Открытое море

ВАЛЬКА

Одесса. Раннее летнее утро. Солнце не успело еще накалить камни города. Дышится легко. Воздух напоен ароматом цветов и моря. Оно совсем рядом, за волноломом. Ветра нет. В синем небе — ни облачка. Лениво взлетают чайки; они кружатся, кричат и снова садятся на зеркальную гладь гавани.

На горизонте поднимается вертикально к небу черный столбик дыма. Это идет пароход в Херсон. Он недавно отошел от пассажирской пристани. Откуда-то доносится гудение крана, где-то кричат грузчики, тонко свистит портовый паровоз. Неожиданно совсем близко раздаются тонкие удары судовых склянок. За ними во всех концах порта, как эхо, бьют склянки на других судах.

У одного из многочисленных причалов порта стоит, вызывая восхищение моряков и особенно городских мальчишек, теплоход «Адмирал Макаров». Это мощный морской буксир, только что спущенный со стапелей. Светлосерый обтекаемый корпус, ослепительно белые надстройки, низкая, скошенная вверху труба и тонкие стройные мачты делали судно действительно красивым.

Капитан теплохода Алексей Никитич Муров, не старый, начинающий полнеть мужчина, с выгоревшими на солнце каштановыми волосами и бровями, с загорелым лицом, стоит на передней палубе «Макарова».

Придирчиво оглядывает он белоснежные надстройки, палубу, алый флаг, поднятый на гафеле. Нигде ни пылинки. Всё в порядке. Хорошо смотрят за судном боцман и старпом.

Алексей Никитич довольно улыбается. Всё предвещает хорошую погоду, а при буксировке погода самое главное. На другой стороне порта стояли новые колесные пароходы, предназначенные для работы на Волго-Донском канале.

Пять пароходов поведет завтра Муров на буксире из Одессы до самого Ростова.

Капитан постоял еще несколько минут на палубе и направился к себе в каюту. Там он сел в кресло и стал просматривать вахтенный журнал.

В дверь тихо постучали.

— Да, да! — откликнулся Алексей Никитич, поворачиваясь лицом к двери.

На пороге стояла молодая женщина в белом простом, но хорошо сшитом платье.

— Можно к вам, товарищ капитан? — робко спросила она, не решаясь войти в каюту.

— Прошу вас. Заходите.

Женщина несколько замешкалась в дверях, обернулась и тихо сказала кому-то:

— Валентин, ну входи же, — и тотчас, опережая ее, в каюте появился мальчик в длинных брюках, парусиновых туфлях, белой рубашке с отложным воротничком, с ярким пионерским галстуком, гладко причесанный.

Сразу было видно, что визит носит официальный характер. Женщина вошла и присела на край широкого дивана.

— Здравствуйте. Меня зовут Марина Георгиевна Нестеренко, а это мой сын, Валентин.

— Муров, Алексей Никитич, — представился в свою очередь капитан. — Чем могу быть полезен?

— Алексей Никитич, мне очень неудобно беспокоить вас такими нелепыми просьбами, но поймите мое положение. Мальчик бредит морем. Во всех своих играх — он капитан корабля. Его стол завален моделями всевозможных судов. Он — лучший ученик кружка Досфлота при школе. Несколько дней тому назад я отобрала у него ручной компас и мешочек с сухарями — он собирается пуститься в плавание со своими друзьями. Понимаете, в плавание, в море, на лодке. — Ее большие карие глаза выражали искреннее огорчение и тревогу.

Алексей Никитич сочувственно вздохнул. А женщина продолжала:

— Валентин не дает мне покоя с вашим судном. Он влюбился в «Адмирала Макарова» и заставил меня пойти к вам. Возьмите мальчика на один рейс с собой. Я заплачу за его питание. Иначе я боюсь, что Валька всё-таки сбежит из дому.

Муров сердито нахмурился и недовольно поджал губы.

