От воровства к анархизму

ГЛАВА V

Казалось бы въ прямомъ противорѣчіи съ безсиліемъ воровской группы стоитъ тотъ фактъ, что воры, занимая нелегальное положеніе, находясь внѣ закона и подвергаясь жесточайшимъ преслѣдованіямъ, все же существуютъ тысячелѣтіями. — Не говоритъ ли это. напротивъ, о стойкости и живучести группы?

Нѣтъ, конечно. Противорѣчіе тутъ только кажущееся. Существованіе воровъ изъ тысячелѣтія въ тысячелѣтіе нисколько не зависитъ отъ стойкости самой группы. Они существуютъ просто, какъ необходимое и неизбѣжное зло извѣстнаго общественнаго строя. Этимъ строемъ они нарождаются, имъ же и поддерживаются. И если смотрѣть на нихъ съ этой точки зрѣнія, то становится ясно, что по отношенію къ нимъ существуетъ двойственная политика. Съ одной стороны ихъ какъ бы стремятся уничтожить, а съ другой создаютъ такія условія жизни, которыя прямо толкаютъ часть людей въ омутъ воровской жизни.

Ежедневно, ежечасно масса людей выбрасывается на улицу, и тамъ оставляется, безъ крова, безъ хлѣба, безъ надежды заработать что нибудь.

Предъ этими массами встаетъ угроза: голодной смертью, на морозѣ, подъ воздѣйствіемъ стихій. Предъ ними въ извѣстный моментъ встаетъ диллема: или умирай съ голоду или воруй… Часть изъ нихъ идетъ воровать, не желая или не имѣя силъ умереть съ голоду.

И если бы «господа жизни» серьезно поставили себѣ цѣлью совершенно искоренить воровство и воровъ, то имъ пришлось бы начать съ изданія закона о правѣ на трудъ для каждаго безъ исключенія. Но такого закона они, какъ извѣстно, не могутъ издать, пока существуетъ капиталистическій строй, всецѣло опирающійся на прибавочной стоимости.

Для этой стоимости необходимы рабочіе резервы. Они существуютъ въ интересахъ капитала, въ интересахъ самого строя. Уничтожить ихъ, значитъ уничтожить конкурренцію труда, уничтожить возможность эксплоатаціи этого труда, отказаться отъ этой эксплоатаціи, какъ не дающей никакой прибыли.

На такой шагъ капитализмъ никогда не рѣшится да, пожалуй, въ этомъ и нѣтъ нужды. Въ сущности профессіональное воровство не такъ уже страшитъ его, какъ это принято думать. Весь вопросъ тутъ сводится къ нѣкоторому накладному расходу, и небольшому, при томъ же. Въ остальномъ воръ, пожалуй, даже болѣе удобная единица, чѣмъ безработный рабочій. Въ то время, какъ съ послѣднимъ иногда приходится считаться и очень считаться, перваго всегда можно взять за шиворотъ и водворить въ тюрьму, на девятикопѣечное довольствіе, т. е. тратить на его содержаніе меньше, чѣмъ обходится обществу содержаніе всякаго нищаго.

Очевидно, что особенно серьезной борьбы съ такимъ врагомъ не можетъ быть. Онъ и безъ того неопасенъ и не дорого стоитъ, а борьба съ нимъ, пожалуй, обошлась бы дороже его существованія. Поэтому капиталистическій строй и ограничивается въ этой борьбѣ урегулированіемъ количества воровъ, что и достигается содержаніемъ извѣстнаго числа мѣстъ въ тюрьмѣ, небольшимъ количествомъ судей и нѣсколько большимъ количествомъ полицейскихъ чиновъ.

Давленіе производится какъ разъ, въ такой мѣрѣ, чтобы безъ крайней нужды никто не шелъ воровать. Иначе говоря, взаимодѣйствіе крайней нужды и голода съ одной стороны и давленія организованной власти съ другой даютъ въ результатѣ какъ разъ то, чего капиталистическій строй добивается отъ всякаго свободнаго отъ собственности индивидуума. Удовлетворяется минимумъ потребностей, не больше. Этотъ вѣчный принципъ капитализма дѣйствуетъ и туть такъ же, какъ и вездѣ и всюду.

— Не дальше минимума потребностей!

А разъ это соблюдается, значитъ можно быть спокойнымъ и даже покормить праздничными калачами запертыхъ за рѣшеткой «враговъ».

