Отражения

Ingresso

— Доброй ночи всем, кто к нам только что присоединился! С вами Кирилл Амон, и в сегодняшнем выпуске «Первого Полночного» мы говорим о друзьях. — У диктора был приятный, великолепно поставленный баритон, одновременно мягкий и уверенный. Не обволакивающий, но привлекательный, не позволяющий оторваться от радиоприёмника. — Мы говорим о друзьях, которым верили, как себе, но с которыми пришлось расстаться. Почему это произошло? Как получилось, что тот, кому ты мог доверить жизнь, стал чужим? Что должно случиться? И у нас есть звонок…

— Доброй ночи, — вежливо поздоровался слушатель.

— Доброй ночи, брат-полуночник, у тебя есть что сказать о дружбе или друзьях?

— Разве предатель может считаться другом?

— А кем он был до того, как стал предателем? Кем ты его считал, брат-полуночник, разве не другом?

— Не важно, кем я его считал, — вздохнул мужчина. — Он лжец.

— Что у тебя случилось, брат-полуночник?

— Пошлая история, брат Кирилл: я узнал, что друг спал с моей женой.

— Переспал?

— Спал всё то время, что мы были женаты. И даже до нашей свадьбы.

— Это не ложь, брат-полуночник, это подлость.

— Я тоже так думаю, брат Кирилл. Но получилось, что я потерял всех.

— Два человека — это не все.

— Для меня — все, — вздохнул мужчина. — Больше у меня никого не было.

— Ближе у тебя никого не было, брат-полуночник, не путай, — поправил собеседника Амон. — Я уверен, что рядом есть достойные люди, которые в состоянии тебе помочь. Не бойся им верить, брат-полуночник.

— Чтобы снова оказаться преданным?

— Чтобы жить дальше…

…В главном зале «Потёртых страниц», известного книжного магазина на Забелина, часто царила тишина. Не благоговейная, вызванная уважением к сокровищнице знаний, а заурядная — из-за отсутствия клиентов. Хозяин магазина не торговал беллетристикой, не выкладывал на витрину модные новинки и крайне редко устраивал встречи с авторами по той причине, что большинство из них уже покинуло наш мир — в «Потёртых страницах» искали букинистику и древности. Только старые, проверенные временем книги. Ничего иного.

Однако отсутствие клиентов хозяина магазина не смущало — Виссарион Обуза терпеть не мог суеты и с радостью проводил время в кресле с интересной книгой, благо собрание «Страниц» было огромным и до многих томов он ещё не добрался. А с недавних пор рядом с креслом появился радиоприёмник, и теперь Обуза изредка слушал его, закрыв глаза и отложив на время книгу. В такие моменты он погружался в глубокую задумчивость, полностью отдаваясь мыслям, но звякнувший колокольчик заставил Виссариона вздохнуть и подняться навстречу посетителю.

И подумать, что в следующий раз дверь нужно закрыть и снабдить табличкой «Учёт», которую он отыскал на прошлой неделе, разбирая сборники проклятий ХХ века.

— Добрый день.

— Это что, радио? — неожиданно спросил посетитель, прислушиваясь к голосу из приёмника.

— Да… — протянул Обуза и тут же, смутившись, добавил: — Точнее, нет.

— То есть? — не понял посетитель.

— Это записанная передача, — объяснил Виссарион. — Ночная. Я не имею возможности слушать радио ночью, поэтому записываю и потом…

— Любишь спать по ночам?

К Обузе часто обращались на «ты», и он давно перестал реагировать на такие мелочи, рассудив, что жизнь сама расставляет всё по своим местам, и кто-то в итоге заслуживает право на вольность, а кого-то ждёт наказание.

— Днём я работаю, — сухо ответил Виссарион, выключая запись. — Чем могу помочь?

— Мне нужна книга, — усмехнулся незнакомец.

— Неожиданно, — пробубнил Обуза.

— Что? — поднял брови посетитель.

— Я сказал: выбирайте, — отозвался книжник. — У меня как раз есть несколько.

Мужчина замер и долго, секунд двадцать, не мигая смотрел на Виссариона, прикидывая, бить его или повременить. Решил повременить, вновь усмехнулся, несколько жёстче, чем в первый раз, и продолжил:

— Говорят, у тебя лучший книжный магазин в Отражении.

— Говорят много.

— Согласен, — не стал спорить посетитель. — Все охотно болтают о разном, даже те, кто любит читать.

— Что предпочитаете вы? Болтать или читать?

Снова возникла пауза. На этот раз более короткая, но зелёные глаза мужчины стали холодными-холодными.

— Не слишком ли много ты себе позволяешь?

— Столько, сколько привык.

— Чувствуешь себя в безопасности?

— Что именно привело вас в мой магазин?

Посетитель не был знаком Обузе, но по его повадкам чувствовалось, что он Первородный — грешники славились несдержанностью и впадали в гнев по любому, даже самому незначительному поводу.

— Мое имя — Фокалор, — произнёс посетитель, мрачно глядя на книжника. — Баал Фокалор.

— Очень приятно, баал Фокалор.

— Мне нравится, как ты лицемеришь.

— Не только вам, — улыбнулся Виссарион. — У меня много друзей.

И тем заставил посетителя сбиться: баал счёл замечание намёком на покровительство Авадонны, поскольку все знали, что карлик частенько заезжал в магазин покопаться в пыльных книгах. А с Авадонной мало кто желал связываться.

Хотел Обуза намекнуть Фокалору на высокое знакомство или случайно получилось — неизвестно, но тон баал сменил.

— Мне нужна книга, — протянул он, заложив руки в карманы брюк.

— У меня неплохое собрание, — кивнул Обуза. — Что вас интересует?

— Техническая литература.

— Насколько техническая? Гримуары?

— Нет, именно техническая. С недавних пор я неожиданно увлёкся путешествиями под землю.

— Вы стали спелеологом?

— Скорее, диггером, — уточнил Фокалор. — Мне интересны рукотворные пещеры: лабиринты, подземные ходы, военные бункеры…

— Вам нужны схемы подземных коммуникаций?

— Отражённых коммуникаций.

— У меня есть атласы интересующей вас тематики, баал Фокалор, — поразмыслив, ответил Виссарион. — Какой город?

— Севастополь. Мне нужна Севастопольская тетрадь.

А вот это заявление вызвало довольно длинную паузу.

Обуза прищурился, внимательно глядя на гостя, и негромко сообщил:

— Она утеряна.

— Их было две.

— Одна.

— Две, — твёрдо произнёс Фокалор. — Я дружил с Кородобом и знаю, что он составил вторую Тетрадь — для меня. За что и был убит.

— Казнён, — уточнил Обуза. — И я не хочу повторить его ошибку.

— В твоём случае можно будет точно говорить об убийстве, — хмыкнул баал.

— Это угроза?

На вопрос посетитель не ответил.

— Древние забрали вторую Тетрадь, а ты, как говорят, стал Архивариусом…

— Откуда вы знаете?

— …и ты был их любимцем, — с нажимом продолжил Фокалор, не обращая внимания на вопрос книжника.

— Нет.

— Мне нужна Тетрадь.

Виссарион вздрогнул, дёрнул плечом, нервно среагировав на резкую и весьма напористую фразу посетителя, облизнул губы и неуверенно ответил:

— Это невозможно.

— Почему?

— Шаб лично запретил Севастопольскую тетрадь.

— Тогда бы он её уничтожил.

— Он её запретил, этого достаточно.

— Шаб мёртв.

— Я всё равно его боюсь.

— Какое неожиданное признание, — с издёвкой бросил баал.

— Вы не боитесь? — поднял брови Виссарион.

Фокалор не ответил: Древние покинули мир не так давно, их культ не исчез, и за слишком вольные замечания всё ещё можно было угодить на костёр.

Он медленно прошёл по залу, остановился у прилавка, взял в руку лежавшую на нём книгу, посмотрел на обложку и негромко произнёс:

— Тетрадь у тебя.

— Откуда вы знаете?

— Мне рассказывали, что ты дурной актер, Обуза, но я не ожидал, что настолько. Когда я спросил, ответ появился на твоём лице.

— Это не так.

— И ещё ты прав в том, что я не трону Архивариуса — лучше сразу оторвать себе голову…

— Приятно иметь дело с умным грешником. Это большая редкость.

Баал улыбнулся, показывая, что оценил шутку, помолчал и мягко продолжил:

— Все боялись Шаба, Обуза, и все обрадовались, когда он сдох, но до сих пор никто толком не знает, что именно случилось в старом доме. — Рассказ, который затеял Фокалор, не имел прямой связи с его вопросом, но Виссарион слушал очень внимательно. Он понимал, что мягкость в голосе баала родилась не просто так, и рассказ обязательно обретёт смысл. — Мой господин, Молох, повелел провести расследование. Я потянул за все ниточки, за которые можно было ухватиться, и в том числе, не особенно надеясь на успех, обратился к местным полицейским, попросив проверить совпадения по камерам уличного наблюдения. Представь моё удивление, когда я узнал, что вечером того таинственного дня шофёр Элизабет посещал заведение «Подпольный Шомпол»… Оно недалеко отсюда, в Спасоглинищевском…

— В Большом Спасоглинищевском, — машинально поправил Виссарион.

— Верно, — улыбнулся посетитель. — Интересное совпадение, да?

— В чём вы видите совпадение, баал Фокалор? — спросил Обуза. — В заведении тоже кого-то убили той ночью?

— Той ночью — нет. Зато сегодня скончался владелец «Подпольного Шомпола», господин Му. Он умер по естественным причинам, никто ничего не заподозрит… — в чёрных глазах гостя загорелся нехороший огонёк. — Но перед смертью господин Му успел ответить на несколько моих вопросов. Среди которых был такой: с кем встречался шофёр Элизабет той ночью?

Он действительно не собирался трогать Виссариона, в конце концов, ему была нужна Тетрадь, а не мёртвый Архивариус, зато он знал цену, за которую вожделенную, а главное — запретную — вещь можно приобрести.

— Вечером, — поправил гостя Виссарион. — Шофёр приезжал в «Шомпол» вечером.

— Совершенно верно, — улыбнулся баал. — И я думаю, тем вечером ты его убил, Обуза.

— Шофёр вышел из заведения и уехал — это видели все.

— Но за время вашей встречи у него появилась беспроводная гарнитура, которой он никогда не пользовался — я проверил. — Баал выдержал ещё одну паузу. — Я не знаю, кто тебе помогал, и у меня нет желания с вами связываться, ребята. Я просто хочу книгу.

— Вряд ли Молоху нужна Севастопольская тетрадь, — неожиданно твёрдо произнёс Обуза. И таким же тоном почти приказал: — Перестаньте лапать книги, баал Фокалор, они не любят чужих.

— Вижу, мы заговорили по-деловому? — рассмеялся гость, послушно оставляя старый том в покое.

— Я задал вопрос.

— Тетрадь нужна лично мне, — Фокалор намеренно выделил слово «лично». — Молох ничего не узнает ни о ней, ни о том, где был и с кем встречался шофёр Элизабет. Тем вечером.

— При всём уважении, баал, одного слова недостаточно, — Виссарион покусал губу. — Если вам действительно нужна Севастопольская тетрадь, придётся клясться на крови.

— Договорились!

Punto

— Морские коты особые, — негромко произнёс художник, разглядывая греющегося на солнце рыжего. — Они не терпят воду, но ходят в дальние страны, не любят волны, но обожают на них качаться, смотрят на бескрайний океан, а он шепчет им свои тайны.

— Чем коты его подкупили?

— Море порождает миллиарды отражений, и кошки видят их все, даже скрытые. Кошки видят те Отражения, какие были, какие будут и какие поменяют мир. Кошки проходят сквозь все отражения, безошибочно выбирая то, которое реальное. Море удивляется и любит их.

— А они любят?

— Они принимают любовь как должное.

И Марси улыбнулась пушистому рыжему наглецу, растянувшемуся на разогретом севастопольском камне, спящему во всех отражениях разом или где-то бодрствующему, знающему, что мир постоянно меняется, и зевающему на это. Марси улыбнулась, а кот поднял голову и уставился на девушку пронзительно-зелёными глазами. Уставился так, что не понять: к добру или худу, можно лишь смотреть в ответ и ждать, что получится.

«Морские коты особые…»

Море всё делает особым, заставляет жить своим дыханием и учит заглядывать за горизонт, потому что оно — бесконечность. Море отражает небо и прячет в глубине своей души, чтобы завтра вернуть его образ разбегающимися по свету облаками. Море отражает ветер, искажая миллиарды отражений, которые он приносит изо всех уголков реальности. Море жонглирует отражениями, а кошки бродят между ними, выбирая настоящее. Для них это игра, и Море смеётся.

Наверное, поэтому Марси приехала в Севастополь: из Питера девушка собиралась вернуться в Москву, но услышала смех другого моря и выбрала самолёт в Крым. И теперь дышала ветром Артбухты, любовалась рыжим котом и слушала хромого художника Редьку, в чьих картинах время смешивалось с фантазией, порождая отражения невозможного.

Которые он не знал, но видел.

— Иногда мне кажется, что море — это не часть мира, а другой, особый мир, случайно соединённый с нашим во время Великого Делания, — продолжил Редька, переводя взгляд с кота на волны. — Миры слились, но не смешались, отразились, но остались чужими, ревностно хранящими свои тайны друг от друга. Когда я так думаю, то вижу города, парящие в толще воды без якорей и крыльев, вижу корабли, летящие по волнам и облакам, и дельфинов, прыгающих из Моря в Небо.

— Ты отражаешь море в своём сердце.

— Мир моря, — поправил девушку художник.

— Мир, который ты видишь в калейдоскопе миллиардов отражений.

— Мир, который я придумал.

— Мир, который ты создаёшь.

Редька посмотрел на выставленные полотна, хмыкнул и качнул головой. Ему было приятно слышать эти слова, но не верилось в них.

