Отряд "Зеро"

Глава 8. Джокер

Темнота нежно коснулась лица. Пуховым пером защекотала кожу. Мягкими пальцами прикоснулась к затылку, пытаясь проникнуть в голову. Я дёрнулся — и она тут же распалась на тени, тени расползлись по углам, меняя краски и перетекая в полусон — полубред…

— Итак, повторяю первый и последний раз! Каждый, оказавший сопротивление и не выполнивший мою команду, будет убит! — Хмурый и злой человек, в военной полевой форме Федерации без знаков отличия, с не импульсной, старой винтовкой наперевес, грозно смотрел на нас. Его товарищи, с таким же оружием, оцепили площадь и патрулировали вдоль ограды посёлка.

Я стоял в строю поселенцев, прижимаясь к матери. Одной рукой она обнимала меня за плечи, второй держала за ладонь. Я чувствовал, как она сдерживает дрожь. Мне тоже страшно. Я не знал, откуда взялись эти люди, но явно не с соседней базы. Пришельцы убили солдат, охранявших наш посёлок, и согнали нас на центральную площадь. Я не понимал, что они хотят, но чувствовал их звериную готовность убивать.

— Мы граждане Федерации! — Николай, начальник маминой группы. — И мы требуем…

— Заткнись! — Говоривший резко повёл стволом в нашу сторону. Мама вздрогнула, а я сильнее прижался к ней. Мне очень не нравилось всё это. Ну почему, почему я не могу защитить нас?! Откуда я знаю, чем всё закончится?!

Иди…

Что?! Кто это?!

Я, — улыбнулся внутренний голос и сдвинул память к новому моменту.

— Взять её!

Двое пришельцев ухватили мать за руки. Меня оттолкнули небрежным ударом приклада по лицу. Я упал на четвереньки, получив вдогон пинок в живот. Кровь из разбитого носа оставляла в пыли чёрные пятна. Пришельцы тащили мать к главному. Но никто не спешил нам на помощь, потому что…

Они боялись. Трусы. Они боялись этих подонков с винтовками. Боялись, вместо того чтобы сражаться! Чтобы заступится за меня и маму!

Иди…

Голос зовёт и исчезает. Наверно, понимает, что мне совсем не до него.

Вместе с голосом пропали остальные звуки. Тяжёлая тёмная капля медленно сорвалась с разбитого носа и понеслась к серой земле. В навалившейся на меня тишине я вдруг услышал глухой звук удара. Увидел, как поднялось вокруг упавшей капли облачко пыли, медленно оседая на металлически блеснувшей поверхности.

Ненавижу.

Кулак костяшками в пыль, ярость и ненависть клокочут в груди. Поднимаю взгляд.

Главный что-то говорит. Я вижу, как открывается его рот, но медленно, очень медленно. И так же медленно поднимается дуло винтовки, плюёт вспышками выстрелов. На белом платье появляются красные пятна.

Нет. Ненавижу!

В глазах поплыло от нахлынувшего откуда-то красного тумана. Но это не мешало видеть армейский нож, пристёгнутый к бедру убийцы.

— Тсс… Тихо, голубчик, тихо. Не волнуйся, старый доктор здесь, он поможет…

Через красную пелену пробился воркотливый голос. Я не понимал, что он говорит, но голос успокаивал, и красная пелена медленно и неохотно уходила, уступая место ласковым мягким теням.

— Ах, беспокойный ты какой… Потрепало тебя, да ничего, старый доктор тебя подлатает… Спи, голубчик, спи…

Тени густели, пока не слились в непроглядную черноту, поглотившую меня снова.

Темнота исчезла внезапно.

Вспышка.

Яркая ослепительная вспышка выстрела ударила по векам.

Рапистра.

Джунгли. Сочная зелень скользит под ногами, я очень устал. Мне холодно, хочется есть, но еды нет. Я не смог достать плоды случайно найденного дерева гуманги: они росли слишком высоко. Все попытки вскарабкаться по ровному, гладкому стволу потерпели неудачу. Есть что-то другое я опасался. Мать крепко вбила мне в голову, что джунгли Рапистры опасны и не изучены. Вместо еды я пил гнилую воду, собранную в устьях широких листьев неизвестных мне кустарников, и потому бредил.

Я слышал чужие, незнакомые голоса.

Дождь. По плечам и рукам застучали первые капли дождя. Кожа впитывала их, и вода струилась по венам. Я поднял голову и почувствовал, как медленно падают на меня тугие струи тропического ливня. Они смывали бегущие по щекам слезы.

Мама…

Темнота.

Голоса.

Темнота обрела волю. Она скользнула в мою память, но на её пути вдруг возникло нечто.

Плёнка, тонкая непрозрачная плёнка. Я коснулся её, и плёнка ожила, обволакивая меня и втягивая внутрь. Только я.

Темнота осталась снаружи.

Я стоял на краю огромной воронки. Космический шлюп лежал в конце чёрной борозды. Запах раздавленной сочной зелени витал вокруг.

Я вздохнул и перелез через земляной вал.

До шлюпа не так далеко. И я хотел найти там помощь.

Иди…

Внутренний голос снова звал меня.

И я шёл на зов.

Шлюп вблизи оказался ещё удивительнее. Серебристая гладкая капля с двумя лонжеронами и хвостовым двигателем в широкой части. На корпусе — ни царапинки, словно шлюп только что сошёл с конвейера, а не потерпел крушение. На серебристой поверхности ни намёка на шасси, люк или кабину пилота.

