Отражения

Ingresso

Вселенная…

Бесконечность.

Это слово приходит в голову первым — ты пытаешься представить то, что представить невозможно, пытаешься справиться с помощью одного слова, справляешься, определяя неопределимое, но в глубине души понимаешь, что неспособен проникнуть в суть. Вселенная — это пустота, мрак, звёзды, галактики, но в первую очередь — бесконечность. Колоссальные расстояния, которые невозможно оценить. Расстояния, измеряемые веками. Невероятный простор, заполненный бесчисленными планетами: полными жизни и мёртвыми, созданными из камня и газа, из огня и льда, огромные, соперничающие со звёздами, и малюсенькие, как детские игрушки.

Миллионы и миллионы планет… Песчинки, рассыпанные по пространству, столь огромному, что считается Абсолютом.

Ведь там, где нет Вселенной — нет ничего.

Песчинки, незаметные на полотне бесконечности, и настолько далёкие, что добраться до них можно только с помощью мечты.

Но всё, что мыслимо, — осуществимо.

Ещё Вселенная украшена ярчайшими кометами, вечными путешественницами по тёмной пустоте безжизненных пространств. Чёрными дырами, пожирающими и материю, и свет, и время. И звёздами. Прекрасными, завораживающими звёздами: жёлтыми и голубыми, белыми и красными, гигантскими и совсем крохами… Удивительными самоцветами, переливающимися на завораживающем чёрном платье.

Звёзды, дарующие тепло и свет, жизнь и надежду, наполняющие мечтой и желанием совершить невозможное.

Звёзды, на которые можно смотреть бесконечно.

И среди миллиардов восхитительных самоцветов, каждому из которых навечно определено собственное место, пряталась уникальная звезда-бродяга, чёрная и снаружи, и изнутри, пылающая, но не сжигающая, дарующая жизнь тем, кто жизнь ненавидит.

Чёрный бриллиант среди рассыпанных по бесконечности драгоценностей, ровесник Вселенной, не ставший Абсолютом. Обитель тех, кто появился в столь ужасном грехе, что вся последующая мерзость стала жалким его подобием. Звезда, пылающая первородным злом, испускающая потоки тёмной энергии Ша, проникающие в самые дальние уголки бесконечности. Звезда, подобная котлу, в котором бурлят, мешаясь в омерзительных союзах, чудовищные существа.

Проклятая Звезда.

Обитель Древних.

Punto

Хотел ли Николай переезжать из «почти центра» Москвы за МКАД? Пусть даже и в новый дом небольшой этажности, стоящий на краю леса, неподалёку от озера с действительно чистой водой? И при этом — в считаных километрах от Кольцевой. Сложный вопрос. Николай Таврин родился и вырос в Москве, «почти в центре», с детства свыкся с городским шумом, с огромным количеством автомобилей, с постоянной суетой, и с тем, что «прогуляться» — это пройтись по асфальту, а не по земле, но при этом — за двадцать минут пешком добраться до Кремлёвской набережной. Разорвать привычный уклад казалось невозможным, но жизнь есть жизнь, изменения неизбежны, и часто бывает так, что, хоть с сомнением, с опаской, но выбираешь неожиданное новое, словно бросаясь в омут, и ждёшь — чем всё закончится.

К двадцати восьми годам Таврин стал единоличным владельцем доставшейся от родителей квартиры «почти в центре», за которую ему предложили настолько хорошие деньги, что отказываться было глупо. Продав родительское гнездо, Николай купил трёхкомнатную квартиру и гараж, правда, за МКАД, стал обладателем новой машины и счёта в банке, позволяющего молодому человеку с оптимизмом смотреть в будущее.

Микрорайон, в который переехал Таврин, вплотную примыкал к старому, одному из первых, что когда-то вылез за пределы московского овала, а естественной границей между ними служили гаражи. И не просто гаражи, а дворцы гаражей, кооперативное чудо советских времён, выстроенное с весомой солидностью ядерных бункеров. Капитальные, кирпичные, надёжно охраняемые гаражи, не чета многоэтажному паркингу, который подрядчик воткнул для жителей новых домов. На гаражи Николай сразу положил глаз, отправился «на разведку» до того, как были оформлены документы на квартиру, и через пару дней стал счастливым обладателем просторного бокса, сухого, довольно чистого, отделанного изнутри деревом, да ещё с ямой, которую бывший владелец использовал в качестве погреба.

Нюта отнеслась к покупке недвижимости положительно и похвалила Таврина за предприимчивость, сказав, что «место в паркинге — это всего лишь линия на полу, а гараж — это гараж». Нюта, кстати, была ещё одной причиной, почему Николай отправился за МКАД. Его девушка терпеть не могла старые дома, не выносила атмосферу «почти центра», с его шумом, суетой и огромным количеством автомобилей, наполняющих мир вокруг выхлопными газами и вечными пробками. Нюта мечтала о большой, просторной и современной квартире там, где тихо, а гулять можно не только по асфальту, но и по траве. К тому же неподалёку, пятнадцать минут на машине, жили родители Нюты, и как говорила девушка: «Рано или поздно им придётся нянчиться с внуками». Сам Николай так далеко не заглядывал, но не мог не отметить практичность подруги.

Переезд завершился, жизнь стала потихоньку налаживаться.

В конце апреля, когда лесные тропинки достаточно подсохли, молодые люди купили велосипеды и принялись изучать окрестности своего нового дома. Объездили со всех сторон озеро, отметив пляжи и тихие, укромные заводи, в которых так хорошо отдыхается вдвоём, побывали в деревне, где стояла старинная, то ли XVIII, то ли вообще XVII века церковь, облазили заброшенную воинскую часть и развалины старого, ещё дореволюционного поместья.

И вот в одну из таких весенних, «разведывательных» поездок Таврин и познакомился с Ермолаем. Ну, то есть не совсем познакомился — встретился, познакомились они позже.

Однако встречу ту Николай запомнил крепко.

В воскресенье они с Нютой проехали вдоль границы «старого» района, исследовали примыкающий с запада лес, не найдя в нём ничего интересного, а когда возвращались, наткнулись на приметное дерево. То был старый, раскидистый дуб, нижние ветви которого давно высохли, и зеленела лишь макушка, напоминая вязаную шапочку, натянутую на бородатого брюнета. Дуб привлекал внимание, но стоял в стороне от тропинки, и Таврин заметил его из-за мальчонки лет шести, который с плачем бросился наперерез велосипедистам. Николай затормозил так резко, что едва не свалился, Нюта врезалась ему в заднее колесо, но подходящая ситуации фраза ни у кого с языка не сорвалась.

Вслед за мальчонкой показались его родители.

— Мама, мама! Там дядя! — закричал ребёнок, и в его голосе слышался такой ужас, что все взрослые разом повернули головы в указанном направлении.

Посмотрели на старое дерево.

— Где? — тревожно спросила женщина.

— Он к тебе приставал? — взвился отец мальчишки. И его следующий взгляд, весьма недружелюбный, был направлен на Николая.

— Я никого не вижу, — громко произнёс Таврин.

— Я тоже, — добавила Нюта.

— Милый, кто тебя напугал? — Мать прижала сына к груди. — Скажи, кто?

— Дядя висит на дереве, — сквозь слёзы ответил мальчик.

— Висит?

Все вновь повернулись к дубу, но ни на нём, ни на соседних деревьях повешенных или качающихся не обнаружилось.

— Мне страшно, — ребёнок никак не мог успокоиться.

— Дима, там никого нет.

— Висит!

— Посмотри сам, — предложила женщина, но малыш крепко прижался к матери и едва слышно ответил:

— Нет. Я боюсь. Он страшный. Он мёртвый.

Такого оборота никто не ожидал. Отец мальчика вздохнул, потёр ладонью шею, ещё раз огляделся, затем посмотрел на сына, понял, в каком он состоянии, и предложил:

— Пойдём домой?

— Так будет лучше, — согласилась женщина.

Они быстро собрались и направились к «старым» домам, а Николай и Нюта продолжили стоять на полянке, не зная, что делать дальше. То есть разум подсказывал — уехать и выкинуть из головы дурацкий эпизод, но страх ребёнка был столь искренним, что смущённые ребята задержались и огляделись, как будто и в самом деле ожидали увидеть повешенного.

— Что это было? — негромко спросил Николай.

— Истерика? — предположила Нюта.

— На пустом месте?

— Ну, может, ему что-то показалось…

— Что должно показаться ребёнку, чтобы он это принял за повешенного человека?

— Знаешь, какие мультики сейчас показывают? — не согласилась девушка. — Поверь: повешенный человек — далеко на самое страшное, что в них можно увидеть.

— Ему лет шесть, не больше.

— А может, семь?

— Есть разница?

Ребята рассмеялись.

Чуточку натянуто.

Потому что они знали — мальчик что-то видел. Однако произнести это вслух стеснялись, ведь слишком уж это не по-современному звучало. Потому что одно дело подумать: «Я стал свидетелем необыкновенного!» И совсем другое — сказать кому-то, даже близкому человеку, что веришь в необыкновенное. Разве взрослые люди верят во всякую ерунду? Наверное, нет. А ребята верили, только не могли решиться начать разговор. И потому задержались.

А дерево…

Дерево, действительно, казалось мрачным. И его неживая корявость выглядела настолько странно, что Николай и Нюта одновременно подумали о том, что дерево здесь чужое. Именно чужое. Будто рисовавший лес художник неожиданно разозлился и добавил к его ярким, полным сил краскам угрюмого чёрного. И к краскам, и к чувствам. Стоило приглядеться, как начинало казаться, что старый дуб смотрит в ответ, что его сухие ветви шевелятся, словно бесчисленные конечности чудовищного паука-многоножки, и пытаются дотянуться, прикоснуться, убить…

— Жутко, — не сдержалась Нюта.

— Это просто дерево, — попытался успокоить подругу Николай.

— Не совсем, — неожиданно произнёс кто-то, и этим «кем-то» оказался Ермолай.

Таврин с Нютой резко обернулись и увидели толстенького мужчину, лет сорока на вид, в потёртом рабочем комбинезоне когда-то синего, а теперь неопределённого цвета. Под комбинезоном мужчина носил клетчатую рубашку с закатанными рукавами и расстёгнутой верхней пуговицей, а на ногах — кеды, чёрные, а сейчас ещё и грязные. В левом ухе виднелась беспроводная гарнитура.

Мужчина оказался ярко-рыжим: кудрявые волосы горели огнём, а полное лицо покрывали весёлые веснушки. Нос у него был большой и круглый, «картошкой», щёки круглые, лицо круглое, рот широкий, подвижный, видно было, что мужчина умеет улыбаться от уха до уха. Что же касается глаз, то они Ермолаю достались кошачьими: жёлтыми и хитрыми.

Рыжий сидел на старом пне за густыми кустами, до сих пор оставался невидим, что и вызвало естественную реакцию Николая:

— Это вы напугали ребёнка?

— А что, похоже? — лениво ответил Ермолай, не удивившись подозрению, но и не обидевшись на него.

— Вы?

— Нет.

Ответ получился коротким, но сомнения Николая развеяла следующая фраза.

— Мальчик показывал на дерево, — напомнила Нюта. — Не на кусты.

— Мальчик показывал на повешенных, — негромко уточнил рыжий.

Уточнил так, что Таврин вздрогнул. Не удержался и бросил взгляд на старый дуб.

— Там никого нет, — тихо произнесла девушка.

— Да, никого, — протянул Ермолай, потирая правой рукой шею.

Странное дело: рыжий толстяк выглядел очень мягким, добродушным, говорил ровным, спокойным тоном, не использовал резких или грубых слов, но молодые люди не могли избавиться от чувства тревоги, которое родилось в крике мальчишки и усилилось при виде незнакомца.

— Вы из новых домов?

— Да.

— Я так и думал.

— Из-за велосипедов?

— Из-за того, что раньше вас не видел.

— Давно здесь живёте? — включилась в разговор Нюта.

— Двадцать лет.

— И всех знаете?

