Старуха Эванс очень хотела себе магический дар.
Только небесам было известно, отчего тот не приживался.
И силы в ее крови не разгоралось.
Она не могла расшвыривать людей как кегли, и повелевать ими так, как Кристиан, тоже не могла.
Не видела будущего, не могла найти спрятанный клад. И призраки, которых по свету разгуливало немало, не раскрывали ей своих тайн. И под свое покровительство не брали.
Ничего.
А она так хотела быть хоть немного, но проницательнее обычных людей!
— Я была слишком терпелива по отношению к этой бесполезной дуре! — шипела мадам Эванс, вспоминая мать Рози.
Эта треклятая служанка с кроткими овечьими глазами!
— Я ее на помойке подобрала! Отмыла, одела! Дала работу, кров над головой! Что ей стоило дать мне живое зерно дара? — старуха все губы до крови искусала от злости. — Почему все ее подарки были как дохлые, болезненные, синюшные младенцы?!
Наверное, горничная Агата дарила доброй госпоже дары.
Наверное.
Но душа старухи была так черна и ядовита, что семена не всходили там. Как в отравленном болоте. Они падали снова и снова в подготовленную почву, но не прорастали магическими всходами.
Что растет на болоте?
Только кривые деревья.
Те из семян, что все же смогли прижиться, выросли не в дар, а в проклятье.
Иногда старуха превращалась в серую драную блохастую крысу и корчилась, ощущая на своей лишайной шкуре все болезни, что точат несчастного зверька.
Реже — в ворону.
Ту, что толком не может летать.
Мечется бестолково в небе и падает, натолкнувшись на дерево.
Проклятье позволило ей и мальчиков увидеть.
Они теперь охотились за ней, и старуха Эванс слышала их смех.
И это для нее было благо. Потому что она всегда могла спрятаться и переждать, пока их смех стихнет.
Услышала она этот треклятый смех и в своем доме.
Да что там в доме — в кабинете, куда не было допуска никому.
Как назло, разразился дождь, и больная птица-ворона была вынуждена долго мокнуть на ветке за окном, вслушиваясь в крики расшалившихся призраков.
Ей было жутко, холодно и больно.
— Что они там вытворяют, паршивцы? — шипела она. — Зачем снова пришли? Что им не спится в их могилах? Только б дом не подожгли…
От волнения у нее дух заходился. Ей не терпелось сорваться с ветки, влететь в окно, расшвырять призраков, увидеть, чем они там развлекаются.
Но она все еще помнила, как жгутся их руки. И потому сидела на месте.
Еще было страшно за дочь.
За ту дочь, что осталась при ней.
Одну поймал герцог и отправил в подземелье. Ее будут судить, и кто знает, чем ей грозит ее дерзость! Вероятно, могут и на каторгу отправить. Или даже казнят — с этим мадам Эванс смирилась очень быстро. Больно, но терпимо. И уж точно намного лучше, чем пробовать судиться и заступаться за девчонку. Это опасно; да и на глаза герцогу попадаться нельзя. Он теперь слишком много знает.
— Сама виновата, — ворчала мокрая ворона, встряхивая насквозь промокшие перья, не греющие костлявое старое тело. — Сама подначивала людей. Меня там не было, я не причем. А обвинить меня в своих бедах может всякая курица. Чтобы шкуру свою спасти. Я тут не причем.
Вторая дочь отсиживалась теперь в доме, боясь гнева людского.
Из гостиницы ее выжили со скандалом. Не без помощи мальчишки-герцога, надо полагать! Конечно, он не настаивал на выселении. Но он пришел с неудобными вопросами… И за эти вопросы девчонку выгнали вон!
— Тоже ничего страшного, — шептала замерзшая мадам Эванс, съежившись не ветке. — Есть же дом. Значит, не пропадет. Добралась до дома? Значит, не пропадет!
То, что дочь убегала от людей, которые метали в нее камни, несильно-то волновало мадам Эванс. Что синяки, что ссадины на лице дочери? Заживут!
Да и вообще, не у нее же, не у старухи, болит…
Тени пляшущих мальчишек метались по стеклам.
Случайные прохожие увидели бы только сполохи молний и отражение дождя. Но старуха видела, как расплясывают ее братья, натворив какую-то гадость.
— Что вы наделали? Что наделали?! — почти не таясь, вскрикивала она, заливаясь слезами бессилия.
Но ответа ей не было.
К утру призраки угомонились.
Исчезли.
Испарились.
Так уходят гости с балов, оттанцевав свое и обессилев.
— Быстрее же, быстрее, ну! — исступленно шептала мадам Эванс, воспаленными глазами провожая темные тени.
Когда мальчики ушли, в доме развеялся недобрый сумрак, ворона с карканьем сорвалась с веток и ударилась комком мокрых перьев в стекло.
Окно не выдержало, рассыпалось осколками.
А хозяйка дома, встрепанная, мокрая, замерзшая, встала посреди комнаты, тяжело согнувшись.
Ее волосы были растрёпаны и висели неряшливыми прядями вдоль лица. Ее одежда была грязна и залеплена прошлогодними листьями, словно мадам Эванс валялась в канаве.
