Отвези меня домой

Глава двадцать восьмая

В начале третьего короткой майской ночи в гостиной у Володьки Четвертакова за чаем с печеньем и коньяком с лимоном сидели: сам Владимир Александрович Четвертаков — хозяин дома, жена его Надя, сын Гена шестнадцати лет, семилетняя дочь Саша, Егор Хорунжий, Зоя, разумное существо по имени Анюта и собака Дружбан породы сенбернар.

Если уж быть совсем точным, то за чаем с печеньем сидели Гена и Саша, за коньяком с лимоном (впрочем, не отказываясь и от чая) — все взрослые, включая разумное существо Анюту, а собака Дружбан вообще не сидела, а лежала на своей подстилке в углу комнаты. Но не спала, а внимательно следила за разговором, всем своим сенбернаровским видом показывая, что является полноправной участницей этого необычного ночного сборища. Чаще всего Дружбан поглядывал на Анюту и всякий раз, когда он это делал, его хвост дружелюбно двигался из стороны в сторону. Не очень активно, но достаточно для того, чтобы всем было понятно: собака относится к Анюте хорошо.

Вот странно, подумал Егор, тот же Тихон, мой кот, наоборот, Анюту так до конца и не принял. То есть, нельзя сказать, что он её невзлюбил, но и не полюбил — это точно. Эдакое насторожённое и в то же время отстранённое отношение. Ты, мол, сама по себе, а я тоже сам по себе. Но приглядывать за тобой я всё равно буду, потому, как не доверяю. А Дружбан, вон, сразу, как только они вошли, подошёл, обнюхал и завилял хвостом. Понравилась.

Анюта действительно производила впечатление. То ли она учла прошлые ошибки, то ли приобрела мастерство, то ли и то, и другое вместе, но выглядела она просто сногосшибающе.

Молодая женщина совершенно соблазнительных форм, словно облитая тонким и живым слоем светло-коричневого (кофе с молоком) металла с густой и короткой гривой золотистых волос и золотыми же глазами, которые в отличие от прежних, оранжевых, были гораздо больше похожими на настоящие человеческие… Недаром Надя, Володина жена, сама обладающая замечательной фигурой и не последними по длине и красоте ногами в этом городе, как только гости появились на пороге, первым делом принесла Анюте халат. Нет, Анюта не выглядела обнажённой и, тем более, голой, но шёл от неё эдакий терпкий сексуальный ветерок, который любой мужчина, а уж тем более женщина, улавливают и определяют сразу и однозначно.

— Значит, шансов на то, что всё образуется, никаких? — второй раз за последние пятнадцать минут спросил Володька. — Извини, что опять спрашиваю, но больно уж вопрос серьёзный. Может, что-то ты упустила. Или забыла. Или не подумала о каком-нибудь возможном варианте. Нам ведь нужно совершенно точно знать, сама понимаешь.

— «Гасители звёзд» всегда доводят дело до конца, — сказала Анюта. — И нам неизвестны случаи, когда бы они отступали. Понимаете, это не разумные существа и с ними нельзя договориться. Их также нельзя напугать, как, скажем, любое живое существо. Мы даже не уверены в том, существа ли это. В общепринятом смысле данного слова. Просто они гасят звезды. Пьют энергию до тех пор, пока практически всю не выпьют. Потом уходят. А солнце умирает.

— Бактерию или микроб тоже нельзя напугать, — задумчиво и совершенно неожиданно заметила Надя. — Или, допустим, вирус.

— Действительно! — оживился Егор, — вдохновлённый этой красивой мыслью. — Может, это такие вредные вирусы космоса?

— Может быть, — очень по человечески пожала плечами Анюта. — Такая гипотеза у нас, кстати, существует.

— Погоди, погоди, — разволновался Егор. — Как-то ты очень уж равнодушно об этом говоришь. Ведь любой вирус или, там, бактерию можно уничтожить, верно? Лекарствами или… это… другими бактериями…

— Условиями содержания, — подсказал сын Володи Гена, который заканчивал одиннадцатый класс и был весьма начитанным мальчиком. — Некоторые бактерии, например, очень не любят высокой температуры.

— Есть очень живучие бактерии, — вздохнула Надя, которая когда-то в прошлом была учительницей биологии. — А тем более вирусы. Они выживают даже в условиях космического вакуума.