Толстяк её смущал, а его небрежное замечание насчёт «раньше не видел» — возмутило, вот девушка и ответила резко. Но рыжий вновь не обиделся. Посмотрел с улыбкой, признавая право Нюты на возмущение, и неожиданно спросил:

— Хотите знать, что увидел мальчик?

— А он, действительно, что-то видел? — вырвалось у девушки.

— Да, — теперь мужик был очень серьёзен. — Думаю, да. Только так можно объяснить его поведение.

И чувство необыкновенного, пришедшее при виде старого дуба, заставило Таврина спросить:

— Тут случилось преступление?

— Да.

— Страшная история? — уточнила Нюта.

— Для тех времён — обыденная.

— Старая страшная история?

— Недавняя местная быль.

— Насколько недавняя?

— Конца прошлого века. — И прежде, чем прозвучал следующий вопрос, рыжий громко заявил: — Здесь двух парней убили. — Сразу сообщил главное, будто боялся, что ребята откажутся слушать. — Тут сейчас не лес, а лесопарк получился, народ гуляет, тропинки протоптаны, убирают… А тогда здесь место глухое было, вот бандиты и приехали… «развлечься»… Звери отмороженные…

Завладев вниманием слушателей, рыжий стал рассказывать неспешно, с паузами, чувствовалось, что старая история до сих пор его «задевает», и считает он её не просто «недавней местной былью», а чем-то бóльшим, чем-то личным.

— Бандиты двух девчонок привезли. А в те времена «развлечения» частенько заканчивались ямой в лесу… Или так бросали…

— Что вы такое рассказываете? — громко спросила Нюта.

— Рассказываю, как было.

— Здесь людей убивали?

— И здесь, и в других лесах, — подтвердил толстяк.

Девушка посмотрела на Николая, но тот, в силу возраста, историю знал лучше и коротко кивнул в ответ.

— В общем, бандиты собирались развлечься, но неподалёку оказались милиционеры. Были бы опытными — отвернулись, в те времена милиционеры часто отворачивались, но эти двое то ли возмутились наглости — бандиты ещё засветло явились, то ли девчонок пожалели… Не знаю. Знаю, что они вступились, и началась перестрелка. Не как в кино, не красивая. Короткая. Милиционеры ранили одного бандита, но попали в лапы остальных. Их зверски избили, а потом повесили на той ветке, что слева.

Николай и Нюта машинально посмотрели на дерево, на толстую ветку метрах в трёх от земли, и поняли, что именно на неё указывал мальчуган.

— Утром только сняли, — закончил рыжий.

— Почему утром? — сглотнув, спросила Нюта. — Разве о перестрелке не сообщили?

— Сообщили почти сразу, но в те годы находилось мало дураков ездить по ночам в такие места.

— А куда смотрела полиция?

— Полиция тогда называлась милицией, — шепнул подруге Таврин.

— А-а… — до Нюты только сейчас дошло, что толстяк рассказал им о гибели стражей порядка.

— От этой ветки дуб начал сохнуть, — продолжил рыжий. — Думали, погибнет, но вершина уцелела… Так и стоит теперь. Только иногда пугает…

Николай не сразу понял, что имеет в виду толстяк, а когда понял, хлопнул глазами и недоверчиво спросил:

— Хотите сказать, что мальчик увидел повешенных?

— Дети и кошки видят, — развёл руками толстяк. — Дети иногда, кошки — всегда.

— Кого видят? — прошептала Нюта.

Которая боялась признать то, во что уже поверила.

— Призраков, — ответил Николай. И посмотрел на рыжего: — Так?

— Да, — подтвердил тот. — Те ребята, милиционеры, похоронены, но души их неспокойны. Потому что не отомщены. — Он резко поднялся, оказавшись весьма подвижным, несмотря на полное сложение, посмотрел на дуб и закончил: — Есть случаи, когда без мести не обойтись. Никак не обойтись.

Встреча с городским сумасшедшим — а именно психом Таврин счёл рыжего — произвела на молодых людей сильное впечатление, и вернувшись домой, они продолжили обсуждать случайный разговор. Нюта долго не могла поверить, что когда-то в Москве власть принадлежала уголовникам и в любом дворе можно было наткнуться на труп в песочнице детской площадки. Не верила в бессилие полицейских, тогда — милиционеров, и в равнодушие людей. В то, что некоторые члены правительства руководили преступными группировками, а крупные бизнесмены не конкурировали с коллегами, а убивали их. Потом, когда первый шок прошёл, ребята задумались над другими словами рыжего — о призраках. И удивительное дело: в рассказ о неупокоенных душах молодых парней Нюта поверила сразу. Нет, не потому что была религиозна или увлекалась мистическими практиками, просто цепочка событий плавно подводила к мысли, что призраки существуют: перепуганный ребёнок, пугающий облик старого дерева, история, в правдивости которой не было сомнений… И призраки.

Которых видят дети и кошки.

Известие о том, что неподалёку от их дома бродят настоящие привидения, стало у Нюты и Николая темой вечера. Сначала они подначивали друг друга, делая вид, что не особенно поверили в услышанное, потом заговорили серьёзно, припоминая все подобные истории, когда-либо слышанные или прочитанные, а закончилось тем, что Нюта долго не могла уснуть, ворочалась до двух ночи, потом затихла, но часто вздрагивала, стонала во сне, поднялась за час до будильника, в половине шестого и больше не ложилась. Таврин, разумеется, встал вместе с подругой, и начало трудовой недели оказалось безнадёжно испорченным.

Весь день Николай был заторможенным, напутал с отчётом за прошлую неделю, получил нагоняй от начальника отдела, едва не забыл кредитку в кафе, а в довершение всего опрокинул на себя стакан газировки. Учитывая перечисленное, домой Таврин возвращался в дурном настроении, поминая недобрым словом всех городских сумасшедших, особенно рыжих, особенно — в рабочих комбинезонах, а подъезжая к гаражам, заметил возле будки сторожа полицейскую машину и сказал себе, что иначе и быть не могло: этот день не мог закончиться просто так.

Таврин остановил свою «Субару» у ворот, подошёл к толпящимся мужикам, поздоровался и поинтересовался случившимся. Не то чтобы ему это было интересно, но Николай понимал, что нужно «становиться своим» в новом окружении, показать, что ему небезразлично происходящее, то есть дышать проблемами коллектива.

И коллектив принял новичка вполне дружелюбно.

— У Ваньки зимнюю резину утащили, — сообщил Костян, владелец пятидесятого бокса, вследствие чего носил кличку «Полтинник».

— Днём? — удивился Таврин.

— Ночью ворота закрыты и по территории кобели бегают, — напомнил Костян. — Днём, конечно, подгадали момент ворюги.

— У Ванькá бокс угловой, — степенно произнёс «Михал Петрович из заводского дома»: так его тут звали, а почему — Николай забывал спросить. — Они замок сорвали, резину вынули и через забор покидали. Ищи теперь концы — всё одно не найдёшь.

— Найдут, — уверенно возразил Костян. — Сейчас им Ермолай кино покажет, и найдут.

— Кино? — заинтересовался Николай.

— Ага. — Полтинник махнул рукой на угол будки: — Мы же всё на видео пишем, даже ночью.

Таврин, разумеется, видел развешенные повсюду видеокамеры, кроме того, о них с гордостью поведал Председатель при продаже бокса, но Николай был далёк от мысли считать их серьёзным подспорьем при расследовании кражи. По опыту знал, что качество съёмки таких устройств вызывает даже не критику — слёзы, да и какую запись способен снять с аппаратуры неведомый «Ермолай»? Выросший «почти в центре» Таврин был снобом и искренне верил, что грамотного человека таким именем не назовут.

В общем, Николай не сомневался, что зимняя резина Ванькá улетела навсегда, но поделиться с коллективом своими мыслями не успел: вышедший из будки полицейский оглядел мужиков и, отвечая на вопросительные взгляды, сообщил:

— Серёга-Тракторист учудил.

Мужики загомонили, а Костян повернулся к «новенькому» Таврину и объяснил:

— Тракторист — наркоман здешний. Видать, совсем скрутило дурака, что к своим полез.

Раз парень местный, хорошо знакомый большинству жителей «старого» района, то вопрос можно считать закрытым: его, действительно, могли опознать на записи любого качества. Но ведь могли и просто «увидеть» его на записи любого качества. Посмотрели на неясную фигуру, прикинули, на кого похож подозреваемый, выбрали наркомана и «назначили» виноватым. Возможно? Возможно. Полицейским лишний висяк не нужен, а то, что резину не найдут, так объяснение готово: наркоман ведь! Продал.

Все эти соображения заставили Таврина, который считал себя приверженцем либеральных взглядов и воспитывался с привкусом недоверия к органам правопорядка, зайти в сторожку и попросить посмотреть запись.

Неожиданная просьба вызвала у Председателя ожидаемое недоумение:

— Зачем?

Но Николай понимал, что ему обязательно зададут этот вопрос, и заранее придумал ответ:

— Вы говорили, что видеонаблюдение у нас отличное, хочу убедиться.

— Ну, убедись, пока не выключили, — хмыкнул Председатель и кивнул на мониторы: — Подходи, убеждайся.

Таврин воспользовался приглашением, прильнул к экранам и… и пережил короткий, но весьма сильный шок — он увидел «кино» высочайшего качества. Картинка оказалась настолько чёткой, что лицо вора читалось без всякого труда.

— Ого.

— У нас, как в этом долби сараунде, — хмыкнул Председатель, перепутав аудио с видео.

— Так что за свою машинку не боись, — раздался знакомый голос, и Николай снова вздрогнул. Повернулся и понял, что не ошибся: в углу будки сидел рыжий.

— Ермолай. — Рыжий резко, как в лесу, поднялся и протянул руку. Таврин, помедлив всего секунду, её пожал.

Толстенький коротышка оказался обладателем крепкого, абсолютно мужского рукопожатия, твёрдого, как слесарные тиски. И кисть у него была не розовой, как у большинства знакомых Николая, а тёмной от въевшейся смазки. Рабочая кисть.

— Чтобы получить такую картинку, нужна хорошая аппаратура, — заметил Таврин, кивая на мониторы.

— Необязательно.

— Как это?

— Всё дело в грамотном использовании имеющихся ресурсов, — объяснил Ермолай. — Камеры у нас не позор, но и не идеальные. Так что пришлось придумать для видео толковую математику. А до звука всё никак не доберусь, то одно, то другое… Поэтому видно Тракториста хорошо, а слышно — никак. — Он помолчал. — Не сложнее релятивистской механики.

— Обработали изображение? — прищурился Николай.

— Ага.

— Нужен мощный компьютер.

А в сторожке ничего похожего не наблюдалось. Разве что какой-то ободранный, из самых первых.

— Необязательно, — махнул рукой рыжий. — Нужна нормальная программа.

— Какой вы пользуетесь?

Ответить толстяк не успел. Председателю наскучило слушать малопонятный разговор, и он громко напомнил:

— Машина, ты обещал движок посмотреть.

Рыжий улыбнулся:

— Помню. — Махнул рукой Таврину, мол, увидимся, и они покинули сторожку.

Николай на несколько секунд замер — не ожидал, что разговор оборвётся на полуслове, — затем тоже вышел и остановился рядом с покуривающим на солнышке Костяном.

— Полюбовался? — хмыкнул тот.

Судя по всему, Полтинник догадался, зачем Таврин заходил в сторожку.

— Не ожидал, — признался Николай. — Качество записи шикарное.

— Лет десять назад сюда днём стали лазить, когда собаки в вольере, боксы вскрывали и крали всё, что плохо лежит, — рассказал Костян. — Народ скинулся на камеры, а Ермолай их настроил…

— Десять лет назад?

— Да, — кивнул Полтинник. — Машина, правда, сказал, что камеры мы купили дрянные, поэтому картинка получится так себе, но нам хватило: воров тогда переловили и о каждом сняли кино для полиции.

— Камеры с тех пор поменяли?

— Нет, те же стоят.

— А кино…

— А кино ты видел. Машина, как систему настроил, так больше ничего не переделывал. Сказал, что лень ему тратить время на нас, жадных баранов, и смотреть будем то, что получилось, хотя могло быть лучше.