Но не это напугало ее так, что ноги подкосились, и она упала без сил на пол.
Все стены ее кабинета, шторы, мебель, ковер, любимое кресло — все было исписано черными угловатыми буковками.
Словно ее покойный муж сам своим нервным и злым почерком украсил…
Но хуже всего было то, что в надписях угадывались слова завещания.
Того, что она украла и скрывала столько времени.
«Маркизат для Эрики».
«Эрика наследница всех моих богатств».
«Эрика». «Эрика». «Эрика».
Все стены были исчирканы этим ненавистным именем.
Мадам Эванс с воплем подлетела к стене, принялась рукой тереть обои, желая если не стереть, так размазать страшные строки.
Но это было бесполезно.
Она царапала ногтями, она со слезами и с воем терла ладонями. Но даже ее кровь из-под сорванных ногтей не могла закрасить четкие буквы и безжалостные строки.
Казалось, что тонкие буквы насквозь прожгли стену. Пронизали камни. И сколько не три, не избавишься.
Потрясение было так велико, что старуха сползла по стене и упала. И так лежала некоторое время, раскрывая рот, как рыба. Ей казалось, что ужас колет ее лицо раскаленными иглами, и весь мир грохочет, сбрасывая ее в ад.
Все пропало.
Ее тайна, которую она так тщательно хранила, разгадана. Вытащена на свет божий, и всяк ее может увидеть.
Что делать?! Что делать? Все пропало!
«Сжечь комнату!» — мелькнуло тотчас в мозгу у старухи. Словно утопающий, ухватилась она за соломинку, и силы вернулись к ней.
Она решительно кинулась к своему ларцу, к тому сокровищу, что всюду таскала с собой.
Благо, дочь, удирая из гостиницы, его с собой прихватила.
— Моя девочка! — радостно шипела старуха, нащупывая ключик на длинной цепочке на груди.
Даже если весь дом исписан этими письмена, ничего! Кто поверит каракулям на стенах? Никто! Это злая шутка, подделка! Вандализм! И заказала его Эрика! Доказательств-то у нее нет!
— Были бы доказательства, не пришлось бы натравливать призраков на мою комнату!
Она не с первого раза попала ключом в замок, а когда попала и отомкнула, вопль вырвался из ее груди.
Вместо свитка с завещанием на бархатной обивке шкатулки лежал хрупкий завиток пепла. Черная сгоревшая бумага, которая рассыпалась, стоило лишь к ней прикоснуться.
— Проклятье! — заверещала мадам Эванс, хватая серые чешуйки сгоревшей бумаги.
Но и те рушились, разлетались под ее пальцами.
Это был такой удар, какой пережить очень трудно.
Признаться, она сильно рассчитывала на завещание.
Маркизат очень помог бы ей в тяжбе с герцогом. Тем более, богатый маркизат.
Она уже не думала отдавать его одной из дочерей.
Она хотела сама примерить корону маркизы. Дочери что? Вполне взрослые. Выкинуть обеих на улицу, пусть сами о себе заботятся. Не век же на шее у матери сидеть!
А с короной маркизы на голове мадам Эванс могла смело противостоять герцогу.
Ее слово против его.
Маркизат спас бы ее старую шкуру. Оставалось бы просто присвоить его!
Отсрочить свадьбу Эрики. Еще немного, всего год…
— Я бы изуродовала ее, я бы изуродовала его! — выла старуха в отчаянии. — Лишь бы они не поженились! Всего год подождать! И тогда!..
— Но этого не произошло, матушка. И я рад, что копилка ваших злодеяний не пополнилась еще одним!
Старуха подскочила, стерев с лица злые слезы, обернулась.
— Снова призрак! — с презрением выплюнула она.
Но тот, кого она так назвала, лишь отрицательно качнул головой.
— Брат Умиротворения, — поправил мягко молодой человек.
— Ущербный святоша! — насмешливо выкрикнула старуха.
— Ваш сын и душеприказчик господина Эванса, — так же мягко ответил молодой человек, неясной тенью стоя посреди разгромленного кабинета.
— Предатель! Предатель! — выдохнула яростно старуха. — Зачем ты взялся за это дело? Увидел знакомое имя? Решил меня ставить ни с чем?
— Странно слышать о предательстве от человека, который выкинул младенца в снег, на мороз, — заметил молодой человек.
Губы мадам Эванс искривились в злобной усмешке.
— Так это месть! — выдохнула она. — Сын — это грех! Мне нужно было избавиться от этого сосуда порока! Не тебе меня судить, паршивый мальчишка! Ты не умнее, не мудрее и не лучше меня! Не лучше! Так что вон отсюда!
Молодой человек тяжело вздохнул.
— Я взял это дело, чтоб дать тебе шанс на прощение, — сказал он, наконец. — Отступи от завещания и от богатств, которые не тебе предназначены. У тебя еще есть шанс искупить…
— То есть, — бесцеремонно произнесла мадам Эванс, — ты явишься, чтоб огласить завещание и разрушить мою жизнь?
Молодой человек пожал плечами и красноречиво промолчал.
— Мое имя прозвучало, — он обвел комнату взмахом руки.
— Не считается! — яростно выдохнула старуха, все еще сражаясь за то, что она считала своим. — Призраки не считаются!