«Мальчишка в рейсе!? Нет. Следи за ним. Всюду будет соваться. Еще, чего доброго, упадет за борт. Нет, не возьму. Исключено», — решил он, и тут же очень ярко ему вспомнилось собственное далекое детство.

23 года назад он, Леша Муров, такой же расстроенный, со слезами на глазах, стоял в капитанской каюте большого океанского парохода, куда он приходил наниматься, и там толстый веселый капитан посмеялся и отправил его домой. Тогда это было по-настоящему большое горе. Так хотелось плавать!

— Пожалуй, я возьму вашего Валентина, — после короткого раздумья сказал Муров. — Я вижу, как ему хочется быть настоящим моряком.

— Конечно, настоящим! — вырвалось у Вальки. Лицо его сияло счастьем.

— Вы не шутите, Алексей Никитич? Возьмете? Я не знаю, как вас благодарить. Вот теперь, Валентин, когда Алексей Никитич согласен взять тебя, ты должен дать честное слово, что будешь вести себя хорошо и выполнять все его требования.

— Даю честное слово, что буду выполнять все его требования, — скороговоркой произнес мальчик. — Когда можно приходить?

— Придти нужно сегодня не позднее 16 часов. Не опаздывай.

— Пойдем, мама. Нужно же собрать вещи, — заторопился Валька. — Ну, пойдем же, а то опоздаем, — и они оба, радостно взволнованные, ушли.

Ровно в 4 часа на борт «Адмирала Макарова» в теплой суконной курточке, кепке, с зеленым рюкзаком за плечами явился Валька.

Он постоял на палубе, не зная куда ему идти, потом решительно двинулся наверх по трапу, в каюту капитана.

— Пришел? — приветствовал его Алексей Никитич. — Раздевайся. Вот тебе журналы. Сиди тут и никуда не выходи. Скоро снимаемся. Как выйдем в море, я с тобой займусь.

Действительно, «Макаров» был готов к отходу. Работал мотор, и корпус теплохода мелко дрожал.

На мостике снимали чехлы с телеграфа и компаса. Пробовали воздушный свисток. На палубе была обычная перед отправкой суета, слышались выкрики, что-то втягивали на борт. Капитан поднялся на мостик, и почти немедленно где-то внутри сердито задребезжал резкий звонок — сигнал с мостика в машинное отделение. Судно задрожало сильнее, и Валька услышал команду: «Отдать кормовые!».

«Как интересно! Ему бы сейчас быть на мостике вместе с капитаном. А тут на тебе — сиди в каюте и смотри журналы. Это что же, весь рейс так будет? Тогда и в море ходить не стоило», — раздумывал Валька, смотря в широкое окно капитанской каюты на медленно проплывающие мимо пароходы, причалы, склады. Но вскоре снова прозвенел звонок, и машину застопорили.

Теплоход подошел к отдаленному причалу, у которого стояли колесные пароходы, приготовленные к буксировке.

— Давайте всех наверх, буксиры подавать! — раздался у самого окна голос Мурова. Это было уже совсем невыносимо. Подана команда «Все наверх!» (совсем как в книжке у Станюковича, когда погибал клипер «Копчик»), а он, Валька, должен сидеть в каюте! Нет!

Валька выскочил на палубу и нагнал Мурова, спускавшегося с трапа.

— Алексей Никитич, можно мне со всеми буксиры подавать?

— Ни в коем случае. Сиди в каюте, — сердито сказал капитан.

Валька понуро поплелся назад и сел на старое место, на диван у окна.

«Нет, не стоило приводить сюда маму для того, чтобы попасть на судно к этому… к этому Мурмуру. Ведь сам же пригласил», — мрачно думал Валька.

…Буксиры подавали и крепили долго. Нужно ведь протащить между пятью судами длинные, по 200 метров, тяжелые и толстые стальные тросы, надежно закрепить их, подложить под них «закуску» — деревянные доски и брусья, чтобы тросы не терлись о металлические острые края и углы, проверить — хорошо ли задраены на буксируемых судах двери, окна, иллюминаторы и другие отверстия.

