Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома

Глава 1. Ненужная невеста

— Матушка! Но как же вы можете?!

Мачеха довольно жмурится, словно кошка.

Похлопывает черным траурным веером по ладони.

Осматривает меня с головы до ног, презрительно, с гадливостью.

Словно я выпачкана грязью. Словно я нищенка с паперти, вся в болячках и блохах.

— Извини, но закон на моей стороне, — говорит она. — Здесь все принадлежит мне! Могу, и легко, дорогая!

Пытается сделать голос сочувствующим, но выходит у нее плохо.

Ликующие нотки все равно прорываются.

Кажется, она сейчас разинет рот до ушей и расхохочется мне в лицо.

Она отняла разом все мое наследство. И приданое придержала.

Я осталась гола и боса.

И всего-то у меня добра, что красивое подвенечное платье, надетое на меня.

Но свадьба не состоялась.

Вместо алтаря я пошла к постели умирающего отца, и он испустил дух у меня на руках.

— Для нас смерть твоего отца, моего дорогого мужа, такой же удар, как и для тебя, — мачеха прикладывает платочек к глазам, а сама беззвучно смеется!

Радуется его смерти!

— И в этот трудный для всех час ты еще умудряешься закатывать скандалы? Сердца у тебя нет!

— Скандалы?! Да вы же обрекаете меня на голодную смерть!

Но она не слушает меня.

Продолжает ломать слезливую комедию.

— Избалованная, испорченная девчонка! — бормочет она. — Всегда знала, что ты та еще дрянь! Как же искусно ты маскировалась! Прикидывалась кроткой овечкой!

Выговаривает мне все это, а сама торжествует.

Ее желтое, сухое лицо с обвисшими щеками противно трясется от радости.

Ведь теперь все наше имущество принадлежит ей.

И делиться со мной ее не заставит никто и ничто.

— Но вы не можете выгнать меня на улицу! — от ужаса мне кажется, что я леденею. — Почему я должна уйти из родного дома? Да и куда мне идти?!

Это требование — уйти, — мачеха озвучила сразу, как только врач засвидетельствовал смерть отца.

Я, потрясенная, не сразу поняла, о чем она толкует.

А когда поняла, то чуть не умерла, рухнув рядом с постелью любимого папы.

Сколько лежала в беспамятстве, не помню.

Но привели меня в чувство грубо, чуть ли не пинками в бок. Плеснули водой в лицо, заставив захлебнуться.

Поставили на ноги, грубо дергая.

Тычками пригнали из спальни умершего в эту комнату, где была мачеха.

Она стояла там, уже облаченная в черное.

Словно знала, что свадьба не состоится. А вместо церкви мы поедем на кладбище.

Мурашки бегут по моей спине.

Я чувствую, что меня сталкивают в пропасть, и я лечу навстречу своей гибели.

— Но и здесь ты оставаться не можешь, — голос мачехи переменился. Стал стервозным и яростным. — Ах, ах! Бедный мой муж! Не от стыда ли и горя он умер? Это ты его довела! Маленькая проститутка… Больше-то причин хворать у него не было! Крепкий мужчина, во цвете лет!

Я перевожу растерянный взгляд на люльку рядом с собой.

В ней крохотный малыш сладко спит. Прикрыв невинные синие глаза.

Мой малыш.

Ему от роду пара недель.

Крепкий и красивый мальчик…

И он теперь тоже остается без крова и без средств к существованию?!

— Что обо мне скажут люди?!

— Вы не думали, что они о вас скажут, когда привели в наш дом Юджина!

Но она не слушает мои оправдания.

— Не надо обвинять меня в своем грехе! У меня две дочери! — визгливо восклицает мачеха. — Две взрослые девушки на выданье! А тут ты! Со своим… грязным выродком, — зло и мстительно шипит она. — С ублюдком! Родила вне брака! Незаконнорожденный ребенок! Позор! Люди подумают, что я одобряю такое поведение! Подумают, что в моем доме все девицы так же распущены и легкодоступны, как ты! Я не могу допустить, чтобы о моих девочках такое говорили!

Просто ножом по раскрытой ране!

— Но это же вы, — шепчу я, а по щекам льются слезы, — это же вы завели Юджин в мою спальню!.. Я вас видела!

История моего знакомства с Юджином ужасна и полна стыда.

Мачеха обставила все так, что виноватой осталась я.

Юджин остался у нас после приема. А я почувствовала себя дурно. Клонило в сон и тошнило.

Поэтому я попросилась пораньше уйти и лечь спать.

