Пансионат "Уютный дом". Побег.

Глава 17

День Х подкрался незаметно. С утра пораньше Аня сходила к лекарскому флигелю и проторчала там больше часа, пытаясь высмотреть в окнах знакомое веснушчатое лицо. Но Михея нигде видно не было, а все, кого Анна спрашивала в унисон твердили, что он в городе. За завтраком она села рядом с Алиной, дабы расспросить соседку о судьбе беловолосой Даше, но та сама явилась в столовую, на ходу грызя яблоко. Перед обедом, как было условлено, Анна пришла на полянку, где когда-то Чер показал ей желтопузых птенцов. Юноша уже ждал.

— Отвернись, — попросил он. Аня послушно развернулась к нему спиной. Через какое-то время сбоку появилась рука с скомканной одеждой.

— Уходи, не оборачиваясь.

Аня обиделась.

— Почему?

— Не хочу, чтобы ты видела. Не волнуйся, все будет в порядке. Я, — его голос на секунду дрогнул. — Привык. Иди.

Свое "я хочу помочь" Анна проглотила и поспешила покинуть полянку. Если ему так спокойнее, пусть так и будет.

После обеда, за которым она не проглотила ни крошки как не пыталась, Бер отправилась в библиотеку. Кто-то обмолвился, что ее опять открыли. Словно если она зайдет внутрь, то из-за стола с карточками ей навстречу поднимется улыбающийся Михей и…

— Что надо?

Дородная служанка смотрела на прервавшую ее разговор девицу с нескрываемым нетерпением. Молоденькая воспитательница, напротив, приветливо улыбнулась Анне.

— Здравствуйте! Вы что-то хотели?

— Д-да, — выдавила из себя девушка. — Биографию Первого инквизитора.

Наставница поднялась.

— Я сама, — пискнула Анна и поспешно юркнула за ближайший стеллаж. Служанка вернулась к прерванному разговору, громким зычным голосом делясь с юной библиотекаршей слухами и сплетнями.

Аня лениво прошлась вдоль полок, вспоминая первые дни в этом месте. Не такие мрачные, полные другой, более светлой надежды. Теперь, даже если она выберется отсюда, она всегда будет помнить, что есть подобное зло. Бесчеловечное, но творимое человеческими руками.

С верхней полки, стукнув Аню по плечу, упала книжка. Небольшая, потрепанная, с какими-то рисунками. Аня подняла ее и немного пролистала. Язык был ей незнаком, но черно-белые картинки очень реалистично изображали зверей и растения. Вот, даже чертеж дома есть и…

Карта. Границы другие, названия тоже, но не знать эти земли невозможно!

Никогда еще Анне не приходилось перепиливать страницы книги ножом. Доделав свое черное дело, девушка спрятала листы под платье, а книгу втиснула на первое попавшееся место.

— Ничего не нашли? — удивилась воспитательница, увидев ее с пустыми руками.

— Все, что есть, я уже читала, — соврала Анна и, попрощавшись, поспешно покинула библиотеку.

Последние занятия она сидела как на иголках. В каждой реплике, в каждом взгляде ей чудился намек на то, что об ее затее всем известно. Как только они с Чером подойдут к стене, из кустов тут же появятся наставники и…

С окончанием занятий Анина тревога только усилилась. Наволочка с едой и одеждой Чера лежала в укромном месте, нож, завернутый в ночную рубашку, ждал под подушкой, а Анна никак не могла отделаться от мысли, что у них ничего не получится.

Ночь приближалась медленно, но неумолимо. Пока Алина вышла набрать графин воды, Анна перепрятала нож под платье, а минут через десять после того, как та вернулась, одела плащ и спустилась вниз.

— Понравилось шляться по ночам? — спросил Упырь, увидев ее. На ногах он стоял нетвердо, одной рукой придерживаясь за бочку, второй периодически тер и без того налившиеся кровью глаза.

— Можешь еще раз запереть дверь, — с нехарактерной доя нее дерзостью ответила Аня. Ева встрепенулась и подняла взгляд от тетради. Тирхей встал.

— Анна…

Она вышла. Грохнула, закрываясь дверь. Аня прошмыгнула в кусты, просидела там минут пятнадцать и, удостоверившись, что никто ее искать не отправился, зашагала к условленному месту.

Бочка стояла, где ей положено. Рядом лежал Чер.

