Отражение

Глава 7

Имя Айвора ден Релгана вновь было у всех на устах. Более того, сегодня он лично присутствовал на скачках. Я увидел его у выхода из весовой, как только приехал в Кемптон: он беседовал с двумя журналистами.　

Он вряд ли выделял меня из толпы; но для меня, как и для всех, кто связан с конным спортом, Айвор ден Релган гляделся плевелом в пшенице, и я всегда безошибочно узнавал его.　

Дорогое цвета охры пальто из мягкой шерсти было застегнуто на все пуговицы и перехвачено поясом, седеющие волосы аккуратно причесаны — плотный, сильный мужчина, он с вызовом глядел на толпу и ждал, что окружающие заметят его присутствие. Многим импонировала его самоуверенность, но у меня, сам не знаю почему, она вызывала неприязнь, и я инстинктивно сопротивлялся исходящему от него мощному ощущению напора.　

Мне ужасно не хотелось попадаться ему на глаза, но когда я поравнялся с ними, один из журналистов вдруг крепко схватил меня за руку.　

— Филип, — сказал он, — вот ты нам скажи, ты ведь спец по части фотографии.　

— Что? — спросил я, остановившись, но всем своим видом показывая, что спешу.　

— Как ты фотографируешь дикую лошадь?　

— Навожу на резкость и щелкаю, — шутливо ответил я.　

— Да нет же, Филип, — раздраженно сказал он. — Ты ведь знаком с мистером ден Релганом?　

Я слегка наклонил голову и сказал: 　

— В лицо знаю.　

— Мистер ден Релган, это — Филип Нор. Жокей. — Журналист был непривычно подобострастен. Я заметил, что в присутствии ден Релгана это случалось со многими.

— Мистер ден Релган хочет сфотографировать всех своих лошадей, но одна вот всякий раз, когда видит камеру, становится на дыбы. Как заставить ее стоять спокойно?　

— Я знал одного фотографа, — ответил я, — так он, чтобы успокоить дикую лошадь, включал на полную громкость магнитофон с записью охоты. Лошадь стояла и слушала как завороженная. Фотографии получались потрясающие.　

Ден Релган надменно улыбнулся, давая понять, что любая идея, кроме его собственной, — сущий вздор, а я, яростно кивнув головой на прощанье, пошел в весовую. «Жокей-клуб», должно быть, сошел с ума! Нынешние его члены, заправлявшие конноспортивным бизнесом, были большей частью люди дальновидные, энергичные и порядочные. Аристократы или выходцы из высших слоев общества, они имели право кооптации, и образец служения делу, воспитанный в них в течение многих поколений, способствовал процветанию конного спорта. Хотя горсточка старых аристократов-консерваторов уже вымерла, и сегодня мало кто мог пройтись насчет крепкоголовых власть предержащих, приходилось лишь удивляться, что их благородные потомки отступили перед выскочкой ден Релганом.　

В весовой рядом с Гарольдом я увидел лорда Уайта и с ужасом подумал, что он пришел по мою душу. Но оказалось, могущественный распорядитель «Жокей-клуба» спустился с небес вовсе не для того, чтобы копаться в моих сандаунских и иных грехах. Он пришел сообщить Гарольду, что для заезда, в котором участвует Точило, учрежден специальный приз. Если Точило выиграет, Гарольду, Виктору и мне при всем честном народе вручат подарки.　

— Но обычно о скачках на специальный приз объявляют заранее, — удивился Гарольд.　

— Верно… Этот щедрый жест сделал мистер ден Релган. Сегодня его дочь будет награждать победителей. — Он в упор посмотрел на меня. — Вы — Нор?　

— Да, сэр.　

— Вы все слышали? Хорошо? Отлично. — Он кивнул, повернулся и через минуту уже разговаривал с другим тренером, рысак которого принимал участие в том же заезде.　

— Интересно, сколько нужно призов, — сказал, понизив голос, Гарольд, — чтобы купить себе место в «Жокей-клубе»? — И уже нормальным голосом добавил: — Виктор приехал.　

— Точило в отличной форме. Здесь ему нет равных, встревоженно сказал я.　

— Успокойся, — насмешливо ответил Гарольд. — Если сможешь, валяй, выигрывай! Виктор ошалеет от радости, если ему достанется кубок Айвора ден Релгана. Они друг друга терпеть не могут.　