Сон был тяжелым, душным.

Я металась в постели. Хотела встать, позвать врача.

Но ничего не вышло. Я и рукой не могла двинуть. И позвать на помощь не могла.

Вот тогда-то Юджин и оказался в моей спальне.

Сначала я подумала, что он услышал мои стоны и пришел на помощь. Я увидела его лицо, склоненное надо мной, и потянулась к нему.

Но он вдруг навалился на меня, зажал мне рот ладонью.

— Тише, тише, — шептал он. Его ладони лихорадочно обшаривали мои ноги, и я закричала изо всех сил, понимая, что он собрался сделать. — О, моя дорогая… Как вы хороши! Как давно я желал вас!

Его быстрые неловкие поцелуи были липкими и слюнявыми. Руки — жесткими, жадными и грубыми.

Было ужасно противно, страшно и больно.

Я рыдала во весь голос. Но голос — увы! — был тише писка котенка.

Когда все было кончено, я лежала на постели как изломанная игрушка.

Голова моя неловко свешивалась с кровати. Руки и ноги были бесстыдно раскинуты. Ночная одежда задрана, обнажая мое тело, а постель липкая и мокрая.

Юджин неспешно одевался, повернувшись ко мне спиной.

Он не обращал на меня ни малейшего внимания. Да и на кого обращать внимание? На использованную и откинутую прочь вещь?

Дверь в мою комнату приоткрылась.

В блеснувшем луче света я увидела мачеху. Ее довольное и гадкое лицо.

Ее сальную улыбочку.

Ее мерзкий, торжествующий взгляд.

— Все сделано, — сообщил ей Юджин. — Эрика теперь моя. И навсегда останется моею!

— Очень рада, — проскрипела мачеха, — что смогла вам помочь!

Жаль, что меня никто не спросил, хочу ли я принадлежать кому-то!

Утром за завтраком он, ничуть не смущаясь, объявил о нашем «союзе» отцу.

И о том, что я стала его этой ночью. И о том, что он намерен на мне жениться.

— Что бы вы ни говорили, а Эрика будет моей женой! — твердо произнес Юджин.

Я же была слишком подавлена, чтобы сопротивляться.

Сидя за столом, я чувствовала себя голой, выставленной на площади на всеобщее обозрение.

Голой, опозоренной и беззащитной.

Мачеха и сводные сестры с любопытством таращились на меня, скрывая смешки. Отец бы бледен как смерть.

Но при этом он пытался не потерять лица.

— Значит, будет свадьба, — сказал он тяжелым голосом. — Моя дочь не будет носить позорного пятна.

Не знаю, почему свадьба все время откладывалась. Скорее всего, из-за споров о моем приданом. Отец хотел отдать много земли и самый лучший дом. А мачеха впилась в него мертвой хваткой и не позволяла.

Юджин же…

Он играл роль благородного влюбленного рыцаря.

— Эрика достойна самого лучшего! — твердил он. — Ей положено жить как королеве!

Тем более, что скоро оказалось, что я в положении.

Да, ребенок появился вопреки моему желанию. От человека, которого я не любила. К которому не испытывала ничего, кроме отвращения, не испытываю.

Но ребенок ведь ни в чем не виноват?

…Не эти ли жадные споры доконали отца?!

***

— Это вы все устроили! Вы его привели! Вы… отдали ему меня! — кричу я.

Мачеха нервно дергает плечом.

— А своей головы у тебя нет, что ли, — зло огрызается она. — Надо было думать, чем кончатся ваши шашни!

— Чем бы ни кончились, — мой голос окреп, — а мне было обещано поместье у реки и хорошее приданое. Поэтому я требую…

— Милочка, у своего покойного папаши надо было требовать, — небрежно отмахнулась от меня мачеха. — Он завещания в твою пользу не оставил. Отписал все мне. А я тебе не должна ничего!

Ее глаза горели торжеством.

Она нависла надо мной, сухая, желчная, одетая в траур.

Чересчур красивый и элегантный. Такой не пошьешь за день.

Видно, что готовилась давно...

— У меня дочери, — напомнила она. — И мне нужно выдать их замуж поудачнее.

Она рассмеялась, окинув меня презрительным взглядом.

— Ты же знаешь. Удачный брак открывает перед девушкой все двери! Поэтому нужно много золота, чтоб хорошо устроить моих крошек. А для такой потаскухи, как ты, у меня лишних денег нет!

— Но…

— Можешь, кстати, все же выйти замуж за Юджина, — ее желтые, по-волчьи злобные глаза смеялись. — Правда, после положенного траура.

