Отражение

Глава 21　

Через два дня приехала поездом Клэр, чтобы отобрать нужные фотографии.　

Готовлю портфель, — сказала она. — Теперь я твой агент, дело не ждет. — Я рассмеялся. — Ничего смешного, — обиделась Клэр.　

У меня был выходной, и я договорился забрать Джереми из больницы и отвезти домой. Потом позвонил Лансу Киншипу и сказал, что фотографии для него давно готовы, а его что-то не видно, так что могу завезти, если он не против, мне по пути. «Очень мило с вашей стороны», — обрадовался Киншип. Я предложил заехать днем. Он ответил «хорошо», как всегда, поперхнувшись последним «о». «Мне нужно поговорить с вами», — предупредил я Киншипа. «Весь к вашим услугам», — согласился он.　

Джереми выглядел много лучше, чем в воскресенье; лицо уже не пугало бледностью. Мы помогли ему сесть на заднее сиденье и набросили ремень, который он пристегнул с отвращением, заявив, что он не престарелый инвалид, а вполне жизнеспособный молодой адвокат, притом подающий надежды.　

Да, кстати, — сказал он, — вчера меня навестил дядя. Плохие новости, Филип. Старая миссис Нор умерла в ночь на понедельник.　Нет…　Ты же знал, что ее дни сочтены.　Да, но…　Дядя передал мне для тебя два письма, они в портфеле. Достань-ка.　

Я прочел их тут же, на больничной автостоянке. Одно было адресовано мне. Второе представляло собой копию завещания.　

Дядю срочно вызвали в лечебницу составить завещание: врач сказал, что миссис Нор умирает.　А что в завещании, ты знаешь?　Нет, — покачал головой Джереми. — Дядя только сказал, что старуха осталась верна себе до последней минуты.　

Я достал завещание из конверта.　

«Я, Лавиния Нор, находясь в здравом уме и　

твердой памяти, настоящим завещанием отменяю все предыдущие и выражаю свою последнюю волю…»　

Далее следовало несколько строчек юридической белиберды, сложным путем назначалась пенсия повару и садовнику, и в самом конце — главное:　

«Половину своего имущества, движимого и недвижимого, завещаю своему сыну Джеймсу Нору…　

Вторую половину своего имущества, движимого и недвижимого, завещаю своему внуку, Филипу Нору, в полную безраздельную собственность, без ограничений и железных поводьев…»　

Что с тобой, — встревожилась Клэр. — Отчего ты так помрачнел?　Старая ведьма… она победила.　

Вскрыв второй конверт, я достал написанное нетвердой рукой письмо, без приветствия и прощания.　

«Мне кажется, ты нашел Аманду, но скрыл это от меня, чтобы не расстраивать. Она монахиня?　

С моими деньгами делай что хочешь. Если тебя от них потянет блевать, как ты сказал однажды… желаю проблеваться. Или передай моим генам.　

Гадкие розы».　

Я отдал завещание и письмо Клэр и Джереми.　

Что ты теперь будешь делать? — спросила Клэр, прочитав сначала одно, потом другое.　Не знаю. Сделаю все, чтобы Аманда не голодала. А кроме того…　Поживи в свое удовольствие, — посоветовал Джереми. — Старуха любила тебя.　

Джереми, разумеется, как всегда иронизировал. Но, может быть, в его словах есть доля истины? Любовь или ненависть? Что чувствовала бабушка, оставляя последнее завещание?..　

Из Суиндона поехали в Сент-Олбанс, сделав небольшой крюк, чтобы забросить Киншипу фотографии. Клэр и Джереми не возражали.　

Дом нашли без труда: только Киншипу мог　

принадлежать этот помпезный фасад в псевдогеор- гианском стиле, парадный вход с колоннами, убогая подъездная аллея.　

Открывать вышел сам Киншип — в белых джинсах, веревочных сандалиях и футболке в красно-белую по-　

перечную полоску. Именно так одеваются кинорежиссеры всех стран и народов. Только мегафона не хватает.　

Заходите, пожалуйста, — пригласил он. — Я хочу с вами сразу расплатиться.　Я ненадолго. Меня ждут.　

Из окна машины выглядывали любопытные физиономии Клэр и Джереми. Пройдя вслед за Киншипом в дом, я очутился в большой гостиной, заставленной черной лакированной мебелью. Гладь паркета отражала столики из хрома и стекла. Со стен свешивались причудливые* бра. Я протянул конверт с фотографиями.　

