Отряд "Зеро"

Глава 4. Допрос

Адвокат оказался молодым и деловитым. Высокий, черноволосый, ухоженный до блеска, в тёмно-синем дорогом костюме и с ноутом под мышкой. Бледно-розовая рубаха оттеняла смуглую кожу и выразительный нос. В отличие от следователей и прокуроров, адвокатура по-прежнему оставалась вольнонаемной, и оплачивать услуги этого щёголя я буду из собственного кармана. Но это мелочи. Денег на карте хватит.

— Добрый день, Алексей Витальевич, — адвокат быстрым шагом прошёл к столу и кивнул мне. — Я — Зарубин Шармат Иванович, дежурный адвокат третьей адвокатской палаты. Буду представлять ваши интересы на следствии и в суде. У вас есть возражения по моему участию?

Я покачал головой. Какая мне разница. Я не хуже этого Шармата разбирался в законах и знал, что мне светит. Вопрос только в доказательной базе. Именно это волновало меня больше всего.

— Отлично, — Шармат уселся за стол напротив меня, раскрыл ноут. — Тогда приступим?

Гомзяков кивнул и снова открыл дело.

Официальную часть обвинения я почти не слушал. Всё важное он уже сказал.

— Итак, вы выразили желание ознакомиться с записью и заключением проверки, — Гомзяков невозмутимо смотрит на меня. Я киваю. Адвокат поддерживает.

— Да, мы желаем увидеть запись.

На столе между нами появляется щель, из неё выдвигается двусторонний экран. Несколько щелчков — и вот…

Клим сидит в своём кресле, я говорю.

— … Будем платить добровольно, или конфисковывать имущество? Во втором случае все расходы лягут на вас, а это не маленькая сумма. Также разъясняю вам, что в случае отказа от добровольного исполнения весь ваш бизнес, как незаконно действующий, будет закрыт, а имущество перейдет в собственность Федерации. Или…

Плоскость под моими ногами разом наклонилась ещё на десять градусов.

Что за «или»?! Я этого не говорил!

Бледный Клим дёргает галстук.

— Сколько… Сколько вы хотите?

— Восемьсот.

— Ты… Мальчишка! Щенок! Охрана!

Картинка стремительно меняется: в дверях два охранника вскидывают «Узи». За кадром голос Клима:

— Задержите его! Он вымогатель!

Чёрт меня побери, что это за хрень?!

Выстрел из «УД» опередил очереди «Узи», снова стремительный скачок картинки — я под столом. И снова выстрел из «УД». Картинка опять меняется: встаю, выхожу из-за укрытия, два охранника на полу. В распахнутых дверях белая, как простыня, секретарша с округлившимися глазами зажимает ладонями рот, давя рвущийся наружу крик.

— Вернемся к нашему разговору, Клим Максимович?

На стол ложится электронная карта. Моя карта. Не подразделения.

Совершенно бледный Клим мелко кивает.

— Я… Я заплачу. Только вы помогите им…

На экране видно, как я вкалываю лекарства охранникам и обрабатываю раны.

Дальше я смотреть не стал. Я скользил вниз по стеклянной плоскости, что норовила встать на ребро. Я-невидимый же из последних сил старался замедлить своё почти падение и только чудом удерживался на ногах. Что бы это ни было, меня здорово подставили. Качественно и чисто. И сделать это мог только один человек.

Рахманов.

— Это не та запись, — смотрю Гомзякову прямо в глаза. — Я этого не говорил и не делал. Запросите у Рахманова настоящую запись.

— Да вы не волнуйтесь так, Алексей Витальевич, — следак нарочито добродушно улыбается.

Только сейчас замечаю, что третью сигарету просто растёр в кулаке. Вот чёрт… Стряхиваю крошки с ладони в пепельницу. Гель мелко вздрагивает, поглощая пепел и крошево. Абсолютная пожаробезопасность.

— Запись настоящая, номер 35896, с прибора наблюдения РВЗ-РК10, регистрационный номер 45/78/9, зарегистрированного за Донниковым Алексеем Витальевичем, — невозмутимо добивает Гомзяков. — Другой записи не существует.

