Открытие бессознательного (Том 1)

В действительности постепенное развитие идей сомнабулизма и гипноза находило свое отражение и в эволюции литературного сознания, идущей от излишне упрощенных тем к более изысканным. Бине, Люка и другие авторы настаивали на том, что имеются не только драматические случаи расщепления личности, но существуют также и всевозможные переходные состояния между фактически расщепленной личностью и личностью нормальной и многогранной. Эта тенденция также отразилась в литературе. Некоторые авторы в качестве тем для своих произведений выбрали невидимые глазу переходы от одной грани личности к другой. Поль Бурже в 1883 году написал роман «Непоправимое» (L'Irréparable), где он описывает историю женщины, которая до своего замужества была открытой, беззаботной и веселой, но впоследствии внезапно стала подавленной и печальной.¹⁶⁴ Один из героев этого романа, философ в манере Рибо, объясняет эту метаморфозу читателю. В своем романе «Заветный сад» (Le Jardin secret) ^l65 Марсель Прево рассказывает историю о женщине, которая «потеряла» свою личность, когда вышла замуж. Через тринадцать лет случилось так, что она натолкнулась на свой дневник, который вела до замужества и, таким образом, обрела вновь эту потерянную личность. Находка послужила стимулом для того, чтобы ее разум стал активным, и она начала лучше понимать окружающий ее мир. Она обнаруживает доказательство неверности своего мужа и думает о разводе. Но после длительного внутреннего конфликта решает остаться с ним и изменить свою жизнь. Она сохраняет свою вторую личность, хотя и на более высоком уровне осознания.

В начале двадцатого века в литературе стали появляться более тонкие описания многочисленных аспектов человеческой личности и их взаимосвязей. В творческой писательской лаборатории все больше использовалась полипсихическая модель человеческого разума, что можно увидеть в произведениях Пиранделло, Джоиса, Итало Свево, Ленормана, Вирджинии Вульф, но больше всего в работах Марселя Пруста. Классический случай множественной личности сейчас является почти забытым. Он упоминался только один раз в творчестве Марселя Пруста при описании сцены в салоне мадам Вердуран, когда кто-то во время светской болтовни упоминает случай, произошедший с одним честным человеком, который во второй личности превратился в негодяя.¹⁶⁶ Заслуживает внимания тот факт, что та же самая история была опубликована отцом Марселя Пруста, Адрианом Прустом, как пример интересного психопатологического случая.¹⁶⁷ То, что неустанно анализирует Марсель Пруст в своих работах, является многочисленными проявлениями полипсихизма, множественностью нюансов личности внутри нас. Он полагал, что человеческое эго состоит из большого количества маленьких эго, различных, хоть и находящихся рядом, и более или менее тесно связанных. Наша личность, таким образом, постоянно изменяется в зависимости от обстоятельств, места и людей, которые нас окружают. Какие-то события затрагивают одни области нашей личности и оставляют безразличными другие. В хорошо известном прустовском описании повествователь рассказывает, что после того, как ему сообщили о смерти женщины, Альбертины, эту новость последовательно воспринимали различные части его личности. Сумма наших прошлых эго является, как правило, закрытой сферой, но некоторые - парциальные эго - могут неожиданно появляться вновь, тем самым вызывая образную актуализацию прошлого. Тогда одно из наших прошлых эго, оказавшись на переднем плане, начинает жить для нас. Среди подобных многочисленных эго представлены также и их наследственные формы. Другие (например, социальное эго) являются творением мыслей и влияний на нас других людей. Это объясняет то непрерывное движение в разуме, которое соответствует метаморфозам личности. Работы Марселя Пруста представляют особый интерес, потому что его тонкий анализ не является результатом влияния Фрейда и других представителей новой динамической психиатрии. Его академические источники заканчиваются на Рибо и Бергсоне. Было бы вполне осуществимо сделать из его работ трактат на тему человеческого разума (mind) как некое умозрительное пособие, которое дало бы правдоподобную картину того, чем стала бы первая динамическая психиатрия, если бы следовала своим естественным ходом.

Профессиональные философы также сфокусировали свое внимание на феноменах гипноза и множественной личности. Особенное впечатление эти явления произвели на Тэна ¹⁶⁸ и Рибо.¹⁶⁹ Жане утверждал, что история Фелиды является основным аргументом, используемым во Франции позитивными философами против школы догматической философской психологии Кузена. «Если бы не Фелида, нет никакой уверенности, что в College de France существовала бы должность профессора психологии»¹⁷⁰ Фуйе видел в явлениях гипноза и сомнамбулизма подтверждение учения о навязчивых идеях (idées-forces). Однако, один из его биографов наводит на мысль о том, что гипноз скорее вдохновлял, чем поддерживал эту концепцию.¹⁷¹ Бергсон лично сталкивался с гипнозом. Будучи профессором в Клермон-Ферран с 1883 до 1888 года, он принимал активное участие в гипнотических сеансах, неофициально проводимых Мутеном, врачом из этого города.¹⁷² Сам Бергсон проводил замечательные эксперименты по проблеме бессознательной симуляции загипнотизированных субъектов.¹⁷³ Позднее, в одной из своих основных работ, Бергсон утверждал, что искусство является очищенной и одухотворенной версией средств, используемых гипнотизмом.¹⁷⁴

Литературные критики также прибегали к явлению множественной личности, для объяснения некоторых загадок. В частности, Спенле разрабатывает гипотезу раздвоения личности в своей интерпретации Новалиса.¹⁷⁵ В бытность ребенком Новалис развивал свою вторую личность с помощью фантазии и воображения. Эта личность вырастает, и в то время, пока Новалис внешне живет обычной жизнью горного инженера, она, устами Новалиса, заявляет, что его поэтический сон является выше любой обыденной реальности. Аналогичным образом Поль Валери объяснял личность Сведенборга, великого шведского мистика. Когда Сведенборгу было примерно сорок лет, его глаза «открылись духовному миру».¹⁷⁶ Он живет одновременно в двух мирах, реальном и «духовном мире», в котором он поддерживает постоянную связь с ангелами и духами. Кстати, замечает Валери, это является не смешением двух миров, как происходит при галлюцинациях, а совмещением двух миров, между которыми Сведенборг мог перемещаться, как того пожелает.

Явления литературного творчества имели самое непосредственное отношение к первой динамической психиатрии; к их помощи часто прибегали в объяснительных схемах учений о двойственности разума, дипсихизма и полипсихизма, равно как и для размышлений о неизвестных силах разума.

Гипноз предоставил первую модель человеческого разума как двойного эго: сознательное, но ограниченное эго, которое, по мнению индивида, является единственным, и подсознательное, много более полиобъемное эго, неведомое сознанию, но наделенное неизвестными воспринимающими и созидательными силами. Феномен вдохновения может быть объяснен как более или менее периодический процесс выброса в сознательный разум психического материала, который хранится в подсознательном разуме. Франсис Гальтон выражал сходную идею: «По-видимому, в моем разуме есть гостевая комната, в которой сознание устраивает прием и где аудиенция в одно и то же время происходит у двух или трех идей, есть там и вестибюль, полный более или менее родственных идей, которые просто находятся за пределами познающего сознания».¹⁷⁷ Успешная работа разума подразумевает «большую аудиторию», правильную комбинацию идей в «вестибюле» и плавность выхода информации. Иногда происходит так, что такой аккумулированный материал возникает в разуме автоматически. Тогда, «индивидуальность (отдельность) заменяет индивидуальность, и одна часть разума (portion of mind) общается с другой частью как отдельной личностью».

Шабано развивал более сложную концепцию,¹⁷⁸ он проводил различие между несколькими уровнями дневного и ночного подсознательного разума и описывал многочисленные виды отношений между подсознательным и сознанием (прерывность или непрерывность, бесконтрольный или контролируемый контакт) и их отношение к художественным, научным и литературным произведениям.

Феномен вдохновения часто сравнивали с явлением второй личности, которая медленно тайно развивается и неожиданно появляется на какое-то время. Отсюда ощущение, что работа продиктована каким-то неизвестным существом, хотя и не настолько явно, как в случае с мисисс Кэррен и «Пэйшенс Ворт». К.Г. Юнг представил «Заратустру» Ницше как результат появления второй личности, которая незаметно развивалась, пока однажды внезапно не вырвалась на свободу.¹⁷⁹ По собственным словам Ницше:

Da, plotzlich, Freundin! wurde Eins zu Zwei

Und Zarathustra ging an mir vorbei...

(Затем, внезапно, мой друг, он раздвоился –

и мимо меня прошел Заратустра)

Вокруг полипсихической модели человеческого разума сосредоточилась еще одна теория литературного творчества. Поскольку человеческий разум представляет собой кластер (группу) субличностей, можно представить, что великий романист, говорил Бальзак, в состоянии их обнаружить, найти им занятие, характерные черты и дать им возможность медленно развиваться в собственном направлении. Говоря о многочисленных, хорошо очерченных персонажах бальзаковских новелл, Жюль Ромен предполагает, что каждый из них является одной из «эмбриональных личностей» самого писателя, то есть, это не бессознательные или вытесненные личности, но «вполне завершенные психологические системы, органические и индивидуализированные, каждая из которых содержит в себе все необходимое, чтобы удовлетворять, при контакте с жизненными событиями и социальными условиями, требованиям полноценной судьбы мужчины или женщины».¹⁸⁰ Жан Дилей также полагает, что романист обладает силой развития в себе латентных субличностей и преобразования их в литературные персонажи.¹⁸¹ Он обращает внимание на процесс «создания двойника»: любой человек, ведущий личный дневник, имеет склонность развивать двойную личность, которая постепенно проявляется в этом дневнике, таким образом, что развиваются особенные межличностные отношения между тем, кто ведет дневник, и его вымышленной второй самостью. Тогда эта вторая самость в определенный момент может войти в жизнь, чтобы говорить под видом литературного персонажа о тайных проблемах и пороках самого писателя (как это делали, например, Гете в романе «Страдания молодого Вертера» и Андре Жид в романе «Андре Вольтер»).

И наконец, была предпринята попытка объяснить процесс литературного творчества с точки зрения понятия «криптомнезии». Этот термин, который, по-видимому, был введен Флурнуа, обозначает явление, хорошо известное магнетизерам и гипнотизерам. В гипнотическом трансе, и особенно в форме гипнотической регрессии, индивид может говорить о многих вещах, о которых в бодрствующем состоянии полностью забывает. Наша подлинная скрытая память, таким образом, гораздо шире, чем память сознательная. Другие свидетельства криптомнезии проявляются в снах, в состоянии бреда, и иных физических проявлениях.¹⁸² Флурнуа показал, что «романтические истории подсознательного воображения» его медиума Элен Смит исходят, по большой части, из книжных «криптомнезии», из книг, которые она читала, когда была ребенком, и впоследствии совершенно забыла. Криптомнезия дает объяснение случаям псевдоплагиата в литературе. Юнг, например, обнаружил, что целый параграф в книге Ницше «Так говорил Заратустра» скопирован из статьи четвертого тома Blätter von Prevost (журнал, издаваемый Юстинусом Кернером). Это была публикация, над которой, как известно, Ницше размышлял еще в молодости. Бессознательность плагиата, как это представляется сейчас, проявилась в том, что оригинальный текст оказался грубо искажен и совершенно без всякой необходимости вставлен в историю Заратустры.¹⁸³ После этого было выявлено множество и других примеров псевдоплагиата; здесь могло бы даже показаться, что некоторые авторы особенно склонны к этому. Ницше как раз из их числа. Лу Андреас Саломе предполагала, что содержание его работы «Происхождение морали» полностью берет свое начало у Поля Ре, который обсуждал свои представления об этом в беседе с Ницше; Ницше осторожно выслушал Ре, затем присвоил их себе, и впоследствии стал враждебно относиться к Ре.¹⁸⁴ Согласно X. Вагенвурту, Ницше имел исключительную способность с удивительной скоростью усваивать мысли других людей и тотчас же забывать об этом.¹⁸⁵ Следовательно, когда мысль приходила к нему опять, он не осознавал ее внешнее происхождение и верил, что она родилась в его собственной голове. Таким образом, говорит Вагенвурт, Ницше заимствовал основные понятия, развиваемые им в работе «Происхождение трагедии», из книги Мишле «Библия человечества» (La Bible de I’Humanité). Согласно другим исследователям, занимающимся историей литературы, основные оригинальные концепции Ницше через криптомнезию уходят своими корнями в работы Эмерсона.¹⁸⁶ Фактически, криптомнезия, по-видимому, встречается настолько часто, что Поль Валери пришел к необходимости рассматривать ее как главный источник литературного творчества. «Плагиатором является тот, кто плохо постигает и излагает суть мыслей других - он позволяет самим фрагментам быть узнанными».¹⁸⁷

Закат первой динамической психиатрии

История первой динамической психиатрии выявила некий парадокс: на протяжении целого столетия (с 1784 по 1882 год) новые открытия боролись за свое право на существование. Но после того, как они в конце концов были признаны «официальной медициной» в лице профессоров Шарко и Бернгейма, период ошеломляющего успеха, которым эти открытия «наслаждались», длился меньше двадцати лет, а затем наступил довольно быстрый закат. Проблема этого взлета и падения озадачивала множество выдающихся умов того времени. Жане предположил, что причины этой тенденции лежат не только в самом образе жизни того времени, но и непосредственно в медицине. После 1882 года весь медицинский мир оказался сильно увлеченным гипнозом; на эту тему были сделаны тысячи публикаций, пока они не достигли критической отметки, и после этого гипноз оказался забытым. Наверное, здесь есть доля истины, но должны быть и факторы, связанные непосредственно с самим гипнозом, которые послужили причиной его столь быстрого падения.