О, нет! Меня замутило оттого, что мне снова придется говорить с этим человеком о браке.

Жить с ним?

Снова оказаться с Юджином в одной постели?..

Меня тошнит от одной только мысли об этом.

— Надеюсь, твой жених окажется приличным человеком. Хотя что-то мне говорит, что он тот еще проходимец. И без денег ты ему не нужна, маленькая потаскушка.

Мачеха торжествовала.

Втаптывала меня в грязь и радовалась.

Обзывала грязными словами с видимым наслаждением.

Ей как будто бы была важна эта победа надо мной.

Унизить, обратить в ничто — это было ее целью.

И теперь она была полностью удовлетворена.

— Вы еще смеетесь?! И сомневаетесь в том, что он бесчестен? После того, что он сделал со мной? С вашего дозволения?!

— Фью! И что же? Я должна отвечать за поступки взрослого молодого человека? Да он мне никто! Откуда я знаю, что у него в голове!

— Что у него в голове?! А вы не знали, что у него в голове, уложив нас в одну кровать?!

— Блюсти твою честь я тоже была обязана? — смеется она.

Уже откровенно издевается, упиваясь моим смятением и стыдом.

Я слышу, как за дверью надо мной потешаются, смеются сводные сестры.

Они давятся смехом, зажимают рты. Но иногда хохот просто вырывается наружу.

— Так что забирай своего грязного выродка, — холодно заканчивает мачеха, — и иди… вон отсюда. Я не собираюсь кормить два лишних рта.

Это какой-то абсурд.

Так быть не должно.

Неужели никто мне помочь не в силах?!

Впрочем, была одна надежда.

Юджин.

Он, как будто бы, не отказывался от меня.

Узнав о смерти моего отца, он сделал печальное лицо и повторял:

— О, милая… как мне жаль, как жаль! Такое горе!

И ни слова об отмене брака!

Он может помочь мне!

Да что там может — должен! У меня же на руках его дитя, его сын, его наследник!

Юджин был очень рад его рождению. Говорил, что ребенок очень похож на него. И всем необходимым он сына обеспечит.

Стало быть, к нему можно обратиться с просьбой помочь мне деньгами. После траура.

Но, черт подери, где мне жить с ребенком все это время?!

— А что скажут люди, — собираясь с духом, произношу я, — когда узнают, что благородная девица из вашего дома мыкается без прислуги, без крыши над головой?

— О, так это не проблема! — щебечет мачеха, как ни в чем не бывало. — Конечно, дорогая! Меньше двух слуг я не могу тебе предоставить! Это было б неприлично!

Она знаком кого-то подзывает, и я чуть не рыдаю от горя, увидев моих… слуг.

Две служанки, что она мне хочет выделить — это просто насмешка.

Древняя старуха Ивонна, немощная, жалкая. И ее внучка Рози, ребенок совсем. Сирота с изувеченной хромой ножкой.

Девочка ходить толком не может, не то, что прислуживать. Воду понесет — расплещет.

Отец держал и кормил их из жалости.

Мачеха же этого делать не собиралась.

Она безжалостно собиралась выкинуть их вместе со мной, на улицу. Пропадать.

Как мусор.

Избавляется ото всего ненужного в доме…

Рози смотрит испуганно. Ее большие глаза полны слез.

— Я буду хорошо служить, — шепчет она. — Не гоните меня! Не бросайте…

Нет сил смотреть в ее перепуганные, полные слез глаза. Девочка дрожит и всхлипывает, ведь ей наверняка уже сказали, что выставят ее на улицу.

Выбросят, как щенка или котенка, в канаву.

Помирать или побираться — тут уж как повезет.

И я — ее последняя надежда не пропасть.

А одета-то она как!

В какое-то рубище.

Хорошие вещи отобрали! Кажется, даже чулки теплые сняли. Оставили ей чиненые, ветхие, старые. И платьице рваное, некрасивое, серое какое-то.

— Мы будем хорошо служить, — испуганно вторит старая Ивонна, прижимая к себе девочку. — Только не гоните! Не обрекайте на смерть!

— Вот видишь, Эрика, — мерзко хихикнула мачеха. — Я выделила тебе самых верных людей! Они за тобою и в огонь, и в воду. Чем ты еще недовольна?!

Я проглотила злость, едва не лишившись чувств.

Самых верных?!

Самых беспомощных и самых слабых!

Самых голодных и больных!

Людей, о которых мне самой придется заботиться!

— А жить нам где? — уже грубо произношу я. Игры кончились; слезы мои не разжалобят ее каменного сердца.