Нежели им управляет робот?

Вот невезуха…

Я коснулся обшивки шлюпа и вдруг понял, что за мной наблюдают. Наблюдают изнутри, из темноты. Наблюдатель не может пройти сюда. Но пытается пролистать мою память, как книгу.

— Нет. Неправда. Это ты сам… — чужой голос попытался меня обмануть.

Ложь. Не верю. Не позволю. Вон из моей памяти! Это мой сон! Мой бред! Моя память! Убирайся!

Я разворачиваюсь к плёнке, стеной отделяющей меня от темноты, и выплёскиваю всю ненависть на неведомого наблюдателя.

ВОН!!!

Внезапный грохот, звуки бьющегося стекла и крики разрывают тишину. А ещё я чувствую запах горелой проводки.

Вокруг снова темно. Шлюп остался где-то там. Я обязательно вернусь к нему, но позже.

Сейчас я хочу понять, что говорят голоса.

Откуда-то изнутри приходит удовлетворение. Я смог. Справился. Можно отдохнуть. Темнота сейчас безопасна.

Шлюп ждал меня, но не спешил открывать свою загадку.

Я испробовал все способы, до которых смог додуматься: кричал, стучал по обшивке кулаками и всем, что мог поднять, искал малейшую щель, выступ, любой намёк на то, как попасть внутрь, но тщетно.

Я не мог пройти этот блок.

Пока не мог.

Зато медленно, но верно приходил в норму. Чувствовал я себя отвратительно: тело абсолютно отказывалось подчиняться, сознание путалось, постоянно опрокидываясь в полусон-полубред, я не мог говорить, шевелиться, даже зрение сфокусировать. В моменты пробуждений надо мной иногда появлялось светлое пятно в тёмном ореоле и раздавались какие-то звуки. Но я не мог понять, что это. Изредка возникали другие пятна и звуки, но все они оставались неопознанными, словно я смотрел на происходящее из-за толстой стеклянной стены. Мне не хотелось, чтобы кто-то проникал за эту стену. Но даже за такой защитой не покидало непонятное беспокойство.

Неизвестно, сколько времени продолжалось это безумие, но в один прекрасный момент пятно обрело чёткость, превращаясь в красное лицо с мясистым носом и старомодными очками, и я услышал воркотливый голос.

— С возвращением, голубчик. Ах, и заставил ты старого доктора поработать. Как себя чувствуешь, дорогой?

Я рассматривал лицо, не зная, что ответить. Просто не понимал, что мне говорят. К тому же язык, как и тело, отказывался повиноваться. Даже перевести взгляд получалось с трудом. А ещё я не помнил — кто я. Зато из глубин памяти вдруг всплыло смешное имя.

Шафран. Шафран Абрамович Розенбаум.

Имя ударилось о стеклянную стену в голове, но не уплыло обратно. Следом за ним всплывали всё новые слова и понятия. Они беспорядочно толпились, и я понял, что очень важно выстроить их в чёткую систему.

Доктор поднёс руки к моему лицу, оттянул пальцами веки, посветил в глаза, исчез из поля зрения, появился снова.

— Ты в больнице, голубчик. Уже неделю. Я — твой лечащий доктор, Шафран Абрамович. Отдыхай, голубчик. Теперь всё пойдёт намного быстрее.

Старый доктор оказался прав. Я всё больше и больше времени проводил в сознании. Молчаливые санитары по очереди делали мне массаж, утыкивали тонкими длинными иголками, кормили, мыли и проводили много незнакомых и непонятных процедур. Особенный эффект я чувствовал после массажа и иголок: появлялось странное и приятное ощущение, что весь организм гудит, как кабель под напряжением, к этому добавлялась удивительная лёгкость, и казалось, что ещё чуть-чуть — и я взлечу, как летал, невидимый, во время комы. Тело пока не слушалось, самопроизвольно подёргивая конечностями, зато в голове прояснилось всё. Я вспомнил, кто я, как сюда попал и что со мной произошло. Единственными загадками оставались шлюп и моя дальнейшая судьба.

А ещё я решил играть по своим правилам и как можно дольше прикидываться, что ни о чём не подозреваю.

Это в моих интересах.

И наверняка скоро предстоит первый экзамен.

Они пришли через пару дней.

Один из санитаров как раз закончил с утренними процедурами, когда дверь палаты, куда меня перевели, открылась, явив Шафрана Абрамыча. Доктор быстро и деловито подошёл ко мне, осмотрел лицо, глаза, постучал по локтям и коленкам, удовлетворённо хмыкая на ответные подёргивания конечностей, и безапелляционно заявил.

— Поздравляю, голубчик. Ещё дней десять — и ты в строю.

Какой строй? Он о чём? Руки-ноги только-только на команды мозга реагировать начали, говорить до сих пор не могу.

— Ах, совсем забыл, — Розенбаум коснулся лба двумя пальцами. — К тебе гости. У тебя наверняка полно вопросов. Они тебе всё объяснят.

Он добродушно улыбнулся и отошёл к двери, зовя гостей, пока один из санитаров регулировал кровать так, чтобы я полулежал.

Через несколько мгновений палата наполнилась людьми.

И если Абрамыча и нервно улыбающегося Семёна я знал, то двое других — в чёрной форме без опознавательных знаков — оказались незнакомы.