«Могло быть лучше…»

Таврин почесал затылок, и веря, и не веря услышанному. Получается, десять лет назад, если не больше, рыжий толстяк в замызганном комбинезоне сумел оптимизировать изображение с дешёвых камер до профессионального уровня. Написав для этого программу, которую «потянул» замызганный компьютер из сторожки, чуть ли не ровесник Нюты.

— Кто он?

— Ермолай Покрышкин.

— Покрышкин?

— Однофамилец героя-лётчика, — подтвердил Костян. — Правда, поговаривают, будто Ермолай его двоюродный внук, но точно никто не знает.

— Кто он? — повторил Таврин, и теперь Полтинник понял вопрос.

— Никто.

— Как это?

— Сменный сторож. — Костян, который владел двумя небольшими магазинами в торговом центре, то есть «чего-то добился», ответил, тем не менее, без презрения к неудачнику. С лёгкой грустью ответил, говоря о том, у кого не получилось. — Мужикам с машинами помогает, когда проблема какая… В сезон колёса переставляет. Тем и живёт.

— Он же талант.

— Ещё какой!

— И что?

Полтинник бросил окурок в ведро с водой, помолчал и тихо ответил:

— Хрень у него какая-то в жизни случилась. Опять же — никто не знает, какая, но говорят, жена погибла. А может, родители… В общем, он молчит, а мы не лезем. — Костян выразительно посмотрел на Таврина и продолжил: — Но мы, парень, не глупее тебя и тоже видим, что руки у него золотые, а голова — бриллиантовая, но он сидит в зачуханном гараже, ходит в одних и тех же шмотках зимой и летом и жрёт всякую дрянь из пакетиков.

— И вы к нему не лезете…

— Да, не лезем. И ты не лезь.

— Не буду. — Таврин вздохнул и протянул: — Я думал, он местный.

Костян закурил следующую сигарету, выпустил облако дыма и ответил:

— Я всего шесть лет как здесь квартиру купил, а Ермолай при гаражах лет двадцать. Мужики говорили, он сюда уже чокнутым переехал.

— А откуда переехал?

— Он молчит, мы не лезем.

На том разговор окончился.

Нет, не совсем. Вернувшись домой, Николай не мог не поделиться неожиданным открытием с Нютой, и завёл разговор, едва переступил порог квартиры.

— Помнишь рыжего, которого мы в лесу встретили?

— У дерева?

— Да. Он ещё тебя напугал.

— Он меня не пугал. — Нюта включила конфорку под сковородой и задумчиво произнесла: — Рассказ был страшным — да, но я рада, что его услышала.

— Почему? — удивился Николай.

— Потому что это тоже часть нашей жизни. Ведь так?

— Призраки?

— Убийства. — Нюта открыла холодильник и вынула подготовленную к ужину еду. — Почему ты заговорил о рыжем?

— Он сторож в наших гаражах, — ответил Таврин, глядя, как подруга выкладывает на сковороду макароны и котлеты. — Оказывается.

— И ты его раньше не встречал?

— Может, и встречал, только не обращал внимания.

— Может, и так, — Нюта закрыла сковороду крышкой.

— Его зовут Ермолай, прикинь, — рассмеялся Таврин, но тут же понял, что смех получился глупым. Ну, Ермолай, и что? Мало ли кого как родители назвали? Взрослые люди такие шуточки оставляют в детском саду и школе… Николай окончательно сбился и поспешил закончить: — А фамилия — Покрышкин. Помнишь героя-лётчика?

— Трижды героя Советского Союза, — задумчиво произнесла Нюта. — Мне отец рассказывал.

— Да.

Николай чувствовал себя очень глупо. Вроде, всё как бывает обычно, он привычно делится с подругой тем интересным, что накопилось за день, но как-то не так это происходит. Не задался разговор.

— Так вот… Этот Ермолай, оказывается, мастер на все руки, — продолжил Таврин, глядя на холодильник. — Очень головастый мужик.

— Мне он показался несчастным.

— Ты же его почти не видела.

— Показался.

И Таврин понял, что Нюта предельно точно охарактеризовала Покрышкина, несмотря на то что не знала его историю, — несчастный. Именно это чувство рыжий Машина прятал под бронёй ленцы, насмешливого превосходства и молчания. Несчастный. Не зря говорят, что женщины гораздо лучше улавливают чувства и эмоции окружающих, чем мужчины.

— Ты не знаешь, что с ним случилось? — спросила Нюта, перекладывая разогретую еду в тарелку.

— Нет, — ответил Таврин, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно. — Не спрашивал.

— Наверное, что-то страшное. — Девушка отошла к мойке и тихо, только для себя, повторила: — Наверное, что-то очень страшное…

Прошло больше недели, и за это время, так уж получилось, Николай ни разу не встретил рыжего Покрышкина. Нет, Таврин не прятался, но постарался свести посещения гаража к необходимому минимуму, нигде не задерживался, ни с кем не общался, а мимо сторожки проходил, не глядя в окошко, всем своим видом показывая, что торопится. Впрочем, так вели себя многие, поэтому Николай не выделялся.

Зимнюю резину, кстати, нашли: полицейские «приняли» Тракториста у придорожного шиномонтажа, в трёх километрах от гаражей, хозяину которого наркоман как раз и пытался сбыть украденное. Об этом Николаю поведали на следующий день.

Утром во вторник Таврин, как бывало обычно, забежал в гараж, завёл машину, но, уже выезжая из бокса, почувствовал, что мощность двигателя упала. Решил, «бензин не очень чистый, сейчас поддам газу, и пройдёт», надавил на акселератор, заставив «Субару» кое-как проковылять с полсотни метров, но всё равно заглох. Вновь завёл двигатель, но тот совершенно не держал холостые обороты, а на очередное «поддам газу!» отреагировал дымком из-под капота и вонью тлеющей изоляции внутри салона. Перепуганный Таврин тут же заглушил мотор, выскочил из машины, открыл капот, заметил дым, но, к счастью, без открытого огня, яростно выругался, но история не знает случая починки двигателя исключительно бранью. «Субару» плотно встала на прикол.

Таврин позвонил на работу, объяснил ситуацию, отпросился, вызвал эвакуатор и закурил, облокотившись на капот «виновницы торжества». И мысленно проклиная «Субару» за то, что заглохла именно в гараже. Ведь одно дело, когда ты стоишь на обочине, проносящимся мимо незнакомцам нет до тебя никакого дела, и ты можешь сделать вид, что не растяпа последний, неспособный грамотно ухаживать за авто, а просто ждёшь кого-то, изредка поглядывая на часы. И совсем другое дело сейчас, когда лично знаешь большинство проезжающих мимо мужиков, многие из которых останавливаются и спрашивают, нужна ли помощь. А ты глупо разводишь руками и говоришь, что скоро приедет эвакуатор.

Жалкое зрелище.

А в довершение позора к Таврину подошёл Ермолай. Рыжий тащился от «старых» домов, с кем-то оживлённо беседуя через гарнитуру, и Николай надеялся, что толстяк пройдёт мимо. Но, увидев «загорающего» Таврина, Машина свернул разговор, сочувственно улыбнулся — «Шёл бы ты со своим сочувствием!» — и осведомился:

— Поломался?

— Нет, просто так стою, — не удержался от сарказма Таврин.

И его яростный всплеск объяснил Покрышкину происходящее.

— Достали глупыми вопросами?

— Да.

— Извини.

Наверное, именно это — очень серьёзно прозвучавшее «Извини» — изменило отношение Николая. А может, не только оно, но и «авоська» — да, да, та самая «авоська», а не пластиковый пакет, — в которой рыжий тащил кефир, батон хлеба и ещё какую-то снедь. Сетчатая сумочка родом из далёкого детства заставила Таврина перестать огрызаться и на следующий вопрос Покрышкина: «Что случилось?», Николай ответил обстоятельно и подробно.

— Скорее всего, катушка зажигания полетела, — подумав, произнёс Ермолай, даже не попросив Таврина открыть капот.

— Я ведь сказал, что машина заводится, — напомнил Николай. — Только глохнет.

— А я сказал: катушка зажигания, а не замок, — в тон ему ответил рыжий. — Катушку на твою тачку купить можно недорого, а я поставлю. Ну и свечи, кстати, надо будет поменять… А из-за чего пробой случился — надо разбираться. Но вряд ли это сложнее релятивистской механики.

— Какой пробой?

— Что-то же спалило катушку, — ответил Покрышкин и дружелюбно улыбнулся: — Ремонтироваться будем?

Но поскольку речь шла о новенькой, ещё на гарантии, и очень любимой машине, предложение было отвергнуто.

— Я лучше к дилеру съезжу, — помотал головой Таврин. — Туда, где покупал.

— Ну, съезди.

Ермолай ушёл, минут через десять приехал долгожданный эвакуатор, и Таврин отправился лечить свою ласточку.

Но получилось, говоря откровенно, плохо: по времени и по деньгам. Сначала пришлось заплатить за эвакуацию, потом — за «полную компьютерную диагностику», и заплатить, и подождать два с лишним часа, а итогом стал диагноз, поставленный Ермолаем даже без открывания капота. Затем последовала замена всего, что перечислял Покрышкин, тоже вставшая и в деньги, и во время, и на работе Николай в тот день так и не появился. Из сервиса поехал в гараж, по дороге купил бутылку хорошей водки, загнал «Субару» в бокс и отправился извиняться.

И тут его поджидал новый сюрприз.

Вспоминая слова Полтинника о скромном образе жизни Машины, Таврин ожидал увидеть грязный бокс, ржавые ворота, сгнивший деревянный пол, валяющиеся повсюду инструменты, промасленные телогрейки, бутылки и древнюю «классику» цвета «баклажан» в центре всего этого бедлама. Ожидал. А оказался в настоящем дворце, в котором не постыдился бы разместиться даже лимузин. Как выяснилось, Покрышкину принадлежали два бокса, стену между которыми он аккуратно разобрал, укрепив проёмы швеллерами. В боксе №13 располагалась мастерская: висели полки под инструмент, стояли рабочие шкафы, пара верстаков и даже письменный стол с компьютером. В углу примостился холодильник, а рядом — странная конструкция с небольшим баком из нержавеющей стали, плитка, кресло и диван, на котором, как догадался Таврин, Ермолай периодически ночевал. В боксе №14 пребывал полуразобранный, а точнее — несобранный колёсный вездеход уникальной конструкции, с кабиной от «ЗИЛ-131», дизелем от «Мерседеса», а кузовом от «Вольво».

— Пацаны придумали собрать, я помогаю, — объяснил Покрышкин, перехватив удивлённый взгляд Николая.

— Какие пацаны?

— Школьники местные, — уточнил Машина. — Пусть лучше у меня болты крутят, чем ерундой всякой занимаются. Верно?

— Верно.

— Хорошо, что мы с тобой нашли общий язык, — рассмеялся Ермолай и поправил гарнитуру в левом ухе. — Ты чего пришёл? Опять поломался?

— Наоборот: починился.

— И что было?

— Катушка зажигания полетела.

Если бы Покрышкин ляпнул что-нибудь вроде: «Неужели?» или «Я ведь предупреждал», они наверняка поругались бы и больше никогда в жизни не общались: Таврин понимал, что сглупил, но терпеть подначки не собирался. Однако Ермолай лишь рукой махнул:

— Бывает.

И даже без многозначительной ухмылки обошёлся, за что Николай был ему весьма признателен. И в знак благодарности полез в пакет.

— Я, вот, принёс… Это… — А достав «подарок», Таврин замер, сообразив, насколько глупо выглядит в ухоженной, с любовью обставленной мастерской со своей бутылкой. — Извиниться пришёл.

И вновь рыжий проявил хорошее воспитание.

— Что это? — спокойно поинтересовался он, бросив на бутылку мимолётный взгляд.

— Водка. Я не знал, что вы пьёте…

— Оставь, пригодится. И… мы, вроде, на «ты».

— Да, — кивнул Таврин. — Верно.