Взгляните, — сказал я, — может, что не так?　Зачем? — Ланс Киншип пожал плечами. — Я доверяю вам.　

Но конверт все же вскрыл и вынул содержимое.　

Переверните верхнюю фотографию.　

Киншип удивленно приподнял брови, но послушался — и прочел то, что написала миссис Джексон. «Двадцать седьмого ноября сего года… налоговый инспектор… осмотрел дом в отсутствии Филипа Нора…»　

Когда он поднял глаза, мне показалось, что человек, с которым я разговаривал секунду назад, покинул данную телесную оболочку, и его место занял другой. Наигранная снисходительная приветливость слиняла с лица, обнажив замешательство и враждебность. Клоунский наряд, вполне соответствующий прежнему образу, теперь гляделся карикатурно, как подарочная обертка на ручной гранате. Я увидел Ланса Киншипа, о существовании которого мог только догадываться. Не смешного позера, но тяжелого неврастеника, который пойдет на все, лишь бы продолжать играть свой извечный спектакль. Да, этот человек опасен, опасен именно неадекватным восприятием действительности, отстраненностью от реальности, театральной надуманностью своего «Я», и не случайно в убийстве нашел он решение всех проблем.　

Прежде чем что-то сказать, советую взглянуть и на другие фотографии, — предложил я.　

Злые пальцы начали перебирать снимки один за другим… обычные перепечатки… а вот калькированный список поставщиков наркотиков, сделанный рукой Даны, и письмо с диазотипной бумаги.　

Это был конец.　

фотографии великого кинорежиссера упали на землю к его ногам, как ворох осенних листьев. В руках остались лишь три черно-белых снимка, и он смотрел на них с нескрываемым ужасом.　

Она клялась, что у вас ничего нет, что вы даже не знаете, о чем речь, — прохрипел Киншип.　Отчего же. Речь шла о наркотиках, которые вы ей поставляли. Полный список с датами и ценами. Вы держите его в руках. Узнаете почерк? И, конечно, обратили внимание, что ваше имя упомянуто не единожды.　Я убью вас.　Нет, не убьете. Поздно, поезд ушел. Умри я от отравления газом, вы бы сейчас были в полной безопасности. Но я, как видите, жив.　Все вышло не так… но я не придал этому значения. Думал… это не так уж важнр, — сказал Киншип и беспомощно опустил взгляд на черно-белые снимки.　Вы решили, что это не так уж важно, потому что Дана передала вам, что списка у меня нет. А раз нет списка, значит нет и письма. Что бы я ни получил от Джорджа Миллейса — списка и письма я не видел… Так что нет нужды убивать меня. Вы ведь так рассуждали?　

Он не ответил.　

А теперь все, вы опоздали. Отпечатки этих страниц и второй экземпляр вашей фотографии, подписанный миссис Джексон, я отправил в банк, адвокатам, друзьям, и каждый в случае моей безвременной кончины немедля заявит в полицию. Так что позаботьтесь о том, чтобы я был жив-здоров, это в ваших интересах.　

Смысл моих слов доходил до него с трудом. Недоумевающий взгляд перебегал с моего лица на фотографии и опять останавливался на мне…　

Когда я получил письмо Джорджа, — сказал он наконец, — оно было отпечатано на машинке. Я сжег его.　

Я кивнул. В руках Киншип держал рукописную копию письма. Оно гласило:　

«Уважаемый Ланс Киншип!　

От Даны ден Релган я получил весьма интересный перечень наркотиков, которые вы ей продали за по-　

следние несколько месяцев. Уверен, что пришел к правильному выводу: вы регулярно занимаетесь поставками такого рода. Ни для кого не секрет, что для того, чтобы вас принимали в определенных кругах, вы, образно выражаясь, платите за удовольствие быть приглашенным марихуаной, кокаином и героином.　

Я мог бы, конечно, представить властям откровения Даны ден Релган, но с этим можно подождать, если вы согласитесь на мое предложение.　

Ждите звонка.　

Искренне ваш,　

Джордж Миллейс».　

Джордж сказал вам, чего хочет, когда позвонил? — спросиП я Киншипа.　

Но тот уже оправился от потрясения.　

Ничего я вам не скажу.　Джордж приказал вам покончить с грязными делишками, — продолжил я, не обращая на него внимания, — и предложил вам сделать вклад в фонд помощи жокеям-инвалидам, так?　

Он было раскрыл рот, но тут же злобно поджал губы.　

