Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома

Глава 2. Вот это попадание...

— Барышня! Барышня, очнитесь!

Голова трещит, в ушах гул.

И где-то плачет ребенок.

Точнее, два ребенка. Один младенец, просто закатывается, а второй постарше.

Всхлипывает и подвывает.

Что это такое со мной произошло?

С трудом припоминаю, что было до этой пугающей темноты.

— Госпожа Эрика, с вами все в порядке?

Прихожу в себя окончательно.

Открываю глаза.

И все равно темно. Еще и холодно, словно в склепе.

Над головой на сквозняке реет, как знамя, целое полотнище из пыльной паутины. Под головой какой-то мягкий узелок с тряпками.

И гулкая, с эхом, тишина…

Как я тут очутилась?!

— Госпожа Эрика, ваш сын плачет. Его бы покормить…

Сын? У меня есть сын?

Однако, насыщенная у меня была жизнь, пока я была в отключке!

Долго ли я пролежала без сознания? Как сюда попала? И вообще, где я?

Десятки вопросов без ответов разрывают мне голову.

Но я поднимаюсь, сажусь на полу.

Да, меня, как бревно, кинули на холодный пол.

— Госпожа Эрика… малыш…

Старуха подсовывает мне младенца, а я сижу и не понимаю, что с ним делать.

Откуда он? Чей он?

— Вот так, — она ловко устраивает его головку у меня на сгибе руки. — Не плачь, бедняжка. Мама с тобой…

Так, с этим потом разберемся. Надо сообразить, что я тут делаю?

Старуха помогла мне устроить ребенка. И он жадно впился в высвобожденную из одежды грудь.

Его голод, его жадность и то, как он цепляется за свою крохотную жизнь, приводит меня в чувство.

Если даже этот маленький человек борется, то мне и подавно нужно! Только вот… за что бороться?

— Госпожа Эрика… Что дальше?

Дальше?

В памяти мелькали какие-то обрывки прошлого.

Я вспомнила боль, которая навалилась на меня, растеклась по груди. Сердце — к сожалению, обычный диагноз, даже для молодых. И врачей он тоже не щадит.

Я ведь в прошлой своей жизни хирург…

Еще сегодня утром я собиралась на работу уже на взводе.

Снова срочная операция. Снова диагноз неясен. Снова переделывать чью-то работу!

Сосед на лестничной клетке наорал.

Огромный мужик, а в душе мелкое трусливое существо.

Угрожал, я уж не слушала, чем ему не угодила. Мыслями я была там, у стола с пациентом.

Вышла из подъезда и поймала злобный и завистливый взгляд бабки.

— Наглая какая! — рыкнула она, глядя на меня своими опухшими глазами.

Я устало выдохнула. Собралась уже было выпалить ей ответ.

Как вдруг ощутила эту ужасную боль, и чернота с шумом налила мне голову.

Историю Эрики, чьего ребенка сейчас качала на руках, тоже помнила… Очень грустная история очень юной и очень покорной девушки.

Как-то странно я ощутила себя ею. Словно мы с ней всегда были одним целым. Одним человеком, который раз за разом проживает разные жизни в разных мирах.

Только до ужаса похожие друг на друга неприятностями.

Нет, ну так не годится!

Надо что-то менять!

— Что это за место? — спросила я, оглядываясь.

— Это же ваш дом, господа Эрика, — робко подсказывает старуха.

Дом? Не очень-то похожи эти развалины на жилище!

Пыльно, пахнет сыростью, и сквозняки гуляют по комнатам.

Тот, кто привез нас всех сюда, бросил меня в холе, в огромном полупустом зале.

Две изящные лестницы из холла вели наверх, в коридоры к комнатам.

На этом все великолепие кончалось.

Мебель, напольные часы, деревянные наличники на дверях, изящные перила лестниц — все это было черно, покрыто плесенью и пылью.

Полы тоже прогнили и предательски трещали. Того и гляди, провалятся.

И стены кое-где были ободраны до кирпичей.

Штукатурка осыпалась.

Этот дом не топили несколько лет, наверное. Он абсолютно не пригоден к жизни в нем!

Ой, мамочки! Еще и с младенцем!

Я перевела взгляд на малыша на моих руках.

Он наелся, пригрелся на моих руках и затих, уснул. Бедное дитя, долго ли он проживет в этих условиях?! Невинная крохотная жизнь… Он-то не должен отвечать ни за что.