— Ты думаешь, они только тут начертили свои письмена? — улыбнулся молодой человек. —Нет. Законник тоже с интересом читает это завещание. И несколько раз произнес мои имя. Призвал. Поэтому я обязан буду явиться. Так что мой тебе совет: отступись. Смирись. Понеси наказание, и выживешь. Я сам стану просить за тебя.
— Позор! Жалкий слизень! В тебе нет ни капли силы! Ты умеешь только кланяться!
— Иногда сила в этом.
— Надо было кинуть тебя в печь! — яростно взвыла мадам Эванс. — Так было бы надежнее! Но я не сдамся! Я никогда не сдамся, никогда!
Молодой человек лишь молча пожал плечами.
А старуха, всплеснув руками, снова обернулась в ворону и вылетела вон.
***
На городской праздник я собиралась сильно волнуясь.
Разумеется, мы решили ехать все — и я, и Ивонна с Итаном, и Рози.
И ради этого мы все принарядились.
К празднику я велела помощницам прибрать в доме как следует. В том числе, и в том крыле, в которое теперь можно было заходить. Да, мебель там была старомодной, даже старинной, но все равно очень красивой, из лакированного красного дерева. И за ней нужен был особый тщательный уход.
Поэтому я наняла еще парочку горничных, помоложе, посильнее. И одного расторопного смышленого паренька, чтоб было кому колоть дрова, топить камины, ухаживать за лошадью и повозкой.
Так что на праздник я отправлялась уже как хозяйка весьма приличного дома.
Ивонна сама привела в идеальный вид мое платье. Отгладила подол, нашила кружева на воротник. Вместе с платьем подала мне и новую тонкую сорочку из белоснежного батиста, и новые чулки, и новые туфельки, и шляпку.
Уложила мне волосы и застегнула на шее колье.
— Вы будете самой красивой невестой на этом празднике! — торжественно заявила она.
Ивонна виду не подавала, но было ясно, что она тоже ужасно нервничает и переживает. Обещать жениться — это одно. А сможет ли герцог при всем честном народе, навесь город объявить о помолвке?
Но вслух Ивонна свои сомнения произнеси не посмела.
Итана мы разодели в новые рубашечки и завернули в новое одеяльце.
Рози получила, наконец, свое красивое платье, песочно-желтое, с красивыми букетиками мелких цветов. Очень свежее и очень летнее.
Тонкие полоски кружев, украшающие подол, рукава, воротник и опрятный крахмальный передник придавали ее платью еще более светлый и нарядный вид.
В этом платье Рози со свежеумытой мордашкой, с опрятно убранными в косы волосами была очень красивая, словно куколка.
К платью, в качестве подарка, я преподнесла Рози шляпку и пару ботинок из светлой тонкой кожи.
Ботинки лежали в коробке из плотного картона, обтянутого глянцевой шелковой бумагой. Коробка была перевязана красной атласной ленточкой, а тонкая полупрозрачная оберточная бумага внутри чуть заметно пахла духами.
— Это мне! — заверещала изумленная Рози, развернув мой подарок. — Настоящие ботинки на каблучке! Как у настоящей леди!
— Тебе, — заверила я, наслаждаясь радостным изумлением девочки.
— Мне никогда и никто не дарил ничего такого красивого! — ото всей души произнесла Рози.
— Надеюсь, это далеко не последние сюрпризы на сегодня, — улыбнулась я.
В коробке со шляпкой лежала пара тонких перчаток. Маленькая и недорогая вещь; но Рози ахала, будто нашла огромное сокровище, и тотчас натянула их на руки и рассматривала их так, будто они целиком были из золота.
Ивонна тоже нарядилась.
Свое платье она освежила, добавив белый полотняный воротник и надев крахмальный передник.
На голову надела высокий чепчик с плоеными оборками, белый и пышный, как торт.
В этом наряде она просто раздувалась от гордости и выглядела как прислуга из очень богатого дома.
Для нее у меня тоже был подарок.
Небольшая старинная брошка из серебра с жемчугом.
— Под воротом твоего платья она будет очень хорошо смотреться, — сказала я, вручая ей маленькую овальную коробочку, оббитую вытертым бархатом.
Ивонна по своему обыкновению всплеснула руками и залилась слезами.
— Не плачь, — мягко сказала я, когда она дрожащими руками приняла мой подарок. — Ты заслужила, Ивонна. Ты заслужила и большего, и это большее обязательно будет. Потому что ты верная и самая надежная. Ты сама целое сокровище, Ивонна. С тобой ничего не страшно.
— Спасибо, — всхлипывала Ивонна.
Я думала, что мы все поедем в моей тележке, подаренной Кристианом.
Даже велела ее запрягать.
Но, к моему удивлению, к дому подъехала шикарная карета, запряженная парой черных, как смоль, и блестящих, как алмазы, лошадей.
Карета с герцогским гербом.
Карета с парой важных расфуфыренных лакеев на запятках.
— Господин герцог поручил нам, — о господи, он еле говорил из-за своих кружевных манишек и из-под напудренного парика с воинственно торчащей вверх косичкой! — сопроводить вас на праздник, госпожа Эванс.