— Доброй ночи, — с нервным смешком поздоровалась девушка. Пес ткнулся ей лбом в колени, а затем отбежал обратно к стене. Аня тоже подошла ближе к импровизированной лестнице.

Закинуть на бочку наволочку с едой и одеждой у Анны получилось только с шестого раза. Сама на нее она залезла только с восьмого, и то при помощи пса. А вот Чер запрыгнул наверх с третьей попытки. Затем они оба перелезли на заграждение и, посмотрев вниз, дружно переглянулись.

Высоко. И хотя Чер с утра натаскал туда украденной из конюшни соломы, эта хилая кучка вряд ли их могла спасти от переломов.

Анна скинула вниз импровизированный мешок, предварительно достав из него простыню. Затем девушка попыталась привязать ее потуже к ветке дерева, свисающей с той стороны. Зверь внимательно смотрел за ее движениями — вязать такие узлы он ее учил только вчера.

— Я все помню, — сообщила Аня спутнику. — Не упадем, не волнуйся.

Пес заскулил, видимо, не соглашаясь. Ане толщина ветки тоже внушала опасения, но деваться им теперь все равно было некуда.

Сползать по жгуту из простыни оказалось сложно, больно и опасно. Анна с визгом плюхнулась на солому и с ужасом оглядела стертые в кровь ладони. Чер поступил проще: вцепился в ткань когтями и съехал, раздирая вещь в клочья. Впрочем, судя по его скулежу и подпрыгиваниям на трех лапах, ему тоже досталось.

Аня подобрала мешок и подошла к зверю, с опаской взирая на его худобу. Тот приглашающе рыкнул.

— Ну если ты настаиваешь… — пробормотала Аня, закидывая наволочку себе за спину и следом садясь верхом на пса. Тот шагнул раз, два, испуганная девушка прижалась к его шее и покрепче вцепилась в длинную шерсть. Чер предупреждающе рыкнул и сорвался с места.

Хорошо, что Аня давно ничего не ела…

Ночь вступала в свои права. Неясные тени, уханье совы, шорохи в темноте — все казалось враждебным и угрожающим. Они неслись мимо скрюченных стволов, корявых пней, фосфоресцирующих гнилушек в одном направлении. Насколько успела понять Аня из книг, Лихая дорога кольцом окружала Четырехлапую чащобу (в простонародье — Ведьминскую), так что план их заключался в том, чтобы бежать в одну сторону, пока не пересекут круговой тракт. А дальше вроде как должно стать проще. По крайней мере там будут обычные, людские земли, а не этот странный лес с мрачными деревьями, крепко цепляющимися за подол кустами и там и тут возникающими во тьме страшными силуэтами невиданных тварей. Анна конечно понимала, что большая часть всего увиденного это просто игра ее воображения (да и что там в вечерних сумерках можно рассмотреть толком?), но поделать с собой ничего не могла — боялась каждой ветки, каждого пня, вздрагивала от любого шороха. И все крепче цеплялась за шкуру метаморфа. Чер бежал не очень быстро, но размеренно, вырабатывая ритм. Поначалу он периодически сбавлял темп, приноравливаясь к темноте, дороге, возможностям собственного тела, но постепенно приспособился и обегал преграды, почти не останавливаясь. Монотонное продвижение вперед через какое-то время немного успокоило Анну, и она приподняла голову, дабы лучше рассмотреть окрестности.

Любовалась ночной тьмой девушка недолго. Когда на их пути возник огромный дуб, больше метра в диаметре, Чер метнулся вправо, дабы его побыстрее обогнуть, но с толстых ветвей дерева прямо им на головы посыпались мелкие крылатые твари, тормозя движение. Метаморф пробежал немного вперед и остановился, пытаясь стряхнуть с морды нескольких особей, вцепившихся когтями ему в нос и уши. Их кожистые крылья закрывали ему глаза. Аня попробовала отцепить от товарища одну из тварей, но те, которые приземлились ей на плечи и голову, тут же начали кусаться. Девушка почувствовала боль сразу в нескольких местах, а по щеке от левого уха потекла кровь. Анна отодрала от своей головы двух зверей и отшвырнула в сторону.

— Это летучие мыши, Чер! — крикнула она, чтобы хоть как- то приободрить рычащего друга. — Просто летучие мыши!