Внимательное изучение литературы о гипнозе того времени указывает на то, какими, возможно, были эти факторы. Многочисленные гипнотизеры, поначалу весьма воодушевленные гипнозом, очень скоро обнаружили в нем ряд серьезных недостатков. Не каждый человек в состоянии стать хорошим гипнотизером, точно так же, как и самый лучший гипнотизер не в силах загипнотизировать любого. Стало очевидным, что многие пациенты просто притворялись, симулируя состояние гипноза, хотя на самом деле не были загипнотизированы. Бенедикт, например, рассказывает, что позволил некоторым из своих студентов гипнотизировать пациентов, лечившихся амбулаторно. Эти пациенты в дальнейшем сообщали, что были в состоянии гипнотического сна, но многие из них признавались главным врачам о симуляции гипноза, чтобы угодить молодым докторам.¹⁸⁸ Сообщается, что то же самое происходило не только с Шарко (как мы видели выше), но также с Форелем, Веттерштрандом и другими опытными гипнотизерами, пациенты которых даже делали вид, что полностью вылечились, поскольку не осмеливались возражать своим авторитетным врачам.

Случалось и так, что субъекты притворялись загипнотизированными с целью почувствовать себя свободнее и рассказать о мучивших их тайнах, о которых им было тяжело говорить в другой обстановке. Возможно, это имело место с самого начала становления магнетизма. Мы уже рассказывали странную историю о человеке, сильно привязанному к своему другу мужчине. Во время магнетического кризиса этот человек - полностью доверявший своему другу и уверенный в его благорасположении - сказал графу Лутцельбургскому, что его предполагаемый друг предал его и причинил ему вред и объяснил, что следует сделать, чтобы перенести это знание из его «кризиса» в состояние бодрствования.¹⁸⁹ Можно привести огромное количество подобных случаев. Доктор Бонжур¹⁹⁰, швейцарский психотерапевт, в 1895 году замечает, что некоторые пациенты рассказывают под гипнозом о вещах, которые их тяготят и о которых в состоянии бодрствования они - притворно - заявляют, что ничего не знают. Впоследствии же эти люди признаются, что знали об этом, но стеснялись говорить.

Тенденция к бессознательной симуляции являлась более серьезным недостатком. Она развивалась у многих гипнотизируемых индивидов и заставляла их угадывать желание гипнотизера и исполнять его. Бернгейм, например, говорил: «Невероятно, с какой проницательностью некоторые загипнотизированные субъекты определяют идею, которую им следует осуществить. Одно слово, жест или интонация уже могут указать им путь».¹⁹¹ Бергсон, предпринявший некоторое исследование так называемой способности к чтению мыслей под гипнозом, заключил, что пациент, которому приказывают выполнить tour deforce (дело необычайной трудности), «будет действовать добросовестно и сделает то же самое, что сделал бы самый бессовестный и наиболее искусный из шарлатанов; он бессознательно использует средства, о существовании которых мы едва ли даже можем предположить».¹⁹² Бельгийский врач Крок рассказывал, как, добившись удивительных результатов при использовании гипноза, он в конце концов осознал некоторые факты.

Я проводил множество гипнотических экспериментов и добился, по всей видимости, прекрасных результатов. Это меня насторожило, и я стал крайне осмотрительным. Я добивался поразительной экстериоризации чувствительности, визуализации магнетического и электрического излучений и чуть не стал жертвой своих собственных пациентов - настолько удивительно успешными были мои эксперименты. Но осторожная и тщательная проверка фактов убедила меня, что все это было не чем иным, как эффектом самовнушения. Нам не следует забывать, что загипнотизированный субъект пытается всеми способами, находящимися в его распоряжении, удовлетворить желания магнетизера и выполнить не только его внешние конкретные указания, но также и мысленные пожелания. Загипнотизированные пациенты тщательно исследуют мозг гипнотизера, который обычно не остерегается удивительной чувствительности пациента, и не понимает, что знак, который является незаметным в состоянии бодрствования, может стать крайне важным для пациента под гипнозом.¹⁹³

Крок добавлял, что то же самое является истинным и для истерии, и предупреждал: «Если вы хотите быть обманутыми, тогда экспериментируйте с истерическими пациентами».

Дельбеф, еще один бельгиец, который посетил Сальпетриер и нансийскую школу в 1886 году, комментировал поразительные различия, полученные Шарко, Бернгеймом и публичным гипнотизером Донато.¹⁹⁴ Дельбеф заключил, что имеет место не только неоспоримое воздействие гипнотизера на пациента («как мастер, так и ученик»), но существует еще большая степень суггестивного воздействия загипнотизированного субъекта на гипнотизера («как ученик, так и мастер»). Первый загипнотизированный субъект формирует (imprints upon) у гипнотизера определенную технику работы и закладывает соответствующие ожидания результатов. В дальнейшем это определяет ту или иную модель работы данного гипнотизера с другими пациентами, в свою очередь, влияющую на ее результаты. Кроме того, гипнотизер, обучавшийся в определенной манере, передает свой метод и ожидаемые результаты ученикам, что объясняет происхождение соперничающих школ, каждая из которых имеет монополию на специфические гипнотические явления. В связи с этим заслуживает внимания то, что выводы Дельбефа недавно подтвердились на базе новых независимых исследований Мартина Орна.¹⁹⁵ Неудивительно, что гипнотическую ситуацию часто сравнивают c folie à deux (безрассудство двоих), где «мы не знаем, кто из двух является более безумным». В последние годы девятнадцатого века негативные сообщения накопились до такой критической отметки, что возникла сильная реакция против использования гипноза и современных теорий истерии. Среди лидеров этого движения были люди, которые в течение многих лет проводили эксперименты такими способами, как металлоскопия, действие лечения на расстоянии и перенос симптомов от одного пациента другому. Жане, который был в высшей степени осторожен и экспериментировал с гипнозом и истерическими пациентами, избегая множества ловушек, был одним из немногих, кто продолжал развивать учение первой динамической психиатрии, являвшееся, как это было доказано, здравым.

Отказ от первой динамической психиатрии выглядит столь же иррациональным и поспешным, как и прежняя внезапная мода на нее в 1880-х годах, когда первая динамическая психиатрия оказалась в зените славы. Подобное неприятие случилось, несмотря на огромное сопротивление со стороны некоторых приверженцев первой динамической психиатрии, которые открывали новые и многообещающие факты. Ими были, например, новые методы гипнотического катарсиса, с которыми Жане экспериментировал с 1886 года, а Брейер и Фрейд в 1893 и 1895 годах (о чем мы поговорим в других главах этой книги). Это был также метод, разработанный Оскаром Фохтом, которому он дал название «парциальный гипноз».¹⁹⁶ Для этого метода необходимы были пациенты, которые легко гипнотизировались, но могли также в состоянии гипноза сохранять острое критическое восприятие. Пациент гипнотизируется, и его внимание остается сфокусированным на резко очерченном факте или воспоминании, которое позволяет ему изучать бессознательное содержание какого-то отдельного нынешнего или прошлого ощущения, ассоциации, сновидения, или психопатологического симптома. Как оказалось, эта специфическая форма гипноза является удивительно похожей на то, что Энсли Миерс описал как «состояние-Y».¹⁹⁷ Фредерик Майерс, который был хорошо знаком с ошибками и заблуждениями гипнотизма, истерии и множественной личности, подчеркивал действительный прогресс, который эти представления принесли в наше знание человеческого разума и последующий прогресс, который может ожидаться в будущем.¹⁹⁸ Одним из его утверждений является то, что вторичная личность необязательно является более худшей по отношению к основной, а иногда, напротив, она даже более совершенна (позднее эту идею развивал Юнг). Однако «последующие открытия токсических веществ (intoxicants), наркотиков и анестетиков, сформировали три важные стадии в нашем возрастающем контроле над нервной системой», а учение о гипнозе явилось следующей стадией. Гипноз позволяет многим людям расширить и освободить свой разум, что они не способны сделать в состоянии бодрствования: «Я утверждаю, что гипнотический транс (...) имеет некоторое сходство с гениальностью, так же как и с истерией. Я утверждаю, что для необразованных субъектов это было самым лучшим душевным состоянием, в которое они когда-либо входили. Если его изучить лучше и применить к субъектам более высокого уровня умственного развития, это может создать более спокойные и устойчивые потоки мысли, чем те, что могут поддерживаться сознательными усилиями наших суматошных и беспорядочных дней». Возможно, наступит время, когда человек будет выбирать не только между сном и бодрствованием, но когда наряду с ними «будут сосуществовать и другие состояния». И, наконец, Майерс вспоминает о тех замечательных излечениях, которые были достигнуты под гипнозом. Относительно будущего он чувствовал, что наше знание этих состояний может быть расширено и использовано тремя новыми способами: во-первых, моральным улучшением с помощью импринтинга «гипнотических внушений целебного (salutary) типа»; во-вторых, достижением «состояния нечувствительности к физической боли»; и в-третьих, получением энергии с помощью диссоциации (разъединения) элементов нашего бытия новейшими (еще не изведанными) способами. Этим пророчествам Майерса предстояло материализоваться в методе самовнушения Куэ, технике безболезненных родов и аутогенной тренировке Шульца.

Но, конечно, легче полностью отбросить все учение, которое содержит ошибки, чем взять на себя трудную задачу очистить зерна от плевел. И, как был вынужден заключить Жане, «гипноз мертв ... до того дня, пока он не оживет».

Заключение

Первая динамическая психиатрия разработала хорошо сконструированную структуру знания, которая, несмотря на неизбежные колебания и издержки, была намного более органическим целым, чем это обычно предполагается. Согласно общепринятому мнению, первая динамическая психиатрия исчезла около 1900 года. На ее место пришли совершенно новые системы динамической психиатрии. Но внимательное изучение фактов показало, что здесь не было никакой внезапной революции. Напротив, произошел постепенный переход одной системы к другой, и новая динамическая психиатрия переняла от первой гораздо больше, чем полагали ранее. Культурное влияние первой динамической психиатрии было крайне сильным, и пронизывает современную жизнь настолько, что нам даже трудно вообразить.

Новые теории динамической психиатрии, содержащие в себе многое из первой динамической психиатрии, также усвоили огромное количество знаний из других источников. Понять новые теории можно только, если мы сделаем обзор всех социологических и культурных явлений, существовавших на протяжении всего девятнадцатого века. А это будет является предметом следующей главы.

4 ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ

ДИНАМИЧЕСКОЙ ПСИХИАТРИИ

Мы рассмотрели истоки динамической психиатрии (глава 1), ее возникновение около 1775 года и историческое развитие от Месмера до Шарко (глава 2), а также в общих чертах описали первую динамическую психиатрию как органичную и логически связанную систему (глава 3). Теперь представляется необходимым исследовать ее социальные, экономические и культурные предпосылки, чтобы посмотреть, в какой степени условия, которые существовали в Европе в конце восемнадцатого века, повлияли на первую динамическую психиатрию, и как изменения этих условий на протяжении девятнадцатого века привели к образованию новых систем динамической психиатрии. Учения Жане, Фрейда, Адлера и Юнга в различной степени являлись наследниками первой динамической психиатрии, но сами они были детерминированы социальными факторами и направлениями в философии, науке и культуре, которые мы рассмотрим настолько кратко, насколько нам позволит сложность этого вопроса, чтобы не упустить ни одной важной детали.

Социальные предпосылки

Открытие животного магнетизма, а также переход от Месмера к Пюисегюру невозможно понять правильно, если не принять во внимание те социальные условия, которые сложились в Европе в конце восемнадцатого века. Сто восемьдесят лет - слишком короткий промежуток времени по сравнению со всей историей человеческого рода, и все же нам крайне трудно представить себе образ жизни и способ мышления тех предков, национальности и языки которых мы унаследовали. Однако давайте вообразим, что мы путешествуем во времени и попадаем в Европу 1780-х годов. Каким необычным показалось бы все, что нас окружает. И насколько чуждым мы сочли бы образ жизни наших предков. Конечно, нам пришлось бы забыть об атомной бомбе, автомобилях, телевидении, радио, самолетах, телефоне, железных дорогах, сотнях изобретений и других вещах, которые для нас так привычны. Мужчины и женщины того времени казались бы нам столь странными, как будто они являются представителями другого мира. Даже биологически они отличались от нас - невысокого роста, крепкие и чрезвычайно выносливые (еще не существовала хирургическая анестезия, едва ли были известны успокаивающие лекарства и наркотические средства; люди привыкли переносить физические страдания, так же, как они привыкли наблюдать их). Все, включая богачей, окруженных роскошью, жили в условиях, которые нам показались бы в высшей степени некомфортными. Подавляющее большинство населения питалось грубой и однообразной пищей. Поскольку в местах общественного пользования не соблюдались элементарные правила гигиены, люди часто страдали от многочисленных инфекционных заболеваний и почти каждый четвертый человек имел на лице следы оспы. Водопровод тогда еще не существовал, и на улицах гнили кучи нечистот, горожане и сельский люд привыкли к неприятным запахам. Кроме того, вернись мы в тот период, нам во многом пришлось бы отказаться от присущего нам способа мыслить, от своих идеалов и манеры общаться друг с другом, от того, чем мы так дорожим сегодня. Для большинства умственная деятельность была гораздо менее напряженной, по сравнению с сегодняшним днем. Достаточно прочитать любой роман, написанный в то время, к примеру роман Гете «Страдания молодого Вертера», и представить себе, что мы живем жизнью одного из его персонажей: этот образ жизни показался бы нам невыносимо скучным (в то время как наш образ жизни, по всей вероятности, поразил бы их своим опасным безумием). Большинство населения проживало в сельской местности, где свободно бродили волки и другие дикие звери. Города были небольшие, и даже в таких крупных центрах, как Вена или Париж, люди жили той жизнью, которую мы сейчас назвали бы «провинциальной», все знали друг друга и их отношения были гораздо более близкими, чем в наши дни.

Взгляды на жизнь наших предшественников показались бы нам не менее странными. Их образ мыслей в большинстве случаев был менее четким, чем у нас. Они, без сомнения, знали много любопытного, о чем мы забыли сегодня, но их идеи, суеверия и предрассудки во многом показались бы нам абсурдными. Для большинства людей наука, например, была весьма туманным понятием. Из толпы ученых-любителей выделялись несколько действительно великих пионеров науки, такие как Пристли и Лавуазье. Физику, в основном, использовали шарлатаны и обманщики и к ней прибегали для устроения публичных представлений и увеселительных мероприятий. Эта наука была также увлечением аристократов или состоятельных буржуа, которые имели собственный cabinet de physique (физический кабинет). Однако появилось распространенное мнение, что человечество после долгих веков невежества и темноты постепенно поднимается на новую ступень развития, и это мнение подкреплялось непрерывным потоком открытий. Франклина приветствовали как покорителя молнии, а Монгольфье как человека, ознаменовавшего эру завоевания воздушного пространства. Исследователи приносили новости об открытиях новых стран и народов на южном побережье Тихого океана и в других местах. В 1771 году, после возвращения из кругосветного плавания, французский мореплаватель Бугенвиль опубликовал рассказы о своих путешествиях, в которых описания якобы естественного счастья и полной сексуальной свободы среди жителей острова Таити просто захватывали воображение.¹ Комментируя рассказы Бугенвиля, Дидро заключил, что блага цивилизации и морали (которые он не отрицал), были достигнуты ценой естественного человеческого счастья.² Цивилизованный человек, говорил он, является жертвой внутренней борьбы между «естественным», с одной стороны, и «моральным и искусственным», с другой: и независимо от того, возобладает ли в этой битве первое или второе, он всегда будет оставаться несчастным - эта идея была впоследствии воспринята Ницше и Фрейдом. Война за независимость в Америке и установление Первой Республики по ту сторону океана вызвали волну энтузиазма во французском обществе, которое приравнивало эту новую нацию к спартанцам или римлянам эпохи ранней республики. Полагали, что Кур де Гебелен (один из почитателей Месмера) расшифровал древний миф и воссоздал праязык человечества. Одним словом, у «просвещенного» общества было ощущение того, что они живут в необыкновенную эпоху, где нет ничего невозможного.

Политическая и социальная структура общества также во многом отличалась от нашей. Повсеместно в разнообразных формах преобладал монархический тип правления, за исключением небольших республик, таких как Швейцарские кантоны. Сейчас трудно себе представить, насколько неправдоподобной была идея о том, что такие крупные государства как Британские Колонии в Северной Америке когда-нибудь примут республиканскую конституцию. Короли, императоры, принцы и мелкие правители пользовались огромным почтением со стороны своих подданных. Однако они были вынуждены принять многие ограничения своей власти, наложенные обычаями, законами и общественным мнением. Строгое деление общества на классы являлось фундаментальным отличием социального устройства общества того времени от нашего. Теоретически существовало огромное количество этих классов, но на самом деле был только один основной принцип деления - деление на аристократов и простолюдинов. Первоначально дворянами считались потомки старинных феодальных семей, но таких было немного. Большинство же получили дворянство как награду за заслуги перед государством, поскольку выполняли какие-то важные общественные поручения, или же они просто покупали за огромные деньги земельную собственность или должности, которые автоматически давали дворянский титул. Не только у аристократии существовала иерархия, имелось также разделение на военное и судебное дворянство. Но какими бы ни были эти различия, некоторые характерные черты оставались общими для всех: аристократия имела привилегии в том, что касалось налогов, правосудия и школ, в которые они отправляли учиться своих отпрысков. Дворяне имели право носить при себе оружие и охотиться в любом месте, где пожелают. Но у них были также и самые строгие обязательства, и им было запрещено заниматься некоторыми видами деятельности, которые были необычайно доходными. Поскольку у дворян было право на ношение оружия, предполагалось, что они должны защищать своего правителя. Аристократы также выполняли обязанности на флоте, дипломатической службе и занимали высшие церковные должности. Все еще существовали средневековые замки, но жить в них стало немодным, и постепенно они приобрели ореол таинственности и стали темой для леденящих душу историй и «черных романов». Высшее дворянство все больше и больше отдавало предпочтение жизни в комфортабельных и тихих особняках, находившихся в сельской местности, хотя владели они и городскими домами и появлялись при королевском дворе весьма часто. Этот класс создал новый, доступный только избранным тип социальной жизни, отличительной чертой которого были изысканная учтивость и неподражаемое искусство вести беседу, в чем особенно преуспели французы - отсюда господство французского языка и манеры поведения среди дворянства в большей части Европы. Высшие слои аристократии чувствовали себя обязанными поддерживать светский и расточительный образ жизни. Таким образом, на предметы роскоши и азартные игры тратились целые состояния. Однако дворянство переживало кризис, оказавшийся особенно заметным во Франции.³ Все возрастающее количество молодых французских аристократов не находило достаточного выхода для своих честолюбивых замыслов и потребности в деятельности. Против аристократов нарастала враждебность и со стороны буржуазии, которая завидовала их привилегированному положению. Реакция французского дворянства была различной: многие отчаянно цеплялись за свои привилегии и пытались обеспечить их точное соблюдение. Довольно большое количество занялось благотворительной деятельностью; некоторые даже сочувствовали Республиканским идеям и проявляли восторженный энтузиазм по отношению к войне за независимость в Америке. Поскольку деятельность, доступная им, была ограниченной, а общественная жизнь не отнимала всех сил, некоторые из них попытались найти новые возможности для выхода энергии. Например, занялись предпринимательством в колониях или научными исследованиями, которые они проводили со всей серьезностью, хотя их попытки рассматривались бы сейчас по большей части как дилетантские. Среди простолюдинов выделился класс буржуазии, которая стремительно продвигалась к власти. Образ жизни буржуазии совершенно отличался от того, как жила аристократия. По мнению последней, ее главное достоинство состояло в щедрой и показной манере тратить деньги, в то время как буржуазия полагала, что главной добродетелью является бережливость в сочетании с трудолюбием. Пролетариат на континенте^3* почти не существовал. (Промышленная революция, начавшаяся в Англии в 1760-х годах, еще не достигла других берегов Ла-Манша). На самой низкой ступени социальной лестницы находились крестьяне, составлявшие наиболее многочисленную часть населения. Истинное положение крестьянства оценивается по-разному: многие историки описывают его существование в самых мрачных красках, подчеркивая нищенскую жизнь и страдания. Другие указывают на те значительные улучшения, которые происходили на протяжении восемнадцатого века. В любом случае судьба крестьянства, без сомнения, была нелегкой, даже принимая во внимание тот факт, что в те времена жизнь для всех была гораздо тяжелее. В России и некоторых государствах Центральной Европы миллионы крестьян все еще оставались крепостными. Даже в Западной Европе крепостничество еще не было полностью отменено, что, например, давало право немецкому принцу, Ландграфу Гессенскому, продавать своих крепостных-мужчин в иностранные войска в качестве солдат. Сельскохозяйственные методы были более примитивными, по сравнению с современными. Крестьян душили налогами и заставляли выполнять барщину (которая в Австрии называлась Robot) для своего хозяина или государства. В большей части Европы крестьяне оставались неграмотными, разговаривали на бесчисленных диалектах и едва понимали официальный язык своей страны. Но крестьяне имели собственную, хорошо развитую субкультуру (почти неизвестную остальной части населения), состоявшую из народных обычаев, методов врачевания, ремесел, богатой устной литературы и многочисленных традиций, включавших в себя веру в священные источники и священные деревья.

Образ жизни каждого класса, таким образом, сильно различался и отношения между ними оставались крайне сложными. Взаимоотношения между слугами и хозяевами-аристократами носили весьма своеобразный характер, который сегодня трудно представить и описать. Дворянские семьи, жившие в деревенских поместьях из поколения в поколение, имели тесную связь с такими же крестьянскими семьями. Один и тот же человек, будучи крепостным крестьянином, мог по приказу своего господина на время становиться ординарцем или солдатом, когда его хозяин принимал на себя командование полком. Такие отношения часто распространялись на многие поколения и отношения между хозяином и слугой, без всякого сомнения, носили авторитарный характер. В России, в среде аристократов было принято избивать своих крестьян кнутом. Даже во Франции все еще оставался или, по крайней мере, существовал незадолго до этого времени обычай бить своих слуг и забывать платить им жалованье. Однако между господином и слугой часто происходили доверительные беседы, и они были искренне преданы друг другу. Мы можем обнаружить описания подобных отношений в пьесах Мольера, Мариво и Бомарше и увидеть, насколько они отличались от отношений между хозяином буржуа и его слугой. В аристократической среде взаимоотношения аристократа и слуги можно рассматривать как отношения деспота и покорного раба, хотя они и представляли собой симбиоз, характерной чертой которого являлась смесь уважения и фамильярности. В то время как отношения буржуа и наемных рабочих были более обезличенными и представляли собой отношения эксплуататора и возмущенного своим положением труженика.

Если рассматривать историю магнетизма с точки зрения исторической перспективы, она покажется нам полной парадоксов. Трудно поверить, что Месмер пытался лечить пациентов за очень высокую плату, собирая их вокруг сосуда, наполненного магнетизированной водой, или что такая практика вызывала у светских женщин состояние нервного криза. Объявить это шарлатанством или коллективной истерией было бы слишком примитивно. Едва ли менее странным нам покажется и то, что знатные члены аристократического общества платили Месмеру, иностранцу, огромные деньги, чтобы получить предполагаемый «секрет», который дал бы им возможность бесплатно лечить пациентов, или, например, то, что врач, такой как Пюисегюр, магнетизировал дерево для лечения пациентов, собиравшихся вокруг него. И наконец, до сих пор не объяснено, каким образом две первые волны животного магнетизма, связанные с практикой Месмера и Пюисегюра, после Французской революции сменились третьей, когда стал применяться метод магнетизма, который во многом совершенно отличался от предшествовавших двух. Мы полагаем однако, что эти странности исчезнут, а факты станут понятными, когда мы рассмотрим их в свете указанных выше социальных предпосылок. Победа Месмера над Гасснером была тройной: это была победа Просвещения над умирающей эпохой Барокко, победа науки над теологией и победа аристократии над духовенством. В начальной фазе животный магнетизм нужно рассматривать в системе координат и ценностей аристократии. Не будучи дворянином по происхождению, Месмер, женившись на аристократке из Вены, вел жизнь богатого патриция и искал пациентов среди дворянства. По представлениям того времени, считалось совершенно естественным, что ему следует брать с них высокую плату; действительно, было бы глупо с его стороны не брать денег с людей, которые, совершенно не задумываясь, тратили их на азартные игры и другие подобные развлечения.

Что касается его baquet, то это был примитивный механизм, на создание которого Месмера вдохновили недавние открытия в области физики, глубоко взволновавшие аристократов-любителей.

Поскольку Месмер считал, что открыл новые физические флюиды, то совершенно естественной была и его попытка накапливать их в контейнере, по примеру физиков, накапливающих электричество в лейденской банке. Месмер сформулировал свою физическую доктрину, подражая тогдашним теориям электричества, - отсюда нам достались понятия раппорта и цепочки из пациентов, по которой якобы способны передаваться флюиды. Правда, может показаться странным, почему большинство пациентов верили в то, что они ощущают физиологический эффект воздействия этих флюидов; но достаточно вспомнить, что действие плацебо осуществляется не только через лекарства и медикаменты, но также с помощью любого физического предмета. Даже выдающимся ученым того времени было трудно оценить физиологические воздействия электричества. Бертран, физик, ставший одним из самых известных ученых в области животного магнетизма, рассказывал любопытные истории о первых экспериментаторах. Некоторые из них испытывали ужасный шок от электрического разряда, который показался бы нам просто слегка неприятным, и пугались этого до такой степени, что по два дня не вставали с кровати, в то время как другие физики тайно проводили самые опасные эксперименты, иногда кончавшиеся их смертью.⁴ Прошло достаточно много времени, прежде чем были установлены истинные физиологические последствия воздействия физических сил.

Интересен также вопрос о том, почему знатные леди, сидящие вокруг месмеровского baquet, испытывали воздействие магнетических флюидов только в форме кризов. В этой связи необходимо упомянуть о vapeurs (истерических припадках), которые представляли собой невроз светских женщин того времени. На протяжении второй половины восемнадцатого века в действительности было два модных невроза: один, ипохондрия, поражал изысканных светских джентльменов и заключался в приступах депрессии и раздражительности, другим был невроз утонченных светских леди, которые падали в обморок и страдали от разнообразных нервных припадков. Эти неврозы подробно описаны в научных трактатах, которые являлись классическими произведениями, например «Трактат о vapeurs», написанный Жозефом Роланом,⁵ и трактат, написанный Пьером Поммом.⁶ Светские врачи лечили vapeurs при помощи всевозможных видов «современных» изобретений, таких как гидротерапия и электричество. Вот почему эти дамы считали модным ходить к Месмеру, который ввел новый терапевтический метод и который, помимо всего прочего, пользовался определенным престижем из-за того, что был иностранцем (особый вид ксенофилии, распространенный во Франции в то время). Криз, вызываемый вокруг baquet, был не чем иным как приступом vapeurs. Таким образом, мы можем сказать, что эти кризы являлись абреакцией текущего невроза, выявленного с помощью суггестивной терапии, которая, по мнению ее автора, была практическим применением последнего физического исследования. С точки зрения Месмера, терапевтические успехи, достигнутые им вокруг baquet, были не чем иным, как подтверждением его теории; отсюда его негодование по поводу Отчета полномочных представителей, которых он обвинял в пристрастном к себе отношении.

Что послужило скрытой причиной того внезапного и полного перехода от техник и концепций Месмера к техникам и концепциям Пюисегюра в 1784 году? По-видимому, и в этом случае объяснение можно найти в социальных предпосылках. Сначала давайте вспомним, что Аман-Мари Жак де Шатене, маркиз де Пюисегюр, был потомком одной из самых древних семей французского дворянства, которая на протяжении нескольких веков давала Франции многих выдающихся деятелей, особенно на военном поприще, и что он сам сделал блестящую военную карьеру. Как и многие его современники-аристократы, он имел физический кабинет (cabinet de physique), где проводил разнообразные эксперименты с электричеством. Пюисегюр делил время между военной службой и жизнью в замке в Бюзанси, где владел обширными землями, которые принадлежали его семье на протяжении многих поколений. Маркиз, так же, как и два его брата, очевидно, разделял взгляды прогрессивной части французской аристократии, которая развивала свою деятельность в благотворительном направлении. Этим объясняется то, почему Пюисегюр и члены Общества Гармонии практиковали магнетизм бесплатно. При их высоком положении само собой разумелось, что они не могут использовать знание магнетизма с целью обогащения (поскольку, как мы помним, деятельность, приносящая доход французскому дворянству, была запрещена). Они не могли также брать плату со своих крестьян. Все последователи Месмера из числа аристократии и дворяне Эльзаса придерживались этой позиции.

Если мы мысленно вернемся в Бюзанси, то увидим, что маркиз проводил коллективное лечение не вокруг baquet, как это делал Месмер, а вокруг магнетизированного им дерева. Этот метод Месмер использовал очень редко. Для Пюисегюра магнетизация дерева была научной процедурой, но для крестьян дерево имело особенное значение и притягательность, что можно объяснить народными верованиями и обычаями. В монументальной работе «Фольклор Франции» Себильо⁷ посвятил целую главу народным поверьям и ритуалам, касающимся деревьев:

Себильо утверждает, что леса и священные деревья являлись самыми почитаемыми божествами древних галлов, и на протяжении многих веков христианские миссионеры и епископы сталкивались с огромными трудностями при попытках искоренения этого преклонения перед деревом. Древний культ, в конечном счете, исчез, но произошло это, скорее, из-за того, что леса вырубались для нужд сельского хозяйства, а вовсе не из-за религиозных запретов. Однако культ некоторых деревьев, хотя и в несколько измененном виде, сохранился и до сегодняшнего дня. Исследование, проведенное в 1854 году, показало, что только в департаменте Уазы существовало не менее 253 деревьев, у подножия которых совершались более или менее неофициальные обряды. Среди них было 74 вяза и 27 дубов. Кроме того, в те времена считалось, что некоторые деревья способны вершить правосудие, а многие другие наделены профилактической или терапевтической силой. На протяжении семнадцатого века, и даже позднее, больные люди часто привязывали себя к стволу какого-нибудь дерева при помощи веревки или других приспособлений, чтобы передать ему свою болезнь. Себильо перечисляет огромное количество других практик, некоторые из которых еще существовали к началу двадцатого века. В этом свете история о магнетизированном вязе в Бюзанси во многом теряет свой парадоксальный характер. Практика использования магнетизированных деревьев не исчезла после Пюисегюра, но, по-видимому, отступила на задний план. В учебнике по магнетизму Готье есть глава, посвященная этой теме. В ней указывается, что для магнетизирования подходят только определенные виды деревьев. Это те же породы, что почитались как священные в прошлом⁸. Одно из последних упоминаний о магнетическом дереве можно обнаружить в новелле Флобера «Бувар и Пекюше»⁹, опубликованной уже после его смерти. Оба эксцентричных персонажа этой новеллы проводят лечебный сеанс вокруг магнетизированного грушевого дерева (что для информированного читателя было совершеннейшей глупостью, поскольку считалось, что ни одно фруктовое дерево не подходит для магнетизирования).

Как можно объяснить то, что одна и та же последовательность пассов вызывала у пациента криз, если она использовалась Месмером, и магнетический сон, если ее использовал Пюисегюр? Месмеру удалось вызвать бессчетное количество кризов у пациентов, но среди них не было почти ни одного случая магнетического сна. Однако, начиная с 1784 года, можно было насчитать тысячи случаев сомнамбулизма. Ответ лежит в социальных условиях жизни пациента. Как мы уже видели, когда Месмер магнетизировал светскую даму, то совершенно естественной реакцией с ее стороны был криз, который воспроизводил один из ее старых приступов меланхолии. Когда магнетизировали крестьян или слуг, то выявлялся другой вид патологии, связанный с их социальным слоем. Однако почему же крестьянин Виктор демонстрировал столь неожиданные качества при погружении в магнетический сон? Ответ, без сомнения, можно обнаружить в своеобразных отношениях, которые в конце восемнадцатого века существовали между французскими дворянами и их крестьянами. Семья Рас жила на землях, принадлежавших Пюисегюрам в деревне Бюзанси и служила им в течение многих поколений. Виконт де Буаздюлье, ныне живущий потомок маркиза де Пюисегюра, предоставил следующую информацию:

Семья Рас была в услужении Пюисегюров на протяжении многих веков. На картине, изображающей охотничий пикник, организованный маршалом де Пюисегюром - дедом магнетизера - было два конюха, одним из которых являлся Рас; один из его потомков, Габриел, еще живущий сегодня, служил моей матери в качестве егеря в 1914 году.¹⁰

В отчете, сделанном Пюисегюром о различных эпизодах, связанных с Виктором, мы заметим необычную смесь фамильярности и уважения, характер которой однако сильно отличался в зависимости от того, находился ли Виктор в состоянии бодрствования или магнетического сна. В последнем состоянии он демонстрировал не только большую живость и ум, но также много больше доверял маркизу, посвящая его в свои заботы и спрашивая совета. Он был совершенно откровенным и не воздерживался от критики ошибок маркиза, которые тот совершал при проведении магнетических сеансов.

Магнетическое лечение Виктора, проводимое Пюисегюром, показывает две замечательные характерные черты: одной из них является появление второй личности, менее заторможенной и более одаренной, чем нормальная; другая черта - характерная особенность диалога или даже сделки между магнетизером и магнетизируемым, часто придававшая видимость того, что «пациент как бы управляет терапией». Если внимательно изучить случай Виктора, также как и другие примеры магнетического сна того времени, можно заметить, что магнетизируемые пациенты устанавливали собственный диагноз, предсказывали развитие болезни и часто прописывали собственное лечение или, по крайней мере, обсуждали методы лечения, предписанные магнетизером. Объяснение всех этих особенностей также можно обнаружить и в социальных условиях.

Гипноз определялся как квинтэссенция отношения зависимости между индивидами. Это означает подчинение воли одного человека другому и, скорее всего, происходит, когда имеется значительная психологическая и социальная дистанция между двумя индивидами: одним, наделенным властью и престижем, и другим, пассивным и подчиненным. В 1818 году врач Вирей так написал в одном критическом наблюдении:

Именно лендлорды воздействуют на своих подчиненных, а не подданные на своих хозяев; по-видимому, магнетизм всегда работает сверху вниз, и никогда снизу вверх. Офицеры, с таким увлечением проводящие сеансы магнетизма в своих гарнизонах, без сомнения совершают чудеса с бедными солдатами, которые чувствуют себя очень польщенными тем, что маркизы, графы, рыцари желают проводить с ними подобные эксперименты.¹¹

Тоже самое происходило и в Бюзанси. Влияние Пюисегюра на своих подданных было огромно, потому что его предки управляли этими землями в течение веков и крестьяне всегда считали их своими полноправными хозяевами. Только таким образом мы можем представить то влияние, которое оказывал маркиз на своих подданных, понять его способность завоевывать их доверие и собирать вместе для лечения вокруг магнетизированного вяза. Его престиж, конечно, усиливался тем, что он был близок к королевскому двору, имел сильное войско и cabinet de physique, в котором проводил загадочные эксперименты.

Почему новая личность, которая появлялась во время магнетического сна, была более одаренной, чем нормальная? Здесь речь идет не об отдельном случае. Это также неоднократно наблюдалось при явлении одержимости, где «дух», якобы разговаривающий устами одержимого, проявляет себя более одаренной личностью, чем его «хозяин». Мюльманн указывает на то, что духи, которые вселяются в пациентов - жителей побежденных стран, имеют тенденцию говорить на языке завоевателя.¹² Часто сообщалось также, что загипнотизированные крестьянки-девушки и слуги стремятся говорить на более правильном языке, чем они говорят обычно. Это явление можно назвать идентификацией с более высоким социальным классом. Мы пришли к предположению, что подобная тенденция наблюдалась среди французских крестьян и слуг до Французской Революции. Очень показательным является один эпизод из автобиографии мадам Ролан:

Когда она была еще ребенком, мать взяла ее с собой в замок для каких-то дел, и там им предложили пообедать вместе со слугами. Они были просто поражены открытием, что существует другой мир, о котором они и не подозревали. Служанки в одежде и манерах поведения копировали хозяек, а слуги-мужчины также старались подражать своим господам, беспрестанно говоря о маркизах, графах и других высокопоставленных людях, чьи дела они обсуждали, как будто были осведомлены об этом. Посуда и сервировка имела много общего с тем, что было у их хозяев, а еда сопровождалась играми, в которых на карту, в лучших аристократических традициях, ставились довольно значительные суммы денег.¹³

Пюисегюру не было известно, что у Виктора глубоко в сознании лежало стремление во всем походить на хозяина, или, говоря современным языком, желание отождествиться с ним. Именно социальные взаимоотношения между хозяином и слугой могли объяснить то, почему гипнотическое лечение Виктора Пюисегюром приняло своеобразную форму торга, характерную для того времени, которая постепенно исчезла после Революции.

