посетил Чжоу Эньлай. Он высказал свои соображения, о которых мне сообщили китайские коллеги в письмах. Он выступил с речью перед коллективом института, призвал усилить борьбу с правыми элементами, бороться с «иностранными шаблонами» в учебе. По его указанию было прекращено преподавание марксистских теоретических дисциплин: политэкономии, философии, теории государства и права, их заменили «воспитанием социалистического сознания». Воспитание проводилось в виде докладов и дискуссий по работам Мао Цзэдуна и материалам, издаваемым отделом пропаганды Центрального Комитета Коммунистической партии Китая. Основное внимание уделялось изучению иностранных языков.

Вклад в дружбу

В конце июня 1957 года предстоял мой отъезд и еще некоторых советских специалистов в СССР. В связи с этим дирекция института решила провести несколько совещаний для подведения итогов работы за два года, прошедших после создания института и приезда советских специалистов. На совещании 17 мая 1957 года начальник учебной части Чжэн Пин от имени дирекции зачитал доклад: «Основные достижения и недостатки в работе института». Если отбросить цветистость китайских выражений, говорящих о вкладе советских советников в дело становления института, и сохранить лишь существо, то основные положения доклада сводились к следующему.

1. В течение двух лет с помощью советских советников институт заложил основы дальнейшей работы: определены структура института и административного управления, система преподавания, созданы программы и подготовлены учебные пособия. Руководство института ныне избавлено от текучки.

2. С помощью советских советников китайские преподаватели и аспиранты приобрели опыт преподавания. «Для нас, — говорил докладчик, — стали яснее многие вопросы организации педагогического процесса… Теперь, — подчеркнул он, — мы обращаем внимание на эффективность преподавания. Если раньше мы не интересовались успеваемостью студентов, то теперь это поставлено в центр внимания. Руководство интересуется причинами недостаточного освоения отдельных дисциплин. Можно сказать, что капитальное строительство института в основном закончено. Создана основа для дальнейшего улучшения работы».

3. За два года удалось добиться того, что большинство преподавателей и студентов серьезно относятся к труду, они старательно работают и учатся.

С помощью советских специалистов повысились профессиональные знания преподавателей. Хотя и есть критические замечания, эффективность преподавания значительно возросла. Много сделано по подготовке молодых преподавателей. Возросла и их политическая закалка. Наши преподаватели не проявляли колебаний во время волнений в 1956–1957 годы, правильно понимая политику партии и стоящие перед страной задачи.

Мы. считаем, что повышение уровня преподавания — основное звено для улучшения качества подготовки специалистов. Мы не можем приглашать много специалистов со стороны. Единственный выход — воспитывать молодых преподавателей, преданных партии и народному государству.

4. Изменилось и отношение студентов к учебе. Многие стали самостоятельно работать над книгой и размышлять по поводу идей, высказываемых авторами. Это стало возможным в результате сокращения учебной нагрузки: лекций, семинаров, консультаций.

5. Если говорить о недостатках, отметил докладчик, то они сводятся к следующему: действующий учебный план не полностью отвечает уровню подготовки студентов и слушателей курсов повышения квалификации. Этот план скорее соответствует подготовке студентов из числа молодых интеллигентов, в нем не всегда учитываются уровень подготовки и возможности кадровых работников, прошедших школу жизни. Кафедры еще не заняли своего места в качестве основных звеньев учебного процесса. Слишком часто дирекция и учебная часть вмешиваются в дела кафедр, рассматривая их прежде всего как административные единицы, игнорируя их роль как центров научно-преподавательской работы. Поэтому предстоит поднять роль кафедр. Еще не налажена идейно-политическая и воспитательная работа. Среди преподавателей и студентов имеются беспартийные (главным образом молодежь) и члены КПК (кадровые работники). Между этими группами нет единства. Это создает нездоровое соперничество, различного рода трения, что влияет на качество учебы.

Докладчик остановился на вопросах, которые волновали как руководство, так И слушателей: каковы перспективы института? Кого институт в будущем будет обучать — революционные кадры или молодых интеллигентов? Отсюда, говорил Чжэн Пин, возникают сложности распределения на работу: каждое учреждение предъявляет свои требования: для одних главное — хорошее знание языка, для других — политическая закалка, опыт революционной борьбы; вследствие этого возникает противоречие: преподаватели кафедр иностранных языков жалуются, что руководство «не уважает» деятельность их кафедр, а кафедры по общественно-политическим и специальным дисциплинам утверждают, что студенты уделяют главное внимание иностранному языку и недостаточно серьезно относятся к их предметам. Предложение советских советников использовать изучение языка для овладения специальными дисциплинами (изучение дипломатических документов, договоров и соглашений, актуальных газетных текстов и т. п.) пока еще слабо претворяется в жизнь.