— Эй, погодите, — вмешалась Зоя. — О чём мы говорим? Вирусы, бактерии… Да какая разница, кто или что это? Главное — в другом. Мы можем их как-то уничтожить или нет?

Все присутствующие разом посмотрели на Анюту, ожидая от неё ответа.

— Если такой способ и существует, — помолчав, призналась она, — то мне он неизвестен. Мы никогда не задавались целью уничтожить «гасителей звёзд» и никогда не изучали их с этой точки зрения.

— А зря, — заметил Володька. — Потому что теперь они уничтожат нас.

— Не волнуйтесь, — спокойно сказала Анюта, — вас я спасу.

— То есть? — приподнял брови Четвертаков.

— У меня есть три варианта на выбор. Первый: совершенно дикая планета, на которой нет разумной жизни. Второй: покинутая планета с богатыми развалинами прежней цивилизации. И третий: планета, заселённая гуманоидами, которые почти полностью идентичны вам, людям. Я могу доставить вас на любую из трёх.

— Нас, это кого? — не отставал Володька.

Вот оно, подумал Егор, вот оно то, о чём мы говорили вчера с Зоей. Точнее, говорила она, а я отмахнулся. Сейчас все и выяснится…

— Всех, здесь присутствующих, — объяснила Анюта.

— И все? Больше никого?

— Шесть человек — это мой максимум, — грустно сказала Анюта. — А если ещё учесть собаку и кота Тихона, то это совсем под завязку. Я знаю свои возможности. Видите ли, здесь играет роль и расстояние, и количество живых, которых можно перебросить в пространстве вместе с собой. Расстояния, к сожалению, очень большие во всех трёх случаях. Для того, чтобы суметь вернуться, за следующей партией, мне потребуется много времени на восстановление. Слишком много времени, чтобы кто-нибудь смог дождаться. После того, как солнце погаснет, Земля погибнет очень быстро. Просто замёрзнет воздух.

— Погоди, — сказал Егор. — А как же раскалённое ядро планеты? Разве его энергии не хватит, чтобы хоть некоторое время поддерживать тепло?

— Между процессами, происходящими на Солнце и на Земле, — терпеливо разъяснила Анюта, — существует прямая связь. В том числе и между процессами в ядрах. В солнечном и планетарном. Как только погаснет солнечное ядро, погаснет и ядро планетарное. Вы недаром называете Солнечную систему именно «системой». Как аукнется, так и откликнется. Солнце — это в некотором роде живой организм. Ваша планета — тоже. Аукнулось на Солнце — откликнулось на Земле. Да и не только на Земле, на всех остальных планетах тоже. После гибели Солнца, система обречена.

— Я одного не понимаю! — возмущено воскликнула Зоя. — Почему вы, практически всесильная галактическая раса разумных, до сих пор не нашли метода борьбы с этими самыми «гасителями звёзд»? Это же самое настоящее зло в чистом виде!

— Кто тебе сказал, что они — зло? — искренне удивилась Анюта.

— Ну, как же… — растерялась Зоя. — Гаснут звёзды, гибнет жизнь. Разумная жизнь!

— Категории добра и зла, — сказала Анюта, — можно отнести только к одушевлённым предметам. Например, землетрясение. Разве оно может быть добрым или злым?

— Хорошо, — не сдавалась Зоя. — Землетрясение, разумеется, не может быть ни злым, ни добрым, потому что оно является стихийным бедствием. Но это не значит, что со стихийным бедствием не нужно бороться.

— Вот и боритесь, — снова пожала плечами Анюта, видимо, ей пришёлся по душе этот человеческий жест. — Кто вам мешает?

— Анюта, — сказал Егор, — это жестоко.

— Может быть и жестоко, — согласилась Анюта. — Зато честно.

Наступило молчание. Было слышно только, как мирно посапывает семилетняя Сашенька, уснувшая прямо в кресле.

Володька взял бутылку и разлил по рюмкам оставшийся коньяк.

— Светает, — тихо сказала Надя. — Сынок, переложи Сашу в постель.

Гена поднялся, осторожно взял сестру на руки и понёс в другую комнату.

— Выпьем, — предложил Володька. — В нашем положении самое время выпить. Потому что другого выхода из этого самого положения я не вижу.

