Парень

27

Чего не заходишь, — встретили его в корчме, когда он туда пришел. Да вот же я, сказал наш парень; ну да, это сейчас, а в другие дни? Ты, конечно, наш парень, наш сукин сын, да ведь у одной суки столько сыновей бывает, что и не поймешь. Вон хоть тут, в деревне, кто-нибудь скажет, у такого-то пса — кто отец? Можно даже представить, что у него отцов сразу несколько, — возьми хоть щенков одного помета: все же разные, ни друг на друга не похожи, ни на мать. А как вспомнишь, что за свадьбы творятся в чьем-нибудь дворе, где у суки течка. Сколько кобелей на нее одну вскакивают — запросто может быть, что у нее внутри все взбалтывается, а потом рождаются черт-те какие щенки, которые ни на кого не похожи, потому что не было у них определенного отца, чтобы тот или этот. Вот и парень наш, вполне может быть, тоже такой щенок, про которого не знаешь, чей он сын. Станет такой директором, а потом забудет, откуда он взялся. И что его такая же мать кормила грудью, как и тех, кто ему до сих пор в корчме друг и товарищ был.

Парень наш слушал, как, пускай непрямо, через собак, поносят его мать, но молчал, а потом сказал лишь, что есть кое-кто, из-за кого он не приходил. На что остальные, теперь уже напрямик, мол, да пускай идет твоя мать в такую-то мать… И тут запнулись: как это может быть, чтобы мать шла в такую-то мать, — тут они даже чуть-чуть растерялись, но потом повторили, для простоты опустив одну мать: да пошла, мол, эта баба в такую-то мать. На что наш парень ответил, что не о ней речь, не о матери, до нее мне никакого дела нет, на нее мне насрать. Вот это да, это разговор, хлопали его по плечу друзья. А тогда какого хрена? На что наш парень ответил, что в соседней деревне нашел он кое-кого, и потом сказал, кого, и что все ж таки, как ни кинь, а никуда не денешься, и ему надо семью заводить, и тут как раз эта девка, которая вообще-то учительница у них в школе. Любовь по месту работы, захохотал кто-то сзади, — из этого женитьбы не бывает, только развод. Потому что это такая штука, что у одного из двоих уже есть муж или жена, вот тогда любовь и случается. Был, например, мужик один, он в библиотеке работал, и к пятидесяти годам понял, что он — другой, не такой, какой с женой был; или стал, один хрен. И тогда вдруг увидел тридцатилетнюю бабенку, которая уж точно могла бы сделать его таким, каким он хотел стать. Словом, ту бабу, для которой вообще-то был прямой интерес сделать его таким, потому что не было там другого мужика, чтобы он мог спасти ее от приближающейся старости и от одиночества, которое грозит бабе, если она до тридцати так и не вышла замуж. Есть такой социологический факт, что в конторе и вообще на работе каждая свободная женщина, особенно около тридцати, даже если она вообще-то очень порядочная, никого, скажем, не обманывает, не ворует, не карьеристка и так далее, так вот она, собственно, исходя из этого социологического факта, обязательно разрушает какой-нибудь брак, чтобы тем самым привести к полному материальному и душевному краху брошенную жену и детей, ну и, конечно, мужа, то есть теперь уже ее мужа, и отца ее детей, у которого вообще-то ни материальных, ни эