Паладин 2

Эпилог

В размеренный стук капель, срывавшихся с оплетенного мхом и плесенью потолка, неожиданно вплелось новое звучание. Тихий, на самой грани даже для обостренного слуха, шепот, нарушил устоявшийся порядок в заполненной сырой тьмой камере. Короткие слова, одно за другим срывались с уст, повторяя ставший привычным и, фактически бессмысленный ритуал.

Звучание собственного голоса уже давно не помогало разорвать затягивающую разум апатию и равнодушие. Да и вообще никогда не помогало. Но заданная самому себе, когда-то... давно... установка, вынуждала раз за разом, при каждом пробуждении и перед сном, шептать потерявшие всякий смысл слова.

Узник с огромным трудом сумел подняться на ноги и выпрямиться - еще одна, оставшаяся в наследие от былого, привычка - ползать на коленях он не желал даже сейчас, едва осознавая самого себя. Пошатываясь, сделал несколько шагов в угол камеры и сунул сложенные ковшиком ладони, под капли. И замер в привычном ожидании. Отсчитывающая бесконечные мгновения вода, когда-то сводила его с ума, порождая единственные звуки в этой пустой тишине.

Напившись, пленник вернулся обратно и вновь растянулся на тонкой кучке ободранного со стен мха. Лежать на голом камне было настолько неудобно, что желание избавиться от дискомфорта пробивалось даже сквозь сумеречное состояние владевшее его разумом.

Сохранять связность мыслей, вообще было очень непросто, бесконечная тишина и мрак, мешали думать, затягивая сознание словно в трясину, вырваться из которой удавалось все реже. Неизменность окружающей реальности, нарушалась только редкими появлениями тюремщика, просовывавшего сквозь окошко в двери очередной кусок несвежего мяса. Это хоть как-то помогало отслеживать течение времени, впрочем поручиться за регулярность таких моментов, было сложно.

Главная же насмешка судьбы заключалась в том, что прежде этот самый покой был для него недостижимой мечтой. Каждый раз, когда открывалась дверь в камеру, и на пороге появлялся тюремщик, знаменовал собой начало очередных мучений. Безумие было готово поглотить отчаявшийся и истощенный разум, но всякий раз отступало перед изощренным мастерством палача.

Мысль о том, что прекратить все это можно очень легко, неудержимо манила. Просто разбить себе голову о стену и все закончится... Но, то ли остатки былого упрямства, то ли что-то еще, засевшее в самой глубине души и отказывавшееся признавать поражение, каждый раз останавливали его. Сквозь боль, сквозь страх, сквозь отчаяние, настойчиво пробивалось непреодолимое стремление - вытерпеть, справиться.

И он терпел. Ждал...