Да, многое нужно предусмотреть и проверить, когда пускаешься в море, имея за кормой «хвост» общей длиной более километра.

Стало совсем темно. На небе появились звёзды, яркими красными глазка́ми засветились Воронцовские входные створы. За волноломом в море замигали огоньки буев. Ветер совсем затих, и в спокойной воде гавани теплыми дрожащими пятнами отражались освещенные иллюминаторы «Макарова».

Работу закончили только к 12 часам ночи. Капитан, всё время руководивший заводкой буксиров, поднялся на мостик, и через несколько минут «Макаров» малым ходом вышел из порта, таща за собой пять пароходов, образовавших плавную длинную дугу за кормой. Вот уже позади Воронцовский маяк.

С «Адмирала Макарова» спустили моторную шлюпку и она, фырча, пошла к «колёсникам» снимать людей. Буксирные тросы вытравлены. Шлюпку подняли на борт, и капитан снова дал ход.

Теперь уже можно ложиться на генеральный курс. Муров склонился над картой и прочертил прямую линию от Одессы до Крымского полуострова. Как будто бы всё в порядке. Погода хорошая. Можно идти отдохнуть. «Да, ведь там мальчик меня ждет, заснул, наверное», — вспомнил Муров и, сделав распоряжения помощнику, быстро спустился в каюту. Вальки там не было. Алексей Никитич открыл дверь в спальню — пусто.

Капитан вышел на палубу и свистнул вахтенного.

— Есть! — появился матрос.

— Обойдите помещения, найдите мальчика и пришлите его сюда. Ну да, мальчика, — повторил капитан, видя недоумение на лице вахтенного. — Пассажир со мною едет, мальчик, — пояснил он.

Прошло двадцать минут. Муров начал беспокоиться. Наконец вахтенный пришел и доложил:

— Нигде нет, Алексей Никитич. Все помещения облазил.

— Хорошо смотрели?

— Хорошо, Алексей Никитич.

— Если обнаружите, доложите. Можете идти.

Муров по-настоящему расстроился. Он делал десятки разных предположений, ругал себя. Он уже видел рыдающую Марину Георгиевну, мать Вальки. Что он скажет? Где ее сын, которого он взял на свою ответственность?

Капитан проклинал ту минуту, когда согласился взять мальчика. Что же теперь делать? Где Валька? Несчастья произойти не могло. Просто сбежал, наверное. Алексей Никитич прилег на диван, но долго не мог заснуть. Валька не выходил у него из головы.

Полистав старые номера «Огонька», которые видел уже раньше, Валька совсем заскучал. Он походил по каюте, зашел в спальню капитана, вернулся в кабинет и как-то незаметно для самого себя очутился на палубе. Совсем рядом, борт о борт, стоял темный силуэт «колёсника». На него падал свет из иллюминаторов и палубных ламп «Макарова».

Где-то далеко, на последнем пароходе, раздавались голоса работающих с буксиром.

Перелезть на «колёсник» было делом одной минуты, и Валька очутился прямо на капитанском мостике. Повернув ключ, торчавший в дверях, он вошел в рубку. Здесь было темно, но всё же он сумел различить большой деревянный штурвал, блестящий телеграф и переговорную трубку. Это была настоящая штурманская рубка, такая, какую всегда рисуют на картинках. Валька подошел к переговорной трубке, набрал воздуху и изо всей силы дунул. Далеко внизу послышался еле слышный свисток.

— Полный ход! — скомандовал басом Валька, наклоняясь к раструбу. — Кто говорит? Капитан Нестеренко. Давайте немедленно!

Он подбежал к штурвалу и попытался его повернуть. Колесо не поддавалось. Но всё равно, бесконечно приятно было стоять, держаться за ручки и чувствовать, что мостик настоящего судна безраздельно принадлежит только тебе. Это была увлекательная игра. Валька то командовал в переговорную трубку, то переставлял ручку телеграфа с «полного» на «малый», то становился за штурвал. Затем он обежал судно. Все двери кают были закрыты, окна забиты толстыми деревянными щитами. Но всё же он отдал распоряжение своей воображаемой команде, чтобы хорошенько задраили все отверстия, и снова побежал на мостик. Игра продолжалась. Наконец, «капитан Нестеренко» проголодался и вспомнил, что в рюкзаке заботливой маминой рукой положен термос с какао, печенье и большой кусок пирога. «Так, на первый случай», — сказала она. Валька перелез на «Макарова», взял рюкзак, но ужинать решил на «своем» пароходе. После двух стаканчиков горячего сладкого какао и половины пачки печенья Вальку потянуло на диван. Он прилег на узкий клеенчатый диванчик, подложил под голову рюкзак. Глаза закрылись сами собой. Волнения и новая обстановка дали себя знать. Валька заснул крепким мальчишеским сном, видя себя капитаном огромного трехтрубного парохода.

Проснулся Валька от ярких солнечных лучей, проникших в рубку через отверстия, сделанные в щитах. Сначала он не мог сообразить — где он. Затем всё вспомнил, вскочил и выбежал на мостик… Вокруг было безбрежное, тихое, голубое море. Далеко впереди, блестя на солнце надстройкой и трубой, шел «Макаров». Валька испугался. Как же теперь быть? Впрочем, это даже хорошо, что он попал в такое положение: теперь он настоящий капитан. Вот только что скажет Мурмур? Будет ругать наверное. Ну, ничего. Всё объясню, как было, а вот с продовольствием и водой дело хуже.

Валька снова вошел в рубку и выложил на диван свои запасы: нетронутый пирог, полпачки печенья, три четверти термоса какао и несколько конфет. На три дня должно хватить. Надо только установить строгую норму. Так делали все попадающие в беду моряки, все, кто скитался по морю в шлюпке после кораблекрушения. Он разложил печенье на три равные кучки, вынул неизменного спутника всех его путешествий — перочинный нож и разрезал пирог тоже на три части, а потом каждый кусок — еще на три. Питание должно быть трехразовым. Затем «капитан Нестеренко» пошел искать воду. На кормовой палубе стоял бачок для кипяченой воды. Валька отвернул краник. Вода полилась. Правда, вкус у нее был затхлый, но всё же для питья она годилась.

Целый день Валька наслаждался самостоятельностью. Он продолжал чувствовать себя капитаном, стоял вахту на мистике, командовал, затем передавал вахту своему воображаемому старпому и ложился на ботдек загорать. И верите ли? Есть ему совсем не хотелось.

Только с наступлением темноты стало немного страшновато. В воздухе посвежело. Ветер засвистел в вантах, волны с шумом бились в кожуха колес. Качка усилилась. Внутри «колёсника» что-то жалобно поскрипывало Затосковав окончательно, Валька решил, что на палубе, откуда виден «Макаров», будет всё-таки не так страшно. Он вытащил из рюкзака своего второго верного товарища — электрический фонарик и прошел на нос.

Впереди, чуть заметно покачиваясь из стороны в сторону, отражались в воде огоньки — это шел «Адмирал Макаров».

Но тут Валькино внимание привлек тихий, равномерный скрип, он шел, казалось, из-под самых ног. Посмотрев вокруг, Валька увидел, что деревянные прокладки под буксиром перерезаны пополам, а стальной трос трется об острую кромку якорного клюза. Две пряди его были уже перетерты.

Страх и отчаяние охватили Вальку: сейчас трос перетрется окончательно, «Макаров», не заметив этого, преспокойно уйдет, а Вальку, с его пароходом, и все остальные «колёсники» унесет ветром в открытое море.

Вальке вдруг сразу стало холодно и почему-то защекотало в носу. «Ну, вот и всё, отплавался. Крикнуть — никто не услышит. Флажками бы посигналить, он умеет, но нет флажков, да и совсем темно». И тут только порядком перетрусивший «капитан» заметил, что держит в руках свой фонарик; сразу вспомнились кружок Досфлота, занятия по азбуке Морзе, преподаватель Федорчук, часто говоривший: «Нестеренко передает буквы лучше всех». Валька начал сразу вызывать «Макарова», гася и зажигая фонарь.