Вот дерьмо. Не спрашивая разрешения и не обращая внимания на что-то говорящего адвоката, беру сигарету и закуриваю. На нервах сыграли такие аккорды, что плевать уже на всё. Опрокинул меня Семён. Конкретно. Куда там Шлемову с его завистью… И складно-то как всё… Наверняка и деньги на карточке есть. Восемьсот тысяч. Клим не пожалеет, чтобы мне нагадить. А когда закроют, если вышку не дадут, — денежки со счёта обратно Семён ему сдёрнет.

Раз уж такую запись смострячил, липовые операции со счетами — раз плюнуть…

Но зачем это Семёну? Ему-то я что сделал?

— Алексей Витальевич, вы будете знакомиться с заключением проверки? — Шармат едва ли не дергает меня за рукав.

— Нет.

Что знакомиться, и так всё ясно. Влип не по горло, с головой ушёл на дно. Десятка — за вымогательство, столько же — за огнестрел. Сопротивление при задержании — ещё пять. Тяжкие телесные в совокупности со всеми остальными — пятнадцать. Это если Шлем концы не отдаст. Итого — сорок или больше. Практически — пожизненно. Когда выйду — буду никому ненужным стариком.

Но если Шлемов сдохнет, итог один — вышка. Без сомнений.

Топлю бычок в пепельнице и снова беру сигарету. Хоть накуриться, пока есть возможность.

— Василий Петрович, я могу поговорить с моим подзащитным наедине? — Адвокат вежливо изображает улыбку. Гомзяков кивает и выходит из-за стола.

— В присутствии охраны.

— Разумеется, — Шармат ждёт, когда следак выйдет из кабинета, а я ничего не понимаю. О чём говорить, когда всё и так ясно?

Пропасть у меня под ногами. Бездна. Жадная и голодная. Сожрёт и не заметит.

— Алексей Василь…

— Витальевич.

— Простите, Витальевич, — адвокат наклоняется ко мне через стол. — Вы понимаете, что вам грозит?

— Понимаю.

— Что вы намерены делать?

Пожимаю плечами. Что тут сделаешь. Разве что на охрану броситься, чтобы пристрелили.

Шармат проникновенно заглядывает мне в глаза.

— Алексей… Витальевич, — ну надо же, справился с отчеством. — Вы уверены, что запись поддельная?

Киваю, легонько сбиваю пепел. Шармат хмурит густые брови.

— Давайте начистоту. По совокупности вам грозит или почти пожизненное, или вышка. Доказательства против вас. Основное — эта запись. Нам нечем её опровергнуть, кроме одного.

Моё невидимое скольжение прекратилось. Словно ноги нашли едва заметную опору на гладкой, почти ледяной поверхности. Да и сама плоскость на мгновение замерла, перестав наклоняться. Угол — почти девяносто.

Ого. Это интересно. Чертовски интересно.

— И чем же?

— Сканирование памяти.

Та-ак… Откидываюсь на спинку стула и внимательно смотрю на Шармата. Тот даже не отводит взгляд. Шельма.

Но невидимая опора под ногами не пропадает. Шанс?

— Я похож на идиота?

— Не похожи, — в ответ вежливая улыбка. — Именно потому я вам и предлагаю этот вариант. Ваша память против записи. У вас нет другого выхода. Поймите. Если мы не докажем вашу невиновность по этим пунктам обвинения…

— А если докажем, я получу по совокупности за Шлемова от пятнадцати до двадцати. В том случае, если не стану дебилом после вашего сканирования. Если начистоту, — не могу сдержать иронии. Но шельма даже бровью не повел. Опытный, красавец.

— Двадцать не сорок, согласитесь. Вы будете вполне в силах, и к тому же ваша репута…

— Какая к чертям, репутация? — я начинаю терять терпение. Охрана тут же берёт меня на прицел, но адвокат машет руками, успокаивая. Правильно. Спокойно, Лёха. Спокойно. Поздно дёргаться.

Под ногами появляется ещё одна невидимая ступенька. Наверх. Осторожно делаю невидимый шаг, зависая и балансируя на скользкой невидимой плоскости.

Держит.

Вот чёрт… Всё-таки шанс. Но сначала выяснить всё до конца.

— Что я буду делать с этой репутацией? В пятьдесят лет меня не допустят даже мусоровозы на орбиту выводить хоть с репутацией, хоть без. А амнистия через слабоумие мне не нужна.