— Я не знал, что они знакомы…　

— Мир тесен, — сказал Гарольд, пожав плечами. Они вроде бы члены одного игорного клуба. — Эта тема ему надоела, и он вышел из весовой, а я еще поболтался там несколько минут, наблюдая, как лорд Уайт подходит к очередному тренеру, чтобы дать указания.　

Лорду Уайту шел шестой десяток. Высокий, стройный, с открытым приятным лицом и густыми седеющими волосами, обещавшими вскоре достигнуть снежной белизны, он обезоруживал яркой синевой глаз, а благородство его манер очаровывало всякого, кто приходил к нему с жалобой. Именно он, а не главный распорядитель, был истинным главой «Жокей-клуба», поскольку занял этот пост не в процессе голосования, а благодаря прирожденной внутренней силе.　

Все уважали лорда Уайта за безупречную честность. Его прозвище — Старина Сугроб — произносилось только за глаза и было придумано, чтобы как-то умерить восхищение человеком, чьи достоинства так явно бросались в глаза.　

Слава богу, — подумал я со смешанным чувством вины и облегчения, — Стив Миллейс не приехал, и я не увижу молящих и беспомощных глаз. Слава богу, сегодня мне не придется подвозить его, помогать ему таскать вещи и вместе с ним посещать его больную мать. Я переоделся в цвета Тишу и вышел из весовой, сосредоточившись на мысли о предстоящем заезде — скачке с препятствиями для новичков.　

Заезд был несложным, но и не сулил вчерашнего триумфа. Всю дистанцию Тишу шел резвым галопом и финишировал четвертым, чем безмерно обрадовал свою хозяйку. После заезда я пришел в весовую и взвесился вместе с седлом. Потом вернулся в раздевалку и переоделся в цвета Виктора Бриггса, чтобы скакать на Точиле. Привычное дело. Каждый день приносил с собой что-то новое, но в целом один был похож на другой. Две тысячи дней я шел в раздевалку, надевал камзолы разных цветов, взвешивался и скакал. Две тысячи дней надежд, труда и пота, заслуженных и незаслуженных наград. Работа. Более того — часть моего существа.　

У меня оставалось довольно времени — Точило скакал через два заезда, — и я, набросив пиджак на жокейский камзол, вышел из весовой посмотреть, что творится на белом свете. И увидел леди Уайт. Тонкое аристократическое лицо ее было напряжено.　

Мы не были коротко знакомы, хотя меня вместе с другими жокеями, участвующими в скачках с препятствиями, представляли ей на приемах, которые дважды на моей памяти давал лорд Уайт. Приемы устраивались раз в три-четыре года по инициативе и на деньги лорда Уайта. Они отличались размахом, и на них приглашались все; изящная леди Уйат, стоя рядом с мужем, приветствовала многочисленных гостей, собиравшихся на ипподроме в Челтнеме. Лорд Уайт считал мир конного спорта неким братством друзей, которые должны иногда поразвлечься, и на приемах сам веселился от души, зажигая остальных. Я с удовольствием там бывал и прекрасно проводил время.　

Зябко кутаясь в норковое манто, леди Уайт сосредоточенно смотрела вперед из-под широких полей коричневой шляпы — и не могла оторвать глаз. Интересно, куда она так смотрит? Проследив за направлением ее взгляда, я увидел ее образцового мужа — он разговаривал с девушкой.　

Но как! Он буквально упивался беседой, всем существом, от сияющих глаз до кончиков подвижных пальцев, излучая радость неподдельного увлечения.　

Я скривился в улыбке, глядя на эту старую, как мир, картину, не без удовольствия представив, что сегодня чистый, как снег, лорд получит далеко не аристократическую взбучку. Ну и дела!　

Айвор ден Релган все еще держал речь перед журналистами из больших ежедневных газет. Двое из них были спортивные репортеры, трое вели колонку светской хроники, а кто как не Айвор ден Релган мог считаться человеком светским и не чуждым спорту?　

Барт Андерфилд громко объяснял пожилой супружеской чете, что Осборну следовало подумать, прежде чем пускать Точило в забег на три мили, ведь каждый дурак знает, что эта лошадь не может пройти и больше двух. Пожилая пара обалдело кивала.　