— Я без родителей и тёти никуда не полечу, — твёрдо сказала Зоя.

— А я без мамы, — вздохнул Егор.

— А я без сестры, — добавила Надя.

— Вот именно, — кивнул головой Володька. — У меня тоже есть и мама, и папа.

— Где-то я читал, — сказал Гена, который успел уложить сестру и вернуться, — что на Земле каждый знаком с каждым максимум через шесть человек. То есть, например, между мной и президентом США цепочка всего из шести людей. Получается, что практически все знают всех.

— Шесть миллиардов… — пробормотал Володька и залпом опростал рюмку.

— Егор, — сказала Анюта, — ты меня проводишь?

— Куда? — не понял Егор.

— Я ухожу. Помочь я вам не могу, а оставаться и наблюдать вашу медленную смерть у меня нет никакого желания. Да и дел неотложных накопилось порядочно.

— Ты что же, прямо сейчас собралась? — растерянно спросил Егор?

— Да. Не вижу смысла тянуть. — Анюта поднялась со стула. — Извините, что не зову всех меня проводить, но Егор был первым, с кем я познакомилась, и я хочу, чтобы он был последним, с кем я попрощаюсь. Не обижайтесь. Я… я буду помнить о вас. Прощайте.

И она стремительно вышла из комнаты.

— Не смеем задерживать, — крикнула вслед Зоя.

— Брось, Зоя, — поморщился Володька, — не надо.

— Она права, — вздохнула Надя. — Мы сами отказались.

— Что же ты сидишь? — насмешливо осведомилась Зоя у остолбеневшего Егора. — Беги, провожай свою… подругу.

— И пойду, — очнулся Егор. — Она ничего плохого нам не сделала. Только хорошее. И было бы свинством не проводить хорошего человека, тем более, когда он об этом просит.

— Да иди, конечно, — устало улыбнулась Зоя. — Не обращай на меня внимания. Это всё нервы.

— Я быстро, — зачем-то пообещал Егор, — неуклюже поцеловал Зою в щёку и быстро вышел вслед за Анютой.

На улице действительно светало, но это был тусклый и какой-то очень неохотный рассвет. И холодный.

Егор поёжился и огляделся в поисках Анюты. Потом до него дошло, и он перебежал дорогу и сел в машину на водительское место. Здесь было гораздо теплее.

— Сегодня будет большая паника, — сказала Анюта с соседнего сиденья и посмотрела на Егора долгим взглядом золотых, почти человеческих глаз.

— Да, — сказал Егор. — Вероятно. Денёк сегодня будет трудным.

— Хочешь, — предложила Анюта, — улетим вдвоём? Извини, что я такое тебе предлагаю, но и не предложить не могу.

— Спасибо, — криво усмехнулся Егор. — Ты же знаешь, что я не соглашусь.

— Мне было хорошо с тобой, — просто сказала Анюта.

— Мне тоже, — кивнул Егор. — Это было самое большое приключение в моей жизни. Во всех смыслах, — добавил он, подумав.

— Ты не хочешь меня на прощанье поцеловать?

— А… а ты хочешь?

— Хочу.

— И я хочу.

Губы у Анюты были свежие и прохладные.

— Все, — сказала Анюта отстраняясь, — а то Зоя приревнует. И будет права.

— Какая теперь разница, — сказал Егор. — Все равно помирать.

— Всем когда-нибудь помирать, — сказала Анюта. — Знаешь, мне понадобится твоя машина. Тебе она всё равно ни к чему, а мне без неё трудно перемещаться в пространстве.

— Забирай, — пожал плечами Егор.

— Прощай, — сказала Анюта. — Не поминай лихом.

Дверца машины с Егоровой стороны открылась.

— Прощай… и спасибо. За все.

Он неловко выбрался из машины и захлопнул дверцу.

Улица наполнялась красноватым тусклым светом — это вставало умирающее солнце. Егор посмотрел на балкон Четвертакова и увидел, что там никого нет — ему давали попрощаться с Анютой без помех. Рядом что-то негромко хлопнуло. Он резко обернулся…

Анюта исчезла.

А на том месте, где она только что стояла, прямо на грязном и пыльном асфальте расположилась небрежная груда золотых монет царской чеканки. Тех самых, которые остались после расчётов с нью-йоркской русской мафией.