Трудно представить себя создателем…

И странно слышать подобные размышления от молодой, лет двадцати, не больше, девчонки, с густыми светлыми волосами, небрежно сплетёнными в толстую косу. От красивой девчонки в шортах, лёгкой майке и очках в чёрной пластиковой оправе, в кроссовках и с рюкзаком, которая подошла к выставленным работам, какое-то время смотрела на них, а потом заговорила о том, как Море меняет мир, играя с дерзкими котами.

— Кто ты? — тихо спросил Редька.

— Я путешествую, — коротко ответила Марси. — Недавно на меня накатила тоска, я отправилась в Питер и нашла себя. Хотела вернуться домой, но услышала смех моря и поняла, что должна оказаться в другом городе. Я не знала, в каком. На Невском я встретила женщину, с которой обменяла свой билет до Москвы на её — в Симферополь. Я вышла из аэропорта, а водитель крикнул: «Девушка, у нас есть свободное место! Бесплатно!» Я согласилась составить ему компанию и по дороге узнала, что еду в Севастополь.

— Интересная история.

— Думаю, всё связано с Пророчеством, — продолжила Марси, то ли не расслышав, то ли не обратив внимания на замечание художника. — В последнее время я часто о нём думаю.

— Что за пророчество? — насторожился Редька.

— Не знаю. Я его не читала, но знаю, что оно есть, и я не просто так оказалась в Севастополе, — девушка улыбнулась. — Когда я ехала в Питер, я не понимала, что происходит, думала, что меня несёт тоска, и лишь потом осознала, что всё в моей жизни имеет смысл. Просто я его не понимаю… Не всегда понимаю… сразу… Возможно, в нашей встрече тоже есть смысл.

— Наша встреча была предопределена, — рассмеялся в ответ художник. — В сезон я здесь каждый день — продаю работы.

— Раздаёшь людям кусочек себя, — Марси помолчала.

— Звучит немного пафосно, но мне нравится.

— Какими ты видишь свои лучшие работы? — вдруг спросила девушка.

— Они заставляют молчать.

— Почему это важно?

— Потому что сильные чувства переживают молча. Люди впитывают картину и не видят ничего вокруг — им становится не с кем говорить.

— Может быть… — Марси вновь повернулась к работам Редьки. К парусникам в Море и Небе, котам, гуляющим где вздумается, и удивительным подводным городам. К работам, в которых прошлое сплеталось с невозможным, создавая будущее. Повернулась, посмотрела примерно с минуту, молча впитывая в себя холсты, а затем негромко сказала: — Кажется, я поняла, зачем мы встретились.

— Зачем?

— Ты должен написать Пророчество.

— Я ничего о нём не знаю.

— Я тоже, — пожала плечами девушка. — Но оно должно быть связано с морем и небом, которые отражаются друг в друге, наполняя мир светом и силой. Где-то в их смешении скрыто зерно древних слов, но его нельзя пощупать — только почувствовать. И я думаю, Редька, тебе нужно почувствовать это зерно и вырастить из него новое отражение. Ты должен написать Пророчество.

Растерянный художник поднялся, тут же вернулся на табурет, погладил бёдра, встал, потоптался рядом с Марси, разглядывая собственные картины так, словно впервые увидел, и неожиданно для самого себя ответил:

— Я постараюсь.

— Почему? — тут же спросила девушка, незаметно подмигнув рыжему коту. — Я сделала очень странное предложение.

— Ты и сама странная, — хмыкнул Редька. — Но ты права: мне давно пора написать что-нибудь новое.

— Не новое, — покачала головой девушка. — Ты должен написать то, что видишь только ты.

— В любом случае, я согласен.

— Договорились, — кивнула Марси. И добавила: — Ты дал слово.

— Но не назвал сроки.

— Ты напишешь быстро, — уверенно ответила девушка. — Я чувствую.

Они помолчали.

К картинам подошли люди, пара туристов в панамах, легчайших одеждах и солнечных очках, которые они не сняли, разглядывая выставленные работы. Что они могли увидеть в очках? «Просто рисунки»?

— Смотри, какая киса! — засмеялась женщина, устав от созерцания картин.

В ответ поднявшийся рыжий выгнул спину и зашипел.

— Наверное, дикий.

Туристы направились дальше, к памятнику Кораблям, а Редька спросил:

— Что ты делаешь в путешествиях? Любуешься миром?

— Вспоминаю его.

— Ты слишком молода, чтобы ничего не помнить.

— Я умею видеть отражённое.

— Это талант?

— Это жизнь.

— И каким ты видишь мой город?

— Сильным.

Несколько секунд художник обдумывал ответ, а затем кивнул:

— Да, он такой.

— Такой, — подтвердила Марси. — Твой город очень сильный.

И она не лгала.

Севастополь встретил девушку солнцем, но в прищуре старых домов прятались тени. Севастополь казался по-южному сонным, расслабленным, но каждый его камень знал кровь, много раз отразился в алых каплях, впитал её, горячую, спрятал под пылью минувших дней и запомнил навсегда. Каждый камень знал подвиг, но не кричал о том хвастливо, потому что подвиг — это кровь, а кровь делает молчаливым. Каждый камень отразился в небе моря, и море отступило, признав Севастополь твердью.

Поэтому Марси видела его сильным.

И даже трипалы, низшие грешники, захватившие крепость после смерти предыдущего принципала, не смогли унизить город и превратить в грязное место. Трипалы ушли, оставив после себя лишь резкую вонь, брезгливо рассеянную развеселившимся ветром. Трипалы ушли, но демоны, их пославшие, не собирались мириться с поражением, и Марси знала, что они обязательно вернутся.

«И один из них поблизости, — неожиданно подумала девушка, ощутив ауру высшего Первородного. — Где-то совсем рядом…»

Рыжий кот зевнул и повернул толстую башку в сторону Тридцатой батареи.

«Проклятый Виссарион! Обманул! Специально подстроил! Задурил голову!»

Умом Фокалор понимал, что ругается напрасно: Обуза сдержал слово и отдал ему подлинную Тетрадь, но ругаться не прекращал, потому что кого-то нужно было назначить виноватым за неудачу.

За то, что ничего не получалось.

В Севастопольской тетради Кородоб отобразил весь подземный мир старой русской крепости, скрупулёзно указав входы и выходы, основные помещения и даже даты постройки. Некоторые участки открывались легко, попасть в них можно было через поверхность, проходы в другие скрывались в подвалах военных объектов и жилых домов; но та подземная зона, на которую нацелился Фокалор, в которой, он это знал, Древние прятали главную тайну, — оказалась закрыта и запечатана.

Сначала Фокалор собирался проникнуть в неё через Тридцатую батарею, прошёл до самого нижнего уровня, заваленного ещё во время Вторжения, и с тех пор не тронутого, пробил дорогу через твердь, но споткнулся о зачарованный люк, вскрыть который не смог даже с помощью герметических таблиц «Наложение силы» — самого современного сборника грешных заклинаний. Фокалор пытался сокрушить старинный заслон целых шесть часов, но в конце концов сдался, убедившись, что чары Древних ему не по зубам, отправился в Константиновский равелин, промучился два часа, но тоже ничего не добился. Поднялся на поверхность злой как собака, вернулся к машине, возле которой его дожидались взятые для подсобных работ трипалы, и угрюмо оглядел помощников.

Словно выбирая, кого убить.

И удивляясь, как этим низшим удавалось два с лишним десятилетия удерживать власть над городом.

Смерть старого московского принципала заставила оживиться его врагов. Империя зашаталась, на чудесный полуостров предъявили права и азиаты, и европейцы, назревала война, но всех переиграл Молох: предложил Элизабет на время «заморозить» вопрос полуострова, отдав его тем, кто гарантированно не сможет владеть жемчужиной вечно.

Власть перешла к трипалам, над которыми Молох принялся устанавливать власть, однако Фокалор всё равно не смог добраться до подземелий: Шаб прямо запретил копаться в севастопольских секретах, и Элизабет подтвердила распоряжение. И только после смерти Древних Фокалор обрёл возможность заняться городом по-настоящему. К сожалению, к этому времени москвичи выкинули с полуострова низших, слово Молоха потеряло власть, и работать приходилось в партизанских условиях.

Но и отказываться от затеи Фокалор не собирался — он ждал этой возможности двести с лишним лет.

«У меня получится, — сказал себе баал. — Тетрадь у меня. Если не сумею войти через обозначенные ворота — пробьюсь в какой-нибудь тоннель из соседнего подземного хода. Я сумею!»

Но это потом, если не получится пройти через последние ворота.

Фокалор подозвал к себе главаря трипалов — мрачного здоровяка по прозвищу Грiцо, и сообщил:

— Отправляемся на Корабельную сторону.

Если Москва — это семь холмов, то Севастополь — три стороны: гордая Северная, парадная Южная и рабочая Корабельная, с морским заводом и грандиозными Лазаревскими казармами. Завод Марси не увлёк, а вот казармы заинтересовали настолько, что она специально поднялась к ним, пробралась за ограду и медленно обошла задремавшие в тёплой крымской ночи дома, помнящие и великих адмиралов, и великие войны, прокатившиеся по камням южного оплота Империи. Помнящие взрывы и кровь, наступающих чужаков и убегающих прочь, помнящие силу и упрямство наших.

Старые казармы…

Внутрь зданий девушка не пошла, побродила вокруг, по залитому лунным светом плацу, отошла к ограде, полюбоваться с высоты холма на бухту, как вдруг услышала за спиной ехидный голос:

— Не спится?

Улыбнулась и, не оборачиваясь, ответила:

— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на сон. Или сериалы. Или глупые споры…

— На что нужно тратить жизнь?

— На эмоции и чувства. На то, что недоступно мёртвым.

Следующий вопрос прошелестел чуточку обиженно:

— Откуда ты знаешь, что я мёртвый?

Похоже, кое-кто хотел устроить ночной гостье сюрприз и теперь расстроился.

— Мы оба знаем, что ты не мёртвый, — усмехнулась девушка. — Мёртвым может быть только тело, а ты — бесплотный. Но тоже бесчувственный.

Он бесшумно возник справа, потому что бесплотный, и представился:

— Жан-Люк.

— Марси.

— Очень приятно, — он церемонно поклонился и поцеловал девушке руку.

Бесплотно и неощутимо. Но элегантно.

В лживом лунном свете призрак казался почти настоящим — чёрные ботинки с белыми гетрами, красные брюки и кепи с вышитым номером полка — 90. Вместо шинели — белая сорочка, видимо, из-за жары. Черноволосый, с лихо подкрученными усиками, не старый, лет сорока на вид… Но безмерная грусть в глазах, грусть, совершенно невозможная для живого, и некоторая прозрачность чётко указывали на то, что рядом с Марси появился призрак.

— Я слышала о вас, Жан-Люк.

— И приехала посмотреть? — в его голосе вновь скользнула обида: туристы частенько забредали в Лазаревские казармы в надежде хоть краешком глаза увидеть знаменитое привидение. Француз, конечно, привык, но ему не нравилось ощущать себя экспонатом.

— Я приехала на смех моря.

— Море радуется тому, что будет.

— А что будет, Жан-Люк? — заинтересовалась девушка. — Ты что-нибудь видишь?

— Нет, — развёл руками призрак. — Никто не знает, что будет. Но море всегда радуется тому, что будет, потому что то, что было, спрятано в его глубинах.

— Море огромно и помнит всё.

— Море помнит каждую секунду мира, — уточнил Француз и с важным видом поднял указательный палец, на мгновение став похожим на школьного учителя.

— Зачем ему такая память?

— Морю интересно… — объяснил Жан-Люк. Покусал ус и спросил: — Ты приехала поглазеть на призрака Лазаревских казарм?

— Я ведь сказала, что нет.

— Тогда зачем?

Он был любопытным. Или просто заскучал в казармах за полторы сотни лет.

— Зачем? — девушка глубоко вздохнула и улыбнулась спящей бухте. — Я приехала в город, где смеётся море. В город, старый и сильный, в крепость, знавшую много грусти, но не ставшую угрюмой. Я приехала в город, где гордость — это принцип.

— Это славный город, Марси, а там, где слава, там всегда кровь, такой уж у людей закон, — отозвался Француз. — Здесь мало земли, песка… здесь камень. И кровь пропитывала его веками. Зачем ты здесь?

— Не знаю.

— Я тоже не знал, — он задумчиво улыбнулся. — Нас погрузили на корабль и отправили воевать. Мы хотели сюда прийти, а русские не хотели уходить. Мы добавили много крови к здешним камням… и своей, и русской.

— Наверное, тяжело быть призраком в чужой стране? — обронила Марси.

Не ожидала, что услышит ответ, но Жан-Люк разговорился и, похоже, не мог остановиться.

— Трудно было первые семь лет, пока я не научился бегло говорить по-русски. До этого все признавали во мне француза и относились с неприязнью… Однажды чуть не распылили: вызвали батюшку и окропили казармы святой водой.

— Как же ты выкрутился? — улыбнулась девушка.

— Неделю сидел в подвале госпиталя, — рассказал Жан-Люк. — Потом вернулся.

— Зачем?

— Привык. — Он помолчал, тоже глядя на бухту. — Я несколько раз хотел пробраться на какое-нибудь судно и вернуться во Францию, но оставался.

— Привык? — эхом спросила Марси.

— Я до сих пор не знаю, почему остался, но верю, что не просто так. Должен быть смысл в том, что Лазаревские казармы стали моим домом.

— Ты обрусел, Жан-Люк, и стал во всём искать смысл.

— Разве его нет? — удивился призрак.

— Он есть, — подтвердила Марси. — И мне жаль, что ты не нашёл его, до того как погиб.

— Не всем везёт… Чёрт!

Мощный поток света ударил им в спины и отшвырнул призрака прочь. Бесплотный едва не улетел в холодное железо ограды, но в последний момент ухватился за ветку дерева и повис, не в силах ничем помочь девушке.

— Отпустите! — крикнула она, пытаясь вырваться. — Пустите!

Но в ответ — лишь сопение. Подкравшиеся здоровяки стянули руки Марси пластиковой петлёй, накинули на голову чёрный мешок и потащили к воротам, за которыми их ждал большой внедорожник.