Госпожа Эванс!
Звучит.
От волнения у меня даже дух занялся.
— Пожалуйте, — лакей поклонился, обдав меня облаком духов и пудры, и открыл передо мной золоченую дверцу. Другой ловко откинул лестницу, по которой мне следовало подняться.
И ручку мне подал, будто я сама не смогу зайти!
И шлейф подержал, чтоб я не зацепилась и не испачкалась.
— Бесстыдник! — грозно рявкнула на него Ивонна.
Ей показалось, что он поднял платье немного выше дозволенного.
Но, думаю, такой вышколенный лакей знал, что делает. Уж он-то не одну сотню юбок спас от мелких неприятностей.
Но на выпад Ивонны он не ответил. Его напудренное лицо не дрогнуло ни единым мускулом.
Он и Ивонне с Итаном помог взобраться в карету так почтительно, будто это была вдовствующая королева-мать.
А Рози, егоза, справилась без помощи, заскочив в два прыжка.
— В следующий раз, — ворчала Ивонна, укачивая Итана, — не прыгай, как коза! А важно и неспешно заходи, как госпожа! Ты же собираешься быть приличной девицей, не так ли?
В карете были бархатные мягкие сидения и множество подушек. Так, что мы могли расположиться с комфортом. Можно было подложить и под спину, и под бок, и облокотиться.
Ивонна тотчас этим воспользовалась. Она расположилась в герцогских подушках безо всякого стеснения, довольно вздохнула, и мы отправились на праздник.
Ну, такого со мной еще точно не было!
Карета катилась по улицам города, и все прохожие почтительно кланялись.
Это при том, что из одного окна выглядывала я, а из другого — довольная Ивонна и Рози.
Кажется, когда мы подъезжали к площади, в толпе нарядных горожан я заметила Юджина.
Он, как и все, глазел на герцогскую карету, и просто взорвался ругательствами, увидев меня в ней.
Готова спорить, он чуть не лопнул от злости. Весь покраснел. И на его шее вздулись жилы, будто ему было невыносимо тяжело перенести увиденное.
У ратуши толпа схлынула перед каретой, дав дорогу.
— Мы первые, мы первые! — заверещала Рози, позабыв о наставлениях строгой Ивонны. — Ух ты! Это кто там, такой красивый?!
Но могла бы и не спрашивать.
Разумеется, это был Кристиан, верхом на таком же великолепном скакуне, который был впряжен в карету.
— О, сейчас все девушки в обморок попадают! — комментировала его появление неугомонная Рози. — Еще бы! У него волосы красивее, чем у многих из них! А в его начищенных сапогах можно увидеть свое отражение!
А я лишь улыбнулась.
Кристиан и оделся в ярко-синий, с золотыми галунами, праздничный костюм, больше подошедший бы к балу-маскараду. Но он невероятно подходил к магическому цвету его глаз.
И мне было приятно. Потому что это могла видеть и оценить только я.
Наша карета остановилась. Расторопные лакеи поспешили открыть передо мной дверцу.
Но чтобы я вышла, руку мне подал Кристиан.
Один из слуг, словно тень, следовал за своим господином.
В руках его был какой-то ларец. Слуга держал его с гордостью и очень крепко. Словно сама жизнь герцога была в его руках.
Он улыбался так прекрасно, что на миг я забыла обо всем на свете, просто утопая в счастье от того, что он с мной. Он мой. И сейчас мы объявим об этом на весь свет!
— Ты сегодня прекрасна, как никогда! — шепнул он мне на ухо, когда я взяла его под руку. — Надо же, как тебе к лицу зеленый цвет…
Я мельком оглянулась на то место, где стоял Юджин.
Он так там и оставался, словно пригвождённый.
Только теперь лицо его было абсолютно несчастным.
— Какое прелестное украшение на вашей шейке, — меж тем продолжил Кристиан.
Мы с ним неторопливо начали подниматься вверх по ступеням, пока лакеи извлекали из кареты важную Ивонну.
— Но я не припомню, чтобы я дарил вам что-то похожее, — продолжил Кристиан, пристально глянув на меня. Притом таким взглядом, что я поняла — врать бесполезно. Он раскусит меня тотчас же. — Где вы взяли это, госпожа Эванс?
Да и ни к чему.
К тому же, можно будет спросить совета у Кристиана по поводу клада.
— О, как официально, — усмехнулась я.
— Но мы же на людях, — напомнил Кристиан. — Поэтому некоторые правила приличия нужно бы соблюсти. Хотя бы из уважения к окружающим. Обращение на «ты» — это слишком личное. Оно просто вопит о том, что мы уже были… вместе…
От этого быстрого и горячего напоминания у меня мурашки по спине побежали.
Мне почудилось, что я снова ощущаю нескромные прикосновения к моему телу. Жадные поцелуи, ласки, от которых крови закипает.
Даже запах той ночи я ощущаю.
Как и желание, перемешанное с чувством острой опасности…
Я с трудом подавила шумное «ах», и Кристиан, хитро улыбнувшись, крепче сжал мои пальцы, лежащие на сгибе его локтя.
— Не переживайте, это мое. Действительно мое, — ответила я.
— Вот как? Эта вещица тонкая, она стоит больших денег.