Одна из "просто летучих мышей" вцепилась девушке в плечо острыми клыками. Анна оторвала ее от себя и с размаха швырнула в ближайшие кусты. Пес тоже перешел к менее гуманным методам: щелкал зубами направо и налево, несколько крыльев подрал когтистой лапой. Когда он более-менее освободил себе обзор, тут же предупреждающе рыкнул и рывком сорвался с места. Через пару сотен метров, когда от беглецов отстала последняя кровожадная мышь, Чер остановился и минут пять отплевывался от чужой шерсти, поскуливая от негодования. Аня погладила его по спине.

— Ничего, все хорошо, — прошептала она. — Все хорошо. Мы почти выбрались.

Зверь недоверчиво фыркнул и побежал дальше.

В течении следующих двух часов они еще несколько раз натыкались на стаи летучих мышей, в результате чего наученные горьким опытом, беглецы стали обходить большие деревья стороной, запаслись парой веток, чтобы давать отпор мелкому зверью, и приобрели еще несколько кровавых отметин на теле. Метаморф, более привычный к боли, на свои порезы внимания не обращал, Ане же хотелось реветь в голос, но она только закусила губу до крови. Нельзя отвлекать Чера от дороги!

Впрочем, дороги как таковой здесь не было. Пес просто несся сквозь кусты и деревья по принципу куда глаза глядят, только б по прямой. Ночной лес расставлял на своей территории ловушки. Один раз Аня чуть не упала в канаву, оставила на ветвях деревьев немало волос, а какому-то четвероногому хищнику подарила клок подола. Зверь выскочил на них неожиданно, когда Чер начал сбавлять темп от усталости. Аня, мысленно уже представляющая сцену встречи с отцом, не успела среагировать и свалилась с пса на землю, больно приложившись плечом о какую-то корягу. Коряга обиженно отползла в сторону, а зверь, на бегу вцепившийся в ее подол, попытался оттащить ее подальше в лес. С другой стороны, подскочил Чер и вцепившись в Анину руку клыкастой пастью, потянул ее в другую сторону. Ткань платья затрещала, неизвестный зверь полетел кубарем в сторону. Анна вскочила на ноги и за секунду взобралась метаморфу на спину. Тот зигзагами побежал вперед. Оставшийся без позднего ужина (ну или раннего завтрака), зверь обиженно заскулил им вслед.

Утро беглецы встретили изможденные, грязные и изрядно напуганные предстоящей дорогой. Начало путешествия доя них вышло слишком богатым на события. И хотя пока все закончилось хорошо, оставшийся участок пути закономерно внушал им некоторые опасения.

Когда стало светать, Чер принялся медленно обходить деревья и внимательно осматривать их, пытаясь отыскать место для стоянки. Один раз Анне показалось, что совсем рядом с их тропой она заметила несколько четвероногих, копавшихся в какой-то куче…в траве? Или чьих-то останках? Аня не хотела знать ответ на этот вопрос. Когда темные силуэты остались позади, так и не заметив путников, она очень обрадовалась.

На рассвете парочка устроилась у старого бурелома, надеясь, что он оградит их от хищников хотя бы с одной стороны. Они перекусили засохшим сыром и Аня, закутавшись в шаль и плащ, задремала, прислонившись к теплому боку все еще тяжело дышащего зверя. Чер вцепился зубами в юбку подруги и стал внимательно наблюдать за светлеющим лесом. Спать обоим было нельзя. С рассветом проснется зверье, в том числе хищное. Юноша рассматривал узоры на листьях, следил за пауком, подбирающимся к попавшей в сети жертве, прислушивался к шорохам и пискам, наполнявшим лес.

И все же он заснул. Непривычный к таким физическим нагрузкам, уставший, полуголодный, он честно продержался больше часа. А затем, убаюканный трелями проснувшейся птахи, он прикрыл на мгновение глаза… и провалился в сон.

Сон был тяжелым. Чер бежал. Долго-долго. Пятки уже начали гореть, а из груди вырывались хрипы, но он продолжал мчаться вперед. Пока не увидел ее. Она появилась на его пути за одну секунду — высокая, статная, в красивом алом платье с длинным шлейфом. Развернула к нему бледное лицо и ласково спросила:

— Куда же ты?

Ее нельзя было обойти, обежать, обползти. Она была везде сразу. Ей служили деревья, земля и воздух. Потому что она их кормила. Своей кровью и чужой.

Он отступил назад.

— Мне больно, — сказал он еще детским, ломким голосом. Она посмотрела на него своими яркими глазами, в которых можно было утонуть и протянула к нему обтянутую чёрной тканью словно второй кожей руку.