«Форнеус! Друг мой! Брат мой! Я приду! Где бы ты ни был — я отыщу тебя! Кем бы ты ни стал — я приму тебя. Если тебе плохо — спасу, если хорошо… если тебе хорошо, я хочу быть рядом с тобой, Форнеус…»

Они познакомились на Крите, который тогда был турецким, на тёплом южном берегу, полном изящных скалистых бухт, в которых так приятно уединяться: на день, на неделю, даже на целый месяц… И они провели в уединённом доме целый месяц, не замечая времени и позабыв о мире. Форнеуса тогда нанял ближневосточный принципал — помочь турецкому султану укрепить власть на море, а Фокалор путешествовал, испросив у своего тогдашнего господина годичный отпуск. Их встреча показалась случайной, но выглядела предопределённой. И встретившись, они уже не расставались.

С Крита Форнеус и Фокалор отправились в Венецию, перезимовали, повеселились на карнавале, после чего вернулись в Англию, откуда направились осваивать новый континент. И вот там, во время войны, когда Молох объявил себя независимым от Мамона, случилась беда — все морские демоны поддержали Мамона. А Шаб неожиданно для всего Отражения поддержал Молоха и помог ему укрепиться. Поговаривали, что Мамон был слишком большим другом Элизабет, но легкомысленная Древняя не стала его защищать…

Как бы там ни было, Шаб покрошил морских демонов в питательный планктон, а Форнеуса, их гордого предводителя, пленил.

И потянулись годы разлуки…

И каждый день — словно удар ножом в сердце.

Каждый день Фокалор открывал глаза с мыслью о Форнеусе… Иногда начинал злиться, клял себя за слабость, гнал воспоминания прочь, пил, забывался в вине и наркотиках… Но на следующее утро первая мысль была о Форнеусе.

Таким было его проклятие.

Его счастье, ставшее проклятием.

«Форнеус…»

…На «Севморзаводе» получилось даже хуже, чем на Тридцатой батарее. Издевательски получилось, говоря откровенно. Здесь была дверь, здесь абсолютно точно была дверь в тайную зону, и дверь мог видеть даже трипал. Её встроили в стену подземного коридора, она показывалась по первому требованию и… И всё. Ни одно известное Фокалору заклинание вскрытия замка не сработало. Ни одно заклятие не принесло результата. Ни отмычки, ни взрывчатка — ничего не действовало. Несложный замок оказался непреодолимой преградой, и это обстоятельство выводило Фокалора из себя. А самое страшное заключалось в том, что позорное фиаско он потерпел на глазах у трипалов, сосредоточенно наблюдавших за действиями баала. Низшие, разумеется, никак не комментировали происходящее — инстинкт самосохранения у них был развит идеально, — но Фокалор знал, что в душе они над ним посмеиваются, и бесился.

«Может, устроить жертвоприношение? — неожиданная мысль понравилась настолько, что Фокалор ухватился за неё всерьёз. — В конце концов, это одна из самых результативных мер воздействия и наверняка поможет справиться с замком. Трипалы, конечно, не лучшие кандидаты для процедуры, зато их много, а потребуется — пригоню ещё. Пользы от них всё равно никакой…»

Низшие почуяли угрозу и насторожились, с тревогой поглядывая на увлечённого баала, а тот уже распределял роли.

«Их тут трое… четверо патрулируют окрестности… Мало, но для начала хватит. Из двоих выцедить кровь для начертания символов, ещё двое откроют церемонию, оживив своими смертями Круг Приношения, а трое пойдут непосредственно на жертву… Мало!»

Но попробовать стоило, поскольку дыхание смерти приумножит вызываемую силу, и, возможно, он сумеет одолеть проклятый замок.

Фокалор ещё раз посмотрел на дверь, прикинул, где и как следует начертить Круг, чтобы основной поток вызванной силы пошёл на магический замок, с сожалением припомнил, что не прихватил с собой ритуальный кинжал, и решил обойтись простым ножом.

«Однако его придётся подготовить в крови очистительной жертвы… Чёрт!»

Трипалов отчаянно не хватало, но Фокалор твёрдо решил довести дело до конца и обязательно довёл бы, не зазвони телефон.

Увидев, кто вызывает, Фокалор выругался, отошёл от любопытных и болтливых трипалов подальше и надавил кнопку ответа:

— Да?

Резкий, отрывистый голос должен был показать Авадонне, что звонок неуместен и нужно подождать, однако карлик тоже умел быть резким и тоже не поприветствовал собеседника. Демонстративно.

— Ты должен покинуть город.

Даже по имени не назвал.

— С тех пор как Шаб оставил Землю, Севастополь стал свободным, — язвительно напомнил Фокалор.

— С тех пор как Шаб оставил Землю, возникли новые договорённости, — с оскорбительной тягучестью произнёс карлик. — Я уведомил Первородных, что желаю сохранить для Севастополя правила Шаба, и Первородные восприняли моё слово с пониманием. Севастополь — это правила Шаба и мой протекторат. Вопрос закрыт.

Всё так, но… но Фокалор не мог уехать, не попытавшись сделать то, что задумал.

— Я имею право здесь находиться.

— Я вот что подумал, — сказал карлик. Возможно, с издевательской улыбочкой. Да, наверное, с ней! Фокалор представил, как маленький баал усмехается, и едва не зарычал от злости. — Впредь обращайся ко мне «баал Авадонна». Так будет правильно, поскольку протекторат — мой.

И правила, хоть и Шаба, но его. Он их вернул.

— Я тоже баал, — напомнил Фокалор.

— Придётся потерпеть.

Видимо, придётся. Древние установили только один титул для Первородных, и пока ситуация не изменится, баалом будут звать тех, у кого больше власти. Фокалор, несмотря на происхождение и положение, не имел в Севастополе власти, а коротышка Авадонна — имел. Собственно, он был здесь хозяином.

— Да… баал Авадонна, — смиренно произнёс Фокалор, мысленно проклиная урода-полукровку.

— Зачем ты приехал в мой город?

— У меня личное дело.

— Если ты откроешь тайну Шаба или попытаешься её открыть, я стану преследовать тебя, пока не убью. И буду в своём праве.

И даже Молох, сюзерен Фокалора, не посмеет вступиться, опасаясь поссориться со всеми Первородными. Ибо Авадонна будет в своём праве.

— Вы так верны Древним?

— Фокалор, не прикидывайся глупцом, мне прекрасно известны границы твоего ума, — усмехнулся наглый карлик. — Шаб боялся того, что спрятано. Боялся настолько, что закрыл город и отдал его принципалам. Дважды Молох пытался взять Севастополь вопреки воле Шаба, и дважды терпел неудачу, хотя Шаб не помогал принципалам. А ты даже не Молох.

— У меня личное дело, баал Авадонна. Я униженно прошу у вас ещё один день.

— Шесть часов.

Карлик бросил трубку.

«Значит, жертвоприношение!»

Теперь судьба трипалов была окончательно решена, оставалось лишь пригнать в тоннель остальных бойцов да велеть им разыскать где-нибудь ещё с пяток сородичей, но отдать необходимые указания Фокалор вновь не успел. Едва он открыл рот, как говоривший по телефону Грiцо убрал от уха аппарат и, преданно глядя хозяину в глаза, сообщил:

— Баал, у меня хорошие новости.

— Какие? — изумился Фокалор, который ожидал от трипалов чего угодно, только не хорошего.

— Наши взяли пленную.

— Кого? — не понял баал.

— Пленную.

Несколько секунд тёмный рассматривал довольного, словно украшенная Сваровски вышиванка Грiцо, сожалея о том, что не приступил к обряду жертвоприношения ещё на Тридцатой батарее, после чего напомнил:

— Вы не на войне, идиоты.

— А нам говорили, что на войне, — растерялся низший. — На самой настоящей, потому что электрической.

— На какой?!

— Ну… — Грiцо сбился. — Как японская машина у полиции.

Понятие «гибридный» отложилось в его голове настолько запутанными образами, что Фокалор едва понял, что имел в виду трипал. А когда понял, глубоко вздохнул, потому что спорить или что-то объяснять не имело смысла.

Мысленно досчитал до десяти и спросил:

— Что за пленная?

— Говорят, красивая.

— Человек?

— Да.

— Зачем твои сородичи похитили девчонку?

Грiцо пожал плечами:

— Её заперли на Багрия.

«Видимо, придётся ехать… А впрочем, почему нет?»

Фокалор посмотрел на часы и распорядился:

— Ты сможешь найти ещё пятерых бойцов?

— Сейчас?

— Да.

Грiцо поскрёб себя по физиономии и кивнул:

— Найду. Позвоню и вызову.

— Пусть приезжают на Багрия.

И Фокалор быстрым шагом направился к эскалатору.

Похитителями оказались уродливые и вонючие люди. Или существа. В Отражении многие звери прикидываются людьми, а люди — зверьми, поэтому Марси их пока путала. С виду похитители напоминали людей и даже облапали пленницу, почувствовав к ней влечение, однако невнятная, булькающая речь и примитивный лексикон указывали на то, что Марси имеет дело с существами, а когда мешок сорвали и девушка увидела характерные лапы похитителей с тремя уродливыми пальцами, последние сомнения отпали — перед ней были трипалы. Низшие тёмные Молоха.

Они притащили Марси в сырой подвал, загромождённый мешками и ящиками, усадили на стул, снова облапали и пообещали «Много любви после допроса», с гнусным хихиканьем указав на стоящий в углу топчан с вонючим полосатым матрасом и грязным одеялом. Похихикали ещё, смердя распахнутыми ртами, потолкались, жадно разглядывая пленницу, но выскочили в соседнее помещение, едва заслышав на лестнице шаги.

«А вот и главный… — поняла девушка, с интересом глядя на дверь. — И ты отнюдь не трипал…»

И не ошиблась.

Хозяином похитителей оказался высокий, красивый мужчина с крупным «породистым» лицом средневекового дворянина. На лице отражались скука и высокомерие и продолжили отражаться даже после того, как мужчина увидел девушку. То ли она ему не понравилась, то ли он просто устал. Мужчина был одет в элегантный чёрный костюм лёгкой ткани, чёрную же сорочку и чёрные ботинки. На руках — тончайшие чёрные перчатки. Вместо галстука — шейный платок, заколотый золотой булавкой. На левой руке часы, на правой — браслет крупного плетения, тоже из золота.

— Зачем ты здесь? — поинтересовался он, не представившись.

От неожиданности Марси поперхнулась:

— Зачем я что?

— Зачем ты здесь? — терпеливо повторил мужчина. И мягким жестом поправил прядь волос. Они у него были красивые: чёрные, с крупными кудрями.

— Меня похитили! — возмущённо сообщила девушка.

— Почему?

— Я думала, мне объяснят! Но если вам нужны деньги, то вы ошиблись: я не богата. И родители у меня не богаты. И мой друг, Виталик, отнюдь не Рокфеллер. Правда, мой другой друг, Андрей, судя по всему, состоятельный мужчина, но он сейчас в Питере…

— Подожди, пожалуйста, — красавчик устало махнул рукой, и Марси тут же замолчала.

Послушание произвело на брюнета хорошее впечатление. Он улыбнулся уголками губ, кивнул, вздохнул, сказал:

— Меня зовут Фокалор.

— Марси.

Он кивнул снова, чуть понизил голос и доверительным тоном продолжил:

— Понимаешь, Марси, трипалы очень тупые. Как в анекдотах и даже ещё хуже. Иногда мне приходится отрезать им уши только для того, чтобы привлечь внимание. — Фокалор вздохнул. — Я их не виню: их такими вывели австрийские баалы, но иногда мне трудно.

— Кажется, я вас понимаю, — поддержала разговор девушка. — У меня есть младший брат, правда, двоюродный, он учится в школе и…

— Не сомневаюсь, что он тоже туп и надоедлив, — мягко перебил Марси красавчик.

— Ну, не совсем туп, он хорошо учится, но приставучий…

— Ты уверена, что мы должны обсуждать манеры твоего брата? — поинтересовался Фокалор.

— Разве у нас есть другие темы?

Баал похлопал глазами, пытаясь понять, дерзит она от страха или действительно храбра, после чего продолжил:

— Вернёмся к трипалам. При всём своём идиотизме, они не похищают людей просто так — должен быть хоть какой-то повод. Поэтому скажи, что ты делала?

— Гуляла, — пожала плечами Марси.

— Ночью?

— Вы тоже не спите.

— Трипалы доложили, что ты разговаривала с Французом.

— Это запрещено? — удивилась девушка.

— Его боятся, — мягко объяснил Фокалор.

— Почему я должна его бояться?

— Он же призрак!

— О том, что Жан-Люк призрак, я узнала, когда он запутался в ветвях дерева, — ответила Марси. — Но тогда бояться было поздно, потому что ваши вонючки вязали мне руки и лапали.

— То есть тебя не смутил тот факт, что ночью к тебе подошёл мужчина в военной форме XIX века?

— Обычный реконструктор.

— Кто?

— Реконструктор, — повторила девушка. — Мало ли, почему он ночью шляется?

Было видно, что Фокалору трудно и он едва сдерживается. К счастью, баал понял, что девушка отнюдь не глупа, просто он не понимает значения некоторых слов, и уши Марси остались в неприкосновенности.

— Что ты знаешь об Отражении?

— Там меняется лево и право.

— Что?

— А что я ещё должна знать?

— Ты издеваешься? — но Фокалор задал вопрос без зла — разговор начал его забавлять.

— Я пытаюсь узнать, почему меня похитили? — округлила глаза девушка.

— Почему ты ничего не боишься?

— А должна?

— Тебя похитили.

— Может, я ещё не поверила в происходящее? — предположила Марси. — Или думаю, что вы мне снитесь. Или мне всё равно… нет, скорее думаю, что вы ненастоящие.

— А если я прикажу тебя изнасиловать?

— А ты прикажешь?

— Ты выводишь меня из себя.

— Это повод для насилия?

— Мне не нужен повод для насилия.

— Тогда ты скоро умрёшь.

— Что? — Фокалор вздрогнул от неожиданности.