Я помолчала, смакуя настороженность Кристиана.
— Помните, какая слава о моем доме бродила по городу? — спросила я.
— Ну, разумеется. Она до сих пор такая. Только жути чуть поменьше. Говорят, что привидения, если и набрасываются на людей, то только на негодяев. Или на ваших врагов. Так что с вами лучше дружить.
— Ах, увы, — беспечно сказала я, ступая в прохладный полумрак ратуши. — Теперь они не накинутся ни на кого.
— Это почему же?
— Потому что, — вздохнула я, — тот, кто охранял мой дом, наконец, обрел покой и оставил меня. А перед этим открыл тайник. Со своими сказочными сокровищами. Слышали вы о них?
Кристиан кивнул.
— Разумеется, — протянул он задумчиво. — О них мечтали все мальчишки, а потом и молодые люди нашего города. Так-так-так… Значит, привидения больше нет?
— Нет, — пожала я плечами.
— Так-так-так, — проговорил Кристиан снова. — Надеюсь, вы никому об этом не говорили?
— Разумеется, никому.
— Вот и молчите, —Кристиан нахмурился. — И домашним запретите говорить на эти темы. Пресекайте, если услышите.
— Но они еще больше будут говорить. Только тайком, за спиной.
— Пусть. Подобные разговоры, основанные на догадках, рождают трепет. А запретная тема всегда намекает об опасности. Я думаю, — он помолчал немного, — что кое-кто из ваших врагов не явился к вам и не достал вас всех в теплых постельках только потому, что до судорог боится духов, охраняющих ваш дом.
— Я даже знаю, кто это.
— Ах, даже так!
— Конечно. Мадам Эванс однажды посчастливилось поздороваться с этим духом… и пересчитать все стены собственными боками. Поэтому она его боится.
Так непринужденно болтая, мы, наконец, достигли помолвочного зала.
Разумеется, первые. Кто посмел бы опередить герцога?
Следом за нами шли горожане попроще. Сначала богатые бюргеры, из хороших семей. Потом дети лавочников, купцов. А потом и совсем простые горожане.
В целом, это была очень красивая и величественная процессия.
Красивые молодые люди, в самых красивых своих одеждах, с цветами, взявшись за руки, шли по ратуше, по красивому залу. И весь город смотрел на тех, кто скоро станет семьями — и будущим этого города.
И, заметив перед собой главу города, законника, еще каких-то чиновников, и почему-то Брата Умиротворения, я вспомнила о цели своего визита.
И ужасно разволновалась.
Да так, что чуть не споткнулась.
Но Кристиан успел меня подхватить и снова лучезарно улыбнулся.
— Что такое? — прошептал он. — Госпожа Эванс, куда испарилась ирония, с которой вы только что вели беседу? Что за испуганный взгляд?
— Ох, Кристиан! — зашептала я, склонив пылающее лицо. — О чем я только думала!
— Что?
— Я не думала, что помолвка это вот так…
— Как?
— Да весь город глазеет! — зашипела я, затравленно оглядываясь по сторонам.
Подспудно я в толпе искала Ивонну и Рози, чтоб получить свою порцию поддержки.
Но они были слишком далеко. Светлое платье Рози едва виднелось.
Зато Юджин в первых рядах!
Кажется, он локтями растолкал всех гостей, чтобы быть в первом ряду зрителей.
На лице у него было просто-таки исступленное выражение.
Как будто я сразу передумаю, увидев его кислую рожу!
— В этом и смысл! — рассмеялся Кристиан.
— Но все меня знают! — шипела я. — И тычут пальцами! И шепчутся за спиной, вспоминая мою историю!
— Ну, что ж сделаешь, — философски произнес Кристиан.
Да, отступать было поздно.
Тем более, мы уже подошли к градоначальнику.
Он, раздуваясь от радости и гордости, поклонился сначала Кристиану, потом мне.
— В этот праздничный день, — громко, так, что голос его взлетел до самого потолка, — знаете ли вы, зачем пришли сюда?
— Разумеется, — сдержанно ответил Кристиан.
— Да, — слабо ответила я.
Щеки мои пылали.
Градоначальник снова обернулся к Кристиану.
— Означает ли это, господин герцог, — так же отчетливо и громко произнес он, — что вы пришли сюда провозгласить о своем намерении жениться на этой женщине, урождённой девице Эванс?
Пол чуть не ушел у меня из-под ног.
Хороша девица!
Вон ребенок ее спит на руках Ивонны!
И Юджин толчется и тянет шею. Руку даю на отсечение, что у него даже уши шевелились, вытягиваясь вперед, чтобы уловить заветное мое «нет, я передумала, я не пойду за вас!».
Но, разумеется, я не сказала этого.
И когда градоначальник задал вопрос мне, я, собравшись с духом, твердо ответила свое «да».
— Обручайтесь! — важно разрешил законник, хитро подкручивая усы.
Тут выступил слуга с ларцом, о котором я почти забыла.
Кристиан бережно ларец открыл, откинул крышку.
Там, на подушечке, лежало кольцо с бриллиантовым камнем, и крохотная тонкая диадема.
Герцогская корона.
Тут у меня коленки дрогнули!