— Так устроен мир, что жить больно. Мы с тобой это знаем лучше других.

Он смотрел на ее руку с сомнением.

— Я не хочу!

Она перестала улыбаться.

— Ты все равно никогда не сможешь отсюда уйти, так к чему нам ссориться?

— Почему? — доверчиво удивился он.

— Потому что ты никому не нужен на всем белом свете. Ты один. Тебя никто не ждет, и никто не примет. Кроме меня.

И она поманила его пальцем.

— Пойдем. Я сделаю тебя удивительным. Уникальным.

Он не хотел быть уникальным. Он даже не уверен, что вообще хотел быть. Зачем, если он больше никому не нужен?

— Я не хочу так! — он махнул рукой, в которую были вшиты волчьи когти. Рука болела и гноилась, источая отвратительный запах.

— Мы их срежем, — пообещала женщина. — От них все равно никакого проку. Мы сделаем лучше! Но это потом, когда ты окрепнешь. Посмотри, — она показала на стоящую у ее ног корзинку. — Я принесла тебе друга. Нравится?

Маленький черный волчонок ткнулся мордочкой в его гниющую ладонь.

— Будешь о нем заботится? Или мне оставить его в лесу?

Будет. Конечно будет. Он взял корзинку и пошел следом за женщиной в алом.

Она не случайно любила красное. Нет. Цвет крови ей подходил. Он был ее стихией, ее смыслом существования. Она любила кровь. Не потому что садистка, нет. Хуже. Фанатичка от науки. Он долго этого не понимал. Очень долго. Его глупость стоила Волку жизни. И шкуры.

Шкура была еще в крови, когда она принесла ее в его клетку.

— У вас отличное переплетение аур! Прекрасный процент взаимопонимания! Знаешь, я думаю, все получится!

Он не хотел думать. Он почти оглох — то ли от воя Волка, то ли от собственных криков. Он почти не видел ее в свете факелов, только алое пятно ее платья мерцало в темноте. Он знал, что она довольна произошедшим. Ее эксперимент продвигается вперед очень удачно. И тому причиной был он. Его глупость и его доверчивость.

Надо было убить Волка, когда только в голове появились первые догадки, что происходит что-то неладное. По крайней мере это была бы быстрая и почти безболезненная смерть.

— Травы! Нитки! Скорее, пока шкура не остыла! Олег, книгу! Надо связать их через ауру, а волчья уже истаивает!

Боль была наказанием. Боль была уроком. Но не искуплением. Уйти Темной дорогой ему так и не дали.

Когда его наконец вывели первый раз на улицу, во дворе уже лежал снег. Она присела рядом, изящно придерживая подол алого платья и довольно произнесла:

— Ты еще будешь моим самым верным псом!

И погладила его по щеке, размазывая капли крови, выступившие на теле после превращения.

Он стоял босыми ступнями на снегу и не чувствовал холода. Он ничего не чувствовал.

А потом покачнулся и упал.

Она постояла немного, ожидая, что он поднимется, но не дождалась.

— Бран! Это невозможно! В чем смысл, если он после метаморфозы на ногах устоять не в силах? Будь добр сам подумай над решением хотя бы этой проблемы! И оттащи его куда-нибудь в сторону, пока не увидели!

Красное на белом. У нее всегда были красные платья. Много. Они постоянно пачкались. Красным.

Чер почувствовал, как загривка коснулись пальцы. Маленькая женская ладошка.

Аня.

Снег падал ему на лицо, и он растворился в этом снеге, проваливаясь в сон без сновидений.

Аню разбудило чмоканье. Девушка приподняла голову и осмотрелась. Сначала она не поняла, где находится, и очень испугалась. Потом вспомнила вчерашний день и испугалась еще больше. Повертела головой, пытаясь найти источник звука и наткнулась взглядом на большого медвежонка, лакомящегося в соседних кустах ягодами.

Зверь ее не заметил. Или не посчитал угрозой. Девушка легла в прежнее положение и прикрыла глаза. Только бы животное наелось и ушло, не трогая их! Сердце стучало как бешеное, но Анна понадеялась, что у зверя не такой хороший слух, чтоб это слышать. Она немного повернула голову, чтобы посмотреть на беспокойно дрыгающего лапами Чера, и положила ладонь ему на шею. Сразу как-то стало спокойнее. Метаморф тоже затих. Через какое-то время медвежонок накушался и, повалявшись напоследок в траве, отправился восвояси. Аня, успевшая за это время несколько раз попрощаться с жизнью, отошла в соседние кусты.