— Предпочитаете вышку? — Шармат откидывается на стул, смотрит холодно. — Перед кем вы геройствуете, капитан? Таких, как вы, — сотни. Чёрный Корпус и не через таких перешагивал и не замечал. Неужели вы хотите оставить ваших обидчиков довольно потирать руки, наблюдая за вашей казнью?

Топлю окурок прямо в пепельнице, минуя измельчитель. Пятая сигарета. Или шестая? Неважно.

Я не падаю. Более того, поднимаюсь наверх. Пусть медленно, но — верно.

— А вам-то что, — хмуро смотрю на адвоката. — Вы свои деньги получите в любом случае.

Улыбается, сложив руки на груди.

— У меня тоже есть репутация, Алексей Витальевич. И если вам начихать на вашу, то мне на свою — нет.

— А репутация адвоката, который довел своего клиента до слабоумия, вас не пугает? — Сам удивляюсь проснувшейся иронии. Плоскость под ногами чуть дрогнула, заставляя собраться.

Не расслабляйся, Лёха. Рано.

— Вы не станете слабоумным, — шельма снова наклоняется ко мне. — Ваши личностные характеристики…

Как вы уже надоели с этими характеристиками…

Шармат прерывается на полуслове.

— Хорошо, капитан. Давайте так. Если вы соглашаетесь на сканирование, я беру на себя обязательства уговорить Шлемова и Веселову забрать заявления. Тогда вам за сопротивление в состоянии аффекта будет грозить только пять лет. На такой срок вы согласны?

На невидимой плоскости появилась не ступенька — лестница. И я, почти не задумываясь, взлетаю по ней наверх. И замираю, поставив ногу на тонкую грань, но не решаясь сделать последний шаг.

Пять вместо пожизненного, а то и вышки? Чёрт… Хороший выбор. Потерять всё или получить шанс выйти в расцвете лет. Шанс небольшой.

Но он есть.

Пилотов моего класса не сотни — десятки. Найду работу. Даже с такой репутацией.

Грань, ребро невидимой другим плоскости реальности толщиной с мой палец. Но это единственная вероятность, нужная мне. Значит, я должен удержаться.

Плоскость дрогнула под моими ногами, плавно и окончательно вставая на ребро, не оставляя времени на раздумье и заставляя сделать последний шаг.

И едва я встал на грань, как что-то едва слышно щёлкнуло, словно плоскость вошла в невидимые пазы, закрепляясь в таком положении намертво. Под ногами оставалась золотистая твёрдая полоса шириной в палец. По бокам распахнула свои объятья чёрная космическая бездна.

Вот и весь выбор.

Я-невидимый усмехнулся и осторожно сделал первый шаг. А где-то на краю сознания мне послышался эхом раскатившийся по космической бездне весёлый и довольный мужской смешок.

Дожил. Мало мне глюков с плоскостью.

— Согласен.

Ишь, засверкал зубами, шельма. Даже глаза засияли. Тоже любит свою работу.

— Хорошо. Вы хотите дать показания по фактам, или я сразу заявлю ходатайство о проведении сканирования?

— Заявляйте.

Адвокат кивает и просит охрану позвать Гомзякова.

— Сканирование памяти? — следак искренне удивлён. — Это рискованный эксперимент. Вероятность удачи только сорок процентов. Я не могу разрешить его. В случае неудачи мне поставят в вину, что я не…

— Простите, Василий Петрович, но требовать сканирования памяти — это право моего клиента, — Шармат напорист. — По закону…

— По закону, Шармат Иванович, обращайтесь к судье с таким ходатайством. Решение такого вопроса — вне моей компетенции.

— Обращусь, — этот шельма не намерен отступать. — Алексей Витальевич, вы согласны?

Киваю. Я-невидимый осторожно иду по ребру плоскости, и она надежна у меня под ногами, насколько это вообще возможно. Через судью — так через судью. На месте Гомзякова я бы тоже рисковать не стал. Есть у него дело готовое, красивое, все доказательства вины — один к одному, а тут это сканирование. Не выгодно оно ему. Тоже планы от руководства спущены: сколько и по каким статьям дел в суд отправить. Потому и одиночка, потому и курить — всё для тебя, капитан, только дай дело до суда довести и перед начальством отчитаться.