Расторопные слуги Кристиана аккуратно избавили меня от шляпки.
И Кристиан осторожно возложил диадему на мои волосы. Затем взял мою руку и поверх своей герцогской печати надел еще и это, помолвочное кольцо.
Да, смотрелось громоздко и тяжело, но ведь старинные вещи отличаются массивностью и некоторой грубостью?
— Тут еще одна корона имеется, — вдруг произнес законник, все так же хитро улыбаясь. — Прошу, Брат. Поясните собравшимся!
Кристиан с удивлением посмотрел на кроткого Брата Умиротворения, и тот почтительно поклонился.
— Вот как? — с нажимом произнес Кристиан. — Вы… вы отыскали ее титул?
Брат Умиротворения поклонился.
— Прибыл сразу, как только меня призвали по этому делу, — он переглянулся с Законником. — И привез я не только титул…
Спокойный и исполненный достоинства голос Брата был ужасно знакомым.
Хотя я могла бы поклясться, что раньше никогда не слышала его.
Но интонации, манера произносить слова… Да и лицо тоже как будто бы очень знакомое. Но полустертое в памяти.
—… Но и земли. Ее титул — не просто дарованный королем документ. Это богатое наследство, которое должно было быть сохранено в тайне до ее совершеннолетия или до бракосочетания. Но в свете обстоятельств… все-таки, официальная помолвка — это можно зачесть как брак. Да и безопасность невесты… Ее состоянием могли спекулировать и злоупотреблять разные люди. Поэтому я, как хранитель ее состояния, считаю, что наследство должно отдать ей сейчас. Я посоветовался с законником и оба мы пришли к выводу, что вполне можно ускорить процесс вступления в наследство. Думаю, завещатель был бы рад этому.
Он чуть слышно вздохнул, будто ему было очень жаль кого-то. Или что-то.
Но, так или иначе, а он тоже предъявил мне ларец.
Такой же солидный, красивый, старинный, как ларец Кристиана.
В этом ларце лежали бумаги.
— Документы, подтверждающие ваше право на владение землями, — произнес он, подав мне эти документы.
Под бумагами обнаружился ключ, тоже старинный и скорее декоративный, чем настоящий.
— Ключ от замка, — пояснил Брат Умиротворения. — Ну, и корона. Корона маркизы Сорель.
Корона была маленькая, но настоящая, черт ее побери!
Золотая старинная корона с красными камнями!
И ее Брат Умиротворения возложил на мою обалдевшую голову, склоненную передо мной.
Она оказалась такой, что диадема Кристиана опоясывала ее бриллиантовой каймой.
— Будьте благословенны, — мягко произнес Брат Умиротворения и отступил.
Где-то у меня за спиной прыгала, хлопая в ладоши, Рози, да всхлипывала от счастья Ивонна.
А Юджин, издав странный звук, словно его проткнули, и весь воздух покинул его легкие, просто рухнул без сил на колени.
— Нет… — вырвалось у него.
— Маркиза Сорель, — Кристиан церемонно поклонился мне и поцеловал мою бессильную руку. — Я спрашивал согласия у девицы Эванс. Теперь спрашиваю у вас. Вы согласны стать моей невестой, а потом и женой?
— Да! — ответила я, сияя от счастья. — Конечно, да!
***
Маркиза Сорель!
Пока другие пары объявляли о помолвке, меня и Кристиана окружили молодые люди, жаждущие выказать свое почтение.
Признаться, я растерялась.
От их внимания, которого было слишком много.
От их подобострастных улыбок.
От их заверений в вечной дружбе.
От их желания тотчас мне угодить.
Кто-то пытался предложить мне бокал с вином.
Кто-то желал сопроводить в более удобное место.
Кто-то жаждал поговорить, познакомиться поближе, развлечь разговором.
Представляю, какой ужас выписался у меня на лице! Я просто не знала, куда от новоявленных знакомых спрятаться, и Кристиан просто спас меня, просто взяв под руку и объявив, что нам нужно отойти и позаботиться о нашем сыне.
О нашем.
— О, маркиза, — посмеиваясь, сказал мне Кристиан, когда мы двинулись к Ивонне с Итаном, и мои навязчивые почитатели остались позади. — А вы имеете успех! Еще немного, и я умер бы от ревности.
— С таким приданым, — мрачно ответила я, — я б имела успех, будучи и столетней старушкой с провалами в памяти и со вставной челюстью. Маркизат Сорель — это лакомый кусочек. Имя очень древнее, земли огромные. Я просто очень, очень выгодная партия. Со всех сторон.
— Нет! Нет! — горячо заверил меня Кристиан. — Не только выгодная партия. Ты еще и невероятно привлекательна. Особенно сегодня. Особенно когда так очаровательно смущаешься. Такой милой девушки свет давно не видел. Но тебе нужно будет привыкать, — он тотчас сделался серьезным. — И учиться принимать эти знаки внимания как должное. Как дань уважения к твоему положению. И не бояться отослать вон человека, который тебя утомил. Теперь это не только уместно, но и правильно. Никто не имеет права досаждать моей… жене.
Кристиан страстно привлек меня к себе, и я покраснела от удовольствия.