Один из пары — высокий и широкоплечий мужчина, с едва заметным загаром, почти беловолосый, с холодными голубыми глазами и суровым лицом. Гордый профиль, тяжёлый волевой подбородок, короткая военная стрижка. Такие всегда пользовались успехом у женщин. Мне он напомнил ледяную статую. Или робота-андроида. Холод и надменность.

Вторая из пары, светло-русая девушка, полная противоположность. Среднего роста, очень приятной внешности и полноты, она создавала ощущение тепла и даже уюта. Но только до тех пор, пока я не встретился с ней взглядом. Серые красивые глаза оказались не теплее глаз блондина.

Понимание на острый кинжальный взгляд пришло разом.

Даггер. Леночка.

Девушка вздрогнула, словно я произнёс её имя и позывной вслух, и посмотрела на беловолосого. На Ингвара. На каменном лице командира неизвестного мне отряда не дрогнул ни один мускул. Леночка снова перевела взгляд на меня, а я вспомнил о стеклянной стене.

Что-то лёгкое, невидимое, едва ощутимо коснулось стены и пропало. Даггер кинула на своего командира короткий взгляд, еле заметно качнула головой: не получилось. Ингвар чуть приподнял белую бровь. Слова для взаимопонимания этой паре явно не нужны.

Но от дальнейшего общения этих двоих меня отвлёк Семён.

— С возвращением, капитан, — особист, радостно улыбаясь, подошёл к кровати и присел на край, закрыв собой остальных гостей.

— Как ты?

Я постарался ничем не выдать своих чувств.

До твоей «заботы» на здоровье не жаловался, гнида.

— Он пока не говорит, Семён Михайлович, — Розенбаум счёл нужным вмешаться. — Но всё понимает.

— А, ага, — особист нервно покосился через плечо в сторону доктора. — Понял. Так вот, Алексей, Лёх, — он снова обернулся ко мне, счастливо щерясь. — Я очень рад видеть тебя живым!

Господи, как хорошо, что тело мне не подчиняется! Хотя даже так рука дёрнулась. Больше всего сейчас мне хотелось придушить Семёна. Хотя знаю, чую — не врёт, паскуда. Наверняка каждую ночь во сне свой портрет с чёрной ленточкой видел.

Так. Спокойно, Лёха, спокойно. Ты — не один. Тут есть люди, способные без особого оборудования пошарить у меня в мозгах. Не сомневаюсь, что Даггер здесь именно для этого.

Старательно прячу все эмоции за стеклянной стеной. Надеюсь, те двое ничего не заметили.

— Ты хоть что-то помнишь? — Семён старательно пытается найти ответ у меня в глазах. Ловлю своё отражение в его зрачках. Почти стеклянный взгляд, вид бревна бесчувственного. Отлично. Послушаю, как он будет выкручиваться.

— Ясно, — особист улыбался, но заметно нервничал. — Так вот, давай так. Я спрошу, ты отвечай «да» или «нет». Если «да», то моргни один раз, «нет» — два раза. Хорошо?

Хорошо. Это я могу. Общаться с тобой именно сейчас мне — надо.

Один раз закрываю глаза. Семён просто счастлив.

— Ты сканирование помнишь?

Молчу. Ни «да», ни «нет».

— Вы не так поставили вопрос, голубчик, — из-за спины Семёна появляется Розенбаум. — Надо спросить так: ты помнишь, что было до сканирования?

Я закрываю глаза один раз. Это «помню».

— Вот видите, — радуется Абрамыч и исчезает с горизонта. Семён нервно усмехается.

— А что было при сканировании?

Закрываю глаза два раза. «Нет». Для вас — нет. Всегда.

У меня теперь своя игра.

Особист облегчённо вздыхает и начинает вдохновенно врать.

— В общем, дела таковы, Лёха, что пришлось мне на подделку записи пойти. Ты уж прости, друг. Сотрудник ты у нас ценный, таких беречь надо, а на тебя после Клима настоящую охоту открыли. Многие вдруг решили тебя на зуб попробовать. Вот и пришлось тебя в Визо прятать да под сканирование подводить, — Семён положил ладонь мне на плечо и скорбно закатил глаза.

Эх, жаль, руку его поганую сбросить не могу! Ну ладно, ври дальше.

— Ты, главное, мужайся, Алексей, — Семён радушно улыбается. — Так вот, официально ты умер на сканировании. Нет тебя больше.

ЧТО?!

Чтоб вас всех, сукины дети…

Видимо, эмоции прорываются даже из-за стеклянной стены, потому как особист заботливо заглядывает мне в глаза.

— Не волнуйся, Лёха, всё нормально. Говорю же, сотрудник ты ценный, мы тебе лицо новое сделаем, документы без проблем, и работа для тебя подходящая есть. Вот, познакомься, — он оглядывается на тяжёлые шаги.

— Это Ингвар, твой новый командир. Ты теперь работаешь в подразделении «Зеро». Очень элитном и засекреченном.

Ёёёпрст…

Не врёт Семён. О подразделении «Зеро» я никогда не слышал. Но — верю. Потому как успел тут кое-что увидеть.

Ингвар смотрит холодно.

— Придёшь в норму — поговорим, — голос почти без интонаций. И не подумаешь, что ругаться умеет.

— Господа, попрошу не утомлять больного, — Абрамыч возникает над кроватью с другой стороны. — Всё, поговорили — и будет. Пациенту нужен покой.

Особист косится на доктора, а Ингвар смотрит на меня. Взгляд внимательный и изучающий. Такого провести — постараться надо.