«Так, давайте без трагедий! — стиснув зубы, тут же подумала я. — Пока я тут, никто не умрет!»

Пока я тут, со всеми все будет в порядке.

Это был мой девиз, и я несла его сквозь жизнь… Сквозь ту жизнь, в которой не выдержало мое сердце.

Работа, где нужно было думать обо всем коллективе.

Семья — куча родственников, которые болели, ссорились с соседями, нуждались в помощи.

«Я всем помогу, всех спасу», — всегда упрямо думала я.

Спасти чью-то жизнь для меня было важнее всего прочего.

Живя этой жизнь, я думала, что очень важна.

И что все держится на моих плечах. Вокруг меня происходило слишком много событий, жизнь кипела, некогда было остановиться и подумать. Да что там подумать — к моим тридцати пяти у меня не было ни семьи, ни уж тем более детей.

Некогда.

А теперь, сидя в темном пустом зале, с ребенком на руках, я с изумлением поняла, что, по сути, все эти люди, близкие и не очень, просто тянули из меня силы.

Силы, уверенность, нервы. Все то, чего им не хватало в себе самих.

Не оставляя мне ничего про запас. Не думая, каково мне.

«Довыручалась, — подвела итог я. — Все они взрослые люди, самостоятельные. Не немощные и не сирые, не убогие. Просто было удобно кататься на моей шее. А тот, кто по-настоящему нуждается, выглядит вот так, как эти люди, что сейчас со мной».

— Иди сюда, дитя, — велела я девочке.

У бедняжки губа на губу не попадала. От холода ее трясло, бледное личико было заплакано.

Ковыляла она еле-еле, неловко ставя ножку в ветхом башмаке.

— Что с твоей ножкой, дитя? — невольно спросила я. Профессиональное, верно.

— Упала с лестницы неудачно, госпожа, — тут же угодливо подсказала старуха. — Вроде, лекарь сложил, но срослось неверно… Она не юродивая, и не блаженная! Она совершенно нормальная! Не порченная и не проклятая! Родилась такой же, как все! И ее родители были крепкими и здоровыми!

— Были? А что с ними стряслось?

Старуха смолчала, сконфуженно опустив взгляд.

Что-то мой отец с ними сделал?! Или мачеха?! А жить теперь с ребенком, лишившимся родителей по их вине, предстоит мне?

— Не бойся Рози, — тихо сказала я. — Я тебя не обижу. Не причиню тебе боли.

Бедняжка. Видно, настрадалась. Мало того, что пережила такую болезнь, так ее еще и травили.

Ладно, с ее ножкой разберемся потом.

Девочка продолжала молчать. Лишь тряслась.

— Иди сюда, — велела я ей, поднимаясь.

Оказывается, эти бедняжки, сами продрогнув до костей, меня устроили с наибольшим комфортом. Положили на старый ковер, свернутый в несколько раз, и укрыли какими-то тряпками. А сами все это время ютились рядом, качая и согревая моего ребенка.

Присмотревшись, я узнала свои — Эрики, — платья и сорочки.

Ну, и ее легкое верхнее одеяние, слишком элегантное и непрактичное в этих условиях.

— Садись на нагретое, — велела я ей. — С младенцем справишься?

У меня мелькнула тень сомнения. Девочка сама была сущий ребенок. Худенькая и слабенькая.

Но она часто-часто закивала головой, и старуха радостно подхватила:

— Не сомневайтесь! Она крепкая, она удержит!

Я хмыкнула. Крепкая! Худая, бледная, в чем только душа держится…

Но выбирать не приходилось.

Я усадила ее на свое место, положила на ее руки спящего ребенка. Накрыла их своей одеждой, поплотнее закутала. Подсунула под спину и под руки девчонке узелки с вещами, чтобы ей легче и удобнее было сидеть.

— Сиди, грейся, — велела я ей. — И его грей. А мы пока огонь разведем.

Сказать просто. Сделать гораздо труднее!

Я обошла весь зал в поисках дров. Или чего-то, годного в растопку.

Старуха, как тень, следовала за мной.

Сама бы она не посмела тронуть ни старые полуразвалившиеся стулья, ни столик с круглой столешней. Она от старости и сырости начала распадаться на отдельные доски.

А я уверенно тащила все это в огромную пасть камина.

— Что ж, не дворец, — пыхтела я, выметая неловко собранным из каких-то прутьев веником мусор и старую золу, слежавшуюся до каменной твердости. — Зато наш дом. Наш, и больше ничей!