И немного — от страха.

Но в этом он себе не признался.

Разговор забавлял настолько, что в какой-то момент баал потерял настороженность и расслабился, перестал оценивать девчонку, но увлёкся её словами. И в какой-то момент она его «уболтала» — старого, опытного, умного баала, сумевшего пережить многих врагов. Фокалор заслушался, и резкая фраза заставила его вздрогнуть.

— Если тебе не нужен повод для насилия, значит, ты неадекватен и скоро умрёшь, — объяснила Марси. — Свои же прибьют.

— Мои — такие же.

— Вот и оставайся среди них, — ещё более жёстко бросила девушка. — Не лезь в пределы, которых не понимаешь.

Так жёстко, что баал даже отступил на шаг. И понял, что сердце бьётся очень часто, как после долгой пробежки, а по спине стекает струйка пота. Сознательно или нет, но связанная по рукам и ногам девчонка ухитрилась нагнать на него страху.

— Кто ты? — сглотнув, спросил он.

— Не твоё дело.

Фокалор понимал, что теряет лицо, что растерянность делает его слабее, чем в действительности, но не находил выхода, отчего ещё больше терялся, и телефонный звонок, в буквальном смысле слова, спас баала. Смартфон подал голос, Фокалор достал трубку, посмотрел на экран, скривился и свистнул трипалам:

— Она ваша.

Низшие довольно заворчали, а Грiцо не сдержал радостного восклицания.

— Но не до смерти, — строго предупредил Фокалор. — Я вернусь через пять минут и продолжу разговор. Подготовьте её.

— О чём девка должна рассказать? — спросил Грiцо.

— Ни о чём, — пожал плечами Фокалор. — Она просто ваша. — И перевёл взгляд на Марси: — Я буду учить тебя страху.

Вновь скривился, когда низшие принялись жадно лапать девчонку, вышел в дальнюю комнату, машинально заперся и нажал на кнопку ответа:

— Долгих лет вам, баал Молох.

— Ты в Севастополе?

Фокалор прекрасно понимал, какой вопрос станет первым, и ответил на него хладнокровно:

— Да, баал.

И услышал ожидаемое:

— Авадонна недоволен.

Пока разговор развивался именно так, как планировал Фокалор, и его ответы звучали почтительно, но при этом — уверенно.

— Разве мы должны обращать внимание на недовольство уродливого карлика?

— Пока должны, — буркнул Молох. — Авадонна только что убрал Гаапа и подмял под себя все московские владения, включая Севастополь. Пусть насладится достижениями. — Многозначительная пауза. — Пока.

— Не имею права спорить с вами, баал, — произнёс Фокалор.

— Зачем ты отправился в город? — повторил Молох. — Твоя задача — змей.

— Он вот-вот появится, — ответил Фокалор, желая перевести разговор на другую тему. На змея, которого мечтал заполучить сюзерен.

— Вот именно, — подтвердил Молох. — Ты должен быть в море, с кораблями, которые я тебе выделил, а вместо этого шляешься по Севастополю. Что ты там забыл?

Отвечать не хотелось. Очень не хотелось, потому что в городе Фокалор тоже искал змея. Но не для того, чтобы поймать, как мечталось Молоху, а в надежде освободить. Фокалор не знал, но чувствовал, что город должен быть связан с этой тайной, и потому явился к Обузе за Тетрадью, а потом пытался прорваться в запретную зону и рискнул пойти против господина. Молоху требовалось чудовище, а Фокалор трепетно хотел для друга свободы. И надеялся раскрыть тайну подземелий.

— У меня возникло предположение, что змей появляется из города, — ответил Фокалор, понимая, что чистую ложь сюзерен распознает без труда, а полуправду может и проглотить.

— Появляется из города, после чего плывёт к Карадагу? — недоверчиво протянул Молох.

— Да, баал.

— Ерунда!

— Да, баал.

— Но мне нравится, что ты подошёл к делу творчески, — закончил Молох. — А теперь отправляйся в море. Авадонну я успокою.

— Да, баал…

Марси понимала, что трипалы едва сдерживаются, но не ожидала, что они набросятся сразу, едва за Фокалором закроется дверь. А они набросились. Все скопом, со всех сторон разом, толкаясь, ругаясь и мешая друг другу. Срывая одежду и жадно вцепляясь в тело…

И Марси закричала… хотела закричать, но не успела — заорал вожак:

— Тихо! Стоять!

И не просто заорал, а могучими кулаками отогнал от девушки распалённых сородичей.

— Что?

— Зачем?

— Себе оставить хочешь? — прошипел один из низших. — Обмануть решил?

— Первым желает, — ощерился другой, готовясь выхватить нож.

— Разом навалимся — порвём девку, — объяснил Грiцо, сплёвывая. — Не волнуйтесь — всем достанется.

Трипалы поняли, что хотел сказать вожак, но соглашаться не спешили:

— Так пять минут всего!

— Не успеем!

— Кто не успеет — продолжит после допроса, — вывернулся Грiцо.

— От то дело!

Упоминание Фокалора и обещание решить с девкой «по совести» привели трипалов в чувство. Они переглянулись и быстро соорудили очередь, в которой чётко отразился уровень физической готовности бойцов. Вожак, разумеется, подошёл к Марси первым и, расстёгивая ремень, поинтересовался:

— Готова?

И только теперь она заметила, что у него отсутствует левое ухо.

— Меня тошнит, — заявила в ответ девушка и закашлялась, словно действительно накатила дурнота.

— Да плевать! — признался Грiцо, а его сородичи весело захрюкали. — Я тебя по-любому смогу, пусть тебя даже тошнит в процессе, бо не интеллигент… — А в следующий миг увидел пошедший изо рта Марси дым и вздрогнул: — Ты что творишь?

— Она ведьма? — поинтересовался самый хилый трипал, радуясь тому, что оказался дальше всех от фигуристой, но, как выясняется, опасной девки.

— Ты что делаешь?! — рявкнул главарь.

Но Марси не отвечала. Наклонилась вперёд и судорожно выдавливала из себя чёрные клубы, которые не разлетались по подвалу, а продолжали виться рядом с девушкой, становясь всё гуще и гуще.

— Надо позвать баала, — пролепетал хилый. — Я сбегаю?

— Сбегай, — кивнул Грiцо, замерший с приспущенными штанами.

Но хилый не успел.

Просто не успел.

Дым загустел, сконцентрировался, собрался в вертикальное «веретено», а затем — в невысокого, очень плотного чёрного человека, одетого в одну лишь набедренную повязку, на поясе которой висели в ножнах два коротких, изогнутых ножа. Не африканца, а именно чёрного, словно вырезанного из мрамора. Человек сделал маленький шаг, закрывая девушку собой, оглядел растерявшихся трипа-лов пустыми, словно у мертвеца, глазами, выхватил ножи и молча бросился в атаку.

Марси отвернулась.

Чтобы и в самом деле не стошнило.

Фокалор убрал телефон в карман и улыбнулся: разговор прошёл прекрасно, сюзерен ничего не заподозрил, и у него есть несколько часов, отсрочки от Авадонны для реализации задуманного. Можно попробовать успеть: закончить с девкой, устроить жертвоприношение, вскрыть дверь на Севморзаводе и пройти в запретную зону.

Баал повернулся к дверям и… замер в недоумении.

Разговаривая с Молохом, а после — размышляя, он совершенно не обращал внимания на доносящийся из соседнего помещения шум. То есть какие-то вопли до него долетали, судя по грубости — вопли низших, но Фокалор не вслушивался и лишь мельком подумал, что напрасно отдал тупым трипалам такую красавицу — нужно было попробовать её первым.

Однако сейчас в подвале царила тишина.

Времени прошло немного, удовлетвориться трипалы не могли, но ни гогота, ни мольб о пощаде, ни стонов, ни ритмичных звуков соития не слышно. Почему?

Фокалор осторожно приоткрыл дверь, заглянул в подвал и присвистнул:

— Проклятье!

…изумлённо разглядывая мёртвых трипалов.

Только мёртвых трипалов. Валяющихся на залитом кровью полу.

Тот, кто это сделал, действовал профессионально и проворно: за те несколько минут, что Фокалор отсутствовал, неизвестный ухитрился перебить абсолютно всех остававшихся в подвале низших. Подвигом это действо не назовёшь, но скорость расправы произвела на Фокалора впечатление.

«Какие интересные особи водятся в Севастополе…»

А самое главное — это сделала не девчонка. Марси стояла посреди комнаты спиной к нему, разминала освобождённые руки и не производила впечатление особы, которая только что расправилась с семью трипалами.

«Но кто?»

А в следующий миг дверь, которую Фокалор осторожно приоткрыл, резко вернулась обратно и приложила баала по голове. Удар оказался настолько силён, что красавчик рухнул на грязный пол и потерял сознание.

Вид с Лазаревских казарм открывался не самый лучший: на Южную бухту, где плавучий госпиталь и суда размагничивания соседствовали с игрушками миллионеров, на город, крепко спящий перед новым днём, на кусочек моря вдали… Именно так: на небольшой кусочек моря, и потому Француз, стоящий позади Редьки с подсвечником в прозрачной руке, не удержался от ехидного замечания:

— У тебя на холсте слишком много моря для вида отсюда.

— Знаю, — коротко ответил художник, чья кисть летала по холсту так уверенно, словно он работал солнечным днём.

— Надо было ехать на Фиолент.

— Кто бы мне там держал свечку?

— В Фиоленте нет призраков? — притворно удивился Француз.

— Не встречал.

— Если ты такой привереда — пиши картину днём, а не ночью.

— Я тороплюсь.

— Взял бы с собой кого-нибудь.

— Мне показалось, что рядом должен быть ты, — подумав, ответил Редька.

— Почему? — удивился Жан-Люк.

— Ты можешь понять, что я пишу.

— Правда? — призрак поднялся на цыпочки, внимательно оглядел полотно и пожал плечами: — Я не знаю.

— Я не сказал, что ты знаешь, — хмыкнул художник. — Я сказал: ты можешь догадаться.

— Конечно, это многое меняет, — проворчал Француз, вновь поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше видеть незаконченную работу. — У тебя грубый мазок.

— И перестань заглядывать через плечо.

— Ты сам сказал…

— Ничего такого я не говорил. Я не просил меня отвлекать.

Жан-Люк негромко выругался.

— И держи подсвечник ровно, ты рвёшь мне свет.

Жан-Люк выругался повторно, после чего вздохнул и произнёс:

— Ты пишешь Пророчество.

— Да, — коротко ответил Редька.

— Но почему здесь?

— Я пробовал писать на берегу, но не получилось. Я стоял перед холстом с кистями в руках и не мог сделать ни одного мазка. Я не чувствовал картину, не видел образов, ничего не видел, кроме моря.

— Море смутило тебя?

— Не думаю, — ответил художник, останавливая работу. — Море — моя любовь. Когда я стою на берегу, а волны набегают, наперебой сплетничая друг о друге… а по ним скользит сёрфер-ветер, и я дышу вместе с ними — с волнами и ветром, и прикасаюсь к этой громадине… то понимаю, что Море вечно. Оно не смущает, а вдохновляет. Ведь Море — это бесконечность.

— Время — это бесконечность, — не согласился призрак. — Миры горят, как спички, а время вечно. Рано или поздно останется только оно.

— Время — это ложь.

— Не смей спорить, — хмыкнул Француз. — Я знаю о времени намного больше тебя.

— Не знаешь.

— Знаю!

— Его у тебя нет, Жан-Люк, оно закончилось, когда пуля пробила твоё сердце.

— Но с тех пор оно тянется, как сонный ослик по пыльной дороге Прованса.

— Нет, Жан-Люк, с тех пор его у тебя нет, — проворчал художник, вновь принимаясь за работу. — А когда не останется ничего, время тоже исчезнет — ведь оно потеряет смысл.

— Разве живо только то, что имеет смысл?

— Ты вот живёшь.

— Я имею смысл? — заинтересовался призрак.

— Возможно.

— Имею?

— Ну… получается, — признал художник, лишь бы приставучее привидение отстало.

— Какой?

— Ты мне скажи.

Несколько секунд Француз молчал, наблюдая за работой Редьки и обдумывая последние фразы, после чего покачал головой и заявил:

— Вы, русские, все идиоты.

— Поэтому ты решил остаться?

Жан-Люк развёл руками и вздохнул. И едва не выронил подсвечник, за что удостоился очередной порции брани. Помолчал, глядя на холст, — художник вновь отступил, разглядывая работу, и призраку не пришлось выглядывать из-за спины, — и спросил:

— Почему ты решил взяться за Пророчество?

— Сегодня я встретил девушку, — медленно ответил Редька, коротким мазком поправляя центральную фигуру. — Необычную… Странную…

— Марси? — тут же спросил Француз.

— Как ты догадался? — удивился художник.

— Попробуй сообразить, умник.

— Ты тоже её видел? — Редька резко посмотрел на призрака. — Когда?

— Девушка очень странная, даже по моим меркам, — рассмеялся тот. — Но с ней было интересно.

— Кто она?

— Понятия не имею.

— Или не хочешь говорить?

— Я не разобрался, — честно ответил Француз. — Но думаю, тебе не нужно её бояться.

— Почему сразу бояться? — растерялся художник.

— А почему ты спрашиваешь?

— Я хотел ей помочь, — объяснил Редька. — Мне показалось, что она плохо понимает происходящее.

— Помощь потребуется тем, кто с ней столкнётся.

— Она кажется слабой.

— Кажется.

— Что ты знаешь о ней? — повторил вопрос художник.

— Ещё меньше, чем она знает о себе.

Мудрёные ответы Жан-Люка в конце концов привели к закономерному итогу: Редьке надоел разговор, и он снова взялся за работу.

— О Пророчестве она тоже ничего не знает, но я могу ей помочь. — Теперь художник занимался морем. — Свети лучше, Жан-Люк, и молчи, когда я работаю.

— Мог бы не напоминать, — проворчал Француз. — Я самое молчаливое привидение в истории этого мира.