Стоило девушке подняться, как Чер проснулся, вскочил, огляделся, увидел неподалеку Анину макушку и только тогда успокоился. Вернувшаяся через минуту Анна покопалась в наволочке, извлекла им по куску хлеба и мяса, и уселась на прежнее место.

Поев, они немного посидели рядом, набираясь сил. Аня, помня о своем обещании говорить рассказала Черу о средней сестре Лизе. Импульсивной, взбалмошной, но очень романтичной особе. Елизавета была всего на два года старше Анны, но считала, что это дает ей огромное преимущество, и стремилась сестрой всегда и во всем руководить. Они даже не раз ссорились на этот счет. Теперь, повзрослевшей Анне, их детские выходки казались смешными и бессмысленными.

Вскоре они опять отправились в путь. Чер бежал заметно медленнее, но с ужасом прислушивающаяся то к скрипу деревьев, то к далекому вою, Аня ничего ему не сказала. Она понимала, что он выжимает из своего тела все, что может. Вопрос был в том, насколько его хватит.

Отблески огня среди деревьев появились внезапно. Чер остановился, настороженно вертя носом. Аня соскочила с его спины.

— Там кто-то есть! — заметила она воодушевленно. — Может, сходим посмотрим?

Пес рыкнул и вцепился в подол ее платья.

— Да я не настаиваю! Как скажешь!

Чер смотрел на нее недоверчиво и отпускать зажеванную ткань не спешил.

— Да ладно тебе, — Аня присела рядом с ним на корточки. — Этот лес действительно не лучшее место для новых знакомств. Пойдем, как шли.

— И все же познакомиться придется.

Людей было пятеро. Трое мужчин и две женщины. Все в широких плотных штанах, наподобие крестьянских, темных рубахах и кожаных куртках, похожих на егерские. Четверо босые, молоденькая черноволосая девушка в меховой шапке, залихватски надетой набекрень — в больших мужских сапогах.

— Уйми зверя, красавица, — скорее приказал, чем попросил, невысокий крепко сложенный мужчина со смоляной бородой. — А то сами уймем.

Чер рычать на незваных собеседников не перестал. Аня в ужасе обняла его за шею.

— Не надо, не злись. Прошу тебя!

Рык смолк.

— Какая послушная псина! — усмехнулся чернобородый. — Что ж, гости дорогие, просим к нашему шалашу.

Учитывая, что предложение сопровождалось помахиванием большим хорошо заточенным топором, отказа "хозяева" не предполагали.

— Шагайте-ка вперед, не заблудитесь, — рыжеволосая женщина средних лет показала древком копья в сторону огней. Аня окинула вооруженную до зубов компанию обреченным взглядом и шагнула туда, куда было велено. Пес засеменил рядом, вцепившись зубами в подол Аниного платья.

Мужчины бесшумно скользили следом за "гостями", женщины сначала растворились в лесу, словно их и не было, затем появились впереди с четырехколесным сооружением, похожим на телегу. На дощатом дне повозки лежало нечто массивное, накрытое огромным куском грубой ткани. Коней видно не было, катили повозку женщины сами, толкая ее перед собой. Молоденькая несколько раз оглядывалась назад, за что получила множество неодобрительных взглядов от напарницы.

Через пару сотен шагов процессия вышла к деревне. Аня даже не сразу поверила своим глазам. Посреди леса был выжжен большой круг, на котором стояло около семи кособоких деревянных домов плюс разбросанные там и тут хозяйственные пристройки. Вокруг всего этого крестьянского царства горело несколько костров, у которых однако, никто не сидел. Людей вообще в поселении видно не было. Как и собак или коров, или лошадей. Только куры неторопливо вышагивали в огороженном загончике, да две кошки собирались подраться за почти голую кость.

Увидев интерес Ани к кострам, темноволосая пояснила:

— Это чтобы вернуться. А то лес разыграется, заведет так, что дом родной не найдешь, хоть будешь в двух шагах от него плутать.

Рыжая презрительно фыркнула. Чернобородый тут же посоветовал ей:

— На своих детей будешь фыркать, Ога! А мою не трожь!

Женщина улыбнулась зло и устало.

— Своих, Отцу слава, не будет.

— Вот и не завидуй, пустоцвет! — выпятил грудь мужчина. Ога остановилась.