А там пусть у судьи голова болит.

— Алексей Витальевич, вы будете давать показания?

— Да.

Отказ ни на что не влияет, но на суде будет не в мою пользу.

Допрос затянулся надолго. Гомзяков дотошно выспрашивал все мелочи и по Климу, и по Шлемову. Но если по Климу я все помнил хорошо и чётко, то как и куда я бил Шлемова и Маринку — не помнил вообще.

А бил я их, оказывается, хладнокровно и жестоко. По крайней мере, Шлемова. Маринкины побои заключались в том, что я сначала ударил её по щеке, когда она попыталась мне помешать, а затем схватил за волосы и швырнул в сторону, обругав при этом нецензурными словами. Что она при этом ударилась головой о стену и лишилась части своей шевелюры — я побоями не считал, о чём заявил Гомзякову.

— И почему же? — следак смотрел спокойно и устало. Здесь у него в деле всё чисто. Заявление потерпевшей, моё беспамятство и аффект, медзаключение о телесных повреждениях — красота. И спрашивал он только для проформы.

— Нечего было под руку лезть, — я хмуро посмотрел на Гомзякова. Шармат молчал, только улыбку рукой прикрыл. Любопытно, как он уговорит эту парочку забрать заявления. Хотя — не моя забота. Главное — не за мой счёт.

— Но драку со Шлемовым вы не отрицаете?

— Не отрицаю.

Досталось этому поганцу крепко. Жаль — мало. Двойной перелом челюсти, выбитые зубы, открытые переломы правой руки в трёх местах, включая локоть, закрытые переломы ключицы и бедра, пробитый череп (это я его о кровать приложил), сотрясение головного мозга, сломанные рёбра, порванное лёгкое, разрыв селезёнки и перелом шейных позвонков. Из протокола допроса Маринки следовало, что бил я защищающегося Шлемова не только и не столько руками, как ногами. Учитывая, что из обуви я предпочитал военные ботинки, по Шлемову я прошёлся, как танк. Невзирая, что он выше и тяжелее.

Меня удивило только одно: почему я сразу его не убил. Он всегда мне проигрывал в спаррингах.

Душу я на нём отводил, что ли?

Подкрепление подоспело быстро. Два отряда. Шестеро бойцов. Об их броню я содрал кулаки, сломав двоим руки, а ещё одному выбив колено. Остановили меня экстренными мерами: временным парализатором.

Но и мне от них досталось. Заодно — всю спальню разнесли. Доломали то, что уцелело после драки со Шлемовым. Вот ещё дума: опечатанная квартира в таком виде стоять будет, пока меня не выпустят.

— Вы раскаиваетесь в содеянном? — вопрос уже не для проформы, для протокола.

Шармат едва заметно кивает головой: раскаивайся. Утопить в пепельнице последний бычок. Индикатор измельчителя мигает красным — переполнен.

Нет, не раскаиваюсь. Даже перед парнями. Это их работа. Знали, на что шли. Клим со Шлемовым тоже не раскаиваются. Пусть это мне на суде в минус будет, но врать не хочу.

Невидимая Грань под ногами вполне надёжна. Да и я почти смирился с этим странным и полезным глюком.

— Нет.

Ловлю на себе два взгляда — «ну и дурак» Шармата и удивленный Гомзякова. И повторяю:

— Не раскаиваюсь. Я не считаю себя виновным.

Гомзяков останавливает запись, протягивает мне распечатку и ручку. Быстро пробегаю глазами текст — двадцать листов вопросов и ответов. Всё верно. На каждом листе пишу «ознакомлен», дату и роспись. Отдаю следаку.

— Я считаю ваше дело закрытым, — тот вкладывает протокол в папку. — И завтра передам дело судье. С вашим ходатайством можете обратиться к нему.

— Обратимся, — Шармат встаёт, собирает свои вещи. — Обязательно.

— Удачи, — Гомзяков изображает вежливую улыбку. — Охрана. Уведите обвиняемого.

— До свидания, Алексей Витальевич, — Шармат наблюдает, как меня заковывают обратно в наручники. — До скорой встречи.

— До свидания, — я прощальным взглядом смотрю на пустую пачку «Звезды», а затем на адвоката. — До суда.