Он назвал вам условия по телефону или потом, когда заехал сюда?　

Молчание.　

Вы что-то подмешали ему в виски, правда?　Докажите! — хрипло выкрикнул он с бессильным торжеством.　

Теперь, конечно, ничего не докажешь. Тело Джорджа кремировали, его кровь проверяли только на алкоголь, а не на транквилизаторы — без вкуса и запаха, которые, без сомнения, могли усыпить водителя за рулем.　

Бедняга Джордж, подумал я с сожалением. Вот уж действительно нашла коса на камень. Ты хотел раздавить червяка, а наступил на кобру.　

Должно быть, Джорджу захотелось хоть единожды взглянуть, как корчится жертва у него под каблуком, и тут он допустил непоправимую ошибку. Но мог ли он вообразить, что этот закомплексованный мозгляк пойдет на преступление, лишь бы сохранить свой мерзкий образ жизни? Вряд ли Джордж представлял себе, как терпеливо и любовно, с остервенением фанатика расцвечивал Киншип свое знамя громкими　

именами, обладатели которых в лучшем случае терпели его. И что же — все к черту? Легко вообразить ярость Киншипа. Джордж, верно, чуть не умер со смеху, глядя, как тот беснуется. Бедный Джордж.　

Вы не подумали, что Джордж мог оставить копию письма, что ее обнаружат после его смерти?　

По выражению лица я понял, что такая возможность не приходила ему в голову.　

Итак, вы узнали, что я стал наследником Джорджа, и решили покончить со мной… я прав?　В клубах… в клубах много болтали о письмах… Говорили, Филип Нор погубил ден Релгана… Неужели вы думаете, что, услышав такое, я стал бы ждать, пока вы доберетесь до меня?　Должен вас огорчить, — сказал я. — Хотите вы этого или нет, но я до вас добрался.　Не…ет…　Да. И запомните: меня, как и Джорджа, деньги интересуют меньше всего.　

Видно было, что он мне не верит.　

Скажу больше. Вам не повезло — моя мать умерла от героина.　Но я не был знаком с вашей матерью! — закричал он в ужасе.　Конечно, нет. Я не говорю, что вы когда-либо снабжали ее лично. Просто у меня давние счеты с поставщиками наркотиков. Я хочу, чтобы вы об этом знали. Может, тогда вы поймете, почему мне нужно от вас… то, что мне нужно.　

Киншип шагнул в мою сторону, и я сразу вспомнил молниеносный удар каратэ, которым он угостил ден Релгана. Правда, сейчас у него под ногами паркет, а на ногах веревочные сандалии, и все-таки… А может, он ничего и не умеет по-настоящему, больше выпендривается. Вид у Киншипа был неопасный, скорее нелепый. Не поймешь, сколько ему лет, плечи узкие, туловище расширяется книзу, очки… пляжный костюм в декабре.　

Не знаю, чего он от меня хотел, только вдруг, поскользнувшись на разбросанных на полу фотографиях, он тяжело упал на одно колено и, униженный своей неловкостью, окончательно утратил остатки самоуверенности. В глазах его, когда он поднял голову, я прочел не ненависть и вызов, а страх.　

Я не стану от вас требовать того же, что и　

Джордж, — сказал я. — Можете торговать наркотиками, сколько душе угодно. Скажите, кто снабжает вас героином, и живите, как хотите.　

С перекошенным лицом, он с трудом поднялся на ноги.　

Я не могу… не могу…　Ну полно, не упрямьтесь, — сказал я мягко. — Мне известно, что вы продаете наркотики в больших количествах. Значит, кто-то постоянно снабжает вас. Назовите мне его имя.　

Я знал, что торговля наркотиками подобна чудовищному спруту с множеством щупальцев: отсечешь один, на его месте вырастает другой. Мне никогда не победить в войне с наркотиками, но попытаться я должен, хотя бы ради глупых девчонок, хорошеньким носиком вдыхающих собственную гибель. Ради Даны ден Релган. Ради Кэролайн… моей пропавшей без вести мамы-бабочки, которая сделала все, чтобы уберечь меня от этого зла.　

Вы не понимаете, о чем просите, — Ланс Киншип был в отчаянии. — Это невозможно. Я не могу вам сказать. Меня… убьют.　Вам нечего бояться, — сказал я. — Это останется между нами. Никто ничего не узнает, если, конечно, вы, как ден Релган, сами случайно не проболтаетесь.　Нет… не могу.　В противном случае, — сказал я, — я сообщу следователю, который ведет дело о покушении в моем доме, что соседка признала в вас налогового инспектора. Правда, за это вас не упечь за решетку, но начнется расследование и обнаружится, что вы имеете доступ к химикалиям… со всеми вытекающими отсюда последствиями.　