Это место называли «Капитанской гаванью». Не дом — квартиру. Дом был старый, благородной постройки, с колоннами и большими окнами, не растерявший горделивого облика даже под оккупацией трипалов. В нём не появилось ни пошлых магазинов, торгующих поддельным алкоголем и водкой «в розлив», ни притонов, даже «богемных», с кокаином и дорогими шлюхами, ни меняльной конторы или «бутика» с китайским ширпотребом «для избранных». Дом сохранил себя в строгости, хотя фасад за время хозяйничанья низших обветшал, но морщины не позорят, а говорят о возрасте.

Позора дом не допустил.

Именно в нём располагалась просторная трёхкомнатная квартира с балконом на море, которую местные и прозвали «Капитанской гаванью» — её жильцами всегда были капитаны. Не адмиралы, нет, только три большие звёздочки на погонах, кортик и орденские планки солидного размера. Одинокие, вышедшие в отставку капитаны появлялись в «гавани» с минимальным количеством вещей и скромно доживали свой век в самой морской из всех крепостей России. Уходили с воинскими почестями, под залпы салюта, а через положенное время в «гавани» появлялся новый капитан.

Не адмирал.

Ходили слухи, что квартира принадлежит флоту и предназначена для тех, кто женат на Море, кто не знал и не хотел знать другой жизни и не мог расстаться с ней, даже списавшись на берег. И по всему выходило, что слухи имели под собой основание.

Нынешнего жильца «гавани» звали капитаном Казарским — так он представился соседям и так требовал себя называть. Ни имени, ни отчества, просто капитан Казарский. Чаще всего его видели курящим трубку на балконе да прогуливающимся по набережной. Причём свидетели уверяли, что в его присутствии чайки начинали летать строго по уставу, не нарушая выделенный эшелон и синхронно взмахивая крыльями. Море капитан тоже не забывал — в его распоряжении находился небольшой моторный катер, на котором Казарский частенько ходил вокруг Крыма, то ли патрулируя, то ли просто наслаждаясь морскими прогулками. И ещё его встречали в ресторанах, в компаниях действующих моряков, относящихся к капитану с видимым уважением.

Другими словами, Казарский жил обычной жизнью военного пенсионера, но жил ею очень давно, гораздо дольше, чем могли представить соседи. Собственно, именно тот человек, которого сейчас все знали под именем капитан Казарский, и жил все эти многочисленные жизни, изредка отправляя на кладбище обветшавшее тело и возвращаясь в новом обличье…

«Не зря, получается, меня тянуло на Корабельную… — подумала Марси, закрывая Севастопольскую тетрадь. — Теперь я знаю, где должна была оказаться после Лазаревских казарм».

Сбежав от похитителей — оказалось, что её отвезли не так уж и далеко, на Багрия, — девушка на попутке добралась до Рабочей улицы, отыскала проходную Севморзавода и с улыбкой убедилась, что ведущая в неё дверь взломана. Сегодня здесь уже кто-то побывал.

«Кажется, я знаю, кто…»

Холл едва освещался, горел один светильник из трёх, да и то слабо, словно лампочка готовилась преставиться, но куда идти, Марси поняла сразу — в чёрный зев уходящего вниз тоннеля. В подземный проход, прорубленный в скале под железнодорожными путями. Официально — под железнодорожными путями, а для чего на самом деле был сделан столь глубокий тоннель, никто не спрашивал. Ведь город — крепость, а в крепостях лишние вопросы не приветствуются.

Эскалатор не работал, но девушку это обстоятельство не смутило: она осторожно ступила на замершую лестницу, перенесла на ногу вес тела, убедилась, что устройство её выдержит, и стала неспешно спускаться, внимательно прислушиваясь к тишине подземелья. На эскалаторе горел лишь каждый четвёртый светильник, и Марси казалось, что она проходит мимо освещённых подземных этажей: площадка — тёмный пролёт — площадка… По изогнутой стене вились тени, пытаясь обмануть или напугать, но девушка не обращала внимания на их лживый театр, лишь улыбалась, когда тени показывали смешные сценки.

Безмолвные, как всё вокруг.

Эскалатор привёл Марси в широкий коридор, едва освещённый тусклой лампой в проволочном каркасе. Лампа торчала из стены точно посередине тоннеля, а под лампой стоял высокий, подтянутый мужчина в чёрной фуражке, чёрной офицерской тужурке без знаков различия, чёрных брюках и таких же ботинках. Мужчина стоял безмолвно и бездвижно, напоминая мрачную скульптуру, идеально соответствующую этому неприветливому месту, а когда Марси подошла, поднёс к козырьку два пальца правой руки и представился:

— Капитан Казарский.

— Очень… очень приятно, — девушка не знала, как следует приветствовать офицеров, и ответила привычно. — Марси.

— Очень хорошо, Марси, — капитан выдержал короткую паузу. — Вы знаете, что я вам не служу?

Девушка понятия не имела, о чём говорит моряк, но без труда отыскала правильный ответ:

— Да.

— Да, капитан, — поправил её Казарский.

— Да, капитан, — послушно повторила Марси.

— У нас существует старинная договорённость, которую я соблюдаю. Не более, но и не менее.

— Да, капитан.

— Я должен был задать этот вопрос, чтобы точно знать, хорошо ли вы понимаете принципы наших отношений и знаете ли черту, за которую я никогда не зайду. Теперь мы можем отправляться.

Всё правильно: дверь должна быть здесь. Моряк, безусловно, знает, как её открыть, но помогать не собирается, хочет увидеть, справится ли новенькая.

А она…

Она впилась взглядом в кафельную стену и поняла, что мир раздвоился, отразился в её глазах, но вернулся другим, таким же во всём, кроме едва заметной ряби на грязной стене… Мир отразился в глазах Марси, вызвал рябь, и справа от капитана появилась «голограмма», изображающая жёлтый круг с алыми символами. Магический замок, видимый только тем, кто имеет право. Чтобы его открыть, требовалось ввести код, последовательно меняя местами символы, но девушка знала другой способ… Точнее, она и только она имела право открыть замок своим собственным способом.

Марси положила руку в центр круга и чуть надавила.

Круг и символы сменили цвет на зелёный, стена со скрипом разошлась, и девушка увидела кабину старого лифта. Металлическая дверь распахнулась изнутри, и черноволосый лифтёр в оливковой униформе склонился в вежливом поклоне:

— Прошу.

— Благодарю, — Марси прошла внутрь и встала за спиной лифтёра.

— Аристотель, найди работу приличнее, — желчно произнёс проследовавший за девушкой капитан.

Лифтёр закатил глаза — судя по всему, он слышал этот совет не в первый и даже не в сотый раз.

— Как всегда?

— Как всегда, знает мой официант.

— Ему вы тоже предлагаете сменить работу?

Капитан ответил холодным взглядом, но промолчал. Аристотель закрыл дверцу и нажал на кнопку «Рыба». Кабина пришла в движение.

— Вижу, вы много путешествуете, — светским тоном произнёс лифтёр, обращаясь к Марси.

— Не сидится дома, — не стала скрывать девушка.

— Как вам морские офицеры? — Аристотель бросил взгляд на Казарского. — Грубоваты, не так ли?

— Я успела познакомиться только с одним, и он показался мне строгим, не более.

— Завидую вашему оптимизму.

— Не люблю болтунов, — вставил своё слово капитан.

Лифтёр ответил Казарскому приятной улыбкой.

Следующую минуту ехали молча, а когда кабина остановилась, Аристотель распахнул дверцу и придержал её, помогая пассажирам выйти. Марси хотела его поблагодарить, но, повернувшись, с удивлением увидела, что лифт исчез.

— Он знает, что обратно мы выйдем другой дорогой, и не стал задерживаться, — объяснил капитан.

— Как я сама не догадалась…

— Наверное, задумались о чём-то, — Казарский щёлкнул включателем, и тоннель, в котором они оказались, залил яркий, необычайно яркий, по сравнению с коридором Севморзавода, свет. А это был именно тоннель: уходящий вдаль и теряющийся за плавным изгибом. Для удобства путешественников по нему были проложены рельсы, на которых девушка увидела электрическую дрезину.

И попыталась пошутить:

— Где грузовые вагоны?

— За стеной, — тут же ответил капитан. — В депо есть вагоны любого вида.

— Я пошутила, — растерялась Марси.

— А я — нет. — Казарский вздохнул и поправил фуражку. — Мы планировали сделать более разветвлённую сеть тоннелей, но времени не хватило: из-за смерти принципала дело остановилось. С тех пор пользуемся тем, что успели построить.

— Для чего?

— Для войны, — пожал плечами капитан, всем своим видом показывая, что глупее вопроса не придумать. — Мы ведь в крепости.

Он уселся в дрезину, снял фуражку и надавил на кнопку запуска. Двигатель мягко заурчал, и Марси поспешила присоединиться к спутнику, заняв соседнее сиденье.

Сразу после этого дрезина тронулась в путь.

Сознание вернулось, но осторожный Фокалор продолжал лежать с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к происходящему и пытаясь понять, кто бродит по подвалу: случайные люди, трипалы или то страшное существо, которое прикончило низших и с одного удара вырубило его, баала и чистокровного Первородного. Фокалор не представлял, как долго пробыл без сознания, и решил не рисковать, лежал настолько неподвижно, что его действительно можно было принять за труп.

— Умер? — послышался осторожный вопрос.

— Не знаю.

— Вдруг умер?

— Нам за это ничего не будет, — рассудительно произнёс второй.

— Нас накажут?

— Мы просто его нашли…

— Вот за это и накажут, — проныл трус. — Первородные и без повода наказывают, а уж за то, что мы мёртвого баала нашли — вообще убьют.

— Давайте его съедим, — предложил третий голос. — Тогда нас точно не накажут.

— Почему? — удивился второй.

— Потому что баала не найдут, — хихикнул третий. — И мы скажем, что не нашли.

На несколько секунд в подвале установилась тишина. Трипалы — а Фокалор уже понял, что это они, — задумались.

— Говорят, если съесть демона, можно обрести его силу, — негромко протянул рассудительный.

— Вдруг отравимся? — вздохнул трус.

— Окорок у него выглядит аппетитно, — сказал рассудительный, наклоняясь над Фокалором.

И умер. Не открывая глаз, баал резко выбросил вперёд и вверх левую руку, и выскочивший из потайных ножен клинок вонзился рассудительному в глаз. Остальные трипалы в страхе отшатнулись, но не побежали, знали, что Первородный всё равно догонит, и решили не мучить себя бессмысленными упражнениями. В ужасе застыли, глядя на хрипящего на грязном полу рассудительного.

Трипалов оказалось пятеро, включая убитого, и Фока-лор понял, что это те самые вонючки, которым Грiцо велел явиться на подмогу.

А получилось — на замену.

— Как звать? — спросил баал, посмотрев на третьего, того, который предложил его съесть.

— Мiкцо, — уныло ответил тот, ожидая смерти.

— Что в комнате, Мiкцо?

— Все мертвы.

— Девчонка?

— Какая?

Удивлённое выражение, посетившее круглую физиономию Мiкцо, стало прекрасным ответом на вопрос.

Девчонка ушла, прихватив с собой карманного монстра.

«Что это было? Случайность, атака или предупреждение? — попытался понять Фокалор, продолжая лежать на полу. — На кого я нарвался?»

Вариант обдуманного нападения он отмёл сразу — в этом случае его бы тоже убили. Точнее, убили бы в первую очередь. Случайность? Севастополь — город с историей, здесь достаточно отражённых, в том числе — сильных, встреча с которыми не сулила ничего хорошего даже баалу. И Шаб, и московские принципалы заботились о безопасности крепости, а значит, девчонка могла оказаться стражем севастопольских тайн, намекнувшим непрошеному гостю, что он ведёт себя чересчур дерзко.

— Баал, с вами всё в порядке? — поинтересовался Мiкцо, обеспокоенный тем, что Первородный до сих пор лежит на грязном и холодном полу.

— Сколько прошло времени? — спросил Фокалор.

— С когда?

«Действительно, откуда им знать, когда случилось побоище?»

Фокалор вытащил телефон и увидел, что разговор с Молохом состоялся два с половиной часа назад.

«Неплохой удар…»

Встал и вытер о мертвого трипала клинок. Спрятал оружие в рукаве. Осенённый внезапной догадкой, прикоснулся к карману пиджака и понял, что Тетрадь пропала.

«Всё правильно, девчонка не могла её не забрать».

Но при этом нахалка оставила записку, небрежно нацарапанную его золотой авторучкой на клочке бумаги, вырванном из его же записной книжки:

«Уходи!»

«Значит, предупреждение… Она напала, но не убила. Почему не убила? Потому что приближается очередной цикл! Форнеус должен появиться, и она опасается, что моя смерть привлечёт внимание Молоха!»

Фокалор ошибался — его оставили в живых не из страха перед Молохом, которого Марси не помнила, а потому что девушка не хотела понапрасну лить кровь. Что же касается Форнеуса, то он действительно должен был появиться в ближайшее время, и поэтому следующие шаги баала были абсолютно верными. Фокалор набрал номер капитана Хьюстона, командира дрейфующего в нейтральных водах эсминца «Вильям Келли», и распорядился:

— Забирайте к востоку, капитан. Мы выходим в море, и я надеюсь быть на борту часа через два. Передайте Якобсону, чтобы запускал акустический буй.

— Спутники ничего не видят, баал, змея нет.

— Разумеется, не видят, капитан, Форнеус ещё спит, — Фокалор помолчал. — Но скоро проснётся.

Было бы ложью сказать, что дрезина ехала плавно и бесшумно. Она постукивала и лязгала на стыках рельсов, поскрипывала на виражах и дважды начинала гудеть, заставляя Казарского торопливо давить на кнопки панели управления. Но всё это было сущей ерундой по сравнению с тем, что Марси видела вокруг, по сравнению с грандиозными подземными сооружениями, найти которые девушка совсем не ожидала.

— Основные штольни пробиты под бухтой и соединяют все стороны Севастополя…

— Зачем?

