Пансионат "Уютный дом". Побег.

Глава 1

Над темным лесом нависли тучи. Деревья — одни высокие и раскидистые, другие ссохшиеся, скрюченные, словно двухсотлетние старики, качали на ветру изогнутыми ветвями. Шелестела листва, шуршали и топали в чаще невидимые глазу звери, ухали совы. И не удивительно — плотно закрывавшие небо кроны не давали свету проникнуть под сень листвы и осветить хоть какой-нибудь уголок лесного царства. Здесь царили сумрак и природная тишина — та, которая наполнена шуршанием, жужжанием, хрустом, и прочими едва слышными звуками живой природы.

Сквозь лес ехала карета. Будь дело в какой-нибудь Лакории или Редолине, экипаж управлялся бы заговоренным артефактом — безлошадные средства передвижения медленно, но уверенно завоевывали симпатии если не пассажиров, то по крайней мере, извозчичьих служб. Не смотря на свойственное северным королевствам предубеждение против магии, в прошлом вылившееся в века Инквизиции и истребление ведьм, в последнее время и эти государства пытались облегчить жизнь своих граждан, закупая артефакты и работающие на артефактах приборы. Некоторые поговаривали, что северные правительства в тайне от народа начали вести различные военно-магические разработки, но большинство над подобными версиями смеялось. И уж тем более нелепо было обвинять в этом правительство Илендии — государства, откуда столетия назад вышла Инквизиция, и где до сих пор не отменили законы против ведьм. Илендия, находившаяся в центре северной части материка, и ее западные соседи крайне подозрительно относились к любым проявлениям ведьмовства, в том числе к сплетению материи неживой и материи магической. Поэтому в отличие от восточных соседей, где коней содержали либо для верховой езды, либо для престижа, здесь лошадь являлась по сути единственным средством передвижения.

Темную карету без гербовых или извозчичьих знаков через лес везла четверка черных длинногривых иссиня-черных лошадей, судя по окрасу и коротким хвостам — гиленских. На козлах сидели двое мужчин: седобородый, спрятавший лицо под широкополой шляпой, правил, молодой, явно рисуясь, рубил саблей преграждающие им путь ветки. Круглое курносое лицо его, усыпанное веснушками, украшала довольная улыбка. Несмотря на то, что ехали они по дороге, выложенной камнями, карета сильно тряслась, и путешественник с саблей, прикусивший в очередной раз щеку, недовольно воскликнул:

— Да правь ты аккуратнее, дед Незван!

Седобородый промычал что-то нечленораздельное. Молодой, готовый уже ввязаться в спор, дабы хоть как-то скоротать время до прибытия на место, увидел мелькнувший за стволами деревьев странный звериный силуэт и настороженно замолк. Справа от дороги на расстоянии в полверсты завыли волки.

— Ну и местечко, — рубя ветки уже без прежнего озорства, пробормотал юноша. Мрачный лес вдруг показался ему враждебным. Зелень на деревьях была сочной, темно-зеленой, словно солнца здесь вообще никогда не было, а ведь шел последний месяц жаркого лета, и во многих садах листья уже начинали желтеть. Ветви деревьев словно нарочно склонялись к дороге, то ли пытаясь схватить нарушителей лесного покоя, то ли желая рассмотреть гостей поближе. Теперь после каждого взмаха саблей, юноше чудилось злобное скрипение в спину, он даже обернулся пару раз, но ничего странного не увидел, только чуть не свалился с козел на землю. Опять мелькнули в кустах желтые глаза.

— Проклятое место, — буркнул парень, натягивая на голову шапку, и сосредоточился на своей работе. Дед молча погонял коней.

В той карете сидели двое. Юная девушка, растирающая запястья, и женщина в шляпке с вуалью. Лицо женщины скрывала кружевная ткань, фигуру — широкий плащ, сшитый по старинке: застежка на плече, фиксирующая перекинутую на спину часть ткани, рукавов нет, но есть прорези под руки. Девушка наоборот была одета по последней моде: платье без корсета, со струящейся двойной юбкой, приталенный жакет, и маленькая шляпка с голубой розой. На миниатюрном округлом лице юной путешественницы выделялись большие голубые глаза, сейчас с обидой взирающие на даму с вуалью. Овальные бледные губы были сжаты в тонкую линию, изогнутые брови нахмурены, и вообще весь вид девушки выражал недоверие и настороженность.

— Вы помните, о чем мы говорили? — спросила женщина.

— Да.

— Да… — выжидательная пауза.

— Да, ваше благородие.

— Хорошо. Твое имя?

— Анна В… Анна Бер.

— Что можно рассказывать о себе?

— Ничего.

— О чем можно расспрашивать других?

— Ни о чем.