— Я пью нечасто и только своё, — продолжил Ермолай. — Тут неподалёку деревня стояла, её потом в микрорайон переделали, а яблоневый сад остался. До сих пор плодоносит… Я его урожаем пользуюсь. А если там яблок нет — мужики привозят…

Покрышкин щёлкнул пальцем по баку, и Таврин понял, что видит самогонный аппарат. А рыжий уже налил в металлическую кружку грамм сто остро пахнущего напитка и предложил:

— Попробуй.

Отказываться было неуместно.

— Что это? — спросил Николай, с подозрением принюхиваясь к идущему от кружки аромату. — Кальвадос?

— Самогон.

Таврин сделал большой глоток, поперхнулся и закашлялся. На глазах выступили слёзы.

— Сколько здесь?

Вопрос был понят правильно.

— Шестьдесят, — ответил Покрышкин. — Нормально.

— Для кого?

— Для тех, кто понимает.

— Вкус же не чувствуется!

— Неужели?

А в следующий миг пришёл вкус. Или послевкусие. По телу побежало тепло, а во рту появился удивительный привкус яблок. Не перебродивших, а ставших алкоголем. Удивительно плотный, насыщенный и безумно приятный вкус.

— Хорошо… — протянул Николай.

— Запей. — Покрышкин сунул Таврину кружку с водой.

— Я не запиваю.

— Так надо.

И снова рыжий оказался прав: холодная вода мягко легла на самогон, оттенила вкус и дополнила полученное удовольствие.

— Спасибо.

— На здоровье.

— Можно я присяду?

— Конечно.

Николай мотался целый день, съел всего лишь сэндвич с курицей, и поэтому один глоток крепкого алкоголя поверг его в блаженную истому. Он опустился в кресло, с наслаждением потянулся и спросил:

— Как ты узнал, что полетела именно катушка?

— Послушал твой рассказ и сделал вывод.

— Так просто?

— А зачем усложнять? — искренне удивился Ермолай.

— Современные машины сложные.

— Кто тебе сказал?

— Ну…

— Не сложнее релятивистской механики. Ещё выпьешь?

— Чуть позже.

— Молодец, алкоголем увлекаться не следует. — Однако сам Покрышкин собственному совету не внял и сделал большой глоток. Впрочем, на него «кальвадос» действовал гораздо слабее. — Так кто тебе сказал, что современные машины — сложные?

— Разве это не очевидно?

— Тебе очевидно только то, что в них полным-полно загадочных трубочек, идущих из одного блока в другой, и кожухов, которые скрывают от тебя части мотора, — рассмеялся Ермолай. — В этом фокус: в кожухах, которые мешают смотреть и видеть. Люди перестают понимать, как это работает, а главное — не стремятся узнать. А когда чего-то не знаешь — становишься зависимым от того, кто знает. Знание — это сила и власть. Всё остальное — мишура, призванная замаскировать единственно истинную цель — знания.

— Трудно разобраться в этих трубочках, — пробормотал сбитый с толку Таврин. — Да и зачем? Ведь с каждым днём техника становится сложнее.

— Сложнее чего?

— В машинах стоят компьютеры…

— В твоих часах стоит компьютер, — Ермолай кивнул на модный «смарт», который Николай купил месяц назад и которым безумно гордился. — Ты умеешь с ним обращаться?

— Да.

— Тогда ты должен понимать, что достаточно написать одно приложение, связать его с компьютером автомобиля, и каждое утро он будет слать на твои часы итоги самодиагностики, а если поломается — рассказывать, что именно произошло.

В устах Покрышкина предложение прозвучало настолько естественно, что Таврин не нашёлся с возражениями. Да и не хотел возражать, если честно, поскольку ему понравилась идея получать по утрам отчёт о состоянии автомобиля, а не платить за двухчасовую диагностику в сервисном центре.

— Над этим наверняка работают, — заметил Николай, искренне верящий, что рынок придуман для блага клиента.

— Такие приложения давно реализованы и вовсю используются, — рассмеялся Ермолай. — Но тебе его не дадут.

— Потому что иначе рухнет система сервисной поддержки, — сообразил Таврин.

— Верно, — кивнул рыжий Машина. — Теперь выпьешь?

— Теперь, да.

— Что изменилось?

— Горло перестало гореть.

— Болеть?

— Гореть.

— Извини, я немного глуховат.

Рыжий добавил в обе кружки самогона, они выпили, и Николай поймал себя на мысли, что ему хорошо и приятно. Как-то особенно уютно. По-мужски. Он сидел в грязном кресле, в пропахшем бензином и маслом гараже, смотрел на инструменты, с половиной из которых не умел обращаться, и чувствовал себя на своём месте. Здесь, а не в офисе, с его бессмысленными бумажками и отчётами.

«Интересно, Ермолай разрешит мне присоединиться к созданию вездехода?»

Сделать что-то своими руками. Придумать, построить, а потом увидеть, как это поедет…

Николай посмотрел в кружку, но пить не стал, произнёс:

— Ты хорошо разбираешься в машинах.

И услышал спокойное:

— Не только в них.

— Кстати, какое приложение ты использовал для оптимизации изображения? — Таврин всё ещё надеялся услышать, что Покрышкин применил известный редактор, но ничего не сказал недалёким обитателям гаража, дабы не растерять авторитет.

Но толстяк твёрдо стоял на своём:

— Сам написал.

— Честно?

— Да.

— Ты понимаешь, что это прорыв? Ты сделал то, что возможно лишь в голливудских фильмах.

— Какой прорыв? — не понял рыжий. — Просто приложение. Программа. Математика… Набор команд.

— Но ведь её надо было написать! А это! — Таврин выпил и кивнул на вездеход. — Ты строишь машину!

— Мы строим машину, — уточнил Покрышкин. — С ребятами. Причём основную работу делают они, я только помогаю. Консультирую.

— Зачем тебе это?

— Я же говорил: пацанам надо делом заняться, оно из любой передряги вытащит. — Машина прищурился. — Когда есть, чем заниматься, на ерунду времени не остаётся.

— А что такое ерунда? — тут же поинтересовался Николай. — Вот мы сейчас пьём, это ерунда?

— Хочешь ещё?

— Наливай.

Металлические кружки вновь звякнули друг о дружку.

— Мы не пьём, мы отдыхаем, — объяснил рыжий, вытирая губы тыльной стороной ладони. Его «кошачьи» глаза стали сонными, мягкими. — Потому что иногда надо расслабиться.

— А иногда — напиться, — поддержал собеседника Таврин.

— Иногда, — подтвердил Ермолай. — Тебе сейчас это надо?

— Нет.

— Значит, больше не будем.

— Потому что мы уже пьяные.

— Слегка.

Покрышкин попробовал дотянуться до бутылки с водой, но промахнулся и засмеялся. Таврин его поддержал. А потом вдруг вспомнил, что так и не получил ответ на свой вопрос, и повторил:

— Ермолай, где ты всему этому научился?

— Ронять бутылки?

— Вообще: всему этому. — Николай помахал перед собой рукой, почувствовал, что его мутит, и перестал. — Ты собираешь вездеход. Ты разбираешься в машинах. В компьютерах. Ты написал прогр… прогр… В общем, вот то написал.

— Да, — подтвердил рыжий, пытаясь поймать катающуюся по полу бутылку.

— Где ты этому научился?

— Сначала… ик… была школа.

— У меня тоже, — хихикнул Николай. Порылся в памяти и уточнил: — С углубленным изучением английского языка.

— Помогло?

— Работаю в представительстве американской фирмы.

— Крупной?

— Достаточно.

— На хорошем счету?

— Да.

— Нравится?

А вот на этот вопрос быстрого ответа у Николая не было. Он помолчал, резким движением поднёс ко рту кружку, допивая остатки самогона, после чего вернулся к тому, с чего начинал:

— Где ты учился?

— Базовый у меня МАИ, — ответил Ермолай, прижимая непослушную бутылку двумя руками. — Потом стажировался в «Бауманке» и МИФИ.

— Зачем?

— Затем, что узкие специалисты нужны лишь при рытье канав конвейерным способом, — пробормотал Покрышкин, пытаясь поднять бутылку двумя руками, но не справляясь. — Никому не нужен только энергетик или только штурман. Каждый должен владеть двумя-тремя дополнительными специальностями, чтобы при необходимости капитан смог собрать бригаду, резко увеличив производительность на конкретном направлении, или заменить выбывшего из строя специалиста.

Бутылка не поддавалась. А ответ получился непонятным.

— И сколько у тебя профессий? — спросил Таврин.

— Пять, — ответил рыжий и с гордостью добавил: — Больше всех в команде.

— В какой команде?

— Ты что, не слышал о проекте «Нейтрино»?

— Что-то из физики?

— Что-то из космонавтики. — Машина попытался прижать бутылку к стене, но та уворачивалась. — Совместный советско-американский проект семидесятых годов.

— «Союз-Аполлон», — с важным видом кивнул Николай. — Отец такие сигареты курил.

— «Союз-Аполлон» — второй этап проекта, — ответил Покрышкин. — Во время первого этапа на Луну доставили изделие и подготовили к запуску. Во время второго этапа определялись точные координаты и рассчитывался оптимальный маршрут до цели.

— К какой цели? Марс? Венера?

На этот раз Ермолай ответил совсем непонятно:

— Целью была Проклятая Звезда. Принципалы определили, что в своих странствиях она пройдёт неподалёку, и впервые за семь с половиной тысяч лет у нас появилась возможность для атаки.

— Для какой атаки? — в голове Таврина шумел кальвадос, но он понимал, что слышит что-то совершенно невозможное. — Разве можно атаковать звезду? Чем?

— Я входил в команду третьего этапа проекта, в команду «Нейтрино». Мы должны были стартовать с Луны, догнать Проклятую Звезду и убить всех, кого встретим.

— Ты — боевой пилот? — растерялся Таврин.

Машина наконец справился с бутылкой: поднял её, вернул на стол, а сам плюхнулся на диван, вздохнул, помолчал и покачал головой:

— Коля, ну какой из меня военный? Пилотами были другие ребята, профессионалы… Прирождённые убийцы. Я — техник. Обслуживающий персонал. Нас собирали по всему миру и учили по опережающему графику, поэтому то, что вы сейчас изобретаете, для меня — далёкое прошлое.

— Подожди… — Таврин припомнил, сколько времени прошло, и попытался поймать собеседника на противоречии. — «Союз-Аполлон» был частью вашего проекта?

— Вторым этапом, — подтвердил Ермолай.

— Но ты выглядишь так, будто только родился в те годы.

— Мы собирались лететь к Проклятой Звезде, и каждый из нас пережил комплексное улучшение организма. Я выгляжу на сорок, но родился до Великой Отечественной, а жить буду ещё лет сто, не меньше.

— В этих гаражах? — вдруг брякнул Таврин.

— Зато я буду жить, — медленно ответил Машина, закрывая глаза. — Все остальные участники проекта уже мертвы.

— Почему?

— Потому что мы не улетели.

Домой Николай явился изрядно пьяным. Не в первый раз, конечно, но Таврин никогда раньше не напивался без Нюты. И подруга, надо отдать ей должное, повела себя с истинно женской мудростью. Спросила: «Где был?», а услышав, что в гараже, с Ермолаем, кивнула, словно ожидала именно такого ответа, и велела идти спать. Утром спокойно выслушала извинения, и мир в семье был восстановлен.

Что же касается Таврина, то он со страхом ожидал утреннего «яблочного» похмелья и сильно удивился отсутствию головной боли и прочих последствий обильного возлияния. Самогон у Покрышкина оказался высококлассным, и Николай отделался лишь недосыпом и ощущением некоторой неуверенности в себе, которая заставила его отправиться на работу на общественном транспорте да ограничиться на завтрак чашкой кофе. Основной «отчёт» о посиделках случился вечером, и в ходе его Таврин рассказал подруге всё, что помнил, умолчав лишь о проекте «Нейтрино», поскольку не знал, как нужно относиться к этой части разговора.

— То есть Ермолай не алкаш, — подытожила услышанное Нюта. — Я так и думала. Он не рассказал, что у него случилось?

— Не рассказал, — медленно ответил Николай, вспомнив вселенскую грусть, появившуюся в глазах Покрышкина на фразе: «Все остальные участники проекта уже мертвы». — Я сначала думал, он спился, самогонный аппарат опять же, но сейчас скажу, что Ермолай не пьёт. Так, балуется.