Он побледнел.　

Во-вторых, я пущу слух, что вас, несмотря на ваш ходовой товар, лучше не приглашать на приемы, поскольку в любой момент вслед за вами может нагрянуть наряд полиции. Незаконное хранение некоторых наркотиков все еще считается преступлением.　Вы… вы… — он не мог подобрать достаточно крупного ругательства.　Мне известно, куда вы ходите… в чьих домах бываете, слыхал. Стоит мне шепнуть словечко начальнику отдела по борьбе с наркотиками, и вся　

Великобритания будет шарахаться от вас, как от зачумленного.　

Я… я…　Да, я в курсе. Знаю, что вы только этими приемами и живете. И не требую, чтоб вы перестали бывать в свете. Скажите, кто снабжает вас героином, и я от вас отстану. Ни кокаин, ни марихуана меня не интересуют. Только героин. Только убийца. И не пытайтесь меня обмануть, у вас ничего не выйдет. Имя, которое вы мне назовете, будет в свою очередь передано в отдел по борьбе с наркотиками. Не бойтесь, на вас никто не подумает, я позабочусь об этом. Но тот, с кем вы сейчас имеете дело, скорее всего, выйдет из игры.　

Киншип с. трудом держался на ногах.　

Когда это произойдет, — продолжал я, подыщите себе нового поставщика. Через год я приду к вам узнать его имя.　

На лбу Киншипа выступили крупные капли пота, руки дрожали.　

Вы хотите сказать, — в его голосе звучало отчаяние, — что это никогда не кончится?　Вы правильно меня поняли.　Нет-нет, это невозможно, я этого не вынесу.　Вы убили Джорджа Миллейса, покушались на мою жизнь, едва не отправили на тот свет моего друга. За грехи надо платить.　

Он вопросительно посмотрел на меня.　

— Я прошу немногого, — сказал я. — Время от времени я буду навещать вас, и думаю, вам не составит труда черкануть для меня пару слов.　

— Только не от руки, — ужаснулся Киншип.　

— Ну, разумеется, от руки, — сказал я равнодушно — Но не волнуйтесь, вы будете в полной безопасности Никто никогда не узнает, откуда ветер дует, обещаю　

— Вы… вы уверены?　

— Совершенно уверен.　

Я вытащил маленький блокнот и фломастер.　

— Напишите здесь имя вашего поставщика.　

— Только не сейчас, — взмолился он.　Отчего же? Напишите, и дело с концом.　

Присев за один из стеклянных столиков, Киншип записал в блокнот имя и адрес.　

Подпишите, — сказал я небрежно.　

— Подписать?　

— Конечно.　

«Ланс Киншип», — расписался он и ниже лихим росчерком демонстративно добавил: «Кинорежиссер».　

Вот и отлично.　

Я вырвал листок из блокнота и прочитал иностранное имя и лондонский адрес. Итак, над одним из щупальцев уже занесен топор.　

Я бережно спрятал в карман крошечный документ, который заставит Киншипа трястись от страха, когда я приду к нему на следующий год… и еще через год… и еще, еще… Я сфотографирую этот клочок бумаги и спрячу так, что никто до него не доберется.　

Это… все? — спросил он. Слова давались ему с трудом.　Пока все, — кивнул я.　

Когда я уходил, он так и остался сидеть на черном лакированном стуле — в полосатой футболке, белых джинсах, молча, тупо уставившись в пространство. Ничего, к нему еще вернется гонор. Я за него спокоен.　

Выйдя из дома Киншипа, я, прежде чем сесть в машину, остановился подышать свежим морозным воздухом.　

Стоит ли человеку задаваться мировыми проблемами? Вряд ли. Чем думать о всеобщем благе, не лучше ли попытаться помочь тем, кто рядом? Ни Джорджу, ни мне не по силам воздействовать на ход истории, но нас нельзя упрекнуть в равнодушии к людям.　

Я не любил Джорджа при жизни, но это неважно: после смерти он стал мне близок, как никто другой. Я проник в его мысли, угадал его намерения, обратился в его веру, выстрелил из заряженных им винтовок.　

Ну как? — спросила Клэр, когда я сел в машину.　Порядок, — ответил я.