Социологическое значение метода магнетического лечения Пюисегюра хорошо проиллюстрировано в медицинских отчетах, которые велись в Страсбурге с 1786 по 1788 год. Известно, что маркиз основал в августе 1785 года ставшее преуспевающим отделение Общества Гармонии и что в Эльзасе было открыто несколько лечебных центров, находившихся под его наблюдением. Эти отчеты представляют особый интерес, поскольку в каждой истории болезни указывалось имя, положение и профессия магнетизера и, кроме того, в них часто содержались данные о пациенте. В книге, опубликованной в 1787 году, содержатся отчеты о 82 случаях излечения, 52 из которых провели лица дворянского сословия: барон Клинглин д'Ессе - 26; барон де Рейч - 13; граф де Лютзельбург - 6; Флашон де ля Жомарье - 6; барон де Дампьер - 1; барон Кроок- 1.¹⁴ Отчет, опубликованный в 1778 году, описывает 104 случая излечения; имена магнетизеров указаны в 95 случаях (из них 56 были дворянами).¹⁵ Большую часть пациентов, чей род занятий занесен в отчет, составляют крестьяне, ремесленники и слуги (работающие в основном в семьях буржуазии или аристократов).

Новая школа животного магнетизма, появившаяся после правления Наполеона, во многих отношениях отличалась от школ первых двух периодов. Это изменение можно понять в свете социального переворота, вызванного Французской революцией, следствием чего было ниспровержение аристократии и возвышение буржуазии. Несколько дворян среди магнетизеров Франции все еще осталось, но они, как правило, подобно барону дю Поте, были потомками разорившихся семей. Эту профессию все больше и больше осваивали буржуа. Каким бы ни было их социальное происхождение, теперь магнетизеры были вынуждены зарабатывать себе на жизнь. Этим легко объясняется то, почему закончился период бесплатного лечения. С переходом в середине века от магнетизма к гипнотизму авторитарная структура усилилась. Baquet и магнетизированное дерево более не использовали. Пациент направлял, указывал, и метод сговора уступил технике указаний и приказов, отдаваемых под гипнозом. К концу века подобную процедуру стали идентифицировать с самим гипнотизмом. В основном, гипнотизерами были представители высшего класса и средней буржуазии, а их пациентами, по большей части, - рабочие, солдаты и крестьяне. Буржуазный характер, обретенный гипнотизмом, вероятно, может объяснить более рациональный и систематический подход, который усвоили теоретический и дидактический аспекты гипнотизма. Но, как мы увидим в дальнейшем, изменения, произошедшие в социальной сфере, способствовали приходу других видов психотерапии.

К тому времени стали появляться новые движущие силы экономического и политического характера, которые мы кратко рассмотрим, чтобы проследить их влияние на развитие динамической психиатрии.

Экономические и политические предпосылки

Наряду с социальными факторами, изменения в жизнь того времени привнесли и сильные экономические и политические факторы. Здесь прежде всего необходимо указать на промышленную революцию и на стремление народов к национальной независимости.

Промышленная революция-рождение и развитие крупной промышленности - произошла в Англии между 1760 и 1830 годами.¹⁶ Благодаря новым, усовершенствованным машинам, использующим природные и искусственные источники энергии (вода, пар, электричество), чрезвычайно возрос уровень производительности, при этом потребность в рабочей силе оставалась прежней. Традиционные цеха постепенно исчезли, и возникло новое направление экономической жизни, сосредоточенное вокруг концепции прибыли. Это обусловило возникновение широкой экономической конкуренции, постепенно превратившей мир в гигантский рынок, за который энергично боролись крупные производители разных стран. Наряду с этим произошло расширение и развитие системы транспортных сообщений, что в свою очередь привело к возникновению новых рынков. Повсюду создавались новые заводы, и это побуждало крестьян покидать деревни, вызывая сильную урбанизацию и пролетаризацию масс, серьезные социальные проблемы и подъем социализма. Одновременно быстрое увеличение численности населения в Европе сопровождалось широкой эмиграцией в Северную Америку и заокеанские страны. «Границы» всего мира (за исключением России и Турции) открылись взору и власти белого человека, который пришел либо как поселенец, осваивающий новые территории, либо как колонист, либо как торговец, эксплуатирующий страны и их народы.¹⁷

В качестве основного аспекта политической жизни выступила тенденция к установлению национальных государств. На руинах феодализма и старой мечты о европейском единстве под эгидой Папы и Императора медленно вырастал ряд национальных государственных объединений. К концу восемнадцатого века Испания, Англия и Франция объединились внутри себя в национальные государства, в то время как Италия и Германия все еще разделялись на маленькие суверенные государства, а Австрийская монархия оставалась огромным конгломератом людей под правлением Габсбургов. Поскольку власть Наполеона настроила против него народы Европы, повсюду чувствовалось возрождение национального духа, и это движение продолжалось и после падения Императора.¹⁸ Многие народы, бывшие под иностранным господством, осознали свою национальную принадлежность, которая была близко связана с их родным языком. Был провозглашен принцип, что каждая нация имеет право устанавливать собственное национальное государство. Поскольку нация отождествлялась с языком, то по центральной и юго-восточной Европе прокатились ожесточенные лингвистические войны.

Эта ситуация оказала сильнейшее влияние на науку и культуру. На протяжении многих веков общепринятым языком церкви, правительства и университетов во всей Европе была латынь, Конец ее господствующему положению, которое уже оспаривала Реформация, был положен подъемом национального самосознания. Однако до 1840-х годов латынь, к примеру, все еще оставалась официальным языком парламента, государственных учреждений Венгрии, да и вообще от каждого культурного человека в Западной Европе требовалось свободное владение этим языком.¹⁹ Но в большинстве стран ученые уже начали использовать собственные национальные языки, и после начала Французской революции употребление латыни быстро сошло на нет.

Причину того, что латынь перестала существовать как интернациональный европейский язык, нельзя объяснить одной только ее научной несостоятельностью. Ньютон, Гарвей и Линней публиковали свои открытия на латыни. Мах высказал предположение, что причиной тому является желание дворянства наслаждаться плодами литературы и науки, не изучая этот сложный язык.²⁰ Кондорсе заявил, что когда французские ученые начнут использовать национальный язык для публикации своих трудов, их работы перестанут оставаться недоступными для рядового француза. Изучение же иностранных языков он считал делом специалистов.²¹ Когда элита станет использовать национальный язык для философских и научных целей, говорил Кондорсе, последний неизбежно будет обогащаться и совершенствоваться. Это, в свою очередь, даст людям возможность распоряжаться более совершенным лингвистическим инструментом и вместе с тем облегчит доступ ко всемирной культуре. Без сомнения, именно отказ от латыни и принятие национального языка дали сильнейший толчок развитию наук (таких как психология и психиатрия) в западноевропейских странах. Стремление науки быть менее универсальной, чем прежде, стало национальным интересом, а иногда даже служило и политическим оружием.

Культурные предпосылки: просвещение

История Западной цивилизации в значительной степени остается историей нескольких великих культурных течений, таких как Ренессанс, Барокко, Просвещение и Романтизм, которые последовательно сменяли друг друга с конца эпохи Средневековья до девятнадцатого века. Каждое из них имело не только специфические особенности в области философии, литературы, искусства и науки, но предполагало новый стиль жизни и достигло вершины в формировании образа идеального человека.²² Каждое течение зародилось в отдельной стране, и ему были присущи ее национальные черты (Ренессансу и Барокко - в Италии, Просвещению - в Франции, Романтизму - в Германии). И постепенно все они распространялись дальше по Европе. Эти течения (также как и другие, менее известные) нельзя поставить в жесткие хронологические рамки; они медленно кочевали из одной страны в другую и частично перекрывали друг друга.

Ренессанс развивался в Италии на протяжении четырнадцатого, пятнадцатого и начала шестнадцатого веков. Он пышно расцвел при дворах принцев и в городах-государствах в период напряженных войн, когда поднимающаяся буржуазия начинала подрывать устои феодализма. В шестнадцатом веке он проник во Францию и другие страны. Основной характеристикой Ренессанса был страстный интерес к древнегреческой и римской культурам, - не только в качестве источника информации и различных учений, но как к модели жизни, ассоциировавшейся с появлением осознанной человеческой личности, представлявшей свою сущность и место во Вселенной.²³ В искусстве Ренессанс обусловил стремление к идеалу совершенных пропорций в статической форме. В это время были открыты законы перспективы, и их важность всячески подчеркивалась. Идеальным типом человека, по описанию Бальдассаре Кастильоне, был дворянин по происхождению, совершенный физически, имеющий утонченное образование, включающее изучение искусства, музыки и литературы, сочетающий чувство собственного достоинства с непринужденностью и благородством манер и мало интересующийся религией. Эпоха Ренессанса возвеличила образ искусного политика, великого гения и выдающегося ученого.²⁴ С того времени вплоть до конца девятнадцатого века считалось естественным, что образованному человеку следует обладать превосходным знанием латинского и греческого языков и литературы, также как и современных классических произведений, написанных на родном языке. По этой причине трудно понять таких людей как Жане, Фрейд и Юнг, без учета того, что они с детства были погружены в атмосферу классической культуры, которой и проникнуто все их творчество. Негативным аспектом Ренессанса было презрение по отношению к простонародью, необразованным людям и всяческим «глупцам». Но в то же время возник огромный интерес к душевным болезням и, как мы уже видели, к многообразным проявлениям, приписываемым этой специфической особенности разума, imaginatio. Изучение воображения, унаследованное от Ренессанса последующими поколениями, и стало основным источником ранней динамической психиатрии.

К моменту рождения динамической психиатрии эпоха Ренессанса уже закончилась, а следующее культурное течение - Барокко - еще расцветало в Испании и Австрии. Развитие Барокко было связано с усилением централизованной власти, при которой монарх стремился сплотить вокруг себя дворянство и буржуазию. Поиски совершенной картины устройства мира в греческой и римской античности закончились. Кумирами стали идеализированные фигуры великих монархов (таких как король Испании или французский Roi-Soleil (король-солнце)) в могущественных империях, где они лично устанавливали церемониалы, моду на одежду и украшения. Это было также связано с движением контрреформации. В искусстве, на смену статичному и абсолютно пропорциональному идеалу эпохи Ренессанса, стиль Барокко привнес динамичность и эмоциональность образов, стремление к величию и пышности. Эти качества часто перерастали в преувеличение, диспропорцию и чрезмерное украшательство. Идеальный человек, по описанию Бальтазара Грасиана, - это человек дворянского происхождения, прекрасно образованный, для которого религия и честь являются священными понятиями. Он прежде всего стремится к внутреннему благородству, хотя и любит его демонстрировать. Это - «человек, обладающий совершенными качествами и добивающийся успеха во всем»²⁵. В литературе Барокко, часто написанной высокопарным стилем, преобладали истории о героях, которые сталкивались лицом к лицу с невероятными трудностями и препятствиями и служили пешками в руках судьбы. Эпоха Барокко была периодом великих философских построений и открытий во всех отраслях науки. Согласно Зигеристу, характерным примером стремления Барокко к движению и развитию стало открытие в медицине циркуляции крови, которое сделал Гарвей, а также его исследования в области эмбриологии.²⁶ В психиатрии наблюдалась тенденция к построению систем и разработке классификаций. К сожалению, эпоха Барокко была одним из наиболее мрачных периодов в истории охоты на ведьм на почве религиозных предрассудков об одержимости дьяволом. Рождение динамической психиатрии в конце восемнадцатого века можно понять, только проследив культурные и исторические изменения, которые сопровождали закат эпохи Барокко и триумф Просвещения. Как мы видели, символом нового времени стал спор, произошедший в 1775 году между Гасснером, истово верующим священником и убежденным экзорсистом, и Месмером, просвещенным любителем и будущим ученым.