Не все ли равно, чѣмъ добываетъ себѣ удовлетвореніе крайняго минимума потребностей находящійся въ резервѣ: нищенствуетъ, воруетъ или живетъ за счетъ суммъ профессіональныхъ союзовъ?

Послѣдній источникъ, пожалуй, даже менѣе пріятенъ владѣльцамъ капитала, чѣмъ два первыхъ. Находящійся на иждивеніи рабочаго союза, до извѣстной степени теряетъ свою полезность голодной резервной единицы, понижающей цѣну на трудъ. Тогда какъ о первыхъ двухъ это не всегда можно сказать; они далеко невсегда выходятъ изъ рядовъ угрожающаго рабочей арміи резерва.

Уже изъ этого видно, что натискъ общественной организаціи въ борьбѣ съ воровствомъ далеко не цѣликомъ падаетъ на однихъ воровъ. Прямого и рѣшительнаго удара, какъ видите, тутъ нельзя нанести, такъ какъ при такомъ ударѣ неминуемо пострадали бы многія весьма полезныя капитализму единицы и группы.

Тутъ выгоднѣе дѣйствовать въ обходъ и стороной. Такъ оно въ сущности и есть. Не прикасаясь къ источникамъ размноженія воровства, капиталистическій строй стремится прежде всего создать въ средѣ самого общества противодѣйствующую силу, постоянную и равномѣрно распространенную на всѣ общественныя группы.

Выполненіе этой задачи возлагается на школу, религіозныя учрежденія и на семью. Эти три учрежденія призваны совмѣстно вселить въ человѣка еще съ младенчества ужасъ и презрѣніе къ ворамъ и къ воровству. Ужасъ и презрѣніе всасываются, такимъ образомъ, съ молокомъ матери и затѣмъ взращиваются и укрѣпляются въ теченіе всей жизни.

— Лучше умереть, чѣмъ посягнуть на чужую собственность!

Вотъ то общее настроеніе, подъ покровомъ котораго находится владѣніе собственностью. И тамъ, гдѣ нѣтъ этого настроенія владѣніе собственностью становится болѣе затруднительнымъ.

Какъ на примѣръ въ этомъ отношеніи можно указать хотя бы на порубку лѣсовъ.

Лѣсъ, въ крестьянскомъ мнѣніи, ничей, онъ Божій, и созданъ для всякаго, — и въ результатѣ этого мнѣнія получается своеобразное явленіе. Вообще къ воровству крестьяне относятся крайне отрицательно; пойманнаго вора они бьютъ до полусмерти, а часто и до смерти, — къ воровству же растущаго лѣса у нихъ какъ разъ обратное отношеніе. И никакіе карательные законы не въ состояніи охранить лѣса отъ порубки. Таково же отношеніе и тѣхъ же крестьянъ къ дичи на поляхъ, къ рыбѣ въ рѣкахъ. Общественная мораль (крестьянская) разрѣшаетъ пользоваться дичью и рыбой всякому, гдѣ бы онѣ не находились, безразлично: въ своихъ поляхъ, рѣкахъ и озерахъ или въ чужихъ. Это не преступленіе. И законъ безсиленъ бороться съ этимъ, какъ владѣльцы лѣсовъ, дичи и рыбы ни стараются отточить остріе его меча. Оно притупляется о камень крестьянской психологіи.

Нѣтъ никакого сомнѣнія, что если бы въ народныхъ массахъ существовало такое же отношеніе и къ собственности вообще, если бы создалось общее мнѣніе, что произведенное всѣми никому не принадлежитъ, и всякій можетъ брать столько, сколько ему нужно, — то владѣніе частной собственностью встрѣтило бы значительно большія затрудненія.

Заповѣдь: не укради! — во всякомъ случаѣ болѣе сильный стражъ, чѣмъ какая бы то ни было государственная организація.

Зодчіе капиталистическаго зданія это слишкомъ хорошо знали всегда — и именно эту заповѣдь положили во главу угла совокупности всей морали.

Нѣтъ никакого сомнѣнія, что убійство человѣка болѣе страшное преступленіе, чѣмъ кража кошелька. Этого никто не отрицаетъ, ни даже сами законы капиталистическихъ государствъ, налагающіе за убійство болѣе тяжкое наказаніе, чѣмъ за кражу. Однако, наряду съ этимъ, никакое убійство не падаетъ на человѣка такимъ позоромъ, какъ кража кошелька. Почему? — спросите вы.