— Как себя вести?

— Быть мышкой.

— Молодец.

Девушка потерла переносицу, посмотрела на свои запястья, на которых остались следы от веревок, потом перевела взгляд на собеседницу.

— Если это по просьбе отца, зачем тогда связывать мне руки и закрывать глаза?

Женщина убрала лежащую у нее на коленях повязку в карман.

— Твой отец решит возникшие у него трудности и заберет тебя домой. А это место должно остаться тайной для всех. И для него, и для тебя, и для ваших родных и знакомых. Если все о нем будут знать, оно не сможет быть убежищем для нуждающихся. Таких, как ты. Понятно?

— Когда он за мной приедет?

— Как только решит проблему. А пока считай, что тебя временно перевели в другой пансионат.

Анна выглянула в окошко. Они ехали по мрачному лесу с высокими ветвистыми деревьями и раскидистыми кустарниками. Сквозь такие заросли не со всяким топором пройдешь…

Словно прочитав ее мысли, женщина сообщила:

— В лес воспитанникам выходить запрещается. Всем независимо от возраста. И тебя это касается в полной мере, хоть тебе и исполнилось на днях 18 лет. Место северное, сама понимаешь, много всякого зверья рыскает и.… не только.

За деревьями мелькнул силуэт. Послышался вой.

А силуэт вроде был человеческий…

Бер отпрянула от окна и уставилась на собственные руки, сцепленные в замок.

— Не бойся, — женщина накрыла ее ладони своей. — Пансионат прекрасно охраняется. Зато враги никогда здесь до вас не доберутся.

Девушка не ответила. Она внимательно рассматривала длинные пальцы благородной дамы, запрятанные в черную перчатку. Тонкая шелковая ткань словно вторая кожа охватывала женскую руку, подчеркивая ее изящество. Только тяжелый перстень с огромным красным камнем, надетый на указательный палец, портил всю картину.

Аристократка убрала ладонь и спрятала руки под плащ.

— Почти приехали, — сообщила она.

Девушка поспешно попыталась привести в порядок прическу. Изрядно растрепанные светло-русые волосы пришлось наспех заколоть шпильками и частично убрать под шляпку. Оставшиеся пряди рассыпались по плечам и груди тощими змейками.

— Успокойся, — недовольно заметила ее спутница. — Не на смотрины едем.

Анна смутилась и убрала руки от головы.

Закричали с козел, заскрипели ворота, экипаж проехал еще немного и остановился.

Женщина открыла дверь.

— Вылезай.

Руку Анне не подали, и ей пришлось самой выходить из экипажа, внимательно смотря под ноги. Когда она наконец ступила на землю, сопровождавшая ее аристократка уже исчезла в неизвестном направлении, зато рядом появилась другая женщина: невысокая, худая, с заостренными чертами лица и каштановыми волосами, собранными на затылке в строгий пучок. Блеклые серо-зеленые глаза, длинный нос и хоть и пухлые, но бледные губы дополняли образ абсолютно сухой, безэмоциональной и чопорной воспитательницы.

— Добро пожаловать в «Уютный дом». Я секретарь главы пансионата Ирина Белина. Ваше имя?

На новоприбывшую наставили кончик грифеля. Девушка поежилась.

— Анна… Бер.

Белина записала что-то в толстую тетрадь и захлопнула ее. Аня, улучив минутку, осмотрелась.

Она стояла перед небольшим очень мрачным зданием. По центру находилось двухэтажное строение с большими деревянными дверьми, рядом с которыми словно охранники сидели два каменных чудища. По бокам от него виднелись башенки флигелей, передние были трехэтажными и квадратными, задние судя по всему двухэтажными, и имели овальную форму. Анна подумала, что, если бы можно было посмотреть на пансионат сверху, он был бы похож на большого четырехлапого жука.

Воспитательница заметила интерес девушки и сообщила:

— Центральное здание мы зовем Корпус. Там располагаются столовая, учебные классы, кабинет главы, секретариат и т. д. Передний левый флигель — спальный, там расположены личные комнаты. Первый этаж предназначен для мальчиков, третий — для девочек. На втором живут наставники. Комнаты маленькие, но рассчитаны на одного-двух человек, так что места вам хватит. Передний правый флигель — служебный. Там находится кухня, кладовая, прачечная, хозяйственные пристройки и прочее. Туда ходят на отработки или по поручению. Позади жилого флигеля — лекарский. В нем расположена оранжерея, врачебный пост и хранилище различных настоек. Его разрешается посещать в случае проблем со здоровьем. Напротив него — задний правый флигель, научный. Библиотека, архив пансионата, лаборатория главы и другие важные помещения, о которых вам и знать не положено. Туда ходить запрещено вообще. Разве что в библиотеку за учебниками. Понятно?

