26 октября (8 ноября) 1917 года, на второй день после исторического штурма Зимнего дворца, в Петрограде, в зале Капеллы состоялся первый в Советской стране симфонический концерт. Государственный оркестр (бывший придворный) исполнил произведения Гайдна и Моцарта.
Этот оркестр, новую эпоху в истории которого открыла Великая Октябрьская социалистическая революция, является ныне гордостью отечественного музыкального искусства.
Родословная оркестра восходит к 1882 году, когда по распоряжению Александра III было утверждено «Положение о Придворном музыкантском хоре». Деятельность коллектива в предреволюционный период была достаточно заметной, а во многих отношениях и прогрессивной. Особенно значительных успехов оркестр достиг в пропаганде отечественной музыки...
По «Положению о Государственной филармонии в Петрограде» (от 13 мая 1921 г.) оркестр получил в свое распоряжение лучший концертный зал города — зал бывшего Дворянского собрания. Трудно было найти помещение, более приспособленное для симфонических концертов. Большой зал Ленинградской филармонии известен ныне на весь мир.
Здание это построено в 1834—1839 годах архитектором П. Жако, причем фасад его спроектировал К. Росси.
Начиная с 40-х годов прошлого столетия он стал центром музыкальной жизни Петербурга. Здесь выступали К. Шуман, П. Виардо, Ф. Лист, Г. Берлиоз, Р. Вагнер, А. Рубинштейн, П. Сарасате и многие другие......За девять дней до смерти П. Чайковский продирижировал в этом зале первым исполнением своей гениальной Шестой симфонии...
12 июня 1921 года состоялось торжественное открытие филармонии и первый концерт оркестра...
Четыре с половиной десятилетия заслуженный коллектив республики бессменно возглавляет один из выдающихся дирижеров современности народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий Евгений Александрович Мравинский. Такой солидный стаж непрерывной работы с оркестром — случай беспрецедентный в мировой исполнительской практике. И не случайно ленинградский коллектив часто называют «оркестром Мравинского»... В наши дни деятельность Мравинского и работу коллектива вообще нельзя рассматривать изолированно. Коллектив и его руководитель взаимно обогащают друг друга: достижения дирижера опираются на завоевания оркестра, а успехи оркестра — результат работы дирижера..
Еще в первые годы работы в репертуарной политике Мравинского обозначились тенденции возможно более всестороннего освоения русской и зарубежной музыкальной классики, а также стремление активно пропагандировать советскую музыку... От самых ранних музыкальных впечатлений до сегодняшних дней пронес Мравинский горячую любовь к музыке Чайковского... Ни время, ни другие творческие интересы не заслонили стойкого пристрастия к любимому композитору. Его бессмертные творения и теперь составляют одну из основных линий репертуара дирижера и руководимого им оркестра.
Творческое содружество Мравинского и Шостаковича зародилось в 1937 году, когда дирижер начал работу над только что законченной Пятой симфонией. Успех симфонии стал одновременно и успехом Мравинского.
С годами союз двух музыкантов крепнет...
В разгар войны, в июле 1942 года, Шостакович специально приезжает в Новосибирск (куда был эвакуирован Ленинградский симфонический оркестр.— Ред.), присутствует на всех репетициях и премьере Седьмой симфонии и затем, имея возможность слушать ее в исполнении различных оркестров и дирижеров, решительно отдает пальму первенства ленинградскому филармоническому оркестру и Мравинскому. Год спустя Шостакович приносит дирижеру одно из самых вдохновенных и драматичных своих сочинений — Восьмую симфонию. В процессе репетиций, будучи покорен глубокой и вдумчивой работой Мравинского, автор с благодарностью посвящает ему эту симфонию.
В последующие годы традиция сохраняется: Мравинский остается первым (за редкими исключениями) исполнителем симфонических опусов Шостаковича и, что гораздо важнее, замечательным их интерпретатором.
Из книги В. ФОМИНА «Старейший русский симфонический оркестр». Л., «Музыка», 1982.
Симфонический оркестр Ленинградской государственной филармонии. Дирижер — Евгений Мравинский. Большой зал Московской консерватории. 1982.
Сцена из балета «Ленинградская симфония». Спектакль Ленинградского академического театра оперы и балета имени С. М. Кирова.
Балет «Ленинградская симфония» в Ленинградском академическом театре оперы и балета имени С. М. Кирова. Сцены из спектакля.
Фото А. Степанова.
Когда в годы войны враг подошел к Ленинграду, композитор Д. Д. Шостакович вступил в ряды народного ополчения, вместе с другими деятелями искусства работал на оборонительных рубежах, дежурил на крыше консерватории. И настоятельно просился на фронт. А убедившись, что на фронт его все равно не пустят, принялся за большую композиторскую работу — новую симфонию, Седьмую, или Ленинградскую.
Он начал сочинять ее под вой сирен, грохот артиллерийских орудий, под разрывами бомб, а закончил в эвакуации, в Куйбышеве.