— Я еще не жена, — застенчиво напомнила я ему.
— Это ничего, — беспечно ответил он. — Ты скоро ею станешь. У меня в доме почти все готово к тому, чтобы встретить мою жену.
Он вдруг нахмурился и отчего-то осмотрел с неприязнью праздничную толпу.
— Что-то не так? — насторожилась я.
— Я бы хотел, — процедил Кристиан, — поскорее разрешить все мои дела с твой мачехой.
— С мадам Эванс? — удивилась я. — А что между вами за дела могут быть?
— Я был неосторожен и упустил ее, — признался нехотя Кристиан. — Хотя ее бы надлежало поймать и передать в руки правосудия. Она страшная женщина, страшная. И, признаюсь, тебе на данный момент намного безопаснее в своем доме, которого она боится до судорог, чем у меня. Иначе б мы уже обвенчались, хоть сейчас! Хоть сегодня!
В его голосе была такая горячая страсть, такое нетерпение, что я рассмеялась.
— Э-э-э, нет! Что значит, сегодня? А как же красивое платье невесты? Как же цветы и красивая церемония? — наигранно возмутилась я. — Я все это хочу! И длинную фату, и красивое бело платье!
— Но твое зеленое платье сегодня ничем не уступает по красоте белому подвенечному, — ласково ответил Кристиан, любуясь мной. — Ты необыкновенная. Ты самая красивая сегодня. Самая заметная девушка из всех.
На удалось уединиться в небольшом алькове, где Ивонна помогла мне покормит Итана, а потом привела в порядок мою одежду.
Рози, неугомонная, скакала рядом, любуясь своими красивыми ботинками.
—Так значит, — беспечно произнесла она, — теперь ты маркиза?
— Получается, так, — согласилась я.
— А я, стало быть, воспитанница маркизы? — продолжала допытываться Рози.
— Ну да.
— Ого! — глаза девочки округлились. — Так это теперь мне и не каждому жениху нужно дават согласие?
Кристиан расхохотался во все горло.
— Вот кто понимает все с полуслова, — отсмеявшись, произнес он. — Девчонка понимает самую суть титула. Да, дорогая. Ты теперь вольна в выборе. И даже самому завидному жениху можешь отказать.
— А можно тогда мне выбрать из тех, — задумчиво произнесла Рози, — кто сейчас тебе кланялся?
— Рози! — воскликнула я, потрясенная.
— Ну что? Сама сказала — я могу выбирать. Я и выбрала. Он такой, с черными усиками.
— Но он старше тебя! — только и смогла ахнуть я.
Рози скривила губы.
— Мне даже бабушка всегда говорила, что мужчина должен быть старше лет на десять, пятнадцать, — небрежно ответила она. — Так что мне подойдет.
— О, боже…
— Что? Сейчас будут танцы. Я хочу с ним познакомиться и потанцевать. Это ведь достаточно благоразумно?
Я только руками всплеснула, точь-в-точь, как Ивонна. Потому что слов у меня не было.
А вот Кристиан остался на удивление спокоен и серьезен.
— Достаточно, — подтвердил он. — Внимание воспитанницы маркизы Сорель должно быть лестно любому. Но вот с манерами тебе стоило бы еще поработать.
— О, это я освою! — легкомысленно пообещала Рози.
— Придется нанять тебе учителя, — произнес Кристиан. — И строгую гувернантку.
— Надо, так надо, — обреченно вздохнула Рози. — Но это потом. А сейчас танцы, танцы!
Да, как раз распорядители праздника в шумном зале объявляли первый танец помолвленных.
И мы должны были с Кристианом выйти первой парой!
Помимо помолвленных приглашались и все желающие. И когда мы с Кристианом вошли в круг, я с удивлением заметила, что и Юджин стоит с какой-то девушкой в паре!
Приблизиться ко мне, прорваться сквозь толпу поклонников он теперь не смог бы, даже если сильно захотел. Ко мне его не пускал Кристиан — к маркизе Сорель не пустил бы весь город.
И единственной возможностью коснуться меня, приблизиться, был танец. Тот миг, когда партнеры ненадолго менялись парами.
Кристиан тоже понял это.
Он не сказал ничего. Негоже было б поднимать скандал на пустом месте на людях. Но он посмотрел на меня так выразительно, что я поняла — он подержит любое мое решение.
И уйти, и… протанцевать этот танец с Юджином, нос к носу.
Отвечая на его претензии.
Я гордо вздернула голову, отвечая ему на его взгляд.
— Я маркиза Сорель, — произнесла я чуть слышно. — И твоя будущая жена. Герцогиня Берус. Я могу послать его к черту в любой миг.
— Так и есть, — ответил он. — Так и есть.
И мы пошли в круг.
О, чертов Юджин!
Я хотела бы, чтоб он испарился. Чтоб его не было. Потому что танцевать с Кристианом было просто чудесно. Я могла бы протанцевать с ним всю жизнь!
Признаться, я ничего не видела, кроме него и крое слепящего света, когда мы кружились в танце.
Он, статный, красивый, обнимающий меня твердой рукой за талию, и я, счастливая и разгоряченная, кружились, глядя друг другу в глаза. И наши губы дрожали, улыбаясь. Потому что это было сбывшееся счастье.