Анна, внимательно слушающая речь воспитательницы, кивнула. Та продолжила:

— В пансионате действует свод правил поведения, я предоставлю его вашему вниманию вечером, и комендантский час. Свою комнату нельзя покидать после девяти, внутреннюю территорию пансионата — после семи. Информацию о распорядке дня вы получите вместе с одеждой и личными предметами. Пройдите в служебный флигель к наставнице Марии и получите все необходимое. Свое платье можете сохранить, но надевать его на территории школы не рекомендую. На этом пока все.

Чопорная женщина по-военному четко развернулась к новой воспитаннице спиной и направилась к центральному зданию. Девушка осталась стоять в одиночестве посреди пустого двора, продуваемого всеми ветрами.

Погода напоминала скорее позднюю осень, чем лето. Казалось, это в другом мире вчера светило яркое солнце, и глаз радовало разноцветье трав на клумбах и в парках. Сегодня же небо заволокли тяжелые серые тучи, порывы холодного ветра рвали подол Аниной юбки. Легкий жакет не спасал от холода, ноги в летних туфельках замерзли за пару секунд. Анна осмотрелась, не нашла в поле зрения ни одной живой души и нерешительно направилась к флигелю, который, если она правильно запомнила, должен был быть служебным.

Если на улице было безлюдно, то в здании кипела жизнь. Бегали девушки и женщины с ведрами грязной и чистой воды, несли корзины с бельем, овощами, мясом, шерстью и Отец знает с чем еще. У спуска в подпол двое крепких парней разделывали поросенка, и сразу спускали куски мяса вниз, в холод. Пахло кровью, мылом и какими-то специями.

Одна из мелькающих туда-сюда девиц обратила внимание на потерянно озирающуюся девушку.

— Аська! — крикнула она куда-то в сторону. — Проводь девку к старшей. Небось новая на закланье.

Появившаяся из-за приоткрытой двери полнотелая женщина отвесила вызвавшей ее служанке подзатыльник.

— Рот закрой! — дальше Аню схватили за локоть и потащили куда-то вперед. — Пойдем, болезная. Сейчас тебе ее благородие одежонку справит. В этом по нашей грязюке не походишь.

— Как будто ей тут долго ходить, — буркнул кто-то за Аниной спиной. — Как приехала, так и.…уедет.

Раздался еще один шлепок, но дала его явно не Ася, тараном прокладывающая им с Анной путь к заветной дверце ключницы. Девушка сама не заметила, как ее уже дотащили до назначенного места. Тяжелая дубовая дверь открылась без скрипа, и Аська буквально впихнула посетительницу внутрь просторной светлой комнаты с кучей стеллажей и большим столом с резными ножками. За столом сидела седая, но очень бодрая женщина. Лицо ее было испещрено морщинами. На секунду Бер показалось, что ключница старше ее раз в десять, но девушка тут же отогнала глупые мысли.

— Новенькая? — старушка улыбнулась Ане подкрашенными губами. Ее чуть раскосые глаза в одно мгновение оглядели посетительницу с головы до ног. — Замерзла, устала, проголодалась. Вижу-вижу. Сейчас мы все поправим. Я наставница Мария Рван. Отвечаю за хозяйство пансионата. А ты Анна. Хорошее имя. Пройдем- ка.

Ключница встала, покопалась на стеллажах и выдала девушке тетрадь, грифель, связку свечей. Затем Аню опять взяли за руку и протащили по череде комнат, выдавая то платье, то сапоги, то передник.

— Графин для омовений, расческу и прочее тебе уже должны были доставить в комнату. Так что иди, переодевайся. Аська!!!

Опять словно из ниоткуда появилась дородная женщина. Всучила Бер кусок сыра, краюху хлеба и потащила через весь двор к жилому флигелю.

— Третий этаж, седьмая комната. Там вывески, не заблудишься.

С этим наставлением прачка оставила Аню на крыльце и поспешила вернуться в тепло служебных помещений.

Девушка опять осталась одна. Руки инстинктивно прижимали к груди выданные ей казенные вещи. Ветер пытался сорвать с головы подаренную отцом три дня назад шляпку. Он специально выбрал с голубой розочкой — под цвет ее глаз…

Аня шмыгнула носом. Не мог отец ее сюда послать. Без объяснений, без предупреждения, с завязанными руками и глазами — не мог. Аня знала, что папу предупредили о какой-то угрозе, и он собирался на время покинуть страну вместе со всей семьей под предлогом лечения пошатнувшегося здоровья. В таких случаях всегда можно уехать на юг или на восток, как будто бы в поисках более теплого или более мягкого климата, или морского воздуха и прочее в том же духе. А вот о пансионатах-убежищах Аня никогда ничего не слышала: ни одной шутки, ни одной страшилки, ни одной глупой легенды. А ведь если из них возвращались, должно было промелькнуть хоть что-то…

Чувствуя, что еще немного, и она разрыдается в голос, Бер толкнула тяжелую дверь плечом и скользнула внутрь флигеля.