Она щурит желтые глаза.

На ее тонких злых губах играет недобрая усмешка.

— Ну, есть же Старый Дом, — великодушно произносит она. — Это довольно большой и красивый дом! Заметь, я очень щедра к тебе! Если привести его в порядок, это будет великолепное поместье! Великолепное! Самое красивое из всех, что были у твоего отца! Какая там живописная природа!

Старая Ивонна ахает и бледнеет.

Маленькая Рози разражается рыданиями; на нее просто истерика нападает.

Она обхватывает бабушку худыми ручонками и плачет навзрыд, словно ее отправили на плаху.

Тут у любого бы сердце остановилось от жалости.

Но не у мачехи.

Старый Дом и в самом деле когда-то был величественным и прекрасным зданием.

Но со временем пришел в упадок.

А все потому, что слава у него дурная. Поговаривают, что там водятся привидения. И они, якобы, душат и убивают хозяев.

Не знаю, насколько это правда.

Но по той легкости, с какой мачеха мне передает этот дом во владение, это, скорее всего, так и есть… Что-то нечисто с этим особняком!

— Вот и бумага готова, — воркует мачеха, словно фокусник, из ниоткуда, раздобыв документы на дом. — Там все твое. И земли вокруг, и ручей, и сад…

Ее голос понижается до интимного шепота. И она почти шепчет, глядя мне прямо в глаза:

— И старое проклятье. Пользуйся, девочка. Все твое, до самой смерти. А сейчас пошла вон, с глаз моих долой! И да — сними-ка это платье. Оно слишком дорого, чтобы отдавать его какой-то нищей потаскухе!

***

В моей комнате все было вверх дном.

Даже с постели стащено красивое постельное белье.

Шкафы пусты — сестрицы уже с утра выгребли оттуда все платья, все красивые вещи.

Шкатулки валялись разломанные, словно их нарочно топтали ногами. И драгоценностей в них, разумеется, не было.

Собирать вещи практически не пришлось.

Сестры мне оставили лишь несколько ношенных сорочек да пару платьев. И те нарочно изорвали и истоптали.

Старая Ивонна и маленькая Рози следовали за мной неотступно, словно тени.

Пока я, потрясенная, стояла посреди своей комнаты, не зная, что тут можно взять, мои новоиспеченные служанки кинулись собирать буквально все.

Ивонна поставила на постель корзинку со спящим малышом и шустро стала собирать белье, чулки, платья.

Она отряхивала с них следы моих «сестер», шустро укладывала в стопку и затем помещала в большой, но старый дорожный чемодан.

Он походил на сундук, оббитый потертой коричневой кожей.

Слишком большой; у меня и вещей-то не наберется столько…

Маленькая Рози тоже не стояла без дела.

Она собирала мои щетки для волос, гребешки — те, что не утащили «сестрицы». Подобрала и рукоделие, нитки с иголками, ножницы. Лен, на котором я вышивала.

Глядя, как они проворно собирают какие-то мелочи, я чуть не заплакала.

Мы теперь с ними стоим на одной ступени.

Еще несколько минут, и меня выкинут из дома. И я стану бездомной нищенкой.

Но только мне, в отличие от них, и в голову бы не пришло, что такие мелочи, как пуговицы и ленточки могут иметь какую-то ценность…

Что ж. Придется привыкать и учиться у Ивонны и Рози бережно относиться к тому, что есть.

И ценить те немногие сокровища, которыми я владею.

— Милая!

Юджин влетел в комнату, как ураган.

Мельком глянул на спящего в корзинке ребенка и заторопился ко мне.

— Что… Что все это значит?!

Он подбежал, взял меня за руки.

Вроде, нежно. Но у меня все внутри перевернулось от отвращения.

Юджин видный мужчина.

Высокий, широкоплечий.

Пожалуй, немного грузный.

Но мачеха говорила, что его массивность свидетельствует только об отменном здоровье и силе.

Я молча соглашалась с ней. А сама все время думала с непонятной мстительностью, что Юджин просто любит поесть. Чересчур много.

Он не юноша, он старше меня. Приближается к зрелости.

И это-то противнее всего.

«Содержанец!» — вспыхнуло у меня в мозгу ослепительной злой мыслью.

В свои тридцать он не обзавелся богатым имением, не накопил денег.

Все его добро — это громкое имя.

А разбогатеть он собирался за мой счет.

Он не нищий, разумеется. И не голодает. И можно сказать, что ни в чем не нуждается.

Но в приличное общество не зван.