— Мало радости, когда делишь кров с призраками, — прошептала старуха как можно тише, чтоб не напугать девочку. — Мне-то что. Жить недолго осталось. А вот вам, вам-то, госпожа, и детям!..

— Глупости болтаешь, — пресекла я ее причитания. — Ни одного призрака не вижу. Да и не бывает их.

Не хватало еще, чтоб она стенала об этом все время!

Старуха замолчала. Лишь головой покачала и горестно сжала губы.

Приказано молчать — что ж, она умрет молча, раз так того хочет барышня.

Я ощутила укол совести.

Эта женщина всем пожертвовала, меня уложила на мягкое, тепло укутала, чтоб я не простыла и не замерзла, пока лежала в беспамятстве. Сама ютилась на голых досках.

А я сразу проявляю свой хозяйничий нрав.

Некрасиво как-то получилось.

Я тотчас смягчилась.

— Ивонна, — произнесла я, выудив в памяти ее имя. — Не обижайся. Я не хотела быть грубой. Но сейчас правда не время плакать и причитать. Нам нужно быть сильными, как никогда. Пока нет никаких призраков, не стоит о них думать. Нам выжить нужно!

Она смолчала, лишь согласно кивнула.

Но видно был, что ее этот дом угнетает.

И она боится до ужаса.

Но идти ей некуда. Больше приюта у нее нет.

Потому она будет цепляться за меня до последнего.

Мы разломали много мебели. Стулья, столик, маленький комод. Его ящички были выполнены из тонкой деревянной фанеры, должна хорошо загореться.

С лестницы мы вместе с Ивонной насилу отодрали длинный, прибитый к ступеням ковер и подтащили его к камину.

Сложили в несколько раз, готовя подобие ложа.

— Великовато для вас, госпожа, — с сомнением произнесла старуха. — Да и тонковато. Давайте еще в два раза сложим! Будет теплее спать.

— Но тогда вы с Рози не поместитесь, — пропыхтела я.

— Мы?!

— Ну, конечно. А где вы рассчитывали спать?

Старуха ничего не ответила. Только на лице ее выписалось изумление.

— Да, Ивонна. Настали такие времена, когда мы будем спать бок о бок! Ну же, шевелись! Надо придвинуть сюда и кресла. Огородим это место от сквозняков.

Кресла — это просто подобие мебели. Прогнили и провалились. Пойдут в растопку следующими. Но пока пусть так стоят.

Пока мы возились, мне стало даже жарко. Пот выступил на лбу, спину ломило. Только ладони мерзи и саднили от непривычной работы. Но это мелочи.

Да, не привыкла нежная Эрика работать!

Ну, что же поделать, держись! Я-то не Эрика. Тело мне досталось молодое, а сильным я его сделаю!

Обломки мебели мы сложили в камин, разожгли огонь кое-как. Небольшое пространство перед камином, огороженное старой пыльной мебелью, сразу наполнилось теплом. Стало светлее и уютнее.

— Давай сюда детей перенесем, Ивонна, — тихо произнесла я, кивнув на кокон, свернутый из одежды. — Рози, кажется, уснула.

И это было правдой.

Измученная, испуганная и зареванная, она спала, откинувшись на спину. Малыш спал у нее на гуди, крепко примотанный к ней моей одеждой.

— Намаемся-а-а, — жалостливо затянула Ивонна. Ее старые глаза налились слезами. — Как детей кормить?!

— Придумаем что-нибудь, — преувеличенно бодро ответила я. — Не плачь раньше времени! Дом большой; поищем запасы, какие-то ценности…

Ивонна покачала головой.

— Вы малы были, когда его покинули, — ответила она. — И вы вывезли отсюда все ценное. Вряд ли что-то осталось.

— В нашем положении, Ивонна, и крепкий клочок ткани — драгоценность!

Мы присели рядом со спящими детьми, передохнуть.

Ивонна ловко придвинула корзинку.

Пока благородная Эрика валялась в обмороке, старуха подумала о будущем! Бог знает, какими правдами и неправдами она раздобыла нехитрую снедь. Совсем немного хлеба, кусок сахара, крошечный кусок масла…

— Вам надо кормить ребенка, госпожа Эрика, — с жалостью в голосе произнесла она, придвигая мне хлеб и масло.

Только сейчас я почувствовала, как проголодалась.

Гулко сглотнула слюну.

С утра маковой росинки во рту не было, с этой несостоявшейся свадьбой и выселением…

Но я не набросилась на хлеб, хотя съела бы весь кусок одна.