Совещание в дирекции, состоявшееся на следующий день, было посвящено состоянию научно-исследовательской работы. Докладчик, опять Чжэн Пин, отметил определенные сдвиги в организации научно-исследовательской работы: ряд статей преподавателей был опубликован, ведется разработка 41 темы (из них пять уже завершены). Подготовлен учебник международного права, дорабатывается учебник частного международного права. По истории международных отношений новейшего времени (1918–1956 годы) было решено ограничиться курсом лекций Кутакова. Издательство «Жэньминь жибао» приняло курс лекций для издания в виде отдельной монографии.

Как отметил докладчик, в организации научно-исследовательской работы имеются две трудности. Первая — преподаватели слабо знают иностранные языки, вторая — лучшие преподаватели имеют большую педагогическую нагрузку и мало времени для ведения научно-исследовательской работы. Молодые преподаватели предпочитают заниматься научно-исследовательской работой, нежели вести преподавательскую и общественную работу.

Докладчик также сообщил о ряде наметок дирекции, которые, по ее мнению, будут способствовать развитию научно-исследовательской работы; предоставление преподавателям специальных отпусков для изучения иностранных языков, уменьшение педагогической нагрузки некоторым из них, увеличение числа и качества научных конференций, создание творческой атмосферы в институте, ежегодный выпуск тома «Ученых записок» и т. п.

На совещании в дирекции совместно с заведующими кафедрами 6 июня 1957 года с сообщением выступил первый заместитель директора института и секретарь парткома Ли Эньчу. Он подвел некоторые итоги работы главного советника и его коллег.

Ли отметил большое значение совещаний в дирекции с участием главного советника, на которых обсуждались административные, организационные, идейно-воспитательные проблемы и вопросы общественной жизни института. Ли подчеркнул, что протоколы совещаний сохранились и те рекомендации, которые еще не были выполнены, будут впоследствии осуществлены.

Ли отметил, что главный советник «активно оказывал нам помощь, особенно кафедре истории международных отношений, Пекинскому университету, Народному университету, Институту международных исследований, обществу китайско-советской дружбы».

Для обогащения своих лекций новым исследовательским материалом (главный советник) систематически знакомился с китайскими и японскими материалами, архивом МИДа Китая, прессой и периодическими изданиями, оказал большую всестороннюю помощь в организации научной работы, учебного процесса, политико-воспитательной работы. «Между нами и советскими специалистами, приехавшими в 1955 году, — говорил Ли, — установилась крепкая революционная дружба на основе пролетарского интернационализма. Мы очень довольны работой Кутакова и всех приехавших с ним специалистов». Эту точку зрения поддержал и другой заместитель директора — Хэ.

Заместитель заведующего кафедрой истории международных отношений Ши Лей отметил, что «многие вопросы, которые мы не могли решить пять-шесть лет, были выяснены». Это вселило в нас уверенность при чтении лекций. Советники показали, как вести работу кафедры, проводить семинары, работать с аспирантами.

Подводя итоги, Ли Эньчу сказал, что специалисты вели себя правильно. Они активно предлагали осуществить те или иные меры, но как и когда решать — оставляли на усмотрение китайских товарищей; они никогда не настаивали и не требовали выполнения своих советов. В этом сказался подлинный интернационализм.

От имени премьера Государственного совета КНР Чжоу Эньлая мне и моим коллегам были вручены медали «Китайско-советской дружбы». В удостоверении отмечалось: «В знак благодарности за Вашу бескорыстную и преисполненную энтузиазма помощь делу социалистического строительства нашей страны». Затем мне было передано официальное прощальное письмо, подписанное руководством института. В письме, в частности, говорилось: «Вы приехали к нам в то время, когда наш институт только что был основан. Для устройства такого института мы не имели опыта. Благодаря Вашей всесторонней помощи работа нашего института в смысле административного управления, организации учебных, научных исследований, политико-идейного просвещения получила прочную основу. Это неотделимо от Вашего усердного труда. Вы — один из создателей нашего института». Отмечалась в письме и работа вне института: чтение лекций, докладов, публикация статей в журналах, «горячая пропаганда великой китайско-советской дружбы» и т. п. В заключение письма давалось обязательство: «В ответ на помощь, которую Вы оказали нашему институту, мы впредь должны лучше работать, еще более укреплять китайско-советскую дружбу». Много дружеских писем было передано мне другими руководителями, сотрудниками и профессорами. В одном из них говорилось: «Навсегда запомните этот мир, запомните ваших товарищей, друзей и учеников в Китае».

Прощальный ужин был устроен в Летнем дворце. Угощения были изысканными и вкусными. Как показатель высокого уважения во время ужина было подано не менее 25 блюд. Нам представили шеф-повара. Он был стар, но энергичен и бодр. Повар работал во дворце со времен императрицы Цыси.