Всё, что я могу, — ответить «да». Блондин исчезает, следом за ним поднимается Семён.

— Удачи, Лёха, — особист смотрит на меня непонятным взглядом. — Удачи. И кстати, а кто такой Королёв? Когда родился? Помнишь?

«Нет».

Не помню. Не знаю я, откуда это имя. А должен знать. Этому типу досталось всё моё имущество. И восемьсот тысяч Клима. Напоролся Семён с ними, когда в моё завещание вписал. Теперь только через полгода вернуть сможет. Если с этим самым Королёвым договориться.

Или Клима уберёт.

Нет человека — нет проблем.

Семён нервно косится куда-то в сторону и снова спрашивает.

— Ну, хоть планету помнишь? Или систему?

Да, — насмешливый внутренний голос подсознания опять возник неожиданно, заставив меня вздрогнуть и поневоле моргнуть.

— Помнишь! — в голосе особиста неподдельная радость. — Вот и хорошо, дружище, вот и отлично! С какой, Лёха? Ну?! Не молчи же!

Да не знаю я, с какой! А если бы и знал — хрена с два бы тебе сказал, падла.

— Голубчик, ну как же он может вам сказать, если он в таком состоянии? — в голосе Абрамыча явная насмешка. — Он только-только пришёл в себя, а вы уже устроили ему целый допрос с пристрастием. Всё, господа. На сегодня хватит утомлять пациента.

С удовлетворением наблюдаю, как с лица Семёна сползает довольное выражение. Так тебе и надо, сволочь. Не утомляй меня. Всё равно ничего не скажу.

Понятия не имею, кто это такой и с како…

Рапистра, — внутренний голос невозмутимо выдал название планеты и пропал, оставляя меня в полном недоумении.

Снова Рапистра. Чёрт… Сколько же тайн завязано на эту планету? Что же там произошло?! И как мне вытянуть всё это из подсознания, которое знает намного больше меня?!

— Ладно, поправляйся, — особист в последний раз похлопал меня по плечу, и гости ушли.

Я долго смотрел на закрывшуюся за ними дверь. Мне есть над чем подумать.

Длительные — двое суток, — раздумья не принесли ничего нового. Вопросы не только не исчезли, их стало ещё больше. Моя судьба по-прежнему висела на волоске, зачисление в отряд «Зеро» не значило ровным счётом ничего. С тем же успехом меня могли завтра отправить в расход. Официально я мёртв, так что с трупом ни проблем, ни хлопот. В остальном Семён даже словом не заикнулся, что за работа меня ждёт. Но врал про Клима очень складно. Если бы сам все их разговоры не слышал — поверил бы.

Ни Ингвар, ни Леночка больше не приходили. Это нормально: отряд элитный и засекреченный, им наверняка есть чем заняться, кроме как у моей кровати сидеть. Да ещё это изменение внешности…

Вот здесь я не знал, верить Семёну или нет. Если действительно взяли на службу — то своё лицо я видел в последний раз во время комы. Если зачисление чисто формально, то…

Не то чтобы операция пугала, но при мыслях о ней становилось неуютно. Меня родная внешность вполне устраивала.

В любом случае, я мог только предполагать, что со мной будет дальше. Вложился ЧК в меня основательно, значит, информация очень ценная. Но работа в элитном и засекреченном отряде подразумевала определённую и высокую долю риска. Ингвар и Даггер этому только подтверждение. Такие холодные и расчётливые взгляды я видел лишь среди «смертников», где каждый в любую минуту был готов к неизбежному. На месте начальства отправлять «ценного сотрудника» на дело в качестве бойца такого отряда я бы не стал. Слишком велик риск. Розенбаум не участвует в операциях отряда, а раненого сюда или хотя бы до ближайшей больницы ещё доставить нужно. С другой стороны, сидеть на этой базе до конца жизни на халяву тоже никто не даст. Опять же зачислили бойцом в отряд, а не работником комплекса или канцелярской крысой…

Не с кем посоветоваться. Никому нельзя доверять. Не осталось друзей, зато полно недругов.

Кто-то из верхушки ЧК намеревался расколоть и сожрать орешек в виде капитана Донникова, что совсем не добавляло оптимизма. И этот кто-то даже не каменный Пётр Андреевич.

Сомнительно, что в его полномочиях брать в суперзасекреченный отряд человека с улицы, да ещё и стопроцентного кандидата в расход. Но меня взяли. И вот этого я не понимал совсем. Зачем тратиться на будущего покойника? Как только из меня вытрясут всю интересующую информацию, то прибьют, не отходя от кассы. Будь я нужен в отряде «Зеро» живым, перевели бы по-человечески, без всяких подстав.

А может, потому и зачислили в отряд, чтобы отработал, что вложено?

Или тайна шлюпа настолько прибыльна, что покроет все убытки от капитана Донникова?

Чёрт их разберёт.

В любом случае, мне пока везло. Дьявольски везло. Скорлупка тайны оказалась куда твёрже, чем думали наверху.

Я сам не мог её расколоть.

В остальном оставалось только ждать, надеяться, что удача не покинет и дальше, — и выздоравливать.

Для выздоровления я занимался тем, что заново учился управлять пока ещё родным телом. Уже удавалось шевелить пальцами на руках и ногах, поворачивать голову, да и тело становилось всё более послушным. Я даже начал подумывать, что Абрамыч прав и через неделю я вполне могу даже попытаться встать, однако события развивались быстрее, чем ожидал.