— Уж лучше пустоцветом. А тебе из всех радостей и осталась седьмой припадочный последыш, и та девка!

— Я не последняя, я первая! — совершенно по-детски обиделась девушка.

— Молчи, Седа! Не слушай эту ведьму!

— Ведьма не я! Увы! А вон его хозяйка! — Рыжая показала на Чера. — И мы оба знаем, что она его ищет! — женщина посмотрела на чернобородого с издевкой.

— Кого-то надо послать в Пансионат, Слуг. Решай, кто это будет, глава!

Последнее слово было произнесено с особенно презрительной интонацией. Слуг посмотрел на внимательно прислушивающихся к их разговору мужчин, на дочь, занявшуюся от нечего делать плетением кос, и приказал рыжей:

— Веди их в крайнюю хату.

Ога безразлично пожала плечами, мол, что ж, как скажешь, и махнула пленникам рукой, приглашая их следовать за собой.

— Иди сюда, перевертыш.

Черу все это не понравилось, но рядом стояли люди с копьями и топорами, и он счел за лучшее подчиниться. Аня тоже шагнула следом за женщиной. Все происходящее казалось иррациональным сном. Ведь не может же быть, что их вернут в первый же день побега? Они столько сил приложили…для чего?

Скрипнула дверь, пропуская их внутрь уродливо сколоченного дома. Проходя в дверной проем, девушка умудрилась поцарапать руку о торчащий из бревна сук. На ладони выступила кровь.

Больно.

И тут Анна поняла, что это все взаправду. Не очередной кошмар, а явь, самая настоящая. И вот этим местом и заканчивается их побег. А возможно и вся жизнь. Руки ее задрожали, очертания дома стали размываться.

— Не ной! — Ога, оказывается, зашла следом за ними. — Ничего не потеряно, пока ты жива. И потом, — она деловито поставила копье в угол, а куртку повесила на крючок у двери. — Слуг не сразу побежит докладывать Ведьме. У него как тебе сказать…внутреннее столкновение интересов.

— Но побежит? — боязливо уточнила Аня. Рыжая заглянула в глиняный горшок, стоявший у большого каменного очага, и принюхалась.

— Побежит, не сомневайся. — она поморщилась и отбросила пустую посудину в сторону. — Пятерых жен со свету сжил, шестерых детей ведьме отдал, и эту отдаст. Покорность у него в крови. Но не сразу.

Чер вздрогнул, а затем прижался к Аниной ноге. Ога из заваленного барахлом угла вытащила большой глиняный кувшин с широким горлом.

— Вот! — она обтерла находку полотенцем и водрузила посередине небольшого круглого стола. — Лучшие ягоды из этой чащобы! Говорят, они даже сил прибавляют! И ума! — рыжая вдруг хихикнула, словно услышала что-то смешное. — Ну что вы? Угощайтесь! Вам еще силы пригодятся! А кормить вас здесь вряд ли будут. Беглецов, знаете ли, здешним жителям прикармливать несподручно!

Анна на ощупь вытащила из кувшина одну ягодку.

— И много было беглецов?

Ога зачерпнула сразу горсть. С ее руки на стол закапал темно-вишневый сок.

— Да как сказать…вы первые. И последние, я так думаю.

Анна чуть не подавилась несчастной ягодой.

— Почему?

— Хозяйка никогда не отпускает своих подопытных. Да и нет им хода за Лихую дорогу. Сюда с Диких земель много всяких тварей в свое время набежало, древние ведьмы и окольцевали чащу. Говорят, войти теперь каждый может, а выйти нет. Мол, кровью да костями выложили ведьмы древние символы на Лихой дороге, да так их своими обрядами к земле привязали, что любому, кто себя потерял, отсюда ходу нет.

Вишневый сок капал на плохо обтесанную столешницу, застывая на ней каплями крови.

— Да ты угости пса-то! — посоветовала рыжая. — Ему теперь не скоро дадут нормальной еды.

Анна погладила метоморфа по голове.

Что же делать?

— А как понять "кто себя потерял"?

Ога вытерла подбородок рукавом рубахи.

— Ну, ведьмы-то, я думаю, имели в виду второжилов типа мертвяков или всяких проклятых. Те, кто по чужой злобе в зверя превращаются. Или монстра какого неразумного. Кто ж его знает, что эти бабы там намешали, теперь спросить не у кого, сожгли их всех давным-давно. Да только вот наша придумала, как это использовать. Она же меняет людей, вливания всякие делает, пытается модифицировать то кожу, то легкие, то еще что. И получается: Александр уже не Александр, даже если опыт и не удался. Так что нет отсюда хода никому.