На вокзал нас вышли провожать дирекция в полном составе, члены парткома, все преподаватели и аспиранты. Из репродукторов гремели песни «Москва — Пекин» и «Восток заалел, родился Мао Цзэдун».

Однако планы и надежды преподавателей и руководства на дальнейшее развитие института и повышение общего уровня образования были сорваны. В 1958 году всю страну стало лихорадить от волюнтаристской идеи Мао Цзэдуна в течение нескольких лет догнать и перегнать передовые капиталистические страны по уровню производства. Это был так называемый «большой скачок».

Страна не оправилась еще от этого шока, как в 1966 году развернулась так называемая «культурная революция». Как признано сейчас в Китае, «культурная революция» принесла колоссальный ущерб развитию экономики, науки и техники страны. В области развития науки и образования страна был® отброшена назад на 10–20 лет. Учебные здания и школьные помещения были заняты бесчинствующими хунвэйбинами, библиотеки, музеи были разбиты, исторические памятники, многие произведения искусства были растоптаны. Здания заняты под ревкомы, штабы хунвэйбинов, воинские части. По официальным китайским данным, было незаконно занято 17,6 миллиона квадратных метров зданий. Государственный совет и ЦК КПК в августе 1978 года обязали вернуть в течение года самовольно занятые здания, необходимые системе просвещения. В результате этого обращения за 1979–1980 годы партийные, государственные и военные органы из 17,6 миллиона квадратных метров незаконно занятой площади зданий вернули всего 2,8 миллиона квадратных метров.

В годы «культурной революции», как мне рассказывали приехавшие из Китая товарищи, Дипломатический институт фактически прекратил работу. Директор института и многие профессора и преподаватели были репрессированы. Подверглись гонениям и многие слушатели курсов из числа кадровых работников и сотрудников МИДа КНР. Как известно, в эти годы были отозваны со своих постов все послы, за исключением! бывшего помощника Чжоу Эньлая Хуан Хуа. Как мне рассказывал У Тан, в 1971 году в беседе с ним Хуан Хуа утверждал, что правительство Пекина считало, что оно добьется восстановления своих прав в ООН в 1972 году. Исходя из этого, в 1970 году институт возобновил работу по подготовке дипломатических кадров. Был восстановлен Институт иностранных языков, где готовили переводчиков для работы в международных организациях, министерстве внешней торговли, агентстве Синьхуа и других внешнеполитических учреждениях. Директор Дипломатического института почти шесть лет пробыл в опале, был в лагерях перевоспитания и т. п. После разгрома «банды четырех» он вновь возглавил институт, начав восстанавливать то, что осталось от ранее сформировавшегося учебного заведения.

На основании обнародованных в китайской печати отрывочных сведений можно себе представить тот упадок, в котором оказалось образование в Китае в результате «культурной революции». По сведениям американской газеты «Крисчен сайенс монитор» от 4 ноября 1980 года, в Китае на 10 тысяч человек приходится 9 учащихся. Для сравнения можно сказать, что в Индии последняя цифра в 5 раз больше, в СССР — в 20 раз. Китай занимает 113-е место среди 141 страды мира. Даже по самым сдержанным оценкам, число полностью неграмотных составляет в КНР около 150 миллионов человек. По крайней мере еще 300 миллионов можно отнести к категории необразованных.

Значительную долю неграмотных в Китае составляют молодые люди. Власти утверждают, что причиной тому — «культурная революция», что из-за нее в последние десять лет число неграмотных среди молодежи увеличивалось. На душу населения в Китае тратится на образование в 200 раз меньше, чем в Японии.

Об этом говорят и сами китайские руководители. Заместитель премьера Государственного совета КНР Дэн Сяопин, выступая в январе 1980 года, заявил: «В наших учебных заведениях всего менее миллиона учащихся. Еще незначительное число людей учится в университетах… Индийцы израсходовали на образование больше, чем мы, а такая страна, как Египет, тратит на образование в расчете на душу населения во много раз больше, чем мы».

Начиная с 1978 года было основано несколько «ведущих», или основных, учебных заведений. Они должны были предоставить наилучшие возможности и сосредоточить лучших преподавателей для обучения наиболее способных учащихся.

Введение этой системы, однако, привело к тому, что во «второстепенных» вузах обучение поставлено так плохо, что многие студенты, как сообщается, вообще бросают учение. «Многие болтаются без дела, — передает агентство «Китайская молодежь». — Они приобретают плохие привычки, становятся правонарушителями».

Учащиеся «второстепенных» вузов проявляют безразличие, такое же безразличие, судя по всему, проявляют и их преподаватели, которых также относят ко «второму классу» в китайском обществе, где делению на категории уделяют большое внимание. Низкий уровень обучения будет еще долго влиять на подготовку абитуриентов для высшей школы. Создание системы «ведущих» вузов и школ свидетельствует об элитарных тенденциях («отбора талантов») в системе образования КНР.