— Доброе утро, голубчик, — Розенбаум, на редкость серьёзный, вошёл в палату с электронным планшетом под мышкой. — Готов?

Готов к чему? Я изобразил удивление. Мимика уже вполне удавалась, но доктор и без того понял.

— К операции, голубчик, — он присел на край кровати и развернул ко мне электронный планшет. — Вот, полюбуйся, каким ты будешь.

Я внимательно разглядывал компьютерную модель. С такой внешностью меня вообще никто никогда не узнает. Ничего общего с моим лицом.

— Нравится? — старый доктор улыбался.

Пожимаю плечами. Нормально. Могло быть хуже.

— Пожелания насчёт цвета глаз и волос есть? — Абрамыч вывел на экран таблицы цветов.

Качаю головой. Мне — всё равно. Пусть так будет.

— Хорошо, пусть будет так, — Розенбаум повторил мою мысль вслух. — Завтра оборудование будет готово, и начнём. Полный наркоз ты перенесёшь хорошо, это старый доктор тебе обещает. Все твои параметры я уже знаю лучше, чем учебник по реанимации. Проснёшься новым человеком, — он ободряюще улыбнулся, похлопал меня по плечу и ушёл.

А я думал о том, насколько сильно Чёрный Корпус перекроил мою жизнь. Даже месяца не прошло…

На операцию отвезли прямо на кровати. Универсальная, она легко превращалась в каталку, в операционный стол, собственно кровать, кушетку и, наверное, во что-то ещё. Операционная располагалась по соседству, и далеко путешествовать не пришлось. Половину операционной занимал крупный комплекс с подобием реанимационной капсулы в центре. Это — для меня. Санитары проводили последние приготовления к операции. Шафран Абрамович, очень серьёзный, отдавая распоряжения, остановился возле капсулы.

— Всё готово, голубчик. Посмотри ещё, ничего поменять не хочешь?

Качаю головой. Не хочу. Нормально выглядит.

— На себя посмотришь на прощание? — доктор отдаёт планшет санитарам и участливо смотрит на меня.

Снова нет. К новому лицу привыкать надо, а не о старом жалеть.

— Хорошо, — Абрамыч кивает санитарам. — Начали.

Меня закатывают под пластиковый купол, лёгкий укол в плечо, перед глазами всё плывёт, и я проваливаюсь в небытие.

По чести сказать, я ожидал очередного провала в глубины памяти или новых разговоров не для моих ушей, но вместо этого серый туман развеялся, оставляя меня парить над операционной капсулой.

Но на этот раз я позаботился об одежде, сразу представив привычную форму. Мало ли.

Склонившийся над моим телом Розенбаум поднял голову, огляделся, бормотнул под нос что-то невнятное и снова вернулся к работе. Многочисленные манипуляторы в пространстве капсулы под бдительным контролем Абрамыча в соответствии с заложенной программой резали кости на ногах, растягивали мягкие ткани, вставляли биоимплантанты…

— Наблюдаешь? — знакомый голос за спиной раздался настолько неожиданно, что от резкого разворота я отлетел к другому концу операционной. Комплекс тревожно взвыл и замигал красными огоньками, Розенбаум засуетился, что-то неразборчиво бормоча под нос, а Марья задорно улыбалась. Даже не задорно, а с какой-то невероятно простой и весёлой безмятежностью, какая бывает или у маленьких детей, или у дураков. Или у тех, кто нашёл ответы на все свои вопросы. Даже незаданные.

— Не ждал?

— Не ждал, — нервно усмехнулся в ответ. Совсем не ждал. Настолько совсем, что сейчас просто не знал, что делать. Пребывание в коме существенно ослабило воспоминания о тёмной королевне, и без того убранные подальше в память, а потом я с головой ушёл в реальность, пытаясь разобраться в происходящем и уверившись, что моя жизнь теперь зависит только от меня.

И вот он, сюрприз…

Марья смотрела насмешливо. Моя растерянность её явно забавляла.

Я постарался взять себя в руки. Сознание словно разделилось. Одна часть безумно радовалась встрече и стремилась к тёмной королевне, ясно давая понять, что чувства и желания никуда не делись. Но умом я осознавал: Её визит может означать только одно.

— Уже всё? Пора?

— Нет, — она перестала улыбаться. — Навестить решила. Просто так.

— Ясно, — я изобразил улыбку, глядя на суетившегося возле операционной капсулы Розенбаума, чтобы скрыть лёгкую растерянность от такого заявления. Навестить? Так просто? Но почему?

Может, ты ей понравился? — возник вдруг внутренний голос, заставив невольно усмехнуться. Понравился… Глупость какая. Это ж не сказка.

В наркозе всё дело. Не стань я опять призраком, до конца жизни больше бы её не увидел.

Тем временем королевна, плавно ступая по воздуху, направилась в мою сторону. Зуммер тревоги операционного комплекса орал не переставая.

А я только сейчас заметил, что заворожившая меня коса теперь убрана на спину. Платье на нежданной гостье тоже изменилось. Длинное и шелковистое, оно по-прежнему соблазнительно облегало грудь, целомудренно прикрывало руки и плечи и широко струилось с крутых бёдер, надёжно пряча ножки королевны. Но цвет стал тёмно-лиловым, густым и насыщенным почти до черноты. Переливчатые бело-чёрно-розовые разводы, пробегавшие по ткани при малейшем движении, напоминали грозовые облака в прожилках молний. Или отблески закатного солнца в ледяном спокойствии горных озёр.