Третье великое культурное течение, Просвещение, по определению Трольцша, представляло собой «духовное направление, которое привело к секуляризации мысли и государства».²⁷ Согласно хорошо известному определению Канта:

Просвещение есть выход человека из своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие - это неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны другого. Несовершеннолетие по собственной вине заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere audel Имей мужество пользоваться собственным разумом - таков, следовательно, девиз Просвещения.²⁸

Просвещение, становление которого было тесно связано с ростом и консолидацией буржуазии, зародилось во Франции около 1730 года, быстро распространилось в Англии и Германии и достигло высшей точки развития около 1785 года. В каждой из этих стран оно приняло различные формы. Во Франции основным стало политическое (в меньшей степени антирелигиозное) направление. В Англии особый интерес вызывали экономические преобразования. В Германии экономические реформы сдерживались рамками государственной религии. Кронпринцы восприняли идею Просвещения в форме просвещенного деспотизма, типичным представителем которого был Фридрих II, Король Пруссии. Несмотря на свой деспотизм, он провозгласил себя первым слугой народа в противовес типичному правителю эпохи Барокко, Людовику XIV, который заявлял: «Государство - это Я» (L'état, c'est moi). В Европе повсеместно воцарилась глубокая уверенность, что человечество после крайне долгого периода невежества и рабской зависимости достигнет, в конечном счете, «просветления» и сможет под контролем разума двигаться к неограниченному прогрессу в будущем.²⁹ Самой фундаментальной чертой Просвещения был культ разума, который рассматривался как незыблемая универсальная реальность, доступная людям всех возрастов и национальностей. Разум противопоставлялся невежеству, заблуждениям, предрассудкам, предубеждениям, навязанным вероисповеданиям, тирании правителей и аберрациям фантазии. Следствием подобных представлений стало понятие о том, что человек является социальным существом и общество создано для него. В свете этой концепции идеальный человек принадлежит к классу аристократии или буржуазии и в жизни руководствуется требованиями разумности и общественной полезности. Во Франции его фигуру олицетворял honette homme (честный человек), добропорядочный гражданин. В Англии такой человек представлялся более социально активным и обеспокоенным экономическими проблемами. Философия эпохи Просвещения была оптимистичной и практичной. Она провозглашала, что наука может и должна служить на благо человечества. Прогресс понимался не только в материальном смысле, но рассматривался как качественное и моральное развитие, предполагающее социальные реформы. Еще одной чертой Просвещения было глубокое убеждение в значимости образования.

В эпоху Просвещения в науке исчез принцип авторитета. Анализ, до этого применявшийся только в математике, стали использовать в других отраслях знания, включая изучение человеческого разума, общества и политики. Психология пробовала анализировать базовые элементы человеческой психики: ощущения и ассоциации, чтобы затем посредством синтеза воссоздать всю психическую структуру. Ученые, например Руссо, пытались представить подобным образом развитие общества. Была предложена теория «общественного договора» - учение о возникновении государства и права в результате сознательно заключенного соглашения между людьми. До этого момента прогресс в науке осуществлялся, в основном, за счет индивидуальной научной деятельности каждого из известных ученых. Последние были оторваны друг от друга, но поддерживали между собой оживленную переписку. Просвещение способствовало созданию сети научных обществ, которые опубликовывали результаты своей работы. Члены этих обществ, часто состоявших из любителей-энтузиастов от науки, считали своей обязанностью посещать общие собрания и докладывать о своих открытиях.

Рационализм, практичность и оптимизм эпохи Просвещения объединились в заботе о реформах и помощи всем людям как равным членам одной великой семьи. Во времена Просвещения был провозглашен принцип свободы вероисповедания и взаимной терпимости представителей одной веры по отношению к другой, как было проиллюстрировано Лессингом в знаменитой драматической поэме «Натан Мудрый» (Nathan der Weise, 1779 год). Этот принцип подразумевал независимость протестантов в католических странах и католиков в странах протестантских, а евреев - по всей территории Европы. Среди христиан развернулось движение за свободное положение евреев, а у евреев появились общества, которые боролись против неукоснительного соблюдения правил поведения и образа жизни, налагаемых традициями иудейского вероисповедания.³⁰ Движение за отмену крепостничества и рабства также берет свое начало в эпохе Просвещения. Среди протестантов развивалось направление, называемое рационализмом, суть которого была хорошо определена в заглавии трактата Канта «Религия в пределах только разума», где акцент делался, скорее, на элементе разума в вере, чем на слепом соблюдении традиций или мистическом elan (порыве).³¹ Были предприняты попытки обнаружить рациональные объяснения для загадочных происшествий и вещей (то есть, найти предположительно научные толкования Библейских чудес). Роскофф показал, что под влиянием идей эпохи Просвещения в религиозных кругах мало-помалу исчезала вера в дьявола, что частично объясняет постепенное уменьшение количества судебных процессов по обвинению в ведовстве.³² В эпоху Просвещения начали бороться против пыток и других ужасных телесных наказаний, которые все еще применялись правосудием. Движение в направлении судебных и уголовных реформ было проиллюстрировано известным трактатом Ч. Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (Dei Delitti e delle Pene, 1764 год), а также благотворительной деятельностью Ховарда по улучшению состояний тюрем и больниц.

Об огромном воздействии идей Просвещения на медицину вообще мало известно.³³ Было положено начало таким направлениям, как педиатрия, ортопедия, общественная гигиена и профилактика заболеваний, в том числе оспы, которую осуществляли, делая прививки населению. Эпоха Просвещения оказала значительное влияние и на психиатрию, начиная с ее секуляризации. Многие симптомы, ранее рассматриваемые как действие черной магии или одержимости, стали считать проявлениями душевных болезней. Прилагались усилия к тому, чтобы объяснить эти болезни с научной точки зрения. Быстрое развитие механики и физики подстегнуло к принятию механистических моделей в физиологии и сведению психической жизни человека к деятельности нервной системы. Поскольку во всех случаях главная роль отводилась способности к разумному мышлению, то все душевные болезни рассматривались, по существу, как расстройства разума. Считалось, что причинами здесь выступают либо какие-то физические повреждения, особенно повреждения мозга, либо последствия неконтролируемых эмоций. Таким образом, представители эпохи Просвещения обучали принципам, которые мы могли бы назвать душевной гигиеной, принципам, основанным на тренировке воли и подчинении страстей разуму. Сам Кант, в одной из книг, написал главу, называвшуюся «О власти разума, который является хозяином болезненных ощущений в результате простого решения», где он описывает правила по преодолению бессонницы, ипохондрии и разнообразных физических недомоганий при помощи соблюдения надлежащей диеты, правильного дыхания и, особенно, путем систематической работы, чередующейся с полной релаксацией и выработкой полезных привычек, в значительной степени усовершенствованных частыми и осознанными волевыми решениями.³⁴ Доказательством того, что в эпоху Просвещения появился интерес к душевным болезням, стало все возрастающее количество трактатов, посвященных этой теме, которые были опубликованы во второй половине восемнадцатого века. Некоторые из них уже отличались определенным сходством с современными учебниками. Но самым важным было то, что во времена Просвещения были предприняты первые попытки, направленные на преобразование клиник для душевнобольных, - начинание, которое к концу века завершили ученые, являвшиеся самыми типичными представителями эпохи Просвещения: Чьяруджи (Chiarugi), Тюк (Тике), Даке (Daquin) и Пинель. Вообще проблема душевнобольных пациентов в тот период вышла за пределы медицинского мира. Некоторые люди, такие как Оберлан, пастор из Алзатьяна, приводили этих больных к себе домой и лечили посредством чередования поддерживающей терапии и трудотерапии.³⁵ Именно дух Просвещения вдохновил Итара (Itard) на разработку специальных программ обучения умственно отсталых детей, аббата де Л'Эпе (Abbe de L’Epee) - глухонемых, а Хойу (Hauy) - слепых.

Историческое и культурное значение Просвещения трудно переоценить: современная западная цивилизация выросла на идеях той эпохи. Принципы свободы вероисповедания, мысли и слова, принципы социальной справедливости, социального государства, понятие общественного благосостояния, как нормы, а не акта милости со стороны государства, принцип обязательного и свободного образования и позитивные достижения революций в Америке и во Франции - все это зародилось в эпоху Просвещения, также как и основа современной психиатрии.

Но у этого периода, помимо всего прочего, есть и негативные стороны. Просвещение стремилось уравнять всех людей и на этом фоне их физические и умственные способности недооценивались, не учитывались и культурные традиции. Эта позиция привела к одностороннему пониманию эмоций, которые рассматривались как нарушение рационального мышления без права на собственное существование. Хотя и развивалась историческая методология, недоставало исторической перспективы. Несмотря на то, что превыше всего ставился разум, он не был достаточно критичным, а наука все еще оставалась на той стадии развития, которую Башляр охарактеризовал как донаучную.³⁶ У многих ученых того времени можно обнаружить любопытную смесь рационализма и противоречащих здравому смыслу предположений. Огромное количество подобных псевдогипотез, например, существовало в области естественных наук. Открытие Ньютоном закона всемирного тяготения захватило воображение ученых, которые продолжали изучение универсальных природных сил: огня, флогистона, электричества и даже животного магнетизма. Еще одним распространенным занятием было исследование «первобытного мира», предположительно существовавшего в период зарождения человечества, мира, наделенного высочайшим знанием и непостижимой мудростью. Полагали, что он был разрушен в результате какой-то катастрофы, но отдельные сохранившиеся элементы его знаний тайно передавались из рук в руки несколькими посвященными мудрецами. Некоторые считали, что «первобытный мир» находился в затонувшей Атлантиде, другие - в Центральной Азии. Буланже утверждал, что человеческую цивилизацию разрушали несколько раз, но каждый раз горстка людей, оставшихся в живых, восстанавливала ее заново. Самой недавней такой катастрофой, говорил он, стал Всемирный потоп, мучительные воспоминания о котором подавлялись человечеством. Но они оживали в многочисленных мифах всех народов мира, и Буланже пытался расшифровать их (христианский баптизм, например, являлся для него символическим напоминанием о водах Библейского потопа).³⁷ Согласно другому предположению, ушедшая под воду мудрость «первобытного мира» была записана в виде не поддающихся расшифровке иероглифов и хранилась в Древнем Египте. В своем романе «Сет» аббат Террасой описывал жизнь египетских мудрецов и их таинственные обряды.³⁸ Предполагалось, что масонские ритуалы воспроизводят некоторые из тех таинственных церемоний. Антуан Кур де Гебелен опубликовал серию великолепных книг, где в мельчайших деталях воссоздавалась картина «первобытного мира». По материалам, извлеченным из греческих и других мифов, и даже с помощью анализа современных языков автор попытался восстановить праязык человечества.³⁹ Характерно, что Кур де Гебелен стал восторженным последователем Месмера, и многие верили, что Месмер вновь открыл один из секретов «первобытного мира».

Таким образом, можно допустить, что рождение динамической психиатрии стало результатом проявлений как рациональных, так и иррациональных аспектов эпохи Просвещения. По сути Месмер был одним из представителей этого периода. Он считал себя ученым, который продолжает развивать науку там, где Ньютон оказался бессилен. Поверхностные знания физики привели его к созданию физических теорий, столь же умозрительных, как и теории многочисленных физиков-любителей, хотя идеи, лежащие в их основе, заставили многих современников признать, что Месмер действительно является ученым. Деятельность Пюисегюра и членов Общества Гармонии представляла собой благотворительное направление, которое стремилось предоставить открытия науки и их блага в распоряжение всего человечества и не допускать того, чтобы ими пользовались только те, кто может себе это позволить. В Эльзасе Общество Гармонии открыло ряд бесплатных кабинетов для всех, кто испытывал потребность в магнетизации. (Насколько нам известно, это первый зафиксированный пример действительно бесплатного психиатрического лечения неимущих.)

Таким образом, мы видим, что магнетизм стал продуктом эпохи Просвещения. По иронии судьбы представители следующего культурного течения, Романтизма, вскоре восприняли и переосмыслили его в совершенно другом направлении. Противостояние и взаимодействие Просвещения и Романтизма можно проследить на протяжении всей истории динамической психиатрии, от Месмера до наших дней. Как видно из последующих глав, истоки концепции Жане определенно берут начало в эпохе Просвещения, в то время как Фрейда и Юнга можно воспринимать как последних эпигонов Романтизма.