До меня вдруг дошло, что стоящий рядом со мной человек, так же как и леди Уайт, не может оторвать глаз от лорда Уайта и его собеседницы. Человек этот ничем не выделялся: заурядная внешность, не первой молодости, но еще не приблизился к среднему возрасту. Темные редеющие волосы, очки в черной оправе, серые брюки, замшевый, хорошо пошитый пиджак оливкового цвета. Заметив, что я смотрю на него, он бросил на меня беспокойный взгляд и пошел прочь, а я на ближайший час напрочь забыл о нем.　

На площадке для выводки стоял Виктор Бриггс. Вид у него был довольный. Увидев меня, он и словом не обмолвился о нашем конфликте. Гарольд уже успел зарядиться оптимизмом и держался очень уверенно: расставив длинные ноги, сдвинув шляпу на затылок и равномерно покачивая биноклем, который держал в руке, он вещал, как с трибуны:　

— Точиле этот заезд — пара пустяков. Лошадка в отличной форме, верно, Филип? Видал, как он классно прошел по Даунсу? Что твой локомотив! — Его шумный голос парил над группами владельцев, тренеров и жокеев, которые, в отличие от Гарольда, находились в состоянии предскакового мандража.　

— Просто из кожи вон лез, — гремел Гарольд. — В превосходной форме. Он их всех сегодня побьет, как по-твоему, Виктор?　

Гарольду случалось впадать в излишнюю самоуверенность, но, к счастью, если она в конечном итоге оказывалась неуместной, он не унывал, легко объясняя проигрыш излишним весом, и никогда не упрекал жокея, даже если тот и был виноват.　

На Точило оптимизм Гарольда, безусловно, воздействовал положительно; я же, окрыленный после двух вчерашних выигрышей, тоже чувствовал себя на высоте. Скакун прошел всю дистанцию без ошибок, быстро и смело, а я, уже в третий раз за сегодняшний день, сорвал аплодисменты.　

На этот раз Гарольд был просто на седьмом, небе, и даже Виктор Бриггс позволил себе чуть улыбнуться.　

Айвор ден Релган мужественно перенес известие о том, что его оригинальный приз достался человеку, которого он недолюбливал. Лорд Уайт, порхая вокруг своей юной собеседницы, расчищал ей путь сквозь толпу.　

После соревнований я взвесился и, передав седло служителю, пригладил волосы и пошел получать приз. Моим глазам предстал квадратный стол, покрытый синим сукном, на котором стоял один большой серебряный предмет и два поменьше. За столом сидели лорд Уайт, девушка, Айвор ден Релган, Виктор и Гарольд.　

Через ручной микрофон лорд Уайт объявил собравшимся, что вручать призы, которые любезно учредил ее отец, будет мисс Дана ден Релган, и при этих словах, наверное, циничные предположения возникли не у меня одного. Кого лорд Уайт хотел принять в «Жокей-клуб»: папу или папину дочь? Но я тут же отбросил эти скабрезные мысли. Лорд Уайт и любовница? Невозможно!　

При ближайшем рассмотрении мне, однако, стало ясно, что лорд Уайт увлечен не на шутку. Обычно степенный, он был очень оживлен, даже развязен, и вел себя крайне неблагоразумно. Рассаживая собравшихся на отведенные места, он постоянно старался дотронуться до мисс Даны, словом, его поведение истолковывалось однозначно. 　

Дана ден Релган в самом деле могла вскружить голову любому мужчине, удостоившемуся ее внимания. Небольшого роста, изящная, грациозная, с копной белокурых волос, небрежно падавших на плечи волнистыми прядями разных оттенков, красивым, резко очерченным ртом, широко расставленными глазами и чудесной кожей, Дана к тому же выглядела далеко не пустышкой. Она вела себя гораздо сдержаннее лорда Уайта; не то чтобы ей были неприятны его ухаживания, но слишком явные знаки внимания смущали ее, и призы Виктору, Гарольду и мне она вручала без особо долгих речей.　

Мне она просто сказала «молодец» и передала маленький серебряный предмет (который оказался пресс-папье в форме седла) с широкой равнодушной улыбкой человека, который смотрит сквозь тебя и через пять минут забудет о твоем существовании. Говорила она с таким же, как у отца, акцентом, но, что приятно, без отцовского высокомерия. Хорошенькая девушка, жаль, не моя. Ну что ж, такова жизнь.　