— Поедим все вместе, — твердо сказала я. — Когда Рози проснется. Пока… пока давай вскипятим чай.

— Дак нету чая, — горестно всплеснула руками Ивонна. — Прости, госпожа! Я не взяла, не успела…

— Не извиняйся, Ивонна — ответила я. — Твоей вины тут нет. А чая нет — так попьем кипятка с сахаром. Это придаст нам сил.

Я сама отыскала среди груд мусора какой-то маленький котелок. Песком отчистила его, окатила водой. Колодец был тут же, недалеко, во дворе. Я вытянула целое ведро, хотя это было и нелегко, и наполнила наш импровизированный чайник.

— В нем словно ведьмы зелье варили, — ругнулась старуха.

Я лишь рассмеялась. Кажется, начинаю привыкать к ее сердитой воркотне.

— Не выдумывай. Это всего лишь старый котелок, — ответила я легко.

Я подвесила котелок над огнем в камине, пока Ивонна делила хлеб и масло.

Ножа у нее не было, она резала еду суровой толстой нитью.

— Эх, — горько сказала она. Порции наши были крохотные, совсем маленькие. С учетом того, что и на завтрак она немного оставила. — Совсем голодно нам будет…

— Не будет, — уверенно возразила я. — Сейчас слишком поздно. А с утра я схожу, продам сережки в лавке. На хлеб нам хватит. А там придумаем, как жить и чем заняться.

Вода быстро вскипела. Она пахла дымом, но вприкуску с куском сахара это был просто волшебный нектар!

— Так что случилось с родителями Рози? — спросила я, прихлебывая из котелка и передавая его Ивонне. — Мой отец что-то с ней сотворил?

Та снова тяжело вздохнула.

— Вот отец не причем, госпожа, — ответила она. В голосе ее послышались слезы. — Это все ваша мачеха. Истинно говорю, это дьявол в юбке, а не женщина! Дай ей волю, она бы мучила живых людей с утра и до ночи! Мать Рози была красавица. Служила личной горничной у госпожи. Вы должны бы ее помнить. Агата ее звали.

— Агата?

В памяти моей, перемешанной с памятью Эрики, всплыл образ темноволосой, высокой, скромной девушки.

— Она вышла замуж за конюха. За Марека. Славная была пара! Оба красивые, молодые…

— Ах, да! Кажется, тогда она и пропала из нашего дома.

Старуха горестно поджала губы.

— Немного позже, — ответила она тихо. — Когда забеременела. Госпожа была в ярости.

— Отчего же?! Женщины как правило беременеют, если выходят замуж.

— Оттого, что она запрещала Агате беременеть. Говорила, что не потерпит этого уродства. Когда узнала — Агата уже не могла скрывать живот, — начала травить бедняжку. Заставлять выполнять тяжелую работу. То пододвинуть сундук, то приподнять кровать.

— Хотела от плода избавиться! — ахнула я. Ивонна кивнула.

— Но не вышло. И тогда госпожа словно бы нечаянно… ну, доказать-то нельзя, кто б поверил словам Агаты…

— Что она сотворила?!

— С лестницы ее столкнула. Ударила по лицу и толкнула.

Я молчала, отрясенная. В ушах стоял звон от ужаса.

— Агата родила тогда раньше времени. Но сама…

— Понятно, — произнесла я слишком поспешно. — Умерла.

— Да… не перенесла родов.

В груди моей клокотало от ярости и несправедливости.

И теперь этот монстр будет жить в моем доме?!

Будет пользоваться всеми деньгами, оставленными отцом?

Будет измываться над слугами, и никто ей не помешает?!

— Да почему же жизнь так несправедлива!

— Рози я воспитала, — тихо продолжила Ивонна. — Отца ее госпожа велела со двора прогнать и больше не пускать. Госпожа долго не спрашивала о Рози. А потом вдруг изъявила желание взять ее к себе в служанки. Но, боюсь, ей тоже была уготована судьба матери.

— Ее тоже мачеха столкнула?!

Ивонна горько усмехнулась.

— Неоднократно, — ответила она. — Бедняжка кубарем летала по этой лестнице. Вся в синяках… Вот и ножку повредила. Уж как она мучилась!

Я в ужасе глянула на спящего ребенка.

Как можно вымещать свою досаду, свою злобу на бедной сироте?!

— Но как отец допустил это?!

Ивонна пожала плечами.

— А кто отваживался ему жаловаться? Чтоб старая ведьма кипятком плеснула?