— Видела я тебя избалованного, — усмехнулась Нюта.

Таврин понял, что подруга шутит, но ответил серьёзно:

— Ты же знаешь: я крепкое не пью, вот и развезло. Да и устал я вчера: мотался целый день, не ел ничего… А Ермолай… Видела бы ты, как он скривился, когда я бутылку из пакета достал. Он отвернулся, чтобы я его лица не увидел, но скривился. И знаешь, мне показалось, что он в тот момент немного во мне разочаровался.

— Ты поэтому с ним напился?

И Николай в очередной раз подумал, что подруга обладает удивительным даром делать поразительно правильные и точные выводы. Подумал и признал:

— Да.

— Всё у вас, мужиков, не как у людей.

— А по-моему, как раз нормально.

После ужина Нюта отправилась в душ, а Николай плюхнулся на диван с планшетом в руках, запустил поиск по сочетанию «Проект "Нейтрино"», но ничего, хотя бы отдалённо напоминающего вчерашний рассказ Покрышкина, не нашёл. Почитал материалы по лунной программе НАСА и проекту «Союз-Аполлон», но даже самые смелые конспирологи не заходили в своих фантазиях так далеко, как рыжий.

Потом Нюта попросила принести полотенце, Таврин отложил планшет, примерно час относил полотенце, а потом они улеглись спать.

С Покрышкиным Николай столкнулся на следующий день: он выезжал с территории гаражей, а Машина курил у поднятого шлагбаума, бездумно разглядывая «новые» дома. Выглядел он так, словно только что проснулся после попойки с Тавриным, причём ночевал не на диване, а на крыше гаража.

Увидев Покрышкина, Николай остановился, опустил стекло машины и улыбнулся:

— Привет!

— Утро доброе, — отозвался Ермолай, продолжая изучать дома.

— Я хотел сказать, что о проекте «Нейтрино» в сети нет никакой информации, — сообщил Таврин, выразительно глядя на толстяка. — Получается, ты меня обманул.

Несколько секунд рыжий бессмысленно таращился на Николая, вспоминая, к чему тот заговорил о каком-то проекте, после чего пожал плечами:

— Поищи информацию по академику Жданову.

И отвернулся, показывая, что результат поиска ему безразличен.

Что же касается Николая, то он «завёлся», расценив поведение Машины как вызов.

И в самом деле! Сначала — удивительная, плохо вяжущаяся с реальностью история космического проекта, следов которого не обнаружено даже в сети, где можно отыскать всё на свете, включая возбудителей психических расстройств. Всё, кроме каких-либо сведений о проекте «Нейтрино». И Покрышкин наверняка об этом знал! Дождался признания в неудаче и подкинул новый след… Который поначалу показался таким же «холодным», как предыдущий.

Поиск по запросу «академик Жданов» не дал результата, как, впрочем, и все остальные сочетания, вроде: «академик Жданов проект "Нейтрино"», «Жданов нейтрино» и так далее. Результата не было, но на этот раз Николай решил не сдаваться и обратился к старому приятелю, которого знал ещё со школьных времён. Женька занимался космосом, причём не бюрократией в комитете, а настоящим делом, «железом», тем, что летает и работает, и должен был, по мнению Таврина, знать или слышать об академике Жданове. Николай закинул Женьке вопрос, тот невнятно пообещал посодействовать, но ответил, к изумлению Таврина, меньше чем через час, и ответил неожиданным образом: предложил встретиться и пообедать. Николай, почувствовав, что наконец-то нащупал что-то интересное, с радостью согласился, и в три часа дня мужчины очутились за столиком небольшого кафе в тихом московском переулке. После обязательных приветствий и необязательных вопросов: «Как сам?» «Как семья?», они заказали кофе, и Таврин перешёл к делу, решив не скрывать своего удивления:

— Вот уж не ожидал, что ты предложишь встретиться.

— Почему?

— Так ведь вопрос элементарный, думал, ты ссылку пришлёшь на какой-нибудь ресурс.

— Вопрос не самый элементарный… — протянул Женька с таким видом, что Николаю стало тревожно. — И прежде чем я продолжу, скажи, где ты эту фамилию услышал?

— В кроссворде попалась, — брякнул Таврин.

— Я не шучу.

— Если не шутишь, то расскажи, как есть.

— Ты имя и отчество своего академика знаешь?

— Нет.

— Владимир Андреевич?

— Я не знаю! — тревога Николая усилилась. — А что такое?

Женька понял, что приятель ничего не скажет, пока не услышит хоть что-нибудь взамен, вздохнул, пробормотав чуть слышно: «Ты сам этого хотел», и сообщил:

— Официально у кандидата физических наук В.А. Жданова есть только одна работа: небольшая статья под названием «Некоторые особенности поведения нейтрино в теоретических средах», опубликованная в одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году. На этом его карьера закончилась. Официально.

— А неофициально? — глухо спросил Таврин.

— А неофициально за произнесение словосочетания «академик Жданов» тебя могли приговорить к смертной казни. Владимир Андреевич входил в когорту секретных физиков Советского Союза и занимался фундаментальной наукой, причём на таком уровне, что об этих исследованиях до сих пор знает не более сотни человек.

— И ты входишь в эту сотню? — недоверчиво прищурился Николай.

— Нет, — не стал врать Женька. — Я даже о Жданове узнал из-за тебя: сдуру запустил поиск в нашей внутренней сети, и ко мне сразу пришли.

— Кто? — похолодел Таврин, мысленно проклиная рыжего алкаша, по пьянке рассказавшего о сверхсекретном проекте.

— Почему ты интересуешься Владимиром Андреевичем Ждановым? — вопросом на вопрос ответил Женька.

— Я услышал о проекте «Нейтрино»…

— Что?!

— «Нейтрино»…

— Тихо!

— Почему?

Несколько секунд Женька смотрел Таврину в глаза, после чего негромко ответил:

— Ты не услышал, что я сказал? После того как я запустил поиск по сочетанию «академик Жданов», ко мне пришли. Наша встреча нужна для того, чтобы определить масштаб утечки, и ты, как я вижу, знаешь слишком много. Моего допуска не хватит для продолжения разговора. — Женька помолчал. — Мне жаль.

— Ты меня предал, — догадался Николай.

— А ты меня подставил.

— Я не знал!

— А у меня не было выбора.

— Женька!

Старый друг поднялся, но задержался у столика, чуть склонился и сказал:

— Они адекватные ребята, которые просто делают свою работу. Сотрудничай с ними, и всё будет хорошо.

После чего ушёл.

Ничего больше не сказал, но Николай догадался, что должен оставаться на месте и ждать, потому что «адекватные ребята» хотят поговорить об утечке. И ещё Николай надеялся, что разговор не затянется, поскольку он не собирался рисковать из-за человека, втянувшего его в такие неприятности.

«Получается, что это не фантазии алкаша из гаражного кооператива… Получается, Ермолай действительно принимал участие в сверхсекретном проекте!»

А в следующий миг Таврин вспомнил, что из всех участников проекта Покрышкин единственный оставшийся в живых, расстроился окончательно и посмотрел на подошедшего к столику мужчину с нескрываемым страхом.

— Николай? — вежливо спросил тот.

— Да.

— Вы позволите?

— Судя… — голос предательски дрогнул, Николай кашлянул и повторил сначала: — Судя по всему, у меня нет выбора.

— Выбор, безусловно, есть, но я настойчив.

Мужчина присел за столик и улыбнулся. У него было очень крупное и грубое лицо: нос, надбровные дуги, уши, губы — всё показалось Таврину неестественно большим и громоздким, словно вырубленным из булыжника. Всё, кроме глаз: неожиданно маленьких, чёрных и очень внимательных. Мужчина был одет в чёрный костюм, исключительно белую сорочку и туфли. И галстук, разумеется. Тоже чёрный.

— Меня зовут Барадьер. — Но по-русски мужчина говорил чисто, да ещё со словами-паразитами, и Николай решил, что в большой России встречается масса самых разных фамилий и Барадьер среди них далеко не самая замысловатая. — Ваш друг рассказал то, что можно. Я расскажу немножко того, что нельзя.

У него была своеобразная манера строить фразы, но это была именно манера: мужчина не производил впечатление неуча или иностранца.

— Сразу хочу сказать, что вы не будете ликвидированы, поскольку информация время от времени просачивается, и мы относимся к подобным инцидентам с пониманием. Иначе нам пришлось бы убивать день и ночь, не покладая рук. — Барадьер улыбнулся, помолчал, давая Таврину возможность проникнуться услышанным, после чего стал серьёзным: — Но я хочу знать, кто вам рассказал об академике Жданове? Не о кандидате физических наук, а об академике Владимире Андреевиче Жданове.

— Я не знал имени.

— Это не важно.

— А что важно?

— Важно то, что вы от кого-то услышали это имя, и я хочу знать от кого. Вы искали информацию в сети…

— Просматриваете мой компьютер? — изумился Таврин.

Но увидел на грубых губах усмешку и устыдился своей самонадеянности.

— Не воображайте о себе слишком много, Николай, — с трудом скрывая издёвку, ответил Барадьер. — Сочетания «академик Жданов» и «проект "Нейтрино"» значатся в фильтрах. Мы обратили на вас внимание после первого запроса.

— Следили за мной?

— Нет. Первый запрос был «проект "Нейтрино"», он считается возможным для случайного поиска, и ваш компьютер просто оказался в списке. После запроса об академике мы должны были установить слежку, но я решил поступить иначе. Я изучил информацию и понял, что вы — совершенно посторонний человек, случайно прикоснувшийся к тайне. Я хочу знать, кто вам помог, и рассчитываю на понимание.

— Вы не представились, — буркнул Таврин.

— Вижу, вы окончательно успокоились, — рассмеялся Барадьер и продемонстрировал Николаю удостоверение ФСБ. После чего продолжил: — Человек, которого я ищу, — очень хитрый. Он прячется давно и хорошо умеет это делать — прятаться. Поэтому я отказался от слежки за вами: если мы покажемся, человек немедленно сбежит, и неизвестно, когда мы сможем отыскать его потом.

— Он преступник?

— Да, и очень большой.

Собственно, продолжать не имело смысла: всё сказано. Николай понимал, что без ответов его не выпустят, и не видел смысла страдать из-за Покрышкина.

«Не знаю, какую кашу ты заварил, но разбирайся с ней сам».

Однако, прежде чем Таврин открыл рот, в его кармане зазвонил телефон. Получилось очень глупо, учитывая обстоятельства, но звонок прозвенел, и нужно было хотя бы выключить звук.

— Я могу ответить?

— Попросите перезвонить, — поморщился Барадьер.

Николай достал трубку, вздохнул, увидев, что «номер не определён», нажал на кнопку отбоя, но та почти мгновенно зазвонила вновь. И снова — с неопределённого номера.

— Уберите звук, — велел Барадьер.

— Одну секунду… — Таврин нажал на «Ответ» и поднёс телефон к уху: — Да?

И услышал именно тот голос, который ожидал.

— Он тебя нашёл? — лениво осведомился Ермолай.

— Кто он?

— Не глупи, Коля, а главное, ничего не бойся — у тебя всё в полном порядке. — Машина, похоже, зевнул. — Поставь телефон на громкую связь и положи на стол.

— Не тяните время, — недовольно произнёс Барадьер. — Сверните разговор и отключите звук.

— Это вас, — ответил Таврин и положил трубку на стакан.

— Чёрт! — Офицер ФСБ понял, что происходит, и нервно потёр подбородок.

— Судя по голосу, на встречу прибыл сам товарищ Барадьер, — весело проговорил Ермолай.

— Хорошая память на голоса?

— Просто: хорошая память. Почему опять прислали тебя?

— Потому что это мой проект, — объяснил офицер.

— Проект был у нас, а у тебя — задание, — с неожиданной резкостью ответил Покрышкин.

— Не задание, а приказ, — не менее резко поправил его Барадьер. И предложил: — Давай оставим филологию… Как поживаешь, Гена?