Пока мы с Виктором и Гарольдом разглядывали призы, вновь появился неприметный человек в очках. Он неслышно возник из-за плеча Даны ден Релган и что-то тихо сказал ей на ухо. Она вышла из-за призового стола, и они неторопливо направились прочь. Дана с улыбкой слушала собеседника и слегка кивала.　

На ден Релгана эта, казалось бы, невинная сцена воздействовала совершенно неожиданным образом. Согнав с лица безмятежность и благодушие, он перешел в наступление: ринулся за дочерью, схватил безобидного человека за плечо и отшвырнул от нее с такой силой, что тот споткнулся и упал на одно колено.　

— Я тебе говорил, чтобы ты держался от нее подальше, — зарычал ден Релган, всем своим видом давая понять, что правило не бить лежачего к нему не относится. «О, господи», — пробормотал лорд Уайт, и было видно, что ему не по себе.

— Кто это? — вырвалось у меня.　

К моему удивлению, мне ответил Виктор Бриггс.　

— Ланс Киншип, кинорежиссер.　

— А в чем там дело?　

Виктор Бриггс знал ответ, но довольно долго вычислял, стоит ли делиться своим знанием со мной.　

— Кокаин, — изрек он наконец. — Белый порошок, вдыхают прямо носом. Очень модно. Глупые девчонки нюхают… а что они будут делать, когда кости расслоятся и носы провалятся?　

Мы с Гарольдом изумленно обернулись к Виктору: это была самая длинная его речь, которую мне довелось слышать, причем единственная, где высказывалось личное мнение.　

— Кокаин поставляет Ланс Киншип, — сказал он. — Ради этого его и приглашают на приемы.　

Ланс Киншип поднялся на ноги, отряхнул грязь с брюк, поправил очки и из-под очков посмотрел на ден Релгана.　

— Никто не запретит мне говорить с Даной, когда захочу и сколько захочу, — процедил он.　

— Пока я здесь, не будешь.　

Манеры, которые ден Релган припас для «Жокей- клуба», разлетелись в пух и прах, и он показал свое истинное лицо. Драчун, подумал я. Опасный противник, даже если он и прав.　

Ланса Киншипа это, казалось, ничуть не смутило. «Маленькие девочки не всегда ходят со своими папочками», — съязвил он, и тогда ден Релган ударил его — резко, сильно, умело, так, что хрустнул нос. Кровь просто хлынула потоком. Ланс Киншип попытался утереть ее руками, но только размазал по лицу. Кровь текла по губам, подбородку и большими каплями падала на замшевый пиджак оливкового цвета.　

Лорд Уайт, которому вся эта сцена внушала отвращение, брезгливо, двумя пальцами, протянул Киншипу огромный белый платок. Не поблагодарив, Киншип схватил платок и попытался остановить кровь. В считанные секунды платок из белого превратился в алый.　

— Вам необходимо в медпункт, — сказал лорд Уайт, оглядываясь по сторонам. — Э-э… Нор, — обрадовался он, увидев меня. — Вы знаете, где медпункт? Будьте добры, отведите этого джентльмена. Очень мило с вашей стороны. — Он сделал жест в сторону пострадавшего, но едва я дотронулся до оливкового замшевого рукава, чтобы отвести Киншипа туда, где ему наложат холодный компресс и окажут первую помощь, как он резко отшатнулся.　

— Не хотите — как хотите, — пожал я плечами и добавил: — Кровью истечете.　

Киншип бросил на меня недружелюбный взгляд, но промолчал: его больше волновал разбитый нос.　

— Пойдемте, я вам покажу, где медпункт, — предложил я.　

Через площадку для выводки я прошел к домику, выкрашенному зеленой краской, где пострадавшие попадали в ласковые руки по-матерински заботливых дам. Сзади шел Киншип. Однако мы были не одни: от нас ни на шаг не отставал ден Релган. Из-за спины вдруг отчетливо раздался его голос. Тон сказанного не оставлял никаких сомнений.　

— Еще раз подойдешь к Дане — шею сверну.　

Киншип вновь промолчал.　

— Слышишь ты, альфонс паршивый? — злобно повторил Релган.　

Мы ушли уже далеко от весовой, и от призового столика нас отделяло много народа. Внезапно я услышал за спиной какой-то шорох и, обернувшись, увидел, что Киншип занес ногу и с силой, приемом каратэ ударил ден Релгана в пах. Удар попал в цель. Потом Киншип повернулся ко мне и вновь бросил на меня недружелюбный взгляд поверх окровавленного платка, который он прижимал к носу.　