Без конца передавал он одни и те же слова: «Буксир перетирается», но ответа не было. Валька терял надежду: «Сейчас разрядится батарейка, а они там так и не увидят, тогда конец всему». И вдруг на «Макарове» загорелся яркий прожектор.

Валька даже не пытался прочесть, что передавали с теплохода. Он знал одно — его заметили. От сердца отлегло и страха как не бывало. Теперь «капитан Нестеренко» знал, что помощь близка и отважный Мурмур не даст погибнуть своему боевому товарищу. Валька облегченно вздохнул, но, вспомнив коренастую фигуру капитана, его зычный голос, снова испугался. Ох и попадет же ему! Наверное, Мурмур будет страшно ругаться, а может быть даже надерет уши…

Ночью Мурова разбудил резкий свисток в переговорную трубку.

Привычным движением капитан выхватил из трубки свисток и сказал в раструб:

— Да, слушаю.

В трубке сначала что-то забулькало, потом послышался глухой голос помощника:

— Алексей Никитич, попрошу вас наверх.

Через три секунды Муров был на мостике. Он машинально взглянул на часы: они показывали — два. К нему подошел помощник.

— Ну, что такое у вас? — спросил капитан.

Помощник протянул ему бинокль.

— Вот, посмотрите, Алексей Никитич. На втором «колёснике» виден огонь.

— Пожар?!

— Да нет. Фонарь. Кто-то сигналит.

Муров поднял бинокль к глазам и сразу увидел: над левым красным огнем, на высоте мостика, мигал слабый белый огонь. Он то потухал, то снова зажигался.

«Это Валька. Больше некому. Вот паршивец — куда забрался, — сразу успокаиваясь за мальчишку, подумал капитан. — Удрал на «колёсник» и сразу струсил, наверное, а теперь сигналит — снимите, страшно!»

— Расшифруйте… Что передают? — спросил капитан.

— Бупсир.

— Так-так. Буксир. Читайте дальше.

Второе слово с «колёсника» давали долго. Фонарь часто подавал подряд множество точек, что означало «знак ошибки», и начинал передавать заново. Ни Муров, ни второй помощник никак не могли разобрать, что это значит. Наконец, фонарь передал несколько раз одно и то же слово — «перевирается».

— Ясно, — сказал капитан, — буксир перетирается! Плохо, чёрт возьми! Ответьте прожектором, что мы поняли.

Голубой луч прожектора скользнул по пароходам и дал несколько вспышек. Фонарь на «колёснике» погас.

— Малый ход! — скомандовал Муров, и второй помощник дернул ручку телеграфа.

Шум машины стал тише.

— Сколько миль осталось до бухты Судак?

— Пятнадцать с половиной!

— Вот так и пойдем малым ходом, чтобы не оборвать буксира. Если всё будет благополучно и ветер не усилится, часа через четыре зайдем в бухту… Там снимем этого сорванца и перекрепим буксир. А молодец всё-таки Валька! — довольно закончил капитан, — не растерялся!

«Адмирал Макаров» осторожно полз под крымским берегом. К счастью, к утру ветер ослабел и начинавшая разгуливаться зыбь почти исчезла.

В 9 часов «Макаров» отдал якорь в Судакской бухте. Здесь море было гладкое, как озеро. Высокие горы закрывали теплоход от ветра, и на их зеленом фоне он казался совсем маленьким.

Спустили шлюпку. В нее спрыгнуло несколько гребцов, а за руль сел сам Алексей Никитич.

Через несколько минут шлюпка подошла ко второму «колёснику».

— Эй, кто там на судне, выходи! — строго крикнул капитан, поднимаясь на борт парохода.