— Теперь у меня другое имя, и оно мне нравится.

— Рад, что смог помочь.

Судя по всему, это была злая шутка: Ермолай весьма грязно выругался в ответ, помолчал — Таврин даже решил, что он вот-вот отключится, — но всё-таки продолжил разговор:

— Я слышал, Шаб сдох.

— Поэтому решил объявиться? — прищурился Барадьер.

— Решил проверить, остались ли у меня недруги.

— Недругов не осталось. Зато есть возможность заключить сделку.

— Верится с трудом.

— Проект закрылся сорок лет назад, дело закончено и сдано в архив, — очень серьёзно произнёс Барадьер. — Шаб сдох, Элизабет исчезла, но, скорее всего, тоже мертва. Тебе предлагают сделку.

— Я готов к переговорам, — выдержав паузу, сообщил Покрышкин. — Отправь Николая ко мне, будем поддерживать связь через его телефон.

— Зачем впутывать гражданского?

— Чтобы вы его не убили.

— Мы не станем этого делать. Я ведь сказал: время вражды прошло.

— А время лжецов?

Барадьер улыбнулся. И Таврину вновь стало тревожно.

— Отпусти Николая, он приедет ко мне, и мы продолжим переговоры, — закончил Покрышкин.

— Договорились, — кивнул Барадьер, несмотря на то что собеседник его не видел.

— Никто из твоих не должен приближаться ближе чем на двести метров.

— К чему мы не должны приближаться ближе чем на двести метров?

— Узнаешь. И вот что… — Ермолай помолчал. — Тебе ведь рассказывали, как нас готовили?

— Да, — сразу ответил офицер.

— Ты понимаешь, что я могу сделать?

— Понимаю.

— Хорошо.

Связь прервалась.

Барадьер побарабанил пальцами по столу, обдумывая услышанное, а затем перевёл взгляд на Таврина.

— Скажите, к чему мы не должны приближаться.

— Если я правильно понял… — Николай снова откашлялся. — Если я правильно понял, Ермолай ждёт меня… и вас в гаражах.

— Спасибо за сотрудничество.

— У меня ведь нет выбора?

— Теперь нет. — Барадьер упруго поднялся. — Я вас подвезу.

Согласия не требовалось, ответа не требовалось, ближайшее будущее Николая было, с одной стороны, предельно ясным — до прибытия в гаражи, с другой — абсолютно туманным, поскольку Таврин понятия не имел, что произойдёт потом. Он знал, что не в силах ничего изменить, но тем не менее набрался храбрости спросить:

— Вы позволите задать один вопрос?

— Всего один? — удивился Барадьер.

— Мне он кажется предельно важным.

— Задавайте.

— Что Ермолай имел в виду, когда говорил насчёт подготовки? — выдохнул Таврин. — Что он может сделать?

Офицер на мгновение задумался, пристально глядя Николаю в глаза, и спросил:

— Что вы о нём знаете?

— Ничего, — покачал головой Таврин. — Честно — ничего.

Барадьер поджал губы, поморщился, явно собираясь отмахнуться, но затем, словно вспомнив, что в начале разговора обещал рассказать «чуть больше Евгения», ответил:

— Проект «Нейтрино» должен был завершиться успехом при любом развитии событий. Либо цель уничтожается оружием, либо корабль подходит к Проклятой Звезде и взрывается, уничтожая врага ценой жизни экипажа. Вашего друга готовили как смертника, и поверьте: готовили хорошо. Он ничего не боится и, если потребуется, устроит в ваших гаражах грандиозный взрыв.

Смертник?

Толстенький, рыжий самогонщик? Сторож из гаражей за МКАД, подрабатывающий шиномонтажом? Ночующий на продавленном диване? Смертник?! Специалист, прошедший «опережающее обучение», умеющий собрать вездеход из найденных на свалке деталей, написать удивительную программу и определяющий неисправность машины по симптомам?

А ещё этот парень верил в призраков и горько сожалел, что два юных милиционера ушли неотомщёнными.

Смертник?

Но Барадьер не выглядел шутником.

Он сказал: смертник — и поджал губы, показывая, что сомневаться в его словах не надо. И молчал всю дорогу, не спрашивая ни о чём. Судя по всему, Барадьер понял, что знает о Покрышкине гораздо больше, чем «случайный» Таврин, и перекрыл поток секретной информации. И Николай с сожалением признал правоту этого мужика с крупным, словно вырубленным из булыжника лицом. О чём им говорить? Барадьер знает, что такое «Проклятая Звезда» и почему её следовало уничтожить. Наверняка прошёл «опережающее обучение» или «комплексное улучшение организма». Барадьер знает правду о том, о чём Таврин даже не слышал, о том, что лежало на виду, но имело второе дно.

Они с Барадьером живут на одной Земле, но в разных мирах.

И тот мир, который изредка отражается в пьяных рассказах и недостаточно подчищенных деталях, тот мир не хочет, чтобы о нём знали.

Тем не менее, Таврин спросил:

— Скажите, неужели мы уже в семидесятых могли летать в дальний космос?

— Да, — равнодушно ответил Барадьер. — Могли.

Настолько равнодушно, что сомнений в его искренности не осталось: мы умели летать в дальний космос. Поправка: они умели, они — Ермолай, Барадьер, академик Жданов и другие люди. А мы думали, что «Союз-Аполлон» — это встреча на орбите, а многочисленные, один за другим, караваны на Луну требовались лишь для того, чтобы привезти с неё двести граммов грунта. Они посвящали себя изучению Вселенной, мы выпиливаем из их наследства смартфоны.

Как муравьи, обдирающие облицовку величественных Пирамид.

— И… — Таврин чувствовал себя полным идиотом. И в то же самое время — первооткрывателем. Он понимал, что ему повезло прикоснуться к тайне, и пытался как мог распорядиться уникальным случаем. — Мы летаем?

— Куда?

— В дальний космос.

— Зачем? — поднял брови Барадьер.

— Э-э… — Такого вопроса Николай не ожидал. — Колонизация?

— Кем?

— Людьми.

— Зачем?

— В смысле?

— Вам здесь плохо?

— В смысле?

— В прямом, — жёстко произнёс Барадьер. — Вам здесь плохо?

Николай понял, что имеет в виду офицер, быстро, но довольно тщательно обдумал своё положение и ответил честно:

— Нормально.

— Тогда зачем вам другие планеты? — спросил Барадьер.

А правда, зачем?

Есть квартира, машина, счёт в банке, работа, любимая девушка, которая скоро станет женой. Зачем ему другие планеты? Зачем мечтать о полётах к звёздам? Тянет? Что-то романтическое свербит? Ну, раз свербит — загрузи компьютерную игру. На высококачественном мониторе планшета последнего поколения далёкие звёзды выглядят на удивление реалистично. Да к тому же ты можешь представить себя капитаном космического корабля — и для этого не потребуется учиться по «опережающему графику» и познавать кучу специальностей, ты можешь стать капитаном, не слезая с дивана. Или космическим пиратом. Или — космическим императором.

Разве не чудесен мир, где у тебя всё есть и ты можешь представить себя кем угодно?

Уютный, комфортабельный мир…

А проект «Нейтрино» нужен тем, кому мало. Кто хочет учиться по опережающему графику, стажироваться в нескольких учебных центрах и жить… В гараже? Скрываясь от всех?

— Мы приехали, — сообщил Барадьер, и задумавшийся Таврин увидел знакомые дома. И отметил про себя, что дорогу у него никто не спрашивал.

Как это ни странно, к гаражам они прибыли в том же самом составе, каким отъезжали от кафе: один автомобиль, массивный чёрный внедорожник, шофёр, Барадьер и он, Таврин. Больше никого, хотя воображение Николая рисовало многочисленных крепких парней в чёрных очках и чёрных, как у Барадьера, костюмах. И с автоматами, конечно, куда без них?

— Он сказал, что из технического персонала? — спросил Барадьер, когда они вышли из машины.

— Да. — Таврин почувствовал тревогу. — Это не так?

— Так. — Офицер улыбнулся. — Он, действительно, инженер, командир Боевой Части. Оружейник. И только поэтому ему удалось уйти. — Барадьер прищурился на гаражи, словно пытаясь разглядеть в них Ермолая, после чего продолжил. Отрывисто, с короткими паузами. — Ликвидация проходила одновременно, всё было рассчитано по минутам: академик и все теоретики… Институт располагался изолированно, в Швейцарских Альпах, так что яйцеголовых убрали без проблем. Производство было разделено по двум точкам: в Штатах монтировали систему управления, уже закончили, ведь корабль стоял на Луне, но служащих не отпустили… А в специально выстроенном объекте, неподалёку от Байконура, проходила финальная сборка боевых модулей. В обеих точках всё прошло гладко. — Ещё одна пауза. — Я руководил зачисткой учебного центра: пилоты, в том числе истребителей, и участники экспедиции. Всё шло по плану, но этот чёртов парень… Все инженеры проекта «Нейтрино» были гениями, но этот… Настоящее чудовище, а точнее — машина. Его так звали — Машина, потому что он мог починить всё, что угодно, и превратить в оружие всё, что угодно, — и превратил. Из всей группы ликвидаторов выжил только я. Думаю, случайно.

— А из всего проекта «Нейтрино» только он, — вдруг вырвалось у Таврина.

— Знаю.

— Приехали закончить старое дело?

Вместо ответа Барадьер кивнул на гаражи:

— Идите, Николай, мы и так потеряли много времени.

— Вы меня убьёте? — спросил Таврин.

Он почти не сомневался в ответе.

— Период, когда я убивал ради развлечения, давно прошёл, — ровно ответил офицер. — Вы не представляете угрозы ни для меня, ни для моего руководителя. А поскольку я не питаюсь человеческим мясом, мне незачем вас убивать.

— Это слова.

— Больше у вас ничего нет, Николай, только мои слова, — усмехнулся Барадьер. — Так что идите. Давайте всё это закончим.

— А если я испугаюсь и побегу домой?

— Почему вы думаете, что найдёте там Нюту?

— Не найду?

— Мои ребята бегают быстрее вас. — Барадьер вздохнул. — Отправляйтесь в гаражи, обеспечьте проведение переговоров, и вы свободны. И живы. Вместе с Нютой.

— А если я расскажу о проекте «Нейтрино»?

— Во вчерашней программе «Тайны века» говорилось о том, что человечество — потомки разумных осьминогов с планеты Нибиру. Доказательства приводились весьма убедительные. Не сомневаюсь, редактору программы понравится ваша история, и вы сможете выступить на телевидении, — офицер демонстративно посмотрел на часы.

— Вы сами говорили, что «Нейтрино» — сверхсекретный проект!

— Он был в фильтрах, потому что мы искали Машину. Если мы с ним договоримся, то уже через час сочетания «проект "Нейтрино"» и «академик Жданов» перестанут быть «горячими». Рассказывайте кому угодно о чём угодно. Нам плевать.

Уютный и комфортабельный мир обладает удивительной гибкостью и без труда расщепляет правду на ложь. Или прячет настоящую сенсацию в лавине глупостей и фейка, заставляя публику думать о том, кто станет следующей женой известного бородатого трансвестита. И даже если случится чудо, если правду о проекте «Нейтрино» заметят — скандал продлится не более пяти часов.

Но, скорее всего, меньше.

— Я вас понял, — грустно усмехнулся Николай.

— Прекрасно, — одобрил Барадьер. — А теперь — идите.

И Таврин пошёл.

Сначала медленно, подавленно озираясь, ожидая то ли окрика, то ли тычка в спину, потом всё быстрее и быстрее и в гаражи вошёл энергично, не бегом, конечно, но скорым шагом. Добрался до тринадцатого бокса, распахнул дверь и остановился у порога, со злостью разглядывая сидящего в кресле Ермолая.

— Ты меня подставил!

Рыжий хлебнул «кальвадоса» и кивнул на вторую кружку:

— Угощайся.

— Ты втянул меня в свои разборки!

— Ты вошёл сам, — Покрышкин издал ехидный смешок. — Тебе было интересно.

— Ты знал, что они придут ко мне!