Мы нашли друг друга.
Мы поняли друг друга.
Мы приняли друг друга и полюбили. И это было куда важнее всего остального.
И теперь Кристиан кружил меня в танце, любуясь мной. А я гордо держала голову, увенчанную короной, моей короной, и с каждым движением чувствовала себя все уверенней и счастливей. Словно ступала по облакам.
— Я люблю тебя, — шепнул Кристиан. — Я с тобой.
Наши руки разомкнулись, и я очутилась лицом к лицу с Юджином.
— Да черт тебя дери! — невольно выругалась я.
От смены партнера словно погас небесный свет, и я ощутила, что не парю в облаках, а ступаю по земле.
— Что тебе нужно? — весьма грубо спросила я.
Прикосновение его руки мне было неприятно. Словно в болотную жижу пихать.
— Поговорить, — выдохнул он.
Танцевал Южин, надо сказать, весьма неплохо.
Хорошему танцору, видимо, ничто не мешает…
— Мы говорили сто раз, — яростно ответила я, пока он кружил меня по залу, глядя на меня безумными жадными глазами.
— Но я не сказал от, что хотел!
— О, не скромничай! Ты говорил много чего! И не сильно-то сдерживался!
— А ты не понимаешь? — Юджин принял вид напыщенный и оскорбленный. И тотчас завел свою любимую песенку. — Ты… ты… ты была моей женщиной! И горько осознавать, что ты ушла к другому! Забыла меня! Предала то прекрасное и святое, что было между нами?
— Между нами было что-то святое?! Ты что, икону мне на живот положил?!
— Чего? — вякнул сбитый с толку Юджин.
Хорошо, хоть не забывал вовремя кружить меня, да так, что в глазах пестрело от лиц собравшихся.
— Ничего, — сухо ответила я. — Я даже не знаю, что тебе сказать. Потому что, кажется, ты сам веришь в свою ложь. Но ты же прекрасно знаешь, что обесчестил меня. И что я никакая не гулящая девка, какой ты хотел меня выставить. Я ни с кем не была после того, как ты… и я могла бы стать твоей женой. И была бы верна тебе. Выхода у меня не было. Я искала в тебе спасение. Но не нашла. А ты меня предал.
Губы Юджина дрогнули.
Он кружил меня под самую веселую мелодию, но в глазах его стояли слезы.
Слезы не раскаяния, не сожаления, нет.
Он просто кусал локти, что упустил по своей глупости лакомый кусок. Выть готов был.
Бился в агонии.
Выдумывал доводы, чтобы сейчас, в эти краткие минуты нашего единственного танца, все исправить. Все вернуть.
— Эрика, — с горечью вымолвил он. Через силу, давясь слезами. — У нас с тобой сын. Да что уж теперь осторожничать! Ты богата, Эрика! Мы могли бы пожениться с тобой сейчас и прожить простую, славную, уютную жизнь! Такую, к какой привыкли оба. Без всяких реверансов! Без великосветских сложностей и блеска! В достатке, но в деревне… Я же бедности страшился. Поэтому я отрекся. Я хотел, чтоб мы с тобой оба жили в достатке! Я этого хочу! Носам я не смогу! А с твоими деньгами нам будет хорошо! Всем нам!
— И твоей дочери? — почему-то спросила я.
— И ей тоже! — с жаром закивал он. — Ну, хочешь, ты ее станешь воспитывать? Можешь даже всыпать ей розог.
Кажется, он был готов всеми пожертвовать, лишь бы влезть в сытую, тёплую норку и там остаться навсегда.
Я молчала.
Я чувствовала его отчаяние.
Я знала, что кончается фигура нашего танца. Время, отпущенное нам для разговора. Я слышала дрожь его пальцев.
И все равно молчала.
— Эрика! — взвизгнул он с отчаянием, понимая, что истекают последние секунды, а я так и не склонилась к нему. — Наш сын! Подумай о нем! Зачем он твоему герцогу?! Он станет нелюбимым, ненужным! Ты сможешь выдержат такое отношение к нему?!
— Не так давно ты говорил, что это не твой сын. Ненужный и нелюбимый.
— Я обещаю, я буду примерным отцом! Я знаю, Итан от меня! Да я обожаю своих детей! Эрика! Зачем тебе этот герцог?! У тебя свой титул! Положение в обществе тебе обеспечено и без него! Эрика! У нас будет все! Любовь, счастье, достаток! Ну же! Деньги ведь всегда будут в твоих руках! А я буду просто любить тебя…
«Любить меня в обмен на мои деньги! — подумала я. — Какая алкая участь».
Я оглянулась на зал.
Там, следом за всеми парами, танцевала малышка Рози со своим избранником.
Да, это был первый ее танец. И кавалер, может, через пару недель пропадет и исчезнет из ее жизни навсегда.
Но она выбрала. Хотя б на сегодня. Потому что у нее хватило достоинства.
— Нет, — вздохнула я, безжалостно отнимая у Юджина свою руку. — Если я захочу, чтоб кто-то меня любил за деньги, я поищу вариант поинтереснее. Уходи. И не смей приближаться ко мне никогда. Иначе я спущу на тебя собак!
***