Дверь из бортового коридора стала медленно открываться и на пороге появился Валька. Кепка у него была сдвинута назад, за плечами болтался зеленый рюкзак. Лицо выражало испуг и радость.

— Так-с. Значит, ты? — голосом, в котором чувствовалось приближение «бури», сказал Алексей Никитич, подходя к Вальке. — Да как ты смел, кто тебе разрешил забраться сюда? Ты что же это думаешь, у меня и нервов нет? Всё судно обыскали… Тоже мне, мореплаватель выискался. Вот высажу тебя на берег и поезжай к мамаше. Я тебе…

— Алексей Никитич, посмотрите, буксир-то совсем перетерся, — прервал капитана боцман. — Во-время приехали.

Муров подошел к буксиру: деревянные перерезанные подкладки лежали рядом, а стальной трос, распушив перетершиеся проволочки, держался на двух оставшихся прядях.

— Кто крепил буксир? Тонкие подкладки положены. Недосмотрели. Учтите на будущее. Да-а, во-время заметил. Молодец! Выручил из положения, — громко сказал капитан и тут же вспомнил, что «молодец» — это Валька, которого он только что начал «разносить». Придется отставить. Мальчик на самом деле предотвратил большие неприятности. А то ловили бы «хвост». Это нелегко!

— Валентин, иди-ка сюда, — позвал мальчика отмякший Алексей Никитич. — Да иди, иди, не бойся.

Валька нерешительно подошел, хмуро смотря на капитана.

— Прежде всего, спасибо. Выручил. А потом, как же ты всё-таки очутился здесь?

Валька понял, что гроза прошла, и смело ответил:

— Сам сел, когда из Одессы уходили.

— Зачем же ты сел? Что тебе, на «Макарове» плохо было?

Валька молчал.

— Ну, так как же? — настаивал капитан.

— Да вы… Вы журналы меня посадили читать, а мне всё видеть хотелось. Зачем же я в море просился. Думал, покажут мне всё… — наконец выдавил из себя Валька.

Алексей Никитич сконфузился. Так, значит, он виновник того, что Валька обиделся и удрал на «колёсник».

— Ну, хорошо, хорошо, Валентин, разберемся после, кто прав, а кто виноват, — сказал примирительно Муров. — Садись в шлюпку. Вы, боцман, перекрепите буксир, когда будет готово, скажите мне. Людей я сейчас пришлю. Поехали, — распорядился капитан и сел за руль.

Когда Валька напился горячего чаю и вдоволь наелся вкусных судовых пирожков, он со всеми подробностями рассказал Алексею Никитичу о своем побеге на «колёсник» и о том, как он был на нем капитаном.

— Всё понятно, — проговорил Муров, выслушав Валькин рассказ. — Теперь мы с тобой должны заключить соглашение, без которого твое дальнейшее плавание невозможно, хотя я тебе и очень обязан.

— Какое?

— Ты должен обещать — без моего разрешения никуда не ходить и ничего не предпринимать. Обещать честно.

— А вы разрешите мне с вами вахту стоять?

— Разрешаю и покажу всё, что тебя интересует.

— Тогда я обещаю.

— Честно? Не так, как в Одессе?

— Честное пионерское слово, — торжественно произнес мальчик.

— Так, значит, по рукам. Без обмана? — и Алексей Никитич крепко пожал маленькую загорелую, всю в царапинах, руку Вальки.

Через час «Адмирал Макаров» снялся с якоря из Судакской бухты. На мостике рядом с капитаном, засунув руки в карманы своей курточки, с большим морским биноклем на груди, стоял Валька.

— А на руле мне можно будет постоять, Алексей Никитич? Я умею. В кружке тоже учили, — неожиданно попросил он Мурова.

— Можно. Вот обойдем этот мыс и встанешь. Кстати, буква «Т» пишется не точка два тире, а одно тире.

— Я знаю. Да вот путаю их почему-то. Сколько раз уже бывало, а всё путаю. Обязательно вместо «Т» передам «В».

Теплоход огибал мыс.