— Хотя бы потому, — как-то раз сердито сказал отец, — что ему не на что купить приличествующих этому обществу штанов!

— Мачеха выставляет меня вон, — тихо ответила я, осторожно отнимая у него свои руки.

— Что значит выставляет? — изумился Юджин. Его темные глаза сощурились, круглое лицо сделалось совсем неприятным.

— Отец умер. Она теперь хозяйка всего, — тихо ответила я.

Больше всего мне хотелось, чтобы он ушел.

Прекратил ко мне прикасаться.

Исчез навсегда!

Но на постели закряхтел, просыпаясь, мой сын.

И я проглотила свою гордость.

— Я с ребенком остаюсь без средств к существованию, — тихо сказала я. — Я никогда бы не попросила вас… Но ради сына прошу: помогите нам устроиться. Хотя бы на первое время…

Но Юджин словно подменили.

Он побледнел так, что казалось, его удар хватит.

Он отпрыгнул от меня так, словно я была чумным трупом.

— Что значит, — со страхом произнес он, — без средств к существованию?! А как же…

Он наверняка хотел произнести слово «приданое». Или «наследство».

Но не посмел.

Я усмехнулась. Как же он жалок был сейчас, когда понял, что ему не удастся погреть руки!

Несмотря на ужас, который начал до меня доходить, несмотря на страх перед будущим, я стояла и смеялась ему в лицо.

— Отец не успел составить завещания, — ответила я. — Пожалуй, вы поторопились с решительными действиям. Чем и вогнали его в гроб. И ваша смелость, ваши дерзкие планы не оправдались.

— Вот же черт!.. — Юджин запустил руки в волосы. На лице его было написано отчаяние.

—Так вы поможете? Я о многом не прошу. И для себя тоже не прошу ничего. Я говорю о сыне. О вашем сыне!

Но Юджин меня словно не слышал.

Казалось, он был близок к помешательству.

— Но ваша мать! —выкрикнул он отчаянно. Словно нашел последний, самый верный довод. — Она уверяла меня, что!..

Я снова усмехнулась. Хотя было мне совсем не до смеха.

— Похоже, она и вас обманула, — заметила я. — Людям, которые предлагают мерзости и подлости, нельзя доверять.

— Вот же черт! — проорал Юджин, уже никого не стесняясь.

От злости он побагровел. Понял, что вместо богатств получил меня и ребенка на шею.

Обузу.

Ненужный груз.

Лишние рты, которые надо кормить.

Люди, о которых нужно заботиться.

Это совсем не то, на что он рассчитывал!

— Ребенок записан на вас, — продолжила я уже смелее. — Он незаконнорождённый, но отцовство вы признали! А значит, обязаны о нем заботиться!

— Обязан? Да черта с два!

Голос Юджина был пропитан ненавистью.

Мужчина теперь смотрел на меня, словно это я в чем-то была виновата.

— Я признал его из жалости к вам!

— Что?!

— Да я даже не уверен, что это мой ребенок!

— Да как вы смеете! — кричу, а голоса своего не слышу.

Третьего удара в этот день мне просто не перенести.

Чувствую, что сердце просто разрывает мне грудь.

— Вы были моим первым мужчиной…

— Первым, — соглашается этот негодяй. — Но не единственным. Кто знает, кого вы пускали в свою постель, веревочка-то развязана. И уже не один мудрец не сосчитает, сколько счастливчиков отведали сладких плодов в вашем… саду.

Он мерзко, сально ухмыляется, глядя мне в лицо.

Делает непристойные намеки, указывая на окно.

— Как вы смеете говорить обо мне такие вещи! — кричу я. А сама уже задыхаюсь, и перед глазами темно.

— Так что я бы попросил, — тянет Юджин, нахально щуря глаза, — вернуть мне кольцо, которое я подарил вам в знак моей любви и верности. Вы недостойны его носить. Оно принадлежало моей матери, и…

Я его не слушаю.

В ярости сорвала с пальца его кольцо. Красивое, золотое, с крупным камнем. Его бы продать, и было бы на что жить.

Но и этой возможности меня лишают!

— Заберите! И уходите вон!

Я бросила драгоценность ему под ноги, чтоб Юджину пришлось наклониться.

И он с мерзкой улыбкой делает это.

Последний поклон мне в ноги…

— Всего доброго, дорогая!

Его слова грохочут в ушах как барабанная дробь.

Последний взгляд я бросаю на ребенка.

На сына, который плачет во все горло.

Которого мне не дано вырастить.

А дальше лишь пугающая чернота…