Некоторое время Егор просто тупо пялился на эту совершенно неуместную здесь кучу драгоценного металла, потом неуверенно поскрёб небритый подбородок, повернулся в сторону дома и громко свистнул.

На балкон тут же вышел Володька.

— Что, — спросил он, оглядывая пустую улицу, — уже?

— Иди сюда, — сказал ему Егор. — И захвати какую-нибудь сумку. Покрепче.

Вдвоём они втащили тяжеленную брезентовую сумку на второй этаж и занесли её в квартиру.

— Что это? — с одинаковым любопытством спросили женщины.

— Золотые десятки, — объяснил Егор. — Царской чеканки. Анюта наштамповала их ещё в Нью-Йорке и вот… оставила. Как подарок, наверное.

— Или как намёк, — добавил умный Володька.

— Намёк на что? — не поняла Зоя.

— Намёк, что золото ещё может нам пригодиться, — неуверенно догадалась Надя. — Да?

— Я хочу на это надеяться, — тихо сказал Егор. — И боюсь.

В соседней комнате что-то пискнуло коротким электронным писком.

— Не понял… — округлил красивые материнские глаза Гена. — Компьютер включился. Сам.

Неровным полукругом они стояли напротив светящегося монитора и каждый читал про себя, бегущие сами собой по экрану, слова письма. Прощального письма Анюты.

Помолчали.

— М-да… — прокомментировал ситуацию мудрый Четвертаков. — Загадка женской души, однако.

— Как прикажете это понимать? — вскинула красивые брови Зоя. — Это я насчёт дочери.

— У меня дочь уже есть, — улыбнулась Надя. — Я так понимаю, что речь идёт о твоей будущей дочери.

— О нашей, — твёрдо поправил Егор.

— Ну, извини, — снова улыбнулась Надя.

— Погодите, девушки, — сказал Володька. — Пусть меня поправят, но правильно ли я понял, что Анюта попытается нас спасти?

— Лично я понял именно так, — объявил его сын Гена.

— И я, — подтвердил Егор.

— И мы, — сказали Надя и Зоя вместе.

— Тогда, — чуть подумав, сказал Володька, — я предлагаю взять ещё бутылку коньяка и пойти на крышу.

— Зачем? — не понял Егор.

— Чтобы встретить солнце, — ответила Зоя. — Да, Володя?

— Именно, — кивнул Четвертаков. — Или это последний восход старого Солнца, или это первый восход Солнца нового. В смысле обновлённого. Или как бы это сказать… спасённого, в общем. Ну, вы поняли. В любом случае я не намерен пропустить это зрелище. Я уже не говорю о том, что это наш долг.

— Почему долг? — снова не понял Егор.

На него посмотрели с сочувствием. Все, кроме Гены, который на самом деле тоже не понял, но промолчал.

— Она ведь с нами попрощалась, — как маленькому, объяснила Егору Надя. — И она собирается спасти нас ценой собственной жизни. Не знаю, как, но собирается.

— О, Господи, — сказал Егор. — Ты уверена?

— Если даже это и так, — поспешил ответить за жену мудрый Володька, — то мы всё равно ничего не можем сделать в данной ситуации.

— А что бы ты сделал, если бы смог? — осведомилась Зоя. — Постарался бы отговорить?

— Н-не знаю, — растерялся Четвертаков— старший. — Может, постарался бы найти какой-нибудь иной выход…

— Иной выход нам уже предлагали, — напомнила Зоя. — Мы отказались им воспользоваться. И тем самым, как ни жестоко это звучит, толкнули Анюту к принятию именно того решения, которое она только что приняла. Пошли на крышу. Думаю, что очень скоро всё станет ясно.

И они пошли на крышу.

На двускатной, крытой крашеным железом крыше, Володька Четвертаков давно уже оборудовал нечто вроде личной обзорной площадки, с которой открывался замечательный вид на Дон и левобережные степные просторы. Зимой, особенно при противном северо-восточном ветре, находиться здесь было слишком холодно. Летом — жарко. А вот весной и осенью — в самый раз. Стоишь себе, облокотившись на перила. В правой руке у тебя — открытая бутылочка свежего пива, в левой — сигаретка, прямо перед тобой — неоглядная родная донская даль, рядом хороший старый друг… Что ещё надо для полного счастья? Пожалуй, что и ничего.