Женщина взяла с криво вбитой в стену полки бутыль с чем-то мутным и отпила.

Анна инстинктивно сунула в рот ягоду и задумчиво спросила:

— И вам?

Ога поперхнулась.

— Много знать хочешь, красавица. Ну да мне не жалко.

Не здешняя я. С севера пришла. Там все другое, не то, что у вас. Легенда есть, что существует множество миров, и все они как на гвоздь на Дикие земли нанизаны. И можно из любого мира попасть в другой через них. Я не знаю, правда ли это. Да только потому и зовется территория та Дикой, что есть там все. Есть эфирные духи, здесь про таких и не слышали, есть лесовички, есть крылатые львы и девы с хвостами, шестиногие кони и дву- и трехоборотные метаморфы. Мертвецы, что встают с закатом, твари, надевающие человеческое тело, словно рубаху, браны-невидимки, что сводят с ума и зверье, и людей, воины с вырастающими из руки мечами и девы-цветы, что питаются солнцем и дождем. Там ходят в кольчугах, коже, шкурах, тяжелых доспехах и резине одновременно. Все там есть, нет одного — спокойствия и порядка. Вся жизнь там — борьба за выживание. Поэтому те, кому удается найти дорогу в иное место, бегут оттуда. Ушли и мы. Втроем. Я, мой брат и его невеста, крылатая Ири. Горы были благосклонны к нам — к осени мы вышли к желто-зеленому лесу, полному дичи.

Не смотря на довольно ленивый тон повествования и нарочито небрежный голос, Ога все же на этом моменте остановилась. Посмотрела невидящим взглядом в распахнутое окно. И так же бесцветно продолжила:

— Она уже тогда была довольно умна и изворотлива. Она не стала прикидываться доброй, наоборот, сказала, что иждивенцев не потерпит, но может дать нам работу. Брат обрадовался. Мы не знали этого мира, его законов, но здесь было безопаснее, чем там, за горами, а он мечтал о ребенке, растущем в мире и спокойствии. Работать руками он не боялся. Ири… Ее сделали чем-то вроде личной прислуги. Ведьма целыми днями держала ее при себе, расспрашивая о ее крыльях, о планах на будущее, о нас с братом. А потом… Она куда-то съездила, видимо, получая одобрение, и все поменялось. Мы, обычные, ей были не интересны. А вот Ири — другое дело.

Она действительно родила. Весной. От Слуга. И умерла через два дня. Брат к тому моменту уже полгода лежал в земле. А я из клетки напротив смотрела как пришивают шкуру твоему дружку. И, знаешь, — Ога вдруг посмотрела на Аню зло. — Мне не было его жаль.

Анна вздрогнула от резкой смены тона. С улицы послышались мужские голоса.

— Так почему ты осталась?

Рыжая пожала плечами.

— Куда мне идти? И зачем? А тут должность какая-никакая, паек. Да и интересно, на каком ребенке Слуг сломается.

Злой оскал рыжей мало походил на улыбку.

— И на каком? — решила уточнить пансионерка. Ога фыркнула.

— Ни на каком. Он будет вечно служить своей хозяйке, пока не сдохнет. Она его бережет, ведь где она еще найдет мужчину со способностями подобными ведьминским? Эта уникальность очень льстит его самолюбию. Хозяйка выделила в его ведение эту деревню уродцев, каждые два года жену новую ему привозит — с чего бы ему быть недовольным! А дети… жены еще нарожают.

Рыжая на секунду замолчала, а потом опять зло осклабилась.

— Но он будет мучиться, да. Отдаст ведьме Седу по первому требованию. Но мучиться, сволочь, будет!

И она довольно рассмеялась. Красные капли от ягод, оставшиеся на ее лице, показались Ане кровавыми слезами.

— Отпусти нас, — попросила она неожиданно. Безумный хохот сразу прекратился.

— Нет.

Открылась дверь, в дом вбежала Седа. В руках она держала двух соломенных кукол.

— Я тихонечко посижу в уголочке, теть!