Господи… Какая же она красивая…

Тосковавшая всё это время часть меня еле слышно застонала от восхищения, смешанного с поднимающимся желанием.

И я не удержался.

— Хорошо выглядишь.

— Спасибо, — Марья остановилась в шаге от меня. И я молчал, глядя в бездонный космос чёрных глаз. Многое хотелось сказать, о многом спросить, хотя бы спросить, но я не осмеливался.

— Тебе — можно. Спрашивай, — тёмная королевна безошибочно уловила причину моих колебаний и улыбнулась. Не губами. Взглядом. Словно сам космос подмигнул: «Не бойся». И я без малейших колебаний нырнул в эту глубину с головой, чтобы в то же мгновение воспарить вместе с Марьей под самый потолок. Где-то далеко внизу мельтешили люди, а на границе слуха тревожно нудил зуммер.

Но это неважно.

— Когда? — меня несло на гребне неведомой волны в глубины чёрных омутов резко расширившихся зрачков королевны. От радужки остался едва различимый ободок. Если бы не пара искр, я бы вообще не заметил границы.

— Нескоро, — она поняла сразу. Но не спешила отводить взгляд, чтобы приостановить моё безрассудное погружение в бездну. — Очень нескоро.

— Почему?

— Ты звал. Меня. И в то же время — нет. Ты искал. Жаждал. Так отчаянно, что сумел вспомнить, как надо Звать. Но знаешь ли ты сам, что тебе нужно? Мой совет? Помощь? Или?..

Или.

Всё. Мне нужно всё. Но главное — мне нужна сама Марья.

Только сейчас не до чувств.

— Ты можешь?..

— Да.

— Помоги…

— Доктор, ничего не помогает! Мы его теряем! — вороньим карканьем ворвался в космическую гармонию чей-то крик.

— О, Господь мой, Создатель мой, прошу помощи твоей… — откликнулись в ответ. — Даруй исцеление рабу божьему Алексею, омой кровь его лучами Твоими. Только с помощью Твоею придёт исцеление ему…

Окружающая гармония рассыпалась миллионами осколков. Нёсшая меня волна замерла, стремительно застывая, и её основание угрожающе затрещало, грозя рассыпаться в мелкие льдистые брызги. Нет! Какого чёрта?! Только не сейчас!!!

— Прикоснись к нему силою чудотворною, благослови все пути его ко спасению, выздоровлению, исцелению. Подари телу его здравие, душе его — благословенную лёгкость, сердцу его бальзам божественный… — голос набирал силу, развеивая осколки космической гармонии в пыль.

Волна рухнула, увлекая меня за собой. Я отчаянно пытался найти хоть какую-то опору, но падал и мог только смотреть на удаляющуюся с каждым мгновением Марью.

Нет… Не сейчас!

— Боль отступит, и силы вернутся, и раны заживут его, телесные и душевные, и придёт помощь Твоя. Лучи Твои с небес дойдут до него, дадут ему защиту, благословят на исцеление от недугов его, укрепят веру его… — грохотал голос, оглушая меня, накидывая на плечи невидимый аркан и заставляя подчиниться его воле.

— Да услышит молитву сию Господь! Слава и благодарность силе Господа!

Невидимый аркан тянул меня обратно в тело. Но я не хотел возвращаться. Не сейчас! Марья могла мне помочь! Я был так близко от разгадки!

— Аминь! — громыхнул голос.

— Нет! Марья!!! — я рванулся к ней, по-прежнему невесомо парившей под потолком, преодолевая силу аркана. Невидимый канат резко натянулся, но порыв удержал. Тёмная королевна плавно спустилась оземь, расплескав по стерильно-белому полу операционной лиловую рябь шелковистой ткани. В чёрных глазах лёгкая печаль.

— Марья… Помоги… — я тянулся к ней, отчаянно сопротивляясь тянувшей назад силе. Да вернусь я, вернусь! Но не сейчас!

— Доктор, держитесь! — донеслось из-за спины. — Ещё немного!

— Ох… Зови всех, срочно!

Тёмная королевна неторопливо направилась ко мне. Словно скользила по гладкой поверхности пола, не потревожив ни единой складочки тянущегося за ней подола платья. Но каждый шаг на миг обрисовывал контуры бёдер под тонкой тканью, и в душе снова запульсировало: «Моя. Моя». Всё, о чём я старался не вспоминать, упрятав глубоко на задворки сознания, в один миг прорвало плотину, с головой накрывая смесью адреналина, любви и сумасшедшего желания.

Сумасшедшего настолько, что не будь аркана, не сдержался бы. Поцеловать её — и помереть не жалко.

Моя Марья…

Краем сознания я понимал, что это чистейшей воды самоубийство. Или святотатство. Или то и другое сразу. Пару месяцев назад мне и в голову бы подобное не пришло. Ведь для людей Она — кошмар, ужас, богиня, проклятие и бог ещё знает что.

Но теперь мне не было дела до человеческих домыслов.

Я видел в Ней женщину.

Такую, о которой мог только мечтать.

Марья чуть сбавила шаг, словно опять каким-то неведомым способом уловила все мои крамольные мысли. Я моментально осёкся, гася ярившуюся в душе эмоциональную волну.

Дурак ты, Лёха. Дважды дурак.

О чём ты вообще думаешь?!

Забыл, кто ты и в каком положении?