— Не знаю, — качнул головой капитан. — Шаб отдал нам только одну зону, ведущую в дальний эллинг, и запретил вести собственные разработки. Остальные подземелья он приписал крепости, кто ими занимается, мне неизвестно.

— Почему Шаб отдал тайну принципалам?

На этот вопрос Казарский ответил не сразу. Выдержал паузу, словно размышляя, достойна ли девушка откровений, но ответил:

— Шаб был жестоким, как все Древние, но не был дураком. Я думаю, тайна как-то связана с будущим, причём с тем будущим, которое пугало Шаба, и поэтому он решил отдать её принципалам.

— Может быть, тайна связана с Пророчеством? — осторожно спросила Марси.

— Я в него не верю, — сказал Казарский.

— Так вы знаете о нём?

— Не верю, что оно сбудется.

— Почему?

— Слишком фантастично.

— А это? — девушка обвела подземелье рукой. — Это не фантастично?

— Всё, что вы видите вокруг, — результат точного расчёта и аккуратной, кропотливой работы. Всё построено в тридцатых годах ХХ века, видимо, когда Шаб окончательно поверил в Пророчество и стал принимать меры.

За исключением первого отрезка, тоннель освещался так же скудно, как все остальные подземелья, в которых Марси довелось сегодня побывать, но несмотря на полумрак, она то и дело замечала приметы того, что подземный мир Севастополя не ограничивался одной лишь веткой к неведомому эллингу. Вот дрезина проехала мимо платформы «Глубокая», от которой поднималась широкая труба грузового лифта — судя по шлюзовой двери, лифт шёл сквозь толщу воды. Вот развилка на Инкерман, охраняемая, на перекрёстке установлен «стакан» из бронестекла, и Марси могла бы поклясться, что видела внутри дремлющего матроса. Вот указатель: «Нижний арсенал», «Цистерны», «П. Склады»…

— Продуктовые, — уточнил капитан, заметив замешательство девушки.

— Там хранится еда?

— Севастополь — крепость, — в очередной раз напомнил военный. — Нам разрешили использовать эти пространства, и мы их используем так, как должно в крепости.

— Понятно…

— Правда? — удивился Казарский.

Марси фыркнула, но промолчала.

Тем временем, дрезина стала постепенно замедляться и мягко остановилась у платформы с лаконичным названием «30».

— Над нами Тридцатая батарея, — объяснил капитан, хотя девушка уже догадалась, где находится. — Дальше идём пешком.

— В эллинг?

— В эллинг, — подтвердил Казарский.

— Разве туда не проложены пути? — Рельсы на платформе «30» не закончились, тоннель уходил дальше, как раз в том направлении, куда указывал капитан, что и вызвало естественный вопрос.

— Проложены, — кивнул Казарский. — Но только в технические отсеки. В штаб нужно идти.

— Как скажете, — пробурчала девушка, искренне надеясь, что шагать придётся не в темноте. И не в полумраке. Потому что начала уставать от нехватки света. Не от долгого перехода, не от того, что оставалась на ногах уже больше суток, а именно от нехватки яркого света, пусть даже искусственного. Тьма вызывала отвращение, и капитан, словно поняв её желание, повернул рубильник, заставив зажечься все лампы не очень длинного и довольно широкого коридора, который привёл путников к тяжёлой металлической двери, типично армейской, с мощным замком и чужеродным кодовым устройством — слишком современным для этой преграды.

— На всякий случай поставил, — объяснил Казарский. — Зона полностью блокирована, но бережёного Бог бережёт.

Ну да, знаменитое армейское правило: «Нормальное положение двери — закрытое. Вход строго по пропускам. Часовой стреляет без предупреждения…» Девушка прошла через заскрипевшую при открывании дверь, ожидая увидеть типичный военный бункер, наполненный некрасивой металлической мебелью и непонятной аппаратурой, и ахнула, оказавшись в просторном кабинете, широкая стена которого представляла собой панорамное окно, выходящее на огромный, другого слова не подберёшь, подземный эллинг с несколькими причалами и сухим доком. У центрального причала Марси увидела подводную лодку, ещё раз ахнула, повернулась к Казарскому, раскрыв рот для вопроса, но тот опередил, с улыбкой поинтересовавшись:

— Идём вниз?

Но девушка сдержалась и отрицательно покачала головой:

— Вы ведь не просто так привели меня сюда, правда?

— Правда, — серьёзно подтвердил Казарский. — Это ваш кабинет, Марси. То есть ваше рабочее место в вашей крепости.

Прозвучало очень строго и по-военному, но при этом — как-то по-настоящему. Настолько по-настоящему, что девушке не захотелось шутить. Она кивнула:

— Спасибо, капитан.

И услышала короткое:

— Не за что.

Мебель не прагматичная, металлическая, некрасивая, которую успела представить себе девушка, а резная, тёмно-красного дерева, с «излишествами», в виде завитушек и прекрасных ненужных выступов: массивные книжные шкафы, в которых с достоинством дремлют старинные тома в кожаных переплётах, книги и атласы; письменный стол с двумя тумбами чист, на нём лишь бронзовый чернильный прибор — ждёт, когда хозяйка примется за работу; четыре массивных глобуса почти в рост Марси, деревянные, с искусно вырезанными континентами и островами, горами, реками и озёрами. Первый очень точно изображает Землю, второй помечен табличкой: Аммердау, третий — Липре, четвёртый — Ска-Ракс. Очертания континентов незнакомы, но вырезаны они с той же точностью, что и континенты Земли.

— Что это? — Марси посмотрела на Казарского.

Тот развёл руками и кивнул на ближайший к глобусам книжный шкаф. Девушка подошла и посмотрела сквозь стеклянные дверцы: на торце верхней полки вырезано «Аммердау», на следующей — «Липре», на третьей — «Ска-Ракс». И на каждой полке — толстые книги в кожаных переплётах, старые, но не пыльные, видимо, в кабинете регулярно убирали.

— Нужно их прочитать?

— Полагаю, да.

— Когда экранизация?

— Боюсь, не в ближайшее время.

— Жаль, — Марси улыбнулась, но открывать шкаф не стала, отошла к панорамному окну, окинула взглядом эллинг и предложила: — Давайте посмотрим на лодку?

— С удовольствием. — Казарский взглянул на хронометр. — Мы и так немного задерживаемся.

— Мы торопимся?

— Нужно выдерживать цикл.

— Цикл чего?

— Прошу в лифт.

На этот раз никакого лифтёра: капитан сам открыл дверь, пропустил девушку в кабину и нажал на кнопку. Других остановок, кроме эллинга и кабинета, не предусматривалось.

— Я не видела внизу людей, — произнесла Марси. — База пуста?

— Команда выстроена под окном и ожидает вас, — доложил офицер.

— Давно?

— Чуть больше двадцати лет.

Удивиться Марси не успела: лифт остановился, Казарский распахнул дверь, и девушка увидела команду — два десятка мужчин в чёрных рабочих комбинезонах, застывших в положении «вольно» с закрытыми глазами. Неподвижные и лишённые волос…

— Мёртвые? — догадалась девушка.

— Вижу, вам уже доводилось с ними встречаться, — скупо улыбнулся капитан.

— Доводилось, — не стала отрицать Марси, мельком припомнив визит в Санкт-Петербург. — Их специально убили?

— Нет, убили потому, что сюда их никто не звал, — усмехнулся капитан.

«Ах да, это же крепость! Здесь действуют другие законы».

— Немцы? — догадалась девушка.

— Да. — Казарский вновь посмотрел на часы. — Разрешите приступать?

— Приказываю приступить, — твёрдо ответила Марси.

Капитан небрежно вскинул к козырьку правую руку, резко повернулся к строю и рявкнул:

— Mannschaft[37]! — На этом слове мёртвые распахнули глаза. — Zur Befrachtung! Maschinen laufen lassen![38] — Строй рассыпался — моряки бросились исполнять распоряжения, а Казарский вновь обратился к девушке: — Мы выйдем в море сразу, как только завершится погрузка.

— Что именно вы будете грузить?

— Давайте взойдём на борт, — предложил капитан, указав на трап.

А когда они оказались на верхней палубе, подвёл Марси к распахнутому люку в трюм. В очень большой трюм, девушка не ожидала увидеть подобный отсек на субмарине.

— Немцы строили эти лодки, как грузовые, потом переделали в крейсерские, — объяснил Казарский. — Но мы вновь изменили конструкцию и теперь используем трюм по прямому назначению.

На этих словах ожил кран. Стрела сначала пошла к берегу, к большому бассейну с чёрной жижей, где к ней подцепили гигантский стеклянный цилиндр в металлической оправе, а затем неспешно, под внимательными взглядами занимающихся погрузкой моряков, стрела повернулась к лодке и плавно опустила цилиндр в трюм, на заранее приготовленное место, где цилиндр сноровисто закрепили мёртвые немцы. Сразу после этого трюм стал наполняться такой же, как в бассейне, жижей, поступающей из толстого шланга.

— Кто это? — растерянно спросила Марси, разглядывая «упакованное» в цилиндр чудовище.

— Форнеус, — ровно ответил капитан Казарский. — И хочу сказать, что за двадцать лет он ничуть не изменился.

Выйти из русских территориальных вод удалось просто, а главное, гораздо быстрее, чем ожидал Фокалор — благодаря мощнейшему катеру «Nor-Tech 5200». Он ждал баала в Южной бухте, экипаж заранее получил необходимые для пересечения границы бумаги, и в результате они домчались до эсминца за пару часов. И всё это время баал не сидел в кресле, подобно его вонючим спутникам-трипалам, а стоял, подставляя лицо бешеному встречному ветру и вглядываясь в просыпающееся море таким взглядом, будто надеялся разглядеть Форнеуса.

Он надеялся.

И знал, что встреча обязательно состоится.

Но чуть позже, поскольку её нужно подготовить.

— Я найду тебя, Форнеус, и мы снова будем вместе… — Ветер подхватывал слова и уносил их в море. Как будто хотел послужить Первородному почтальоном. — Ты не представляешь, как я соскучился!

Целью Фокалора был не эсминец, который по приказу Молоха обеспечивал силовую поддержку операции, а дрейфующий неподалёку от него танкер «Катрин», под началом капитана Якобсона — именно он являлся охотником.

Поднявшись по шторм-трапу, Фокалор немедленно отправился на мостик и там, едва поздоровавшись, затребовал отчёт.

— Никаких новостей, баал, — вежливо сообщил Якобсон. — Иначе я позвонил бы.

— Вы запустили акустический буй?

— Как только получил приказ, — подтвердил моряк. — Я уверен, что ультразвук добивает до побережья.

— Прекрасно, — одобрил Фокалор. — Распорядитесь готовить белковую наживку.

Он планировал охоту последние сто лет, продумал каждый шаг и точно знал, как привлечь внимание Форнеуса.

— Хочу напомнить, что на борту всего пять подходящих существ, — осторожно доложил Якобсон. — Я бы рекомендовал готовить наживку только в том случае, если змей…

— Своих существ не трогайте, — перебил капитана Фокалор. — Со мной в катере ехало несколько низших — используйте их.

— Я отдам распоряжение.

— Спасибо, капитан.

И Фокалор отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Теперь остаётся только ждать…

Завершив погрузку, Казарский приказал: «Малый вперёд!», лодка неспешно, очень-очень аккуратно отошла от причала и двинулась к широкому тоннелю, пробитому в скале прямо по курсу. Марси решила, что тоннель выведет их в открытое море, но через некоторое время капитан велел: «Maschine stop[39]!», заглянувшая в перископ девушка увидела впереди металлические ворота и догадалась:

— Шлюз?

— Так точно, — кивнул Казарский.

Позади остановившейся субмарины медленно опустилась металлическая плита — вторые ворота, надёжно отгородившие шлюз от эллинга, — уровень воды стал подниматься, а лодка — погружаться.

— Необходимо уравнять давление с той стороной, — объяснил капитан. — Потом мы откроем внешние ворота и окажемся…

— Под водой! — догадалась Марси.

— Именно.

— Чтобы нас никто не заметил?

— Нас видят только русские акустики и радары, а на них мы всегда определяемся как «свой».

— Тогда зачем?

— Чтобы никто не знал, откуда мы пришли.

Так и получилось. Когда шлюз наполнился водой, лодка мягко выскользнула в море и стремительно пошла на восток, обходя полуостров по дуге. Мёртвые немцы с равнодушной педантичностью исполняли свои обязанности, машина гудела в штатном режиме, короткие, отрывистые приказы и доклады стали обыденностью, и Марси немного заскучала.

— Что мы делаем, капитан? — спросила девушка, дождавшись подходящего, как ей показалось, момента.

— Имеете в виду что-то конкретное?

— Что мы делаем?

— Выгуливаем вашу зверушку.

Ответ оказался настолько неожиданным, что Марси несколько секунд его «переваривала». После чего рискнула пошутить:

— Выгуливаем в трюме?

— Мы его выпустим, — пообещал Казарский и улыбнулся. Кажется, впервые с момента их встречи. — Форнеуса необходимо выгуливать примерно раз в двадцать лет, он должен порезвиться, поохотиться и оплодотворить пару морских кобылиц. Обычно мы отвозим Форнеуса к Карадагу, но мне доложили о большой стае дельфинов неподалёку, и я рекомендую выпустить змея сейчас.

— Капитан, вы серьёзно?! — девушка до сих пор не очень верила в происходящее.

— Да, — подтвердил Казарский.

— Мы пасём чудовище?

— Можно сказать и так.

Занятие, конечно, интересное, но отнюдь не героическое, в то время как Марси успела придумать множество иных, куда более важных дел, на которые можно отправиться в подводной лодке с морским змеем на борту.

— А какова моя роль?

— После того как Форнеус наиграется, вы загоните его в трюм.

— Ага… — Совсем не героическая роль. От слова «абсолютно». — А потом?

— Потом вернёмся на базу.

— И всё?

— Обычно — да.

Скучно. Не просто скучно, а жутко скучно. Можно даже сказать: унизительно скучно. Как будто кто-то рассказывал-рассказывал увлекательную, полную неожиданных поворотов историю, а закончил тем, что она ему приснилась.