Культурные предпосылки: Романтизм

Романтизм зародился в Германии и достиг своего наивысшего развития между 1800 и 1830 годами, а затем стал медленно угасать, несмотря на то, что распространился во Франции, Англии и других странах. Его влияние было настолько сильным, что вся культурная жизнь Европы девятнадцатого века носила на себе отпечаток идей Романтизма. В строгом смысле слова, Романтизм можно обозначить как культурное течение, которое в начале девятнадцатого века развивали несколько небольших и разрозненных групп поэтов, художников и философов. В широком смысле - это направление, затронувшее все сферы жизни и имевшее свои характерные черты и особенности.⁴⁰

Возникновение Романтизма часто рассматривают как культурную реакцию на идеи Просвещения. В то время как во времена последнего главными ценностями объявили разум и общество, Романтизм возвел в культ иррациональность и индивидуальность. Мистические течения, которые в эпоху Просвещения отошли на задний план, теперь вновь возродились. Политическая теория рассматривала Романтизм как движение национального обновления в соответствии с принципом национальной самоидентификации. По сравнению с другими странами, самым сильным это движение было в Германии, что объясняется неблагоприятными политическими обстоятельствами, которые существовали там на протяжении нескольких веков. Германия пострадала от Тридцатилетней войны, была доведена до полного политического бессилия Ришелье, Людовиком XIV и Наполеоном, и состояла из многочисленных крохотных суверенных государств, являясь, таким образом, нацией без единого государства. Ее язык и культура также подвергались опасности чрезмерного иностранного влияния. Романтизм вернул Германии чувство собственной национальной принадлежности, способствуя, таким образом, политической реновации. Бруншвиг обнаружил зависимость между подъемом Романтизма и демографическим неравновесием в Германии конца восемнадцатого века.⁴¹ Численность городского населения необычайно возросла, и новое поколение молодых буржуа и интеллектуалов, лишенное возможности делать карьеру и представлявшее свое будущее в самых мрачных красках, усвоило иррациональное умонастроение, присущее Романтизму. Обратив свои мысли и взоры к далекому прошлому или будущему, эта часть общества пребывала в постоянном ожидании чуда во всех сферах жизни: религии, медицине, любви, повседневных занятиях.

Какими бы ни оказывались объяснения причин возникновения Романтизма, он обладает несколькими характерными чертами:

1. Прежде всего это было глубокое понимание природы, в отличие от Просвещения, где в центре внимания находился Человек. Последнее нашло свое выражение в часто приводившихся строках Поупа «Истинным предметом в изучении человечества является Человек». Представители Романтизма наблюдали за природой с глубоким благоговением, с Einfühlung (сопереживанием, эмпатией), со страстным желанием постичь ее сущность, чтобы понять, какие отношения действительно связывают людей с природой. Такое понимание природы отразилось как в романтической лирической поэзии так и в научных концепциях философии природы. Идеи Романтизма проникли даже в область физиологии, где появился интерес к ритмам и циклам жизнедеятельности человеческого организма и их взаимосвязи с космическими процессами.

2. Последователи Романтизма пытались заглянуть за границы видимой природы, в тайны ее «основания» (Grund), которое, - по их предположению - являлось и основанием души человека. Средством достижения этого «основания» был не только разум, но также Gemut - наиболее непосредственное течение эмоциональной жизни («чистые» эмоции). Это обусловило возникновение интереса романтиков ко всем проявлениям бессознательного начала: сновидениям, врожденным способностям или задаткам гениальности, душевным болезням, парапсихологии, скрытым силам судьбы и психологии животных. С этого времени стали заниматься изучением народных сказаний и фольклора, и среди прочего, проявлениями спонтанных идей у общепризнанных «властителей дум». Этим объясняется и энтузиазм по отношению к магнетизму. Указанный принцип «основания», называемый также ночной стороной Природы, содержал в себе универсальные символы, так же как и семена всех природных вещей и проявлений. Некоторые мыслители предприняли систематическое изучение мифов и символов; среди них Кристиан Готтлиб Гейне, Фридрих Шлегель, Кройзер и Шеллинг, для которых мифы были не просто историческими ошибками или абстрактными понятиями, а действительно существующими силами и реальностями.

3. Третьей характеристикой было чувство «становления» или «возникновения» (Werden). В то время как основным принципом Просвещения была непоколебимая вера в вечный разум и его проявление в форме прогресса человечества, представители Романтизма придерживались того мнения, что все живое имеет единые изначальные принципы, которые присущи как индивидам, так и обществам, нациям, языкам и культурам. Человеческая жизнь - это не просто долгий период взросления, следующий за коротким периодом детства, а самопроизвольный процесс развития, ряд «превращений» (metamorphoses) (которые К.Г. Юнг впоследствии назвал индивидуацией). Излюбленным жанром в литературе того времени стал «Bildungsroman» (дословно «Образовательный Роман») - произведение в форме новелл, где описывался процесс интеллектуального и эмоционального развития индивида. Подобный жанр, вероятно, вдохновил психиатров записывать истории болезни пациентов, принимая во внимание все, что происходило с ними на протяжении всей жизни.

4. Романтизм имел отношение к конкретным нациям и цивилизациям, а не к обществу в широком смысле. В Германии не только восстановили свой немецкий язык и собственную культуру, но и начали с энтузиазмом изучать другие языковые культуры: фольклор, народные сказания, мифы, литературу и философию. Глубина их проникновения (Einfiihlung) в суть других культур хорошо продемонстрирована тем удивительным совершенством, с которым последователи Романтизма переводили произведения иностранных авторов. В этом особенно преуспели романтические поэты, сделавшие настолько блестящий перевод Шекспира, что он стал «национальным» поэтом Германии. Фридрих Шлегель провозгласил: «Истинно свободный и образованный человек должен уметь по желанию сам настраивать себя на любой лад: философский или филологический, критический или поэтический, исторический или риторический, акцентироваться на древности или на современности, и делать это так же, как настраивают музыкальный инструмент».⁴² Новалис полагал, что «совершенный человек должен жить одновременно в нескольких местах и в нескольких людях».⁴³

5. Романтизм принес новое понимание истории, которое заключалось в попытках представить, что же в действительности происходило в те времена, в стремлении «почувствовать» дух ушедших столетий. Романтизм достигал состояния «проникновения» (Einfiihlung) в любой возможный период истории, за исключением Просвещения. Но особое предпочтение отдавалось временам Средневековья, интерес к которому во многом походил на тот, что появился в эпоху Ренессанса по отношению к античности.

6. В отличие от Просвещения, в период Романтизма понятие «личность» приобрело особое звучание. В 1880 году Шлейермахер⁴⁴ в «Монологах» подчеркивает уникальность каждого индивида. Представлениям о личности пронизаны все учения того времени. Типичная романтическая концепция Weltanschauung (мировоззрение) указывает особенный путь понимания мира в отношении нации, какого-либо исторического периода или индивида. Согласно Максу Шелеру, это слово было введено Вильгельмом фон Гумбольдтом, который утверждал, что на определенном этапе наука всегда бессознательно детерминирована своим базовым суждением о мире (Weltanschauung).⁴⁵ В то время как в эпоху Просвещения склонялись к тому, чтобы рассматривать общество как более или менее добровольный, если не искусственный продукт человеческого желания или социального договора, во времена Романтизма полагали, что общественная жизнь заложена в человеке от природы и независима от его воли. Последователи идей Романтизма часто работали и жили вместе в неформальной среде как приятели, братья или сестры, или небольшими группами единомышленников и периодически собирались, чтобы обмениваться мнениями и идеями. В отношениях между полами последователи идей Романтизма превыше всего ставили эмоциональную и духовную сторону жизни и испытывали неприязнь к идее «разумного брака», провозглашенного во времена Просвещения. В 1799 году Фридрих Шлегель вызвал много разговоров вокруг автобиографического романа «Люцинда» (Lucinde)⁴⁶, где он возвеличивал понятие длительной любви - любви романтической - и рассматривал ее как слияние физического влечения и духовной близости. Новалис высказал мнение, что любовь должна указать «способ, как стать совершенным самому и помочь в достижении совершенства своей возлюбленной».⁴⁷ Как мы увидим в дальнейшем, эта концепция предвосхитила теорию К.Г. Юнга.

Как и в предшествующих культурных направлениях, в эпоху Романтизма также сформировался образ Человека идеального типа. Его основными чертами были крайняя чувствительность, дающая возможность «проникать» в тайны природы и «чувствовать» совместно с другими людьми, богатая внутренняя жизнь, вера в силу вдохновения, интуиции и спонтанности, и эмоциональная жизнь, значение которой было огромно. Романтиков иногда критикуют за склонность к чрезмерной, хотя и естественной, восторженности и сентиментальности. Но Фридрих Шлегель и ранние романтики указывали на достоинство «иронии» в романтическом смысле, на беспристрастное отношение к собственным чувствам, какими бы сокровенными они ни были.⁴⁸ Нередко случалось, что романтически настроенных мужчин и женщин поражала болезнь, которую Шлегель описал в упомянутом романе «Люцинда» - а именно, страстное желание (Sehnsucht), тоска по чему-то неопределенному и необычному. Герой романа постоянно пребывает в состоянии беспокойства, бесцельного блуждания и ведет беспорядочную жизнь, которая доводит его в конце концов до полного изнеможения. Многие романтики в действительности слыли людьми неуравновешенными и страдали от отсутствия самодисциплины. Отдавая все таланты импровизации и беседам, они не доводили до конца многие свои начинания. Некоторые умирали преждевременно либо от физической болезни, как Новалис, либо от душевного расстройства, подобно Гёльдерлину, либо кончая жизнь самоубийством, как это сделал Генрих Клейст. Романтическая болезнь появилась также в Англии и Франции и стала темой для блестящих литературных описаний, сделанных Шатобрианом и Альфредом де Мюссе.

Когда мы говорим о Романтизме, то обычно вспоминаем о его вкладе в литературу, музыку и искусство. Но в Германии идеи Романтизма также проникли в философию, науку и медицину. Поскольку это оказало особенное влияние на дальнейшее развитие динамической психиатрии, следует кратко рассмотреть значение Романтизма в этой сфере.

Философия природы и романтическая философия

Отдельным направлением, отпочковавшимся от немецкого Романтизма и стала особая школа мышления, натурфилософия или философия природы, основателем которой был философ Фридрих Вильгельм фон Шеллинг (1775-1854). Среди последователей этой школы были как ученые, так и философы.⁴⁹

Отправной точкой философии Шеллинга являлось утверждение о том, что и природа, и дух происходят из абсолюта и пребывают в неразрывном единстве. «Природа есть видимый Дух, Дух есть невидимая природа». Следовательно, природу нельзя рассматривать только в терминах механистической и физической концепций, а нужно понимать на языке основных духовных законов, которые и старалась разъяснить философия природы. В видимой природе органический и зримый мир проистекают из общих духовных принципов, мировой души (Weltseele), которая вне себя и через ряд поколений последовательно производит материю, живую природу и сознание в человеке. Органическая природа и многочисленные вариации живого мира различаются по степени совершенства, но они подчиняются тем же самым законам. Следовательно, законы, управляющие каждой из этих вариаций, можно открыть посредством исследования другой вариации и использования аналогии, которая является волшебной палочкой романтической философии. Одним из основных принципов натурфилософии является сущностное единство человека и природы. Человеческая жизнь рассматривается как участие в неком космическом движении, протекающем в природе. Вселенная представляет собой организованное целое, в котором все элементы взаимосвязаны друг с другом отношением симпатии.⁵⁰ Отсюда интерес, проявленный представителями философии природы к теории животного магнетизма Месмера, который они интерпретировали в соответствии с собственными теориями.

Еще одним базовым принципом философии природы является «закон противоположностей», пары противодействующих и дополняющих сил, которые могут объединяться в индифферентной форме. Этими силами, согласно Шеллингу, являются противоположные стороны природы, такие, например, как день и ночь, действие и материя, сила тяжести и невесомость. Огромное значение, выходящее за границы животного мира, придавалось различию между мужским и женским началом. Шеллинг и его последователи пытались найти эти противоположности во всем. Научные работы по химии были написаны в рамках представлений о полярности кислоты и щелочи. Протекание физиологических процессов в организме человека, таких как сон и бодрствование, деятельность вегетативной и животной сферы (Рейль), работа мозга и ганглионарной системы (фон Шуберт)⁵¹, также трактовались в свете теории противоположностей. Противоположности часто понимали как динамическое взаимодействие антагонистических сил. Физиолог Огюст Винкельман⁵² в свое работе «Введение в динамическую физиологию» (1802), утверждал, что «природа представляет собой борьбу сил, конфликт между положительной и отрицательной силой». Он разработал целую теорию динамической физиологии, основываясь на концепции конфликтующих противоположностей, таких как нервная система и кровообращение.