Потому что на кошелькѣ покоится все зданіе данной общественной организаціи. Поэтому то заповѣдь, охраняющая этотъ кошелекъ отъ посторонней руки, и разрабатывается съ особой тщательностью, проводится чрезъ три инстанціи и укрѣпляется, какъ никакая другая. Можно даже сказать, что всѣ остальныя заповѣди весьма и весьма поистерлись, а эта одна горитъ все большимъ и большимъ блескомъ.

— «Не сотвори себѣ кумира» — это пустяки! Твори, сколько хочешь, кумировъ и какихъ угодно, никто на тебя за это и косо не посмотритъ.

— «Не пріемли имени господа твоего всуе?» — О, пожалуйста! Это просто предразсудокъ. Пользуйся именемъ твоего господа, какъ и всякимъ благопріобрѣтеннымъ…

— «Помни день субботній?» — Это выдумка соціалистовъ, для поощренія лѣни рабочихъ.

— «Чти отца твоего?» — Это да, но поскольку онъ является хранителемъ устоевъ капитализма. А ежели онъ крамольникъ, то вмѣняется тебѣ въ обязанность взять твоего отца за шиворотъ и тащить съ дворникомъ въ участокъ. И не только отца, но и мать, и бабушку, и брата, и сестру и всякаго ближняго. Позоромъ это считается только на крайней лѣвой.

— «Не убій?» — Ну, это смотря, какъ, гдѣ и когда. Убійство само по себѣ дѣйствіе безразличное, дурнымъ же или хорошимъ можетъ быть, смотря по обстоятельствамъ. Оно можетъ быть даже актомъ «благородства», какъ, напримѣръ, убійство на дуэли, на войнѣ.

— «Не прелюбы сотвори?» — Пережитокъ. Нынѣ эта заповѣдь замѣняется совершенно другой: женщины побѣжденныхъ принадлежатъ побѣдителямъ, — а вообще всякая женщина должна быть покорна тому, у кого есть кошелекъ.

— «Не послушествуй на друга твоего свидѣтельства ложна?» — О такихъ пустякахъ не стоитъ и говорить. Это не только пережитокъ, но и забытый пережитокъ, давнымъ давно сданный въ архивъ жизни и тамъ истлѣвшій безъ слѣда.

— «Не пожелай жены ближняго твоего?».. Но вѣдь это, во первыхъ, самое пріятное препровожденіе времени, во вторыхъ, это самое пожеланіе придаетъ человѣку свѣтскій лоскъ, кладетъ на него отпечатокъ пріятнаго во всѣхъ отношеніяхъ мужчины. Что и за мужчина, если онъ не вожделѣетъ къ чужой женѣ! Истинно свѣтскій человѣкъ самъ идетъ къ женѣ ближняго своего, а ближнему предоставляетъ свою жену.

Но, можетъ быть, первая заповѣдь объ исключительной авторитетности Бога осталась въ силѣ.

— «Азъ есмь Господь Богъ твой»?..

Можетъ быть несоблюденіе этой заповѣди ложится позоромъ на человѣка?

Смѣшенъ такой вопросъ въ наше время. Давно извѣстно, что Богъ нуженъ только «черни», какъ узда, сдерживающая «дурные инстинкты темной народной массы.

Сами авгуры капитализма давно сдѣлали изъ Бога смѣшное для нихъ самихъ и страшное для народа пугало, вооруживъ его единственной заповѣдью:

— Не укради!

Къ этой заповѣди прибавлена еще позднѣйшая:

— Почитай начальство и отдавай Кесарево Кесарю.

На сихъ трехъ камняхъ и зиждется капиталистическое зданіе.

Не полиція и не войско гарантируютъ его цѣлость, а именно эти три камня, заложенные въ самыхъ нѣдрахъ народной души.

И если профессіональные воры свободны до извѣстной степени отъ давленія этихъ камней, то только потому, что зодчіе капитализма въ свое время упускаютъ ихъ изъ виду, проходятъ мимо нихъ, оставляя ихъ въ сторонѣ отъ дѣйствія общественной морали.

Это дѣлается, конечно, не съ предвзятымъ намѣреніемъ освободить часть обывателей отъ давленія общественной морали въ ущербъ существующему строю. Боже сохрани! Такого злостнаго намѣренія у нихъ нѣтъ. Это выходитъ само собой, въ силу существующихъ условій жизни, потому что такъ… дешевле.