В канун нового, 1942 года эта симфония транслировалась по радио на всю страну. Перед началом ее исполнения к радиослушателям обратился композитор. В эфир полетели знаменательные слова: «...Когда грохочут пушки, поднимают свой могучий голос наши музы».
Вскоре партитуру нового сочинения привезли с Большой земли в Ленинград, и полуголодные, больные музыканты сыграли ее с большим подъемом. Командующий Ленинградским фронтом приказал огнем батарей предупредить вражеский обстрел. Копию симфонии послали в Новосибирск. И в тот же год отснятую на фотопленку партитуру отправили через Иран, Ирак, Египет, всю Африку, Атлантику в Лондон, а оттуда микрофильм доставили в США, где Седьмой симфонией продирижировал сам Артуро Тосканини.
Не предназначавшаяся для танцевального исполнения, она неожиданно оказалась популярной как у советских, так и зарубежных хореографов. Наш современник, ленинградский балетмейстер И. Д. Вельский, использовал для своей постановки первую часть произведения и назвал балет — «Ленинградская симфония».
Премьера состоялась в 1961 году в Ленинградском академическом театре оперы и балета имени Кирова, и с тех пор спектакль неизменно присутствует в репертуаре коллектива.
Вот что рассказывает балетмейстер о своем отношении к музыке Д. Д. Шостаковича и о воплощении ее в балете:
«Я очень люблю музыку Шостаковича. В ней запечатлены идеи и тревоги современности. Меня привлекает глубина и напряженность его раздумий о жизни: в каждом сочинении он выступает как композитор-мыслитель.
Мне дорого одно из высказываний Д. Шостаковича, по-моему, прямо относящееся к предмету нашего разговора. В майской книжке журнала «Советская музыка» за 1951 год композитор писал: «Я отождествляю программность и содержательность...
А содержание музыки — это не только детально изложенный сюжет, но и ее обобщенная идея или сумма идей...» «Обобщенная идея или сумма идей» — это как раз та основа, на которой я предпочитаю осуществлять хореографический замысел. В балетмейстерской партитуре я стремлюсь воссоздавать тему, не излагая сюжет в деталях, а обобщая до символа самую суть...
С самой войны я носил в себе темы, образы, мотивы Седьмой симфонии. Многие годы она буквально преследовала меня. Необходимо было выразить свое восприятие этой музыки.
И я взялся за постановку балета».
«...В оркестре, вначале где-то далеко-далеко, таинственно шурша, вступает дробь барабана. Возникает тема врага. Она все явственнее, все реальнее. Все ближе марш однообразный и жесткий — марш нашествия варваров. На потемневшем фоне мрачного небосвода разливается серое облако, напоминающее костлявую жадную руку...
Одетые в черное трико с касками на головах, идут как автоматы, тупые истуканы, бездушные исполнители чужой воли. Их много. Они постепенно заполняют сцену в танце-марше, их руки как бы приклеены по швам, спина неестественно выпрямлена, и только ноги резко выбрасываются вперед. Все громче и страшнее звучит в оркестре тема — тема разрушения, злодеяний. В рисунок движений вступают руки танцующих — загребают, хватают, рушат все на своем пути,— пишет Э. Шумилова в книге «Правда балета».— Вдруг крик отчаяния на фоне стихии нашествия — среди врагов появляется Девушка. Варвары не прикасаются к Девушке, но ощущение насилия над человеком не оставляет нас. Она как бы отталкивает от себя их липкие, мерзкие руки. Ужас в ее вскинутых кверху руках. Она то застывает, как натянутая струна, то бросается на землю, то отскакивает, словно вырываясь из их цепких объятий.
И вот в оркестре возникает тема сопротивления. Прорываясь сквозь тьму нашествия, она звучит как протест, как призыв к борьбе. В борьбу вступают юноши. Пластический мотив полетности, олицетворяющей мужество, решительность, волю к победе, резко контрастен ползучей приземленности и пластике варваров. Но, побеждая, юноши гибнут. Остается последний. Он идет на них бесстрашно, прямо на ураганный огонь. Враги отступают, но и Юноша падает. Тогда последний из варваров, торжествуя, мчится по полю сражения, словно ворон-победитель, хлопая скрюченными руками-крыльями.
И вот опять встает Юноша, собрав последние силы. И враг отступает...
Световой занавес. В оркестре реквием — горе и гнев звучат в музыке. Девушка одна. Она вспоминает и вновь переживает страдания и жертвы, лишения и муки... В оркестре звучит лирическая мелодия — ее память воскрешает дни безоблачного счастья. Но слишком тяжелы воспоминания. И снова издалека в оркестре — тема нашествия. Девушка бежит вперед, к авансцене, и протягивает обе руки открытыми ладонями к зрителям. В этом простом жесте героини, заканчивающем спектакль, и призыв, и вопрос, и надежда...»