— Шаб сдох, а Элизабет исчезла, — перечислил Машина. — Я должен был понять, что происходит, ищут меня или нет, а если ищут, то зачем.

— И ты выяснил?

— Да.

— Что же ты выяснил?

— Они хотят договориться.

Николай покачал головой, вздохнул, подошёл к верстаку, взял стакан, залпом выпил самогон и хрипло спросил:

— Кто они?

Хотя понимал, что ответа не получит. Время, когда ему дозированно скармливали информацию, используя в качестве наживки, прошло. Теперь обитатели другого мира установили связь и готовятся к встрече, а гражданский потерял для них всякую ценность.

— Тебе ничего не грозит, — примирительным тоном произнёс Ермолай. — Что бы между нами ни произошло, гражданского они не тронут: ты не представляешь угрозы.

И на мгновение Таврину стало горько от того, что полный сорокалетний мужик назвал его, молодого, мускулистого и спортивного — «гражданским», а главное — «не представляющим угрозы». Было в этом что-то унизительное. С другой стороны, «представляющий угрозу» рыжий живёт в гаражах и боится высунуться за их пределы.

Вот и думай, что лучше…

— Они придут? — тихо спросил Николай, поглядывая на самогонный аппарат: тянуло выпить, даже напиться, но он понимал, что делать этого не стоит.

— Обязательно, — подтвердил Машина.

— Договариваться?

— Это потом, если не получится.

То есть сражение обязательно произойдёт.

Выпить захотелось пуще прежнего.

— Почему не ворвались сразу?

— Действуют по стандартной инструкции: окружают гаражи, чтобы быть готовыми к любому развитию переговоров. Не сложнее релятивистской механики…

— Мы приехали втроём на одной машине, — сообщил Николай.

— Спецы Барадьера подключились к твоему телефону, он знал, откуда я звонил, и выслал агентов ещё до окончания разговора, — поведал Покрышкин, поигрывая железной кружкой с самогоном. — Сейчас вокруг нас болтается пятнадцать наёмников разной степени подготовленности. Но хуже всех, конечно, сам Барадьер. — Машина поморщился. — Он умеет делиться на четыре.

— Делить на четыре? — переспросил Таврин.

— Делиться, — повторил Ермолай.

Опять непонятно. Впрочем, времени на расспросы не было.

— Барадьер сказал, что в прошлый раз ты убил всех, — припомнил Николай.

— Ему кажется, что с тех пор он поумнел, — проворчал Машина, избежав однозначного ответа.

— Скажешь, что им от тебя нужно? — спросил Таврин.

— Наверное, космический корабль, — Покрышкин почесал затылок. — Но я не уверен.

— У тебя есть космический корабль? — изумился Николай.

— Да, — скромно ответил Машина.

— Правда?

— Спроси ещё раз.

И уютный, комфортабельный мир треснул, потому что у сидящего в продавленном кресле самогонщика был космический корабль. Настоящий — в этом Таврин уже не сомневался — космический корабль, а не красивая картинка на высококачественном дисплее дорогого планшета.

Вот так.

Таврин сглотнул и спросил:

— Ты его угнал?

— Перехватил управление.

— Где он сейчас?

— На обратной стороне Луны, — ответил Ермолай таким тоном, будто говорил о соседнем боксе. — «Нейтрино» не обычный корабль… Я имею в виду, не один из тех кораблей, которые ты привык видеть в кино. Старт «Нейтрино» — это взрыв огромной мощности, который лучше всего производить в вакууме. Выбрали Луну, на которую американцы, в ходе нескольких экспедиций, доставили компоненты «Нейтрино» и провели сборку. Согласно расчётам Жданова, после взрыва и корабль, и экипаж перейдут в особое физическое состояние и обретут возможность двигаться со скоростью, многократно превышающей скорость света. Однако доставить на борт экипаж мы не успели: Шаб узнал об экспедиции и принял меры.

Николай не стал спрашивать, кто такой Шаб. Получается — враг. А вот на другой вопрос он надеялся получить ответ:

— А как же теория относительности?

— Перед Эйнштейном стояла задача доказать публике, что адекватные космические полёты невозможны. Он блестяще с ней справился.

— Кто поставил задачу?

— Его руководитель, — ответил Покрышкин, посмотрев на Николая, как на идиота. Действительно, как ещё можно ответить на столь простой вопрос?

— Зачем доказывать?

— Затем, что в настоящий момент космические полёты признаны нецелесообразными.

— Почему?

— Разве мы это не обсудили?

Таврин умолк.

Это было нелепо: сидеть в гараже, рассуждать о НАСТОЯЩИХ космических полётах к далёким звёздам и ждать убийц. Несколько раз Николай хотел ущипнуть себя и проснуться, но сдерживался. Во-первых, не хотел увидеть кривую усмешку Ермолая. Во-вторых, не хотел просыпаться. Таврин понимал, что переживает самое яркое и неординарное событие в жизни… Точнее, пытается пережить. И в какой-то миг понял, что хочет дойти до конца.

Что бы это ни значило.

Мальчик, выросший «почти в центре города», неожиданно почувствовал в себе упрямство всех поколений предков, которые воевали, строили, проламывались сквозь тайгу и болота, выходили к далёким океанам, снова воевали и снова строили. Почувствовал их дерзкую бесшабашность и презрение к трусости.

— Может, ещё по одной?

— Не надо, — улыбнулся Ермолай. — И так хорошо.

А в следующий миг зазвонил телефон. Покрышкин спокойно взял у Таврина трубку, нажал на кнопку ответа, а затем — на громкую связь и положил телефон на стол.

— Да?

— Здравствуйте, Машина, — услышал Николай приятный мужской голос.

— Баал Авадонна, — с искренним почтением отозвался рыжий. — Я понимал, что меня ищет высокий Первородный, но не думал, что вы.

— Оставим любезности, — продолжил тот, кого Покрышкин назвал Авадонной. — Вам известно, что я не имею отношения к прекращению проекта «Нейтрино»?

— Да, баал, известно.

И Таврин неожиданно подумал, что, несмотря на почтение, которое рыжий выказывал собеседнику, Авадонна воспринял его ответ с облегчением.

— Решение принимал Шаб, и он же определял исполнителей.

— Да, баал.

— Пожалуйста, не называйте меня баалом, — попросил мужчина. — Вы ведь знаете, что я это не люблю.

— Извините.

Авадонна помолчал, после чего продолжил:

— Шаб умер.

— Сдох, — поправил собеседника Ермолай.

И Николай понял, что уточнение Машина сделал с превеликим удовольствием.

— Не будем спорить о терминах, — предложил Авадонна. — Важно то, что Шаб нас оставил. Ваш главный враг умер, и я готов предложить сделку.

— Почему? — быстро спросил Покрышкин. — Что изменилось, кроме того, что Шаб сдох?

— Вы зрите в корень, Машина, — похвалил собеседника баал.

— Меня так учили.

— Изучив материалы проекта, Шаб сказал, что «Нейтрино» не смог бы уничтожить саму Звезду. Древних — да. Проклятую Звезду — нет. А именно она источник интересующей меня энергии Ша. Что же касается Древних, то мне на них, в отличие от Шаба, плевать. Даже больше: без них станет спокойнее… — Авадонна выдержал короткую паузу. — Мы с вами ситуационные союзники, Машина, поэтому скажите: что вам нужно?

— Стартовый ключ, — тут же ответил Ермолай.

И по его тону Таврин понял, что Покрышкин жадно ждал этого вопроса и теперь с ещё большей жадностью ждёт ответа.

— Он у меня, — после короткой паузы подтвердил Авадонна.

— Могу я узнать, каким образом ключ оказался у вас? — с почтительностью, которую Николай никак не ожидал услышать, спросил Машина.

— Скажем так: я стал наследником Шаба и заполучил почти все его сокровища. Пришлось, конечно, поделиться с баалами, но Стартовый ключ я оставил себе.

— Вы убили Шаба?

— Ключ у меня.

— Ваша цена?

— Прототип.

Теперь паузу взял Ермолай. Откинулся на спинку кресла и задумался, невидяще глядя на Таврина. Похоже, он ожидал другого ответа.

— Что скажете? — поторопил Машину собеседник примерно через полминуты.

— Вы дадите слово, что это будет честная сделка? — медленно спросил Покрышкин.

— Нам нечего делить, Машина. И я не буду плакать, если Древние исчезнут, — Авадонна хмыкнул. — Вы ведь этого хотите?

— Нам много говорили о важности миссии, — серьёзно ответил рыжий толстяк. — Я — последний офицер «Нейтрино», я принял на себя обязанности капитана и должен сделать всё, чтобы исполнить приказ. А приказ был получен: после того как Барадьер сбежал, я вскрыл сейф капитана и прочитал содержимое пакета.

— Вы не имели права так поступать, — грустно произнёс Авадонна.

— Я обязан был так поступить, — с твёрдой убеждённостью ответил Машина и повторил: — Я — последний офицер «Нейтрино». Оказавшись в тех обстоятельствах, я был обязан вскрыть пакет и действовать согласно полученному приказу.

И Николай вдруг представил Ермолая. Моложе, чем сейчас. Возможно, в крови. Возможно, в военной форме. Вот он перешагивает через трупы друзей и врагов, вскрывает сейф и читает сухие строчки приказа. Последний смертник с корабля «Нейтрино»… О чём он думал в тот миг? Почему не сбежал?

И Таврин вспомнил, с какой грустью Покрышкин сказал, что два милиционера остались неотомщёнными…

На этот раз долго молчал Авадонна — почти минуту, после чего с уважением произнёс:

— Старые принципалы умели мотивировать сотрудников.

Но с уважением не к неведомым Николаю принципалам, а к сидящему в кресле толстяку.

— Я благодарен за то, что вы прислали Барадьера, — с достоинством проговорил Ермолай.

— Я знал, что вы оцените, — с прежним уважением отозвался Авадонна. — Теперь к делу: где и когда?

— Вы должны сказать Барадьеру то, что собирались сказать, — ответил Покрышкин. — Если ему удастся довести до конца старое дело, он обязательно отыщет Прототип, даю слово. Если же его постигнет неудача…

— Приедет курьер, и вы совершите обмен.

— Да, Авадонна.

— Увидимся, Машина.

Связь прервалась.

— Что всё это значит? — выдохнул Таврин.

— Ты всё слышал, — отрывисто бросил Покрышкин.

— Но ничего не понял.

Действия Ермолая стали энергичными, но не суетливыми. Он включил монитор компьютера, и Таврин увидел на нём картинки с видеокамер и какие-то числовые показания. Затем Покрышкин поправил гарнитуру в левом ухе, взял в руки пульт, похожий на систему управления умным домом, и произнёс:

— У нас мало времени, так что спрашивай важное.

— Что такое Проклятая Звезда?

— Ад. Всё плохое, что есть во Вселенной, идёт оттуда — злая энергия Ша. И Древние тоже… Проклятая Звезда — обитель Древних. Мы надеялись уничтожить ад, но, как ты только что слышал, могли прикончить лишь его обитателей.

— Зачем?

— Что значит «зачем»?

И Таврин понял, какую глупость сморозил.

Но извиниться или спросить о чём-то ещё не успел: в следующий миг компьютер подал первый звуковой сигнал, и Николай увидел движущихся к гаражам боевиков, одетых в одинаковые чёрные комбинезоны и похожих на персонажей приключенческого фильма. Как Машина и предполагал, их было пятнадцать.

— В шкафу есть дробовик! Умеешь пользоваться?

— Примерно…

— Он заряжен. Передёргиваешь и стреляешь. Не сложнее релятивистской механики.

Таврин взял оружие и, действительно, почувствовал себя спокойнее. Но потом подумал, что противостоять ему будут хорошо подготовленные наёмники, и уныло спросил:

— Зачем дробовик? Ты не уверен, что справишься?

— На всякий случай.

Потому что пока Машина справлялся.