Ребенокъ родится отъ бездомной матери, не зная своего отца, — можетъ быть, блестящаго представителя капитала, — и растетъ на улицѣ, ночуя подъ заборами, въ канавахъ, въ собачьихъ конурахъ или въ подвальныхъ ямахъ, среди стоновъ и проклятій. И такъ выростаетъ, не зная о страшной заповѣди: не укради!

Эта заповѣдь, если и встрѣчается на его пути, то принимаетъ совсѣмъ не тотъ видъ, въ какомъ она является ребенку, имѣющему свой уголъ и своихъ родителей. Если тамъ она начертана огненными буквами въ облакѣ фиміама, окружающаго залитаго въ золото священника, если тамъ она вселяетъ ужасъ въ глаза любимой матери и неумолимо строго смотритъ изъ глазъ авторитетнаго учителя, — то тутъ, на улицѣ, въ канавѣ, въ подвальной ямѣ, у лотка продавца пирожковъ она является въ простомъ обнаженномъ видѣ.

— Если украдешь и попадешься, то больно побьютъ, или посадятъ въ исправительный домъ, а тамъ будутъ держать въ заперти и тоже бить. Ну, а если украдешь и не попадешься, то съѣшь пирожокъ и будешь сытъ на сегодня.

Абсолютное и страшное: не укради, — въ одномъ случаѣ,—въ другомъ превращается въ простое предостереженіе:

— Воруй и не попадайся.

Иначе: совершенствуйся въ томъ единственномъ ремеслѣ, которое единственно доступно тебѣ въ силу твоего существованія внѣ системы капиталистическаго строя.

Отсюда — позоръ налагаетъ уже не фактъ кражи, а то, что человѣкъ не сумѣлъ такъ украсть, чтобы не «засыпаться».

Позорно незнаніе своего дѣла. Но это уже чисто профессіональный позоръ и къ буржуазной морали онъ никакъ не относится; онъ находится въ прямой и открытой враждѣ съ этой моралью; онъ декретируетъ:

— Воруй и не попадайся. Больше воруй и меньше попадайся!

И, какъ идеалъ желательнаго, ставитъ требованіе:

— Воруй на каждомъ шагу и никогда не попадайся!

Такова мораль улицы, свободной отъ воздѣйствія школы, церкви, семьи.

Въ противоположность этимъ тремъ разсадникамъ нравственности, изрекающимъ свое грозное: не укради! — улица говоритъ:

— Воруй, ибо это есть единственный способъ пропитанія для выброшенныхъ на мои мостовыя, въ мои канавы, подъ мои заборы…

— Воруй! Не бойся ни тюрьмы, ни каторги, ибо тюрьма и каторга не всегда хуже улицы.

Далеко не всегда. Часто тюрьма и каторга являются единственными мѣстами спасенія отъ голодной смерти, на морозѣ, или подъ проливнымъ осеннимъ дождемъ. Эти мѣста устрашенія тогда оказываются тихими пристанищами для измученнаго голодомъ и холодомъ человѣка-

Такова улица. Таковы ея декреты. Она свободна отъ оффиціальной морали и декретируетъ своимъ обитателямъ движеніе въ сторону наименьшаго сопротивленія къ воровству.

На западѣ, гдѣ капиталистическій строй заполнилъ всѣ ячейки жизни, представители капитализма давно поняли эту тенденцію улицы и ведутъ съ ней систематическую борьбу.

Тамъ, прежде всего, никто не долженъ быть свободенъ отъ школьнаго воспитанія и школьной морали, а поэтому дѣйствуютъ законы о всеобщемъ и обязательномъ обученіи… но только начальномъ, не больше

Дается и вмѣняется въ обязанность ровно столько, чтобы ребенокъ успѣлъ усвоить, впитать въ себя ужасъ къ посягательству на чужую собственность и прочія необходимыя для охраны существующаго строя вещи.

И это, конечно, больше и лучше достигаетъ цѣли, чѣмъ зоркіе глаза полицейскихъ и власть судей сажать каждаго въ тюрьму, какъ только онъ протянетъ руку къ чужой собственности.

Да, школа больше вліяетъ на сокращеніе воровства, чѣмъ полиція, суды и тюрьмы, вмѣстѣ взятыя.

Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоитъ только бросить хотя бѣглый взглядъ на государства, гдѣ введено обязательное обученіе, — и съ другой стороны на страны, гдѣ этого нѣтъ.