О деле думать надо.

Уловив точку равновесия между эмоциями и разумом, я замер, перестав вырваться из прочных молитвенных уз, надежно приковавших душу к многострадальному телу. И на мгновение даже санитары застыли. Или замедлило ход само время, не затронув при этом тёмную королевну. В неожиданно наступившей тишине я уловил тихий перестук невидимых под длинным подолом каблучков.

До предела натянув невидимый аркан, я мог только терпеливо ждать. Мне не хватало совсем чуть-чуть, чтобы освободиться.

— Не спеши, — тёмная королевна подошла почти вплотную, улыбнулась кончиками губ. — Ты всё узнаешь.

— Когда? — я дёрнулся, рванулся к ней, в новом порыве стремясь преодолеть последнее, разделявшее нас расстояние. Всего ничего: пара её коротких шажков или один обычный мой. За спиной кто-то сдавленно застонал, а в коридоре послышался удаляющийся топот бегущих ног.

— Когда, Марья Моревна?

— Ты пока не готов, — она легко сделала два последних шага и коснулась аркана рукой.

Путы спали. Вместе с ними за моей спиной с глухим грохотом рухнуло чьё-то тело.

Я оглянулся. У операционного блока на полу лежал бледный Розенбаум. Живой, только без сознания. Возле него — один из санитаров. Второй побежал за помощью. Внутренняя стенка операционной капсулы в крови, словно я метался там, а не здесь. Тела не разглядеть, но видны болтающиеся концы содранных капельниц. Манипуляторы отключены. Вот тебе и «нормальный наркоз»…

Снова оборачиваюсь к Марье. И вдруг разом понимаю что всё, спокоен. Животные порывы уступили место холодному трезвому рассудку. Дело слишком серьёзно.

— Абрамыч, он…

— Жить будет, — она смотрела напряжённо, без улыбки. Огромные прежде зрачки сжались, как у кошки на ярком свету. И я не мог отвести взгляд, пойманный в это непонятное напряжение.

— За тобой пришли.

За спиной действительно приближающийся топот бегущих людей и удар воздуха от резко распахнувшейся двери.

— Док! — этот ледяной голос я узнал бы из многих. Внутри мгновенно взвелась боевая пружина. Но взгляд королевны держал сильнее аркана, не давая стремительно уйти в сторону и укрыться, чтобы оценить ситуацию.

— В норме, но…

— Круг! Живо!

Марья словно ждала этих слов. Прикрыла глаза, отпуская меня, и я обернулся. Уже не торопясь. Момент упущен.

Ингвар во главе нескольких людей. Все в гражданском. Шестеро мужчин и две девушки, одна из них — Леночка. Она оглядывается коротко и быстро, пока не натыкается взглядом на меня. В следующее мгновение на меня смотрят уже все. Навела. Ингвар недовольно и зло щурится, восемь человек берутся за руки, а один — длинноволосый брюнет с красновато-медным оттенком кожи и карими миндалевидными глазами, решительно идёт к капсуле. Миг — и в его руках два боевых ножа. Широкие листовидные лезвия, двойная заточка с серрейторной вставкой, наборное дерево на рукояти. Явно на заказ.

В дверях операционной запыхавшийся второй санитар.

Изнутри поднимается новая волна. Адреналин и полная готовность к бою.

И плевать, что в таком вот призрачном виде.

Эх, мне бы оружие… Хоть нож какой…

— Даже не думай, — напряжённый голос Марьи заставляет вздрогнуть. В следующее мгновение волной накрывает холодное безразличие, смывая боевой настрой и помстившуюся в крепко сжатом кулаке увесистую тяжесть витой рукояти длинного клинка.

Я безоружен.

Вот и всё.

Игра окончена.

Брюнет быстро и решительно жмёт на кнопки, открывая капсулу.

Твою мать…

— А вот и не угадал! — тихий и насмешливый шёпот королевны щекочет ухо. Так невероятно близко, что от неожиданно тёплого дыхания вздрагиваю, как от удара током. И в этот же миг понимаю, что Марья улыбается, стоя за моим левым плечом.

И, чёрт возьми, мне это нравилось.

Но я не успел ни ответить, ни, тем более, что-то сделать. Брюнет вскинул над моим окровавленным телом оба ножа. Но не нанёс удар, а скрестил ножи горизонтально.

В следующий миг словно прозвучала неслышная команда — и меня опутали сразу несколько силовых петель. Не шевельнуться.

Вот чёрт!

— Повели, — холодно и мрачно. Ингвар.

А брюнет заговорил гортанно-певучим речитативом, водя над моим телом ножами.

— Я руками силу плохую прогоню из жилища моего, а проклятье насланное ручьём солёным изойдёт туда, откуда пришло, и Силою уничтожена будет сила. Небо того поддержит, кто дому корень и дух Речи Божьей унесёт дух зла и тёмной силы из жилища моего…

С каждым словом становилось всё тяжелее. Я не мог сопротивляться арканам, тащившим к родному телу быстро и безжалостно. Санитары, вдвоём хлопотавшие возле пришедшего в себя доктора, помогали бледному Абрамычу подняться.

Зуммер тревоги уже не орал, а негромко попискивал.

— Мне пора, — голос Марьи увесисто ударил в спину и мягко рассыпался тёплыми и уютными хлопьями, укрывая невидимым плащом. Как защита. Ненавязчивая, тёплая и невидимая для отряда «Зеро».