Еще одним базовым понятием романтической философии было учение о первичных явлениях (Urphänomene) и серии преобразований, осуществляемых в процессе их развития. Гете, во многом опередивший методы познания философии природы, применял последние для исследования изменений, происходивших с растениями.⁵³ Слово «изменение» (metamorphosis), в том виде, как его использовал Гете, обозначает не материальную трансформацию, заметную наблюдателю, не чистую абстракцию, а предполагаемую перемену в «образующей силе» (по определению Агнес Арбе).⁵⁴ Исходя из этого, Гете видел в Urpflanze (первичное растение) модель для всех растений, где до некоторой степени присутствует каждый ботанический вид. Довольно любопытно, что Гете поверил в существование Urpflanze и начал соответствующие исследования, хотя в представлении о первичных явлениях его фактическое существование не признавалось необходимым. То, что К.Г. Карус назвал генетическим методом, представляет собой способ взаимодействия первичного явления с изменением, в результате чего можно получить и обнаружить законы, управляющие их отношениями.⁵⁵ Среди других Urphanomene выделялся миф об Андрогине. В одном из своих философских диалогов, а именно в «Пире», Платон, в иносказательной манере, говорил о том, что первое человеческое существо было двуполым, и впоследствии Зевс разделил его на две части, с тех пор мужчина и женщина ищут каждый свою половину, чтобы соединиться вновь. Этот миф, возрожденный Беме, Баадером и другими, очень хорошо демонстрирует идею Романтизма об изначальной бисексуальности человеческого существа, - мысль, которую всесторонне развивали романтики.⁵⁶ Не менее важным для них было и понятие бессознательного. Последнее уже не означало «забытые воспоминания» Блаженного Августина или «смутное ощущение» Лейбница, а стало непременным условием повседневного человеческого бытия, и поскольку его корни уходят за пределы видимой жизни Вселенной, то бессознательное действительно связывает человека с природой. Близко к представлению о бессознательном лежит понятие «внутреннего» или «всеобщего чувства» (All-Sinn), с помощью которого человек до грехопадения мог познавать природу. Несмотря на то, говорили романтики, что это чувство стало несовершенным, оно все еще дает нам возможность достигнуть прямого понимания Вселенной, независимо от того, придет ли такое понимание в состоянии религиозного экстаза, поэтического или художественного вдохновения, магнетического сомнамбулизма или сна. Вокруг последнего также сфокусировался собственный центр внимания, и едва ли найдется хоть один романтический философ или поэт, который не высказывал бы свои соображения по поводу сновидений.⁵⁷ Понятия и способ мышления, привнесенные романтической философией, нам, уже привыкшим к методам экспериментальной науки, возможно, покажутся странными. Однако они безошибочно появились опять в новой динамической психиатрии. Лейббранд сказал, что «теории К.Г. Юнга в области психологии недоступны для понимания, если рассматривать их в отрыве от идей Шеллинга». Он также указал на влияние, которое оказала концепция мифов Шеллинга на современную динамическую психиатрию. (К этому можно добавить, что Лейббранд провел аналогию между учением о душевных болезнях Шеллинга, которые он считал неспецифической реакцией живой субстанции, и современными теориями Селье и Сперанского.)⁵⁸ По мнению Джонса, представления Фрейда об умственной жизни во многом сложились под воздействием идеи полярности (дуализм инстинктов, противоположности понятий субъект-объект, удовольствие-неудовольствие, деятельность-бездеятельность). К тому же, добавлял Джонс: «особенности мышления Фрейда в течение всей жизни представляли собой постоянное стремление к дуалистическим идеям».⁵⁹ Подобный способ мышления был типичным для эпохи Романтизма. Романтическая философская концепция Urphanomen возродилась не только в трудах Юнга в виде термина «архетип», но ее можно обнаружить также и в работах Фрейда. Чем является эдипов комплекс, убийство родного отца, если не Urphanomen, первофеноменом, присущим всему человечеству в целом и принимающим разнообразные формы у каждого отдельного индивида? Что касается Фрейда, то не имеет значения, было ли в действительности совершено убийство родного отца или нет, так же, как и для Гете неважно, существовал ли на самом деле Urpflanze как ботанический вид. Важными являются только те отношения, которые в результате этого могли сложиться в культуре, религии, социальном устройстве и психологии индивида. Таким же образом романтическое представление об изначальной бисексуальности человеческого существа нашло свое выражение в психиатрической системе Фрейда и Юнга. Понятия анимы и анимуса у Юнга, скорее всего, являются более поздним воплощением Urphanomen и описанном в мифе об Андрогине. Представление о бессознательном, особенно в том виде, в каком оно возродилось в идее «коллективного бессознательного» Юнга, а также нашло свое выражение в снах и символах, имеет своим предтечей Романтизм. Как видно из нижеследующего, едва ли найдется хоть одно понятие Юнга или Фрейда, в основе которого не лежали бы идеи философии природы и романтической медицины.

В добавление к основным характеристикам, касающимся романтических представлений о человеке и природе, можно сказать, что каждый мыслитель того периода развивал свою собственную систему. Некоторые из них, такие как фон Шуберт, Трокслер и К.Г. Карус, удивительным образом предвидели последующие разработки новой динамической психиатрии. Шопенгауэр, не будучи романтиком в строгом смысле этого слова, принадлежал к той же эпохе и определенно выступал одним из идейных вдохновителей современной динамической психиатрии.

Готтхильф Генрих фон Шуберт (1780-1860) являлся представителем высоко-поэтических воззрений на природу, что иногда напоминает современному читателю Бергсона и Тейяра де Шардена и поражает своим сходством с некоторыми концепциями Фрейда и Юнга.⁶⁰ Согласно фон Шуберту, человек в естественном, первичном состоянии жил в полной гармонии с природой, а затем отделился от нее, поскольку возлюбил себя (Ich-Sucht), но позднее, став более совершенным, опять вернулся к ней. Интуитивное знание этой гармонии, считал фон Шуберт, нашло свое выражение в древних культах земледелия, построенных на тайнах смерти и воскрешения Изиды, Адониса и Митры. Фон Шуберт прекрасно описал всю эволюцию земли, последовательное появление минералов, растений, животного мира и, в заключение всего, человека - венца творения природы, носителя духа, а также взаимосвязь всех составляющих во Вселенной и человеческом мире. По мнению Керна, фон Шуберт ясно указал на то, что впоследствии фон Икскюль назовет Umwelt.⁶¹ Фон Шуберт различал три составляющие части человеческого бытия: Leib (живое тело), душу и дух, и добавлял, что они подвергаются процессу «превращения». Человеческая жизнь представляет собой серию изменений; иногда внезапная перемена происходит с ним незадолго до смерти или же достигается во второй половине жизни. Следовательно, человек имеет «двойную судьбу». Он наделен вторым центром, Selbstbewusstsein, который постепенно развивается в его душе. В человеке, как и в любом живом существе, страстное желание (Sehnsucht) любви неотделимо от стремления к смерти (Todessehnsucht), которое является тоской по «дому», то есть природе, но свидетельствует также и о будущей жизни. Еще в одной работе, «Символизм сновидений», фон Шуберт утверждает, что когда человек засыпает, его разум начинает думать «образным языком», в отличие от вербального, который используется в состоянии бодрствования.⁶² Какое-то время оба языка могут существовать параллельно или смешиваться, но сновидениям присущ только первый. Этот язык труден для понимания, поскольку в нем присутствует множесто образов и понятий, которые могут быть скомбинированы в одной картине. Сновидения «говорят» на универсальном языке символов, общем дня людей во всем мире. Они являются одинаковыми как для наших предков, так и для всех современников. Образный язык сновидений - это «высочайший образец алгебры». Иногда он использует поэтические образы, иногда иронические (как, например, в сновидениях, где картина рождения означает факт смерти, а экскременты символизируют золото). По ночам бывает так, что человеческий разум становится способным предчувствовать грядущие события, но чаще сновидения имеют аморальный или демонический характер, поскольку освобождаются забытые, вытесненные и подвергшиеся насилию (vergewaltigte) аспекты личности. Можно наглядно показать некоторые сходные черты между концепциями фон Шуберта, Фрейда и Юнга, которые приведены в следующей таблице:

фон Шуберт

Фрейд

Юнг

Трехипостасная природа человека:

Leib (живое тело)

Душа

Дух

Ид

Эго

Суперэго

Ich -Sucht (самовлюбленность)

Нарциссизм

Изменения в течение жизни

Индивидуация

Второй центр человеческой души

Selbst («самость»)

Todessehnsuchl (стремление к смерти)

Инстинкт смерти

Сновидения: словесный язык и образный язык

Тайные знаки (Hieroglyphics)

Универсальные символы

То же понятие

Конденсация

Универсальные символы

Архетипы

Еще один представитель философии природы, швейцарец Игнац Паул Витал Трокслер (1780-1866) был последователем Шеллинга, другом Бетховена, опытным врачом и учителем, преподававшим философию в Базеле и Берне.⁶³ После века забвения его идеи были открыты вновь и недавно обнародованы. Трокслер учил, что бытие человека состоит не из трех ипостасей или измерений - тела, души и духа (как проповедовали романтики), а из четырех, путем разделения на две составляющие: Körper и Leib. Körper - тело в том виде как его рассматривают анатомы и хирурги, Leib - живое и чувствительное тело которое соответствует понятию сома (soma). Тетрактис (четверица) состоит из двух пар противоположностей: сома-душа, находящиеся на одном уровне и дополняющие друг друга и дух-тело, где тело подчинено духу. Они связаны друг с другом через душевность (Gemut), являющуюся живым центром Тетрактиса. По словам Трокслера, Gemut есть «Истинная индивидуальность Человека, через которую он наиболее достоверно является самим собой, центр его личности, средоточие его существования». Жизнь представляет собой процесс последовательного появления более высоких уровней сознания. Маленький ребенок сначала учится находить различия между эго и не-эго, а затем между душой и сомой. После того как душа освобождается от сомы, человек может удовлетвориться исключительно интеллектуальным пониманием, но ему также дана свобода выбора для достижения третьего уровня развития - уровня духа, на котором открывается божественное зрение. Мистическая доктрина, которую Трокслер называл антропософией, видела истинное предназначение философии в том, чтобы превратить дух в орган познания, с помощью которого человек может постигать высшие духовные реальности. Между теорией Трокслера о развитии человеческого разума и концепцией индивидуации Юнга, так же, как и между трокслеровским Gemut и юнговским Selbst (Самость), имеется определенное сходство.

Карл Густав Карус (1789-1869), врач и художник, известен своими работами в области животной психологии и физиогномики, и особенно книгой «Психическое», которая была первой попыткой создать полную и объективную теорию бессознательной психологической жизни. Книга начинается следующими словами:

Ключ к познанию природы сознательной жизни души лежит в царстве бессознательного. Этим объясняется трудность, если не невозможность достижения действительного понимания ее тайны. Если бы обнаружение бессознательного в сознании было абсолютно невыполнимым, человеку следовало бы потерять всякую надежду на получение знания о своей душе, то есть знания о себе самом. Но если эта невыполнимость только кажущаяся, тогда первейшая задача науки о душе - установить, как дух человека может проникнуть в ее глубины.⁶⁴

По определению Каруса, психология является наукой о развитии души от бессознательного к сознанию. Согласно его мнению, человеческая жизнь разделена на три периода:

1) до-эмбриональный период, в котором индивид существует просто в виде маленькой клетки в яичниках матери;

2) эмбриональный период. В момент оплодотворения индивид внезапно пробуждается от долгого сна и появляется бессознательное, определяющее дальнейшее развитие;

3) период после рождения, когда бессознательное продолжает управлять ростом индивида и функциями его органов. Сознание формируется постепенно, но всегда остается под влиянием бессознательного, и индивид периодически возвращается к нему во время сна.

Карус различал три слоя бессознательного:

1) общее абсолютное бессознательное, которое совершенно и постоянно недоступно сознанию;

2) частичное абсолютное бессознательное, которое управляет процессами формирования, роста и деятельности органов. Эта часть бессознательного оказывает косвенное влияние на эмоциональную жизнь. Карус описывает «области души», такие как дыхание, кровообращение, работу печени, каждая из которых обладает собственной тональностью и вносит свой вклад в строение основных чувств, лежащих в основе эмоциональной жизни. Сознательные мысли и чувства также медленно и опосредованно действуют на частичное абсолютное бессознательное, это объясняет то, почему физиогномика индивида может отражать его сознательную личность;