Ден Релган, обняв себя руками, хватал ртом воздух. Вряд ли кто-нибудь ожидал, что пышная церемония награждения выльется в такой скандал.　

— Сюда, — сказал я Киншипу, кивком указывая на дверь медпункта. Открыв ее, он напоследок снова наградил меня злобным взглядом.　

Схватившись за живот и согнувшись пополам, ден Релган принялся описывать круги и время от времени постанывал.　

Жаль, что Джордж Миллейс отправился к праотцам, подумал я. Он, единственный из присутствующих, получил бы наслаждение от этой сцены. Он бы не упустил случая. Ден Релган должен благодарить бога за те пару стаканчиков виски и злосчастное дерево, что угробили Джорджа, иначе красочное изображение его ссоры с Киншипом появилось бы в ежедневных газетах вкупе с поучительными новостями о его возвышении в «Жокей-клубе».　

Гарольд и Виктор Бриггс стояли там, где я их оставил, но лорд Уайт и Дана ушли.　

Его светлость увел ее, чтобы нервы успокоить, — сухо прокомментировал Гарольд. — Скачет вокруг нее козлом, старый болван!　

— А она хорошенькая, — сказал я.　

— Порой из-за хорошеньких женщин вспыхивают войны, — резюмировал Виктор Бриггс.　

Я вновь изумленно уставился на него, но его лицо приняло обычное непроницаемое выражение. Наверное, у Виктора было что-то за душой, но это проявлялось так редко, что так всегда и оставалось за душой.　

Когда я вскоре вышел из весовой, собираясь ехать домой, дорогу мне застенчиво преградила высокая, нескладная фигура Джереми Фоука.　

— Глазам не верю, — сказал я. — 　Я ведь… э-э… вас предупреждал.　Чего вы хотите?　Э-э, да… ну…　Исключено, — отрезал я.　

— Но вы же не знаете, о чем я хочу попросить.　

— Догадываюсь, и делать этого не хочу.　

— Гм, — сказал он. — Вас просит приехать ваша бабушка.　

— Абсолютно исключено, — повторил я.　

Наступила пауза. Люди вокруг нас желали друг другу спокойной ночи и шли домой. Было четыре часа дня. Конники ложатся спать рано.　

— Я был у нее, — объяснил Джереми. — И сказал ей, что за деньги вы свою сестру искать не будете. Я ей посоветовал предложить вам что-нибудь другое.　

— Что же именно? — удивился я.　

С высоты своего роста Джереми рассеянно огляделся вокруг и сказал:　

— Вы ведь могли бы найти сестру, если бы постарались, верно?　

— Не думаю.　

— А я думаю — могли бы.　

Я не ответил, и он внимательно посмотрел на меня.　

— Ваша бабушка подтвердила, — снова начал он, что у нее вышла ужасная ссора с Кэролайн… вашей матерью… и что она выгнала ее из дома, когда та была беременна.　

— Моей матери, — медленно сказал я, — было всего семнадцать…　

— М-м. Совершенно верно. — Он улыбнулся. — Странная мысль, правда: ваша мать — и такая молодая бедная, беззащитная, хрупкая бабочка…　

Да, — сказал я.　

— Ваша бабушка говорит… она согласна… если вы будете искать Аманду, она вам скажет, почему выгнала Кэролайн. И еще скажет, кто ваш отец.　

— Господи!　

Я сделал два шага на ватных ногах, остановился, потом повернулся и уставился на него.　

— Вы что же — так ей и сказали? — требовательно спросил я. — Скажите ему, кто его отец, и он сделает все, что хотите?　

— Вы ведь не знаете, кто ваш отец, — сказал он рассудительно. — Но хотите узнать, так?　

— Нет, не хочу, — решительно ответил я.　

— Я вам не верю.　

Мы свирепо сверлили друг друга взглядами.　

— Любой человек хочет знать, кто его родители, — сказал он. — Это естественно.　

Я сглотнул подступившую слюну.　

— Она вам сказала, кто он?　

Он покачал головой.　

— Нет. Не сказала. Думаю, она вообще никогда никому этого не говорила. Ни единому человеку. Если вы не будете искать сестру, то никогда этого не узнаете.　

— Ну и гад же ты, Джереми, — сказал я беззлобно.　