Прихожая была мрачной пыльной и неубранной. Напротив входа вилась широкая винтовая лестница, слева находилась полуприкрытая дверь, измазанная чем-то красным. Аня поспешно шагнула к лестнице и торопливо стала подниматься на свой этаж. Снизу доносились странные и даже страшные нечленораздельные звуки, действующие на Аню, как шпоры на коня. В результате скоростного восхождения Анна добралась до седьмой комнаты с бешено колотящимся сердцем и потом на лбу и долго стояла, прислонившись лбом к дверному косяку, пытаясь успокоиться. Когда дыхание пришло в норму, она толкнула дверь своей временной спальни.

Маленькая комната была рассчитана на двух. Кровать, стол, стол, кровать. Маленькое окошко со скрипучими ставнями, закрывающимися изнутри, освещало стоявшие впритык друг к другу столы, к обратной стороне двери были приделаны два крючка, видимо, для верхней одежды. У каждого стола стояло по стулу: один со спинкой, другой без, над кроватями кто-то кособоко, но крепко прибил две полки. На тех, что находились справа от входа, лежало несколько книг, связка свечей и какой-то сверток, из чего Анна сделала вывод, что правая кровать занята. На левую кем-то из слуг небрежно были сброшены в кучу подсвечник с одной свечой, кусок мыла, расческа, пустой графин, зубной порошок, лента для волос и швейный набор: иголка, пара катушек ниток и ножницы. Поверх всего этого Бер свалила свою ношу и только потом стала разбираться в выданных ей казенных вещах.

Свое платье она бережно свернула и, закутав его в тонкое одеяло, закинула на верхнюю полку. Наряд, конечно, от такого обращения сильно помнется, но не вешать же его на всеобщее обозрение на крючок в двери. Одежда вдруг показалась Ане единственной ниточкой, связывающей ее с родным домом, с семьей, и девушка собиралась сохранить ее в целости и сохранности — и в тайне. Как хранила свое неверие в рассказ незнакомки с вуалью.

За окном темнело. Вещи постепенно занимали места в окружающем Аню пространстве. Свечи отправились на полку, серый плащ на крючок в двери, расческу, графин и мыло девушка положила на стол… Пока Анины руки работали, голова ее была занята воспоминаниями. Взволнованный отец, поспешные сборы, новая шляпка… прощальные посиделки с подружкой в кондитерской, терпкий чай, внезапно сразивший ее сон… Дорога, карета, завязанные глаза, крепко перехваченные грубой веревкой запястья… Нет, отец не мог так сделать…

Вскоре работа закончилась, а желание отвлечься от терзающих душу опасений осталось. Анна присела на кровать, посмотрела на лежащий на столе кусок сыра, но почувствовала не голод, а тошноту от одного вида еды. Нет, ей хотелось не есть. Плакать. Желательно на груди у отца.

По щеке скользнула слезинка. Аня закуталась в теплую серую шаль и легла на кровать, закрыв лицо ладонями. Теперь, когда она осталась наедине с собой, все произошедшее за последние сутки навалилось на сердце гранитной глыбой; сомнения, страхи, тоска, жалость к себе и отцу, необходимость осознать и принять произошедшее и смириться с ним — подобные эмоции заполнили все ее существо, накрыли ее с головой, заставили горько рыдать, орошая слезами пахнущую лавандой подушку.

Скрипнула дверь. Бер настороженно замерла.

В комнату вошли двое. Уже знакомый девушке голос Ирины Белиной произнес:

— Твоя новая соседка — Анна.

В ответ недовольно фыркнули:

— Уже спит.

— Лучше пусть спит, чем бродит неизвестно где. Вот, передашь ей свод правил поведения в пансионате. Пусть ознакомится и вернет. И скажи ей, что спать в платье — дурной тон.

— Да, наставница.

Женщина вышла. Анина соседка подождала, пока ее шаги стихнут, и тоже покинула комнату.

Аня перевернулась на другой бок, лицом к стене, спиной к возможным посетителям, и задумалась, что за дети здесь воспитываются, как они здесь оказались, и почему мальчики и девочки обучаются вместе, если это дозволено только с двадцати лет, а пансионаты обучают как раз до двадцати…

За рассуждениями, чтобы сказал папа на это вопиющее нарушение норм обучения, Аня и заснула.

Тяжелый день закончился. Первый из многих…