— Кто он, капитан? — поинтересовалась девушка, в надежде, что эта тайна вернёт ей интерес к происходящему.

Марси не ожидала, что Казарский ответит, вспоминая его поведение в кабинете, он должен был перечислить названия книг, где упомянут их попутчик, но капитан неожиданно сжалился и сообщил:

— Последний из морских демонов.

— Чудовище? — переспросила Марси.

— Демон по имени Форнеус — Первородный, способный обращаться в чудовище.

— То есть обычно он выглядит как человек? — подняла брови девушка.

— Давно не выглядит, — покачал головой Казарский. — Примерно двести лет назад Шаб личным заклятием запретил Форнеусу менять облик.

— Почему?

— Не знаю.

Один из мёртвых поднялся и протянул капитану листок бумаги. Казарский быстро проглядел текст, кивнул, что-то коротко добавив по-немецки, и вновь посмотрел на девушку:

— Мы откроем трюм, находясь в подводном положении, выпустим Форнеуса и поднимемся сами. Сначала он будет охотиться на дельфинов, а потом поплывёт к Карадагу — там живут кобылицы.

— Мы его засекли! — закричал Якобсон так громко, что погружённый в свои мысли Фокалор вздрогнул. — Мы его видим!

— Где?! — Баал подскочил к капитану, уставился на монитор локатора и дрожащим пальцем ткнул в яркую точку: — Это он?

— Да.

— Змей?

— Да.

— Вы уверены?

— Абсолютно!

— Как далеко?

— Около трёх миль.

— Откуда он взялся?

— Не знаю. Просто вынырнул из-под воды.

«Просто вынырнул?»

Но сейчас Фокалору было некогда размышлять над тем, откуда явился Форнеус, он схватил передатчик и нажал на кнопку вызова:

— Хьюстон! Капитан Хьюстон!

— На связи, сэр, — коротко отозвался командир эсминца.

— Видите объект?

— Так точно, сэр.

— Откуда он взялся?

— Не знаю, сэр, он просто вынырнул из глубины.

«Удивительно совпадающие ответы! Похоже, капитаны учились в одной морской школе».

— Ага… — Фокалор помолчал. — Спасибо.

— Да, сэр.

— Будьте наготове.

— Да, сэр… — Хьюстон помолчал. — Играть тревогу?

— Да. — Фокалор отключил связь и вновь повернулся к капитану танкера: — Акустический буй?

— Работает, — подтвердил Якобсон. — Но змей не реагирует на акустику, судя по всему, он охотится на дельфинов.

— Если не среагирует в течение десяти минут — запускайте белковую приманку, — распорядился Фокалор. — Свежая приманка ему обязательно понравится.

— Да, свежая, — согласился капитан «Катрин».

И поморщился, припомнив процесс изготовления наживки из визжащих трипалов.

— Почему мы не всплываем? — поинтересовалась Марси, припомнив, что говорил Казарский об их планах.

И пока, как девушке казалось, всё шло так, как было задумано: Форнеус стрелой вылетел из трюма, на ходу разворачивая огромные кольца, стремглав домчался до запаниковавших дельфинов и начал резню. В смысле — охоту. В смысле — свой единственный за двадцать лет обед. Капитан и девушка контролировали перемещения змея с помощью вживлённого чипа, мёртвые немцы молчали, ожидая инструкций, и в какой-то момент Марси вновь стало скучно.

— Почему мы до сих пор под водой?

— К югу от нас находятся две цели, — помолчав, ответил Казарский. — Чужой эсминец и танкер. А поскольку мы в нейтральных водах, я не хочу мозолить им глаза.

Слово «танкер» девушка пропустила мимо ушей, а вот первое название заставило её встревожиться. Марси знала, что «эсминец» — это что-то военное, а значит, вооружённое, а если ещё и чужое, как выразился Казарский, то дело и вовсе могло принять неприятный оборот.

— Раньше вы их не видели? — нервно поинтересовалась девушка.

— Видел, — спокойно сказал капитан.

— Тогда зачем выпустили змея?

— Они не мешают. Удаление свыше пяти миль, движения нет и…

И в тот самый миг, когда Казарский сообщил, что «движения нет», Форнеус стремительно направился на юг. Как раз в направлении «двух целей»…

— Так и должно быть? — с иронией осведомилась Марси.

Однако вывести капитана из себя оказалось для неё непосильной задачей. Казарский поправил фуражку и хладнокровно приказал:

— Volle Kraft voraus[40]!

Всё шло как надо, и даже лучше.

Намного лучше!

Белковая наживка из четырёх трипалов сработала идеально: Форнеус, как Фокалор и предполагал, соскучился по земной пище и помчался к танкеру, едва учуяв кровь.

— Он идёт! — у Фокалора задрожали пальцы. — Он среагировал на приманку! — Баал повернулся и резко схватил капитана за грудки. — Если упустите — следующую порцию наживки сварю из вас!

— Я понял!

Не ожидавший такого выпада Якобсон принялся выкрикивать команды в переговорное устройство, и по танкеру забегали матросы, в последний раз проверяя давно подготовленные механизмы.

Танкер был танкером лишь частично: по требованию Фокалора судно оснастили тралом, подъёмным краном и кое-какими дополнительными устройствами, облегчающими захват крупного морского животного. Грузить змея планировалось в танк, который уже набрал забортной воды, и дело оставалось за малым — подхватить накинувшегося на приманку Форнеуса и переместить внутрь.

— Приготовиться, — распорядился Якобсон, напряжённо наблюдая за приближающимся к наживке чудовищем — спинной плавник змея то и дело показывался над водой. — Начинаем строго по команде…

А на мостике эсминца «Вильям Келли» царило не меньшее напряжение, вызванное в том числе и тем, что некоторые офицеры не верили своим глазам.

— Это Несси? — прошептал молоденький лейтенант.

— Несси в Шотландии, — отрезал капитан Хьюстон. — Это другой змей.

Далеко не все члены экипажа эсминца знали об Отражении, о том, для чего корабль в действительности прибыл к русским берегам и по чьему приказу организован поход. Однако все они дали подписку о неразглашении и будут молчать об увиденном: никому из моряков не хотелось провести следующие двадцать пять лет в федеральной тюрьме, из которой их не вытащит ни одна правозащита в мире.

А вот удивляться им никто не запрещал.

— Кто это?!

— Какое вам дело, лейтенант? — усмехнулся Хьюстон. — Мы должны помочь парням выловить монстра и отконвоировать судно в безопасный порт.

— Интересно, кто нам может помешать? — пробубнил себе под нос старпом, а в следующий миг офицеры увидели характерное бурление воды неподалёку от танкера, и ошарашенный Хьюстон завопил:

— Акустики! Как вы посмели прозевать подлодку?!

— Что происходит? — пролепетала Марси, растерянно глядя в перископ. — Форнеуса похитили!

— Похищают, — уточнил не менее растерянный Казарский.

Происходящее выглядело дурацкой шуткой. Или эпизодом фантастического фильма. Или дурацким для девушки, но великолепно снятым эпизодом фантастического фильма.

Форнеуса схватили.

К удивлению Марси, змей оказался огромным: не менее пятидесяти метров в длину и трёх-четырёх в диаметре, с крепкими передними лапами, когтями, острыми рогами, клыками в жуткой пасти, с сильным телом, но… но сейчас совершенно беспомощным. Змей запутался в гигантской сети, растерялся и, возможно, испугался: его жалобный рёв то и дело пролетал над морем и был отчётливо слышен через внешние микрофоны. Форнеус отчаянно сопротивлялся похищению, извивался, пытался разрезать сеть когтями и острыми плавниками, но ничего не мог поделать — несмотря на трепыхания, его медленно, но уверенно вытаскивали из воды и намеревались вот-вот взять на борт.

— Танкер, — прищурился Казарский. — Форнеуса спрячут в цистерну. — Подумал и добавил: — Разумно.

— Надо ему помочь! — опомнилась Марси. — Это наш змей!

— Alarm[41]! — почти одновременно с ней рявкнул капитан. — Torpedowaffe Achtung[42]!

Завыла сирена, и по лодке забегали мёртвые немцы.

— Что вы им сказали?

— Приказал, — поправил гражданскую Казарский. — Разговаривает врач с пациентом, а я — командую.

— Что вы им приказали, капитан? — поправилась Марси.

— Подготовить торпедные аппараты.

— Торпедные… — повторила девушка, припоминая, что означает услышанное прилагательное, и через секунду округлила глаза: — Вы хотите потопить корабль?

— Судно, — вновь поправил пассажирку Казарский. — А что?

— Ну-у… — Марси вдруг подумала, что Форнеуса, разумеется, нужно спасать, но пускать на дно целый танкер — это как-то чересчур. — Другие варианты есть?

— Другой вариант стоит правее, — хмуро ответил капитан. — Чужой эсминец, о котором я вам говорил.

В переговорных устройствах звучали отрывистые доклады и вопросы, мёртвые немцы деловито, без суеты, общались между собой, лодка готовилась к атаке, Марси не знала, что делать.

— Капитан, я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

— Они захватили змея не случайно, — спокойно произнёс Казарский. — Они ждали, когда Форнеус появится, приготовили ловушку и транспорт. И взяли с собой эсминец, на котором в данный момент играют тревогу. — Он выдержал короткую паузу и жёстко закончил: — Там ваши враги, Марси, и они сделают всё, чтобы вас убить.

Несколько секунд девушка смотрела Казарскому в глаза, затем её взгляд стал холодным, но не жестоким, и прозвучало решение:

— Я видела на палубе пушку.

— Да, — кивнул капитан. — У моей субмарины есть орудие.

— Сбейте кран и освободите Форнеуса… — Марси вздохнула, побарабанила пальцами по столешнице рабочего стола, но всё-таки произнесла то, что ждал Казарский: — Продолжайте готовить торпедные аппараты. Если сочтёте нужным — атакуйте без моего приказа.

— Это старая субмарина! — пробормотал ошарашенный Якобсон. — Скорее всего, времён Первой мировой.

— Откуда она здесь? — выдохнул Фокалор.

— Вы у меня спрашиваете?

— А у кого?

— Это ваша операция.

— Чёрт!

Подлодка, возможно, действительно была очень старой, однако шла она изумительно быстро, а экипаж действовал с изумительной слаженностью. Не прошло и минуты после всплытия, как на верхнюю палубу высыпали моряки и принялись стремительно готовить орудие к бою. Без суеты, но с такой скоростью и точностью, словно были не живыми людьми, а роботами из фантастического фильма.

— Они собираются стрелять? — пробормотал Якобсон. И подумал, что позицию противник выбрал прекрасную: закрылся от эсминца танкером и может делать с «Катрин» всё, что угодно.

А Фокалор посмотрел в бинокль на лодку, затем перевёл взгляд на извивающегося в сетях Форнеуса — его наконец-то удалось целиком поднять из воды, — и сообразил:

— Они хотят освободить змея!

— Что?

— Нас бы они торпедировали, — резанул Фокалор. — Они хотят освободить змея!

В следующий миг громыхнул выстрел. Якобсон вскрикнул, зажмурился, а через секунду сообщил:

— Высоко!

— Они целятся в кран! — Фокалор схватил рацию. — Хьюстон! Хьюстон, у нас проблемы! Появилась подлодка.

— Мы видим, «Катрин», то есть видели, — без восторга отозвался капитан эсминца. — Русские?

— Немцы.

— Что?

— Долго объяснять, — отмахнулся Фокалор. — Капитан, у вас есть ракеты или что-нибудь в этом роде? Подбейте её!

— Вы уверены?

Чувствовалось, что старому и опытному Хьюстону очень не хочется затевать «войнушку» неподалёку от Крыма, пусть даже в нейтральных водах — с тех пор как двести с лишним лет назад русские взвалили на себя ответственность за безопасность Чёрного моря, в его акватории даже бензиновой зажигалкой не рекомендовалось чиркать без разрешения.

Однако Фокалор закусил удила:

— Субмарина старая, незарегистрированная, флага нет, на связь не вышла, без предупреждения открыла огонь по гражданскому судну — чего вам ещё надо?! Не тяните время, капитан! Вы знаете, чем это может для вас закончиться!

И мало кто понял, что «представитель федерального правительства» Фокалор говорит отнюдь не о карьере. Капитан знал, что за операцией следит скорый на расправу Молох, и не посмел отказаться.

— Я всё понял, сэр. — Хьюстон коротко выдохнул и рявкнул: — Боевая тревога! Цель — неопознанная субмарина!

В это мгновение прогремел второй выстрел с субмарины, снаряд попал точно в цель, подъёмный кран «Катрин» заскрипел, зашатался и плавно, словно в замедленной съёмке, рухнул за борт.

— Он освободился? — Фокалора не волновали ни люди, ни состояние судна — всё внимание баала было отдано Форнеусу. — Где змей?

— Надеюсь, утонул, — пробормотал Якобсон.

— Это ещё почему?

— Потому что мы его сильно разозлили, — ответил капитан танкера. — Очень сильно…

— Мы его освободили! — радостно закричала Марси. — Освободили!

— Форнеус не всплыл, — заметил Казарский.

— Всплывёт, — уверенно ответила девушка. — Прикажите артиллеристам возвращаться.

— А как быть с танкером?

— Пусть уходит.

— Полностью с вами согласен…

И тут субмарину тряхнуло.

Слева направо и вверх, а затем — вниз. Тряхнуло так, что показалось — сейчас перевернётся, однако лодка удержала горизонт. Пока удержала. Но внутри пронзительно завыла сирена.

— Что это было?! — крикнула Марси, поднимаясь с палубы и потирая ушибленное бедро.

— Ракета, — спокойно ответил Казарский. — Эсминец не сдержался.

— Das Leck rechts[43], — бесстрастно доложил мёртвый немец. — Wir sinken[44].

— Torpedoeinsatz[45], — ровно, в тон немцу произнёс капитан. И вновь поправил фуражку: на этот раз её действительно слегка перекосило. — Das erste und das zweite Torpedorohr! Los[46]!