С крыши соседнего дома взлетели дроны. Один, наблюдатель, принялся кружить высоко над гаражами, транслируя общую картину происходящего, остальные оказались боевыми и отправились на охоту. Как Ермолаю удавалось управляться с ними всеми, для Таврина оставалось загадкой, но Ермолаю удавалось, и он молниеносно переключался с одной машины на другую, ни разу не ошибившись и не отдав неверный приказ. Боевых дронов было четыре, каждый нёс десятизарядное оружие калибра 12.7, и в принципе их должно было хватить для уничтожения противника: определив цель, дроны самостоятельно наводили оружие и стреляли, укладывая на землю одного чёрного за другим, а Таврин наблюдал за происходящим, как за компьютерной игрой, напрочь отрешившись от понимания, что видит на экране людей.

Или не людей?

Насколько человек тот, кто пришёл убивать?

Философский вопрос бился в голове, но ответа на него Николай не искал.

К сожалению, наёмники быстро поняли, откуда исходит угроза, и стали охотиться за дронами.

Первым погиб наблюдатель, получивший бронебойную пулю в двигатель — оказывается, в багажнике внедорожника хранилась снайперская винтовка, и Барадьер лично подбил кружившую над гаражами «птичку». Подвижные истребители представляли собой сложную мишень, но им приходилось зависать для наведения оружия, и наёмники воспользовались этим обстоятельством: теперь они продвигались тройками, причём «землю» держал один, а двое контролировали «воздух» и при появлении дронов открывали ураганный огонь из автоматического оружия. И ситуация поменялась: потеряв три истребителя, Ермолай отправил оставшуюся машину барражировать над лесом и открыл ворота четырнадцатого бокса. Таврин подумал, что Покрышкин собирается прорываться из гаражей на вездеходе, но ошибся: Покрышкин вывел вездеход и нажал на компьютере приказ: «Оружие к бою».

— Ты же его делал для детей!

— Если победим — сниму всё лишнее, — отрывисто пообещал Машина.

— А если не победим?

— Откуда такой негатив?

Откуда? Возможно, он появился из-за того, что наёмников осталось восемь, а вездеход один? И хотя первая же атака получилась изумительно результативной: выскочивший из-за угла вездеход расстрелял тройку наёмников, перспективы не казались Таврину радужными.

И Ермолаю, похоже, тоже.

Он поставил вездеход в режим «Автоматический поиск целей», повернулся к Николаю и усмехнулся:

— Ты ведь сможешь выстрелить во врага?

— Смеёшься?

— Что, заметно?

— Не смогу.

— Придётся постараться.

У Николая задрожали руки.

— Что я должен делать?

— Сиди здесь и жди, чем всё закончится. Если придут наёмники — сдавайся или стреляй. На своё усмотрение.

— А ты?

— У меня есть дело!

Машина выскочил на улицу.

«Стрелять?! — перепуганный Таврин машинально передёрнул дробовик. — Но ведь Барадьер сказал, что меня не тронут. Или наёмники убьют всех, кого увидят?»

Николай запутался и знал одно: ему страшно. Его подмывало бросить всё и бежать, но он не побежал. И в тот момент сам себе не смог сказать, почему. Не смог.

Наверное, потому, что трусу Ермолай-Машина больше никогда не расскажет о звёздах и полётах к ним, о чём ещё, кроме компьютерных программ и космических двигателей, он узнал во время опережающего обучения, о том, куда бы ещё отправился «Нейтрино», доведись ему добиться поставленной цели оружием, а не ценой своей жизни… Обо всём этом Покрышкин мог поведать за кружкой самогона уважаемому приятелю, но никак не трусливому менеджеру, сбежавшему на уютный диван от пуль дешёвых наёмников.

— Я не сбегу, — пообещал себе Николай, направляя дробовик на дверь.

А потом увидел на мониторе Ермолая, ловко управляющего местным трактором. Который, конечно же, он тоже переделал в боевую машину. Трактор ехал к внедорожнику Барадьера. И одновременно Таврин услышал громкие голоса и выстрелы: за воротами гаража шёл бой, наёмники атаковали защищающий его вездеход.

«Как долго он продержится?!»

А Машина мчится на старого врага. Трансляцию ведёт вернувшийся к гаражам дрон, поэтому Николай видит сражение во всех подробностях.

Машина мчится на старого врага. Впереди у маленького трактора есть нож, и сейчас он задран, прикрывает Покрышкина от выстрелов. А выстрелов много, потому что Барадьер… Или Барадьеры? Таврину очень захотелось протереть глаза, но он понял, что это не поможет, нужно воспринимать происходящее как есть, не задумываясь над тем, почему так есть.

Так вот, Барадьеров стало пять. Одинаковы с лица, одинаково одеты и одинаково вооружены — у каждого по два пистолета. Барадьеры посылали в приближающийся трактор град пуль, но Ермолай пока держался: поднятый нож и стёкла, оказавшиеся пуленепробиваемыми, укрывали его от огня. Барадьерам же защищаться было нечем, и редкие выстрелы из трактора достигали цели: упал и растворился в воздухе один «офицер», затем второй, схватился за плечо третий…

Снаружи раздался взрыв такой силы, что ворота четырнадцатого бокса вогнулись внутрь. Судя по всему, вездеход приказал долго жить.

Николай закричал — от неожиданности и грохота, а когда распахнулась дверь — машинально надавил на спусковой крючок. Дробовик бахнул, добивая остатки барабанных перепонок, дёрнулся так, будто хотел оторвать Таврину руки, зато появившийся в дверях наёмник вылетел прочь и врезался спиной в противоположный гараж.

Теперь пути назад точно не было.

Николай перезарядил дробовик и бросил взгляд на монитор.

Там тоже взорвалось.

В багажнике внедорожника пряталась не только снайперская винтовка, но и гранатомёт, и один из Барадьеров врезал из него по трактору. Но за секунду до этого Ермолай выпрыгнул из кабины, и машина взорвалась в одиночестве.

«А где мои враги?!»

Опомнившийся Таврин похолодел и бросил взгляд на открытую дверь.

Тишина.

То ли перед гибелью вездеход успел справиться со всеми наёмниками, кроме последнего, то ли они отступили, увидев бой Машины с Барадьером, то ли чего-то ждут…

Нет, последнее — вряд ли.

И Николай решился: глубоко вздохнул, взял дробовик на изготовку, медленно приблизился к дверям и, набравшись храбрости, выглянул наружу. Увидел мерно полыхающий вездеход, чадящий в небо чёрным дымом. Трупы вокруг. Труп того парня, которого пристрелил он. И всё.

Можно было вздохнуть с облегчением и вернуться в безопасность бокса, но вместо этого Таврин помчался к воротам, в надежде успеть на помощь Ермолаю.

А тот как раз выпрямился, сел на землю и потряс головой, пытаясь избавиться от гудения — результата лёгкой контузии. Не справился и перевёл взгляд на приближающегося Барадьера.

— Ты один остался?

— Да, — подтвердил тот. — Но это не важно. Главное, что сейчас ты умрёшь.

— Хочешь довести до конца старое дело? — спросил Ермолай, неуверенно проводя рукой по лбу.

— Да.

— Я тоже.

И прежде, чем Барадьер сообразил, что прячется за этими словами, на него коршуном упал последний дрон. Спикировал, подчиняясь полученному от Покрышкина приказу, стреляя и не выходя из пике, массой раздавил Барадьера и взорвался, добавляя к страшному удару страшный огонь.

Ермолая вновь швырнуло на землю, несколько раз крутануло, а потом он замер, распластавшись на земле, раскинул в стороны руки и засмеялся, громко засмеялся смехом абсолютно счастливого человека — впервые за много-много лет.

Он отомстил.

Курьером оказался спокойный, аккуратно подстриженный юноша в строгом костюме.

Он прибыл через шесть минут после окончания битвы, но до появления полиции. Вышел из машины, держа в руке плоский чёрный чемоданчик несовременного дизайна, брезгливо обогнул то, что осталось от Барадьера, подошёл к сидящим на земле Ермолаю и Таврину, наклонился и поставил чемоданчик к ногам Покрышкина.

— Стартовый ключ.

Машина раскрыл чемоданчик, внимательно оглядел предельно простую панель управления с двумя крупными чёрными клавишами и замком посередине, в который был вставлен толстый металлический ключ цилиндрической формы и тумблером включения. Включил. Послушал идущее из недр чемоданчика гудение и улыбнулся:

— Всё в порядке.

Но выключать не стал.

— Прототип? — поинтересовался курьер.

— Контейнер есть?

— Баал догадался, где вы храните Прототип, и подготовил контейнер, — юноша достал из внутреннего кармана пиджака металлический цилиндр, отвернул крышку и протянул контейнер Машине.

— Баал умён, — кивнул рыжий, и стал осторожно вытаскивать из левого уха гарнитуру. Не снимать, а именно вытаскивать.

И ошарашенный Таврин увидел, что маленькое пластиковое устройство, подмигивающее синим огоньком, было насажено на толстый, с палец, металлический штырь, входящий глубоко в голову Покрышкина. К штырю крепилось множество тончайших чёрных «усиков», длинной от сантиметра до двадцати, и показалось, что Ермолай вынул из головы странную насадку для пылесоса.

К счастью, без крови, иначе Николая точно стошнило бы.

Покрышкин осторожно вложил штырь в контейнер, завернул крышку и передал курьеру.

— Прототип.

— Всего хорошего, Машина, — поклонился тот.

— Бывай.

— Баал сказал, что если вы когда-нибудь измените своим принципам, он с радостью примет вас на службу.

— Передай Авадонне, что я польщён.

— И ещё баал сказал, что полиция правильно интерпретирует то, что здесь произошло. Баал помогает не из благотворительности, а в знак уважения к вашим принципам.

— Передай Авадонне мою искреннюю благодарность, — ответил Машина. — Эта помощь очень важна для меня.

Николай тоже хотел выразить искреннюю признательность, но постеснялся. Потом курьер уехал, и вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, Таврин поинтересовался:

— Что такое Прототип?

— Искусственный Интеллект, разработанный для проекта «Нейтрино», — рассеянно ответил Ермолай, вытаскивая из кармана заглушку и вставляя её в левое ухо. — На корабле действует базовая модель.

— Искусственный Интеллект?! — не сдержался Николай.

— Да.

— Ты носил его в голове?

— Всё это время, — подтвердил Покрышкин.

— И отдал его за… — Таврин сбился. — За что ты его отдал?

— За Стартовый ключ, — объяснил Машина, поглаживая бок раскрытого чемоданчика. — Я — последний офицер «Нейтрино». Я принял на себя обязанности капитана и сорок лет удалённо работал с кораблём, сначала ремонтируя его после попыток уничтожения, потом разрабатывая новую стратегию выполнения поставленной задачи, а потом — пытаясь обойти защиту запуска. Первое получилось, второе получилось, третье — нет. Я не смог запустить корабль без Стартового ключа, но теперь проблема устранена. И хотя Проклятая Звезда прошла мимо Земли и удаляется к центру Млечного Пути, я верю, что «Нейтрино» её догонит.

— Ты серьёзно? — прошептал Таврин. — Ты отправишь наш космический корабль неизвестно куда?

— Приказ не отменён, и последние сорок лет я делал всё, чтобы его исполнить, — Машина улыбнулся и неожиданно спросил: — Хочешь прикоснуться к истории?

Николай не сразу понял, что ему предложено сделать.

А когда сообразил — у него перехватило дух от грандиозности того, что им предстоит, голос пропал, и ответом стал нервный кивок.

Что же касается Покрышкина, то его голос, напротив, окреп и наполнился силой. Ермолай повернул ключ, после чего провёл рукой по шее и громко произнёс:

— Для бортового журнала «Нейтрино», регистрационный номер 1523166. Официально. Время и дату проставить автоматически. Запись сделана капитан-лейтенантом Петровским, командиром Боевой Части, исполняющим обязанности капитана ТККСН «Нейтрино». Текст. Приказываю начать поход в автоматическом режиме. Боевая задача остаётся прежней. Запись окончена. — Машина перевёл взгляд на Таврина и негромко велел: — Одновременно.

Мужчины надавили на клавиши, каждый на свою, и на обратной стороне Луны произошёл взрыв чудовищной силы.

Тяжёлый Космический Крейсер Стратегического Назначения «Нейтрино» отправился в свой первый и последний поход.