— Но теперь ты сумеешь запомнить. Я всегда рядом с тобой. Только Позови.

— Позову, — я успел обернуться и увидеть, как медленно истаивает её силуэт. — Даже не сомневайся.

— Пусть растает недуг насланный и тело очистит и освободит от болезней, чудо редкое, славное совершит ради достижения торжества сил Господних на земле. Ночное борется с дневным, а плохое — с хорошим, но всё решает меч Божий, ибо Сила Его — во всём, — с последними словами брюнет резко развёл ножи, а меня опрокинуло обратно в тело.

Сигнал тревоги вякнул в последний раз и замолчал.

Стеклянная стена в сознании привычно пропустила под свою защиту, не оставляя места для сомнений в том, что Ингвар и его отряд действительно способны вытащить меня откуда угодно.

Лучшей защиты и надёжнее конвоя трудно даже представить. Подразделение «Зеро»…

Судя по всему, работа в отряде очень необычная.

При другом раскладе я был бы, наверное, рад. Но при том, что мне известно…

И снова — темнота и бесчувствие. Наркоз ещё действует, но слух пока не изменяет.

— Готово, Скальд, — гортанный голос надо мной.

— Отлично. Док? Вы в порядке?

— Ох, Птица, голубчик, ах, выручил…

— Всегда рад помочь, доктор.

— Спасибо, голубчик, спасибо. Анатолий, вытри кровь, и приготовьте все к дальнейшей операции.

— Свободны все. Даг, останься.

Слышу звуки удаляющихся шагов. И усталое дыхание оставшихся.

— Док?

— В порядке, я в порядке. Ах, и силён он у тебя…

— По нему не скажешь. Поле — ноль?

— Ноль, голубчик, ноль…

— А вспышка?

— Двенадцать.

— Шафран Абрамович, он что, чёртик из коробочки? Откуда такие мощные вспышки при нулевом поле?

— Аха-ха-ха, Леночка! Ох, посмешила старого доктора, голубушка…

— Что смешного, док?

— Ох, Ингвар… Вспышки — результат эмоционального напряжения, спровоцированного стрессовыми ситуациями. Из-за неудачного эксперимента моего коллеги этот парень почти не переносит лекарств.

— Хотите сказать, когда он придет в норму, будет безопасен, как младенец, если не вколоть ему дозу?

— Не думаю, Ингвар, не думаю. Вспышки определённо носят волновой характер с явной тенденцией увеличения амплитуды. Более того, боюсь, мы имеем дело не с классическими волнами, а с нелинейной волной, и очень надеюсь, что не с разрывом. Конкретнее пока не скажу, это надо изучать, и для этого потребуется его сознательное участие.

— И что это значит, док?

— То и значит, голубчик, что от этого парня можно ждать чего угодно. Это шестёрка, которая при некоторых условиях легко сможет побить любого туза.

— Шафран Абрамович, это уже не чёртик, а джокер какой-то.

— А ведь ты права, голубушка, ох, права… Ингвар, голубчик, неужели ты не рад? Джокер — это очень хорошо, дорогой. Это редкий козырь и большая удача, если использовать правильно. Ах, поверь старому доктору, знаю, о чём говорю. Будь этот парень у тебя пару лет назад, Мистик бы…

— Я понял, док. Но у меня — приказ.

— У всех приказ, Ингвар. А теперь прости, я должен закончить операцию, пока не прошло действие наркоза.

— Хорошо, док. Даггер?

— Он под наркозом. Ничего нового.

— Ясно. Идём. До встречи, док. И осторожнее с этим… Джокером.

— Непременно, голубчик, непременно…

— До свидания, Шафран Абрамович.

— До свидания, голубушка… Анатолий, продолжим.

В полной темноте и бесчувствии я слушал, как негромко звенит хирургическая сталь, вдыхал запах дезинфицирующих растворов, думал о встрече с Марьей и своём неожиданно появившемся прозвище.

Джокер. Карточный шут, насколько я помнил. По работе приходилось иногда сталкиваться с владельцами казино и посещать их заведения. Кажется, в некоторых играх джокер действительно был козырной картой.

Перед глазами возникла картинка паяца, в ярком наряде и дурацком колпаке. Клоун чёртов. В ответ на мою неприязнь паяц издевательски засмеялся и стал подпрыгивать, изображая танец. Тихое позвякивание стали над моим лицом словно в довершение издёвки напомнило звон бубенцов.

Дожил.

Из капитана Чёрного Корпуса я стал козырным шутом, весело пляшущим под звон дурацких бубенчиков. Эх, что бы сказала Марья…

Всё не так просто, Джо, — голос Марьи прохладным ветерком возник в голове. — Всё не так просто…

Не так просто? Я мысленно усмехнулся. Что может быть проще карточного шута? Шестёрка? Двойка? Туз?

Я, — в её голосе промелькнула улыбка. — А ты не знал?

Не знал. Я много чего не знал ещё месяц назад.

Всему своё время. До встречи, — бесплотный, но при этом осязаемый ветерок скользнул по мыслям и исчез, унося сомнения и тревогу.

До встречи. Я мысленно улыбнулся, впервые за последнее время чувствуя полное умиротворение на душе. Откуда-то из глубин сознания накатывали мягкие волны сна. Одним коротким и почти интимным «Джо» тёмная королевна сумела примирить меня с неожиданным прозвищем.

Ну что ж. Джокер — так Джокер.

Но играть я буду по своим правилам.