Девушка пробежала до угла и устроилась на полу играть в куклы. Ога заметила изумленный взгляд Ани и, тяжело вздохнув, пояснила:

— Ты думала, она твоя ровесница? Нет. Ей всего пять лет. Это эликсиры ведьмы так подействовали. Мать Седы — слабая ведьма из приграничного с Верцией села. Хозяйке не терпелось посмотреть, что получится за ребенок от двух людей с ведьминской кровью. Но поначалу питье не подействовало, а потом уже сам Слуг не стал докладывать. Мол, хозяйка не интересовалась больше этим вопросом, значит, нечего ее беспокоить. Вот и вышло — тело пятнадцатилетней, а разум на пять годков.

Аня невольно вцепилась в загривок Чера.

— А мать где?

— О, да с ума сошла. На цепи сидит в третьей хате.

И Ога опять отхлебнула из бутыли.

— Будешь? — женщина плеснула питье в деревянную кружку и протянула ее пленнице. — Глотни, голос совсем охрип.

Горло действительно болело. Анна принюхалась, но уловила только мягкий аромат мяты, и сделала вывод, что от пары глотков она не умрет. В кружке оказалась обычная вода, разве что чуть горьковатая.

— А вы? — девушка вернула посудину собеседнице. — Почему она оставила вас?

— О! Волосы, — Ога дернула себя за рыжую прядь. — На юге верят, что рыжина и веснушки — признаки особенного покровительства Солнца. Наша ведьма до сих пор ищет в этом рациональное зерно. А брат брюнет был, увы. — Она развела рукам, и и Ане почему-то показалось, что у нее их шесть. — Ах, да, забыла еще одно. На меня, знаешь ли не действуют никакие зелья. И я отлично умею обманывать людей.

Пес зарычал. Это было последнее, что услышала Аня. Тьма поглотила ее разум, а тело упало на земляной пол. Ога шагнула было к девушке, но Чер стал между ними, злобно порыкивая.

— Хотела переложить на скамейку. Но раз твоей девке удобнее спать на полу, пусть так и будет, — миролюбиво сообщила женщина и отошла к столу. — А ты все-таки оклемался, волчонок. Не помнишь меня? А я тебя помню. Такой тощий, жалкий, вечно чумазый, бегал по двору. Никогда не понимала, зачем она тебя подобрала. Ну, пока сама в клетку не попала. Но это ты тоже вряд ли вспомнишь. Ты там не хуже зверя дикого выл и по земле катался, словно ополоумевший. Впрочем, учитывая, что шкуру она наживую к тебе пришивала, не мудрено. Что скалишься? А то я не вижу, что силы в тебе никакой нет. Ушло все, как только умер твой волк. Одна шкура от него и осталась. Хотя она, небось, и этому рада. Хоть какая-то задумка удалась. Все ищет и ищет, как сделать "улучшенных" людей. И убивает при этом особенных. Не скалься, сейчас миску найду. Ири, она красавицей была. Крылья белые с золотым отливом, по метру в каждом. Она даже летала на близкие расстояния. А Ирод этот ей крыло сломал. Чтобы, значит, точно никуда не делась. Не ценят здесь настоящую уникальность, не ценят. О, вот и миска! — она вытащила из горы посуды деревянную плошку, поставила ее на стол и плеснула туда отравы из бутыли. — Знаешь, что я поняла, как тебя… Пушок? Клык? А, Черныш! Так вот, Черныш, добрых миров нет. Запомни это.

Миску поставили на пол. Рыжая посмотрела на Чера насмешливо.

— Пей. И пойдешь гулять по Сумеречным садам вместе с подружкой. Впрочем, можешь оставить ее там одну.

Скрипнула дверь. В дом вошел чернобородый глава.

— Ах ты стерва! — разъярился он сразу же. — Что с девкой сделала?

— Сонку дала, — ничуть не испугавшись ответила рыжая, тряхнув бутылкой. — А что надо было ждать, пока убегут?

— Так коли девка, не факт, что проснется!

— Ой, умоляю, девка! — махнула рукой Ога. — То-то она с хозяйкиным выкормыщем сбежать решила, что больно честь берегла. Ты на них посмотри! Ну и верится тебе, что она еще девица?

Слуг в сомнении огладил бороду.

— Моя-то где?

— В углу сидит.

Чер, воспользовавшись моментом, пока все от него отвернулись, подполз к миске и торопливо глотнул горькой воды. И тут же повернулся к Ане и вцепился зубами в ее рукав.

Чтобы с ними не было — они пойдут туда вместе.

— Трогательная картина, — хохотнула рыжая. — Ой, дураки доверчивые!

Это было последнее, что он услышал.