Когда они впятером забрались через чердак на смотровую площадку, ярко-алый широкий диск солнца только-только вполз из-за горизонта на небосвод. Чем дольше они стояли, и чем выше поднималось солнце, тем яснее становилось, что с вечным животворящим светилом что-то сильно не так. Собственно, они прекрасно знали, что именно с ним не так, но только теперь окончательно поверили в реальность происходящего. Солнце гасло, и на него, не мигая, уже можно было смотреть гораздо дольше одной и даже двух секунд.

— А зрителей-то прибавляется, — негромко заметил Володька и показал рукой с зажатой в ней полной бутылкой коньяка на соседнюю крышу трёхэтажного дома, на которой за мощным кирпичным парапетом тоже стояли и молча смотрели на солнце люди. Десятка полтора. — Не одни мы такие любопытные.

— Это не любопытство, — сказала его жена Надя. — Это прощание. Скоро весь город будет на улицах. Просто ещё слишком рано, и многие спят и не знают.

На международной космической станции очередной русско-американский экипаж не спал вторые сутки. Солнце остывало, словно снятая с огня сковородка. Создавалось такое впечатление, что кто-то невидимый и страшный просто высасывает энергию светила, как паук муху, и, судя по всему, собирается этим заниматься до тех пор, пока не высосет все окончательно. На Земле царил полный шухер, снизу постоянно требовали информацию, но космонавты не могли сказать ничего. Приборы показывали, что космос пуст и чист как обычно, а энергия просто исчезает в никуда.

Командир экипажа Сергей Дергачев как раз вёл визуальное наблюдение за окружающим станцию космическим пространством (другими словами просто тоскливо пялился в окошко), когда в поле его зрения величаво вплыл новенький автомобиль «жигули» марки ВАЗ-2101.

Синего цвета.

У Сергея самого был точно такой же лет, эдак, двадцать пять назад.

П…ц, отрешённо подумал старый космический волк (это был четвёртый полет Дергачева в космос). Пора сдаваться психиатру или, как минимум, поспать.

Он оторвался от окуляров и воровато огляделся. Коллеги и подчинённые не обращали на командира никакого внимания — у каждого были свои, очень важные дела. Тогда Сергей закрыл глаза, потряс головой и снова посмотрел в окружающее его космическое пространство.

Машина не исчезла. Наоборот, она даже несколько приблизилась, и света умирающего солнца вполне хватило Сергею, чтобы разглядел в салоне на месте водителя, человека. Женщину. Кажется, молодую и красивую.

Дважды п…ц, обречённо подумал космонавт, мало того, что солнце гаснет, так тут ещё и…

Женщина обернулась и как-то грустно помахала Дергачеву рукой.

Космонавт опять крепко зажмурился, медленно досчитал в уме до десяти и посмотрел снова.

И, разумеется, не увидел ничего, кроме равнодушных и прекрасных чужих звёзд.

— Дай-ка хлебнуть, — сказал Егор и протянул руку к коньяку.

Володька передал другу уже наполовину пустую бутылку.

Егор запрокинул голову, прикрыл глаза и сделал два не просто больших, а каких-то отчаянных глотка…

— Смотрите!! — закричала Зоя.

Поперхнувшись, Егор оторвался от горлышка бутылки и глянул на солнце, так как ничто иное теперь было просто недостойно людского внимания.

Он посмотрел прямо на солнце, ещё минуту назад похожее цветом на гаснущий в потухшем костре уголёк и сначала не поверил собственным глазам. Но поверить пришлось, потому что уже через несколько секунд ему пришлось отвести взгляд. Уголёк налился изнутри сначала красным, а после ярко-жёлтым светом.

Как будто на уголёк заботливо и сильно подули.

А после бережно положили на него ворох сухих просмолённых веточек и подули снова.

Егор обнимал всхлипывающую у него на груди Зою (рядом, уткнувшись в мужа, рыдала Надя), вдыхал свежий и горьковатый запах её волос и чувствовал, что по щекам его тоже текут слёзы.

И он совершенно точно знал, что эти слёзы текут вовсе не оттого, что он слишком долго сегодня смотрел на солнце.

КОНЕЦ