Лодку дважды тряхнуло, но на этот раз — аккуратно. И девушка поняла, что прозвучали выстрелы.

— Капитан, вы пустили торпеды? — выдохнула Марси.

— Вы разрешили мне действовать по усмотрению, — напомнил Казарский. — А я привык давать сдачи.

— Das erste[47], — сообщил немец.

Девушка различила лёгкое подрагивание, как будто где-то далеко, за толщей воды, случился злой взрыв.

— Das zweite[48]… — А ещё через несколько секунд мёртвый повернулся и доложил: — Zwei Torpedotreffer[49]!

— Dankt der Gefechtsbesatzung von mir[50].

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал, — вздохнула Марси.

— Кстати, мы продолжаем забирать воду, а значит — тонем, — любезно сообщил Казарский. — И скоро ляжем на грунт.

— Вы серьёзно? — похолодела девушка.

— Не волнуйтесь, корпус должен выдержать. Потерь среди экипажа нет.

Капитан Казарский был спокоен, как статуя Будды…

Капитан Хьюстон — тоже.

Он внимательно выслушал требование разъярённого Фокалора:

— Хьюстон, повторите атаку!

И жёстко ответил:

— Не могу, сэр!

— Почему?

— Русские требуют объяснений, сэр.

— Скажите, что мы в нейтральных водах.

— Но неподалёку от их главной базы, что делает русских немного нервными, — хмуро напомнил капитан эсминца. — Береговые батареи ведут нас оружием.

— Что это значит? — Фокалор чуть сбавил тон.

— Это значит, они готовы стрелять, сэр. — Хьюстон помолчал. — Я им солгал о непроизвольном срабатывании ракетной установки, но второй раз эта байка не пройдёт. К тому же русские истребители на подходе, и теперь они будут долго нас сопровождать. Да и лодка всё равно ушла под воду…

— Мы скоро к ней присоединимся.

— Вижу, сэр. Очень жаль, что так получилось.

Две торпеды подряд с убийственно короткой дистанции сделали своё дело: «Катрин» тонула. Не быстро, но неотвратимо. Моряки спускали шлюпки и рассаживались в них с таким спокойствием, будто им каждую неделю доводилось покидать тонущее судно. Хьюстон приказал подготовить места для размещения экипажа танкера, спустить на воду вельбот с командой спасателей — на всякий случай, и проводил взглядом пару любопытных Су-30, с рёвом прошедших над эсминцем. Распорядился доложить портовым службам об инциденте: «Танкер "Катрин" затонул после столкновения с эсминцем, жертв нет…»

Затем услышал изумлённое:

«Боже мой!»

Повернулся и закусил губу, увидев вынырнувшего из воды змея. Который почти сразу скрылся от глаз военных за тонущей «Катрин».

— Форнеус! Друг мой! Брат!! — обрадованный Фокалор вскочил на ноги, перебрался на нос шлюпки и развёл в стороны руки. — Форнеус!

Не утонул! Не погиб! С трудом, но освободился от сетей, в бешенстве разорвав их когтями, и помчался наверх глотнуть воздуха и «посмотреть» на тех, кто едва не лишил его свободы.

Змей стрелой вылетел из воды, на секунду завис в воздухе, яростно оглядываясь и оценивая обстановку, вновь нырнул, но на этот раз неглубоко, вновь появился над водой, выгнувшись в боевую стойку, и стремительно поплыл к шлюпкам. Неизвестно, насколько разумным был сейчас Форнеус, но рассудил он верно: «Катрин» тонет, на неё нападать бессмысленно, закованный в броню эсминец слишком крепок, а потому наилучшая цель — шлюпки. Ничем не защищённые. Полные еды.

На них можно сорвать злость и заодно подкрепиться.

— Я — твоя свобода! — закричал Фокалор, вытягиваясь навстречу другу. — Я — твоё счастье!

А в шлюпках началась паника. Кто-то кричал, проклиная и баала, и чудовище, кто-то плакал, кто-то прыгал в воду, но Фокалор ни на секунду не мог предположить, что существо, в которое обратил Форнеуса Шаб, не вспомнит его.

Двести лет Фокалор ждал этой минуты.

Двести лет искал любимого.

Двести лет мечтал вновь посмотреть в его глаза.

И не было для него ничего важнее, чем те слова, которые он выкрикивал, стоя на носу шлюпки.

— Я — твоё возвращение, Форнеус! Я — твой мир! Ты помнишь меня, я знаю! Ты не мог забыть! Ведь я — твоя любовь!

И змей замер.

Изогнулся над шлюпкой, распахнул пасть, заставив завопить от страха даже тех моряков, кто до сих пор не давал волю эмоциям, чтобы они не помешали добраться до эсминца… даже они теперь кричали, окончательно потеряв веру в спасение. А змей навис над ними, но замер, глядя в упор на черноволосого Фокалора. Глядя, словно вспоминая… словно пытаясь вспомнить… словно Чёрное море неожиданно обратилось в тёплые воды Крита…

Словно существо осознало себя.

Страшные когти на передних лапах медленно шевелились, будто Форнеус перебирал в воздухе пальцами, а огромные жёлтые глаза не отрывались от баала.

Они смотрели друг на друга.

Спустя двести лет.

Один, кажется, ошеломлённый. Второй — боящийся поверить в удачу.

— Ты не мог меня забыть! — закричал Фокалор, стоя перед другом, братом и любовником. — Я ведь не забыл!

И показалось, что в глазах Форнеуса вспыхнул огонёк… тот самый демонический огонёк с привкусом солёной воды, который Фокалор так сильно любил. Искра, которая когда-то привлекла и затянула. Показалось, что Форнеус справился с существом, надетым на него Шабом, узнал Фокалора и между ними…

Нет.

Показалось.

Шаб не просто запретил Форнеусу принимать облик человека — Шаб отобрал у последнего морского демона личность, навсегда обратив в чудовище, знающее лишь одну жизнь.

— Форнеус! — закричал Фокалор в последней попытке достучаться до старого друга.

Змей издал короткий рык и перекусил баала пополам.

— Мы легли на грунт, — коротко доложил Казарский после того, как Марси вновь поднялась с палубы. То есть мог бы и не докладывать.

Девушка потёрла ушибленную ногу и задумчиво протянула:

— Так вот, как это происходит…

— Именно так, — подтвердил капитан. — Мы сумели удержать корабль по горизонту, но всплыть самостоятельно не получится — набрали слишком много воды.

Ну, не совсем удержали: палуба накренилась градусов на семь, но учитывая обстоятельства, это было вполне терпимо.

— Не слишком обнадёживающий доклад, — вздохнула девушка.

— Мы живы, — пожал плечами Казарский, — на мой взгляд, это внушает определённый оптимизм.

— Пожалуй. — Марси заставила себя улыбнуться. — Что ещё плохого?

Девушка не ожидала услышать продолжение, но оно последовало:

— Хода нет, — сообщил капитан. — Рация повреждена коротким замыканием, так что подать сигнал бедствия не получится. Радисты пытаются привести аппаратуру в чувство, но я не стал бы рассчитывать на их усилия.

— То есть ситуация плачевная? — девушка старалась держать себя в руках, но получалось, если честно, так себе — голос дрожал.

Впрочем, у кого бы не задрожал при таких обстоятельствах? Непробиваемая толща воды над головой ещё никому не добавляла хорошего настроения.

— Мы сделаем всё, чтобы спасти вас, Марси, — пообещал Казарский.

— Я не хочу терять корабль, капитан.

И в его глазах девушка впервые разглядела нечто вроде уважения. Старику понравилось то, что он услышал, и потому ответил он предельно мягко:

— Вы не потеряете корабль, Марси. Гибель «Катрин» не осталась без внимания, скоро сюда подойдут наши пограничники. Как только они появятся, вы наденете водолазное снаряжение, покинете корабль через торпедный аппарат, подниметесь на поверхность и подадите сигнал бедствия. Пограничники, разумеется, начнут задавать вам вопросы, но вы попросите позвонить по телефону, номер которого я вам продиктую, и все формальности будут улажены.

— А вы?

— Если сочтёте нужным, вы прикажете поднять корабль, — ровным голосом продолжил Казарский, не ответив на вопрос девушки. — Спасательная операция займёт некоторое время, но команда, как вы понимаете, будет ждать вас столько, сколько потребуется.

— А вы? — с нажимом повторила Марси, глядя капитану в глаза.

— В нашу следующую встречу я буду иначе выглядеть, а вы станете называть меня другим именем, — улыбнулся тот. — Только и всего.

— На борту лишь один водолазный костюм? — удивилась девушка.

— Я никогда не брал в поход второй.

— Почему?

— Из суеверия. — Ему не было стыдно в этом признаваться.

Несколько секунд Марси выразительно смотрела на спокойного капитана, после чего покачала головой:

— Я вас не оставлю.

Фраза прозвучала искренне и очень по-человечески, слишком по-человечески, что заставило Казарского улыбнуться:

— Вы не готовы к жизни в Отражении, Марси, вы для него слишком хороши.

Ответить девушка не успела.

— Steuerbordschlagseite[51], — доложил немец.

А в следующий миг лодка покачнулась, ощутимо накренившись влево. Марси привычно рухнула на палубу и недовольно завопила:

— Что опять происходит?

— Понятия не имею! — Капитан успел за что-то ухватиться и удержался на ногах — сказывалась морская школа.

— Это ваш любимый ответ!

— Wir werden bewegt[52], — бесстрастно продолжил мёртвый. — Jemand bergt uns[53]…

И девушка сообразила:

— Форнеус! — Лодка вновь покачнулась. — Он пришёл на помощь!

— Неподалёку есть банка, — прошептал капитан. — Если змей догадается дотащить нас до неё, мы сможем закрыть пробоину, откачать воду и своим ходом вернуться на базу.

— Он догадается, он умный, — сказала Марси, усаживаясь на пол и упираясь спиной в стену — ей надоело постоянно падать.

Села и отчётливо представила, как обхвативший корпус змей тянет корабль с глубины. Тянет упрямо и упорно, прикладывая все силы и очень экономно расходуя запас кислорода, потому что не хочет оставлять лодку на дне и возвращаться. Представила и улыбнулась. И снова обратилась к капитану:

— Из вашего рассказа следовало, что Шаб превратил Форнеуса в безмозглое существо.

— Он такой и есть.

— Но Форнеус нам помогает.

— Не помогает, нет… — Казарский усмехнулся. — Шаб создал это существо, чтобы оно служило вам, Марси, и сейчас оно служит. Если потребуется — оно умрёт за вас, если потребуется — убьёт за вас, но оно — существо, в котором ничего не осталось от демона моря.

Потому что Море — это другой мир.

Находящийся рядом, но совершенно особый; допускающий к себе, но отделённый стеной; опасный, но готовый дружить. Тот, кто чувствует Море, знает, что его немыслимая глубина хранит все тайны Вселенной, потому что Море — её отражение. Потому что в нём прячется Небо, рассеянно рассыпая по волнам бриллианты звёзд и королевский алмаз Солнца. Потому что им дышит ветер, вольный бродяга и верный друг. Потому что к нему прижимается твердь, робко вглядываясь в бездонную глубину. В такую глубину, где понятия Тьмы и Света теряют смысл, поглощённые бесконечным Морем, не знающим ни Добра, ни Зла.

И не знающим преград.

— Не верю, — прошептал Редька, глядя на море. — Это невозможно!

— Ты его видел, — тепло улыбнулась Марси. — Разве нет?

— Никогда в жизни… — художник судорожно сглотнул. — Я слышал рассказы, говорил с теми, кто вроде бы видел, ездил сюда несколько раз… Но сам — ни разу.

— Но ты его написал, — заметила девушка. — И написал очень точно.

— Я его выдумал.

— Всё, что мыслимо — материально, — негромко произнёс капитан Казарский. И поднял ворот тужурки с таким видом, словно лёгкий ночной ветерок должен вот-вот смениться резким осенним порывом. — Всё, что отражается, наполняет мир и становится его частью. В этом суть вечного создания нового.

— То есть я выдумал змея, и он появился? — Редька окончательно растерялся.

— Его зовут Форнеус.

— Его выдумали до тебя, — рассмеялась девушка.

— Кто?

Капитан свысока — он был выше художника на голову, — посмотрел на Редьку и объяснил:

— Марси пошутила, Николай, Форнеус всегда был частью нашего мира.

— Невероятно…

Они стояли на обрыве Карадага, высоко над морем, словно паря между волнами и звёздами, и наблюдали, как громадный змей склоняет к близости морских кобылиц в гигантской чаше лунного света, в которую обратился залив при полной Луне. А справа расположилась на треноге новая картина Редьки, увидев которую Марси и велела капитану пригласить художника с собой.

— Теперь я видел всё, — улыбнулся Редька, не сводя горящих глаз с резвящегося Форнеуса. — Спасибо.

— Ещё не всё, — тихо сказал Казарский.

— Ещё не всё, — эхом повторила Марси и взяла художника за руку. Мягко потянула за собой, а точнее — к себе, в Отражение, поскольку имела власть показывать скрытое, и прошептала: — Всё ты увидишь сейчас.

И Редька изумлённо вскрикнул:

— Как?!! — и схватился за голову, не в силах ни понять, ни принять увиденное. В силах лишь лепетать: — Как?!

И верить, и не верить одновременно.

Как?!

— Пророчество сбылось, — улыбаясь, ответила Марси, крепко держа его за руку и глядя, так же как художник, на небо. — Ведь всё, что мыслимо — осуществимо. И теперь наш мир выглядит так… Во всяком случае — в Отражении.

— Не верю, — прошептал Редька. — Не верю…

— Но вы это написали, Николай, — заметил капитан, бросив быстрый взгляд на картину, словно удостоверяясь, что она по-прежнему здесь и не изменилась. — Вы это видели, Николай, вы знали, что так будет.

— Я не знал! — Редька машинально шагнул вперёд и едва не сорвался с обрыва. — Мне просто казалось, что должно случиться именно так.

И так случилось.

Пророчество сбылось.