Он смущенно поежился, но это было напускное. В его глазах вспыхнули огоньки, словно у шахматиста, поставившего мат противнику.　

— А я-то думал, — с горечью сказал я, — что адвокаты восседают за столами, а не носятся сломя голову, чтобы повлиять на старую леди.　

— Эта старая леди — мой Рубикон…　

Мне показалось, что он собирался закончить предложение по-другому, но в последний момент передумал.　

— А почему она не оставит деньги своему сыну? — спросил я.　

— Не знаю. Она вообще ничего не объяснила только сказала моему дедушке, что хочет отменить прежнее завещание, по которому все отходило ее сыну, и оставить новое в пользу Аманды. Конечно, ее сын будет оспаривать это решение. Мы ей об этом сказали, но все без толку. Она… э-э… упряма.　

— Ты встречался с ее сыном?　

— Нет, — ответил он. — А ты?　

Я покачал головой. Джереми снова обвел рассеянным взглядом ипподром и сказал:　

— Давай попробуем искать Аманду вместе. Мы бы мигом ее нашли, уверен. А потом, если хочешь, забирайся снова в свою берлогу и обо всем забудь.　

— Нельзя забыть о том, кто твой отец.　

Он метнул на меня острый взгляд.　

— Значит, согласен?　

Буду я ему помогать или нет, но он от своего не отступится, подумал я. Он опять будет донимать меня; читать программу скачек в газетах и вылавливать меня на ипподроме, и стоять над душой. Ведь он хочет доказать дедушке и дяде, что доведет дело до конца и сдержит слово.　

Что до меня… я почти согласился на его предложение. Причиной тому была тайна, окутавшая мое рождение. По крайней мере, теперь у меня появилась возможность узнать, что послужило причиной трагедии моего детства, отголоски которой слышались теперь, точно эхо ушедшей за горизонт бури, выяснить, из-за чего разразился скандал в тот день, когда я в новом костюме сидел в холле за белой дверью.　

В итоге я мог бы возненавидеть человека, давшего мне жизнь. Мог ужаснуться. Мог пожалеть, что вообще что-то узнал о нем. Но Джереми был прав. Раз представляется такая возможность… отказываться нельзя.　

Ну? — спросил он.　

— Ладно.　

— Вместе будем ее искать?　

— Да.　

— Вот и отлично! — просиял он.　

Я был другого мнения, но — уговор дороже денег.　

— Сможешь съездить к ней сегодня вечером? — спросил он. — Я ей позвоню, скажу, что ты приедешь.　

Он неуклюже нырнул в телефонную будку и в течение всего разговора не сводил с меня тревожного взгляда — боялся, что я передумаю и смоюсь.　

Однако вышел он расстроенный.　

— Черт, — сказал он, подойдя ко мне. — Я говорил с сиделкой. Миссис Нор было плохо, и ей сделали укол. Она спит. Сегодня посетителей не принимают. Надо звонить завтра.　

У меня на лице было написано чувство облегчения, и он это заметил.　

— Все это, конечно, хорошо, — сказал я. — А что бы ты сделал, если бы вдруг выяснилось, что своему существованию ты обязан любовным утехам девицы в кустах с молочником?　

— Ты так думаешь?　

— Примерно так. Всяко бывает, верно?　

— Все равно… — нерешительно сказал он.　

— Все равно, — покорно согласился я, — знать надо.　

Решив, что миссия Джереми завершена, я направился к автостоянке. Но я ошибся — он шел за мной в кильватере, правда, так медленно, что я оглянулся и подождал его.　

— Я еще хотел сказать о сыне миссис Нор, — сказал он. — Джеймсе.　

— Что же?　

— Я подумал, может, съездишь к нему? Узнаешь, почему его лишили наследства.　

— Вот как?..　

— Но мы же теперь вместе работаем, — поспешно добавил он.　

— Вот ты и поезжай, — предложил я.　

— Э-э… нет, — замялся он. — Как адвокату миссис Нор мне придется задавать вопросы, которые я задавать не должен.　

— А на мои вопросы этот самый Джеймс, стало быть, ответит.　

Из кармана черного пиджака он вытащил карточку.　

— Вот его адрес, — сказал он, протягивая ее мне. — А ты обещал помощь.　

— Уговор есть уговор, — согласился я и взял карточку. — Но ты все равно гад.