Въ первыхъ количество кражъ и воровъ ничтожно по сравненію со вторыми. А между тѣмъ власть полиціи ограничена именно въ первыхъ, а не во вторыхъ. У насъ, напримѣръ, на воровъ дѣлаютъ облавы, ихъ забираютъ въ участокъ, часто бьютъ нещадно, высылаютъ безъ доказательства вины и даже при отсутствіи самаго факта воровства, просто потому, что раньше человѣкъ былъ замѣченъ въ воровствѣ,-и тѣмъ не менѣе у насъ кражъ и воровъ несравненно больше, чѣмъ во Франціи и Англіи, не говоря уже о Швейцаріи, гдѣ кражъ почти нѣтъ, а если бываютъ изрѣдка, то въ большинствѣ совершаются пришлыми иностранцами.,

Школа — первый и, пожалуй, единственный серьезный врагъ профессіональнаго воровства.

У насъ, въ Россіи, школа доступна не только не всѣмъ, но и немногимъ, и профессіональное воровство существуетъ внѣ ея воздѣйствія.

Вотъ почему, не смотря на указанную выше внутреннюю дезорганизацію воровской корпораціи, воровство у насъ все же процвѣтаетъ, (¹ Мы не приводимъ здѣсь сравнительныхъ данныхъ статистики воровства, такъ какъ не придаемъ никакого значенія цифрамъ россійской полицейской статистики. Эти цифры имѣютъ дѣло только съ фактами о заявленныхъ кражахъ. А заявленія отъ потерпѣвшихъ поступаютъ не только не всегда, но и не въ большинствѣ случаевъ. Вѣрнѣе, заявленія поступаютъ въ рѣдкихъ, исключительныхъ случаяхъ. Они также рѣдки, какъ рѣдки случаи отысканія украденнаго. А извѣстно, что наша полиція не только не находитъ украденнаго, но и не ищетъ, если кража сама по себѣ не исключительна по суммѣ или по положенію потерпѣвшаго. Въ конечномъ результатѣ изъ сотни потерпѣвшихъ заявляютъ и попадаютъ въ статистику можетъ быть, десять.) а количество профессіональныхъ воровъ не уменьшается, а увеличивается. Нельзя также сказать, чтобы процентъ привлеченныхъ къ суду воровъ увеличивался. А это послѣднее, въ сущности и служитъ показателемъ силы сопротивленія воровской корпораціи.

— Ты не смотри на то, сколько насъ! — разсуждалъ въ московской пересыльной тюрьмѣ одинъ профессіональный воръ. — А ты спроси, сколько разъ я укралъ и сколько разъ попался. Ежели я пятьдесятъ разъ укралъ, а на пятьдесятъ первомъ разѣ попался, то это еще ничего. Опять же и то много значитъ: укралъ ты на грошъ, или на мѣсяцъ себя обезпечилъ, а то и на полгода!..

Если вѣрить словамъ этого вора, то въ этомъ отношеніи за послѣднія 20 лѣтъ особыхъ перемѣнъ не произошло.

Пріемы полицейскихъ розысковъ, правда, усовершенствовались за этотъ періодъ времени, но и техника профессіональнаго воровства тоже совершенствуется и, пожалуй, быстрѣе идетъ впередъ, чѣмъ техника розысковъ.

— Они умнѣе стали, ну, и мы не глупѣемъ! — говоритъ представитель профессіональнаго воровства. — Умѣемъ и украсть и концы спрятать. И не полиція намъ страшна. Полиція ничего бы съ нами не сдѣлала… А сами мы себя губимъ, другъ друга на каждомъ шагу продаемъ. Въ разбродъ все идетъ, каждый себя норовитъ выгородить, а остальные пусть пропадаютъ…

Но это уже отзывъ новѣйшаго времени, къ которому намъ еще придется возвратиться.

Теперь же мы приступимъ къ тѣмъ общественнымъ явленіямъ, которые собственно и вызвали интересующее насъ теченіе въ средѣ профессіональныхъ воровъ, о которомъ мы говорили въ главѣ: «Отъ автора».

Предыдущее описаніе положенія воровской корпораціи и ея внутренняго состоянія намъ необходимо было, чтобы хотя отчасти дать читателю понятіе о тѣхъ условіяхъ, при которыхъ зародился и растетъ анархизмъ въ такой средѣ какъ профессіональные воры.