— Как земля ее носит!..

У меня даже руки тряслись. И девочку было очень жаль.

Хотелось как-то ей помочь. Хоть чем-то! Приласкать, успокоить.

Бедняжка… Бледненькая, худая. Сколько горя она повидала в своей короткой жизни.

Горя, боли и страха…

А теперь злобная старуха, лишившая ее родителей, просто вышвырнула ее из дому.

Лишила и шанса на жизнь. Все равно что своими руками убила бы ее.

Впрочем, она и моего малыша не пожалела. Совсем кроху.

При взгляде на спящего младенца я чуть не разрыдалась. Мачеха не могла не понимать, что ждет ребенка в этом заброшенном доме. Холод и голод. Верная смерть.

Но и это ее не тронуло.

Мне даже показалось, что она хочет, чтобы это поскорее произошло.

Она рассчитывала, что ее падчерица, Эрика, сгорая от стыда, не посмеет высунуться в люди. Молча погибнет. Ведь незаконнорожденный младенец — это позор.

Мало кто не покажет на улице пальцем на молодую мать, родившую вне брака.

Кто-то может и плюнуть. И даже камнем кинуть.

Но даже если люди проявят милосердие и не станут травить, то жить мне все равно будет туго.

Ведь свою репутацию я — несчастная Эрика, — погубила. Кто захочет иметь дело с падшей женщиной?

Даже если выживем, то дом этот, итак имеющий дурную славу, не скоро обретет уважение.

Если вообще обретет.

— Ну, ничего, — сквозь сжатые зубы пробормотала я. — Ничего-о-о… Я все исправлю, обещаю!

Но, несмотря на эти тяжелые мысли, мне все же интересно было, что же не так с ножкой Рози.

Наверное, сказался чисто профессиональный интерес.

Если уж ее лечили, то отчего она все равно хромала?

— Говоришь, лекарь вправлял? — спросила я у Ивонны, осторожно стаскивая с больной ножки девочки растоптанный уродливый башмак.

— О да, и хорошо вправил! — живо ответила Ивонна.

— Так что ж тогда?

— Он велел Рози лежать, не вставать, — пояснила старуха, пока я ощупывала крохотную беленькую ступню. — Но этот демон в юбке… вы же понимаете, госпожа, она не дала девочке спуска. Несмотря на то, что Рози сосем ребенок. Сердце у старой ведьмы каменное.

— Все ясно, — сказала я.

Втянувшись в знакомое мне дело, я как-то разом успокоилась, отбросила все мысли прочь и сосредоточилась только на том, как помочь Рози.

Беглый осмотр показал, что перелом сросся хорошо.

Но, видно, Рози специально косолапила.

Каким-то невообразимым образом выворачивала ступню при ходьбе, чтоб не было так больно. Ведь ей приходилось выполнять работу для мачехи, когда нога еще не срослась толком…

— Связки растянула, — определила я. — Сильно. Поэтому сейчас ступня все время вывихивается из сустава. Это поправимо, потребуется только побольше времени и терпения. Нужно забинтовать ножку потуже, вероятно, неплохо было б шину наложить. И да, покой. Не наступать, не двигать…

Я задумалась.

В идеале бы для Рози нужно смастерить костылик. Или даже кресло на колесах. Не может же ребенок несколько дней сидеть на одном месте.

Ей двигаться нужно.

Но кто сможет смастерить это?..

Ивонна с изумлением смотрела на меня.

— Откуда вам это известно, госпожа? Вы разве учились на лекаря?

— Нет, конечно, — отмахнулась я. Секрета своего я не собиралась открывать даже Ивонне. Скажи ей о том, что у меня была прежняя жизнь, и я была в ней врачом — старуха в ужасе и с воплями умчится. Хорошо, что хоть сейчас она немного позабыла о зловещей репутации дома и призраках, якобы его населяющих. — Просто в нашей библиотеке были разные книги. Я хотела узнать получше о лекарском искусстве. Мне было интересно. Вот я и читала. Очень много книг.

— О! — уважительно протянула Ивонна. — А я думала, вы читаете только сказки да романы про любовь. Книги с красивыми картинками. Ну, как и все прочие барышни.

Эрика так и делала.

И я была совсем не уверена, что в библиотеке были какие-то ученые книги. И что она их стала бы читать.

Но теперь это было неважно.

— Завтра с утра сделаем ей шину, — твердо сказала я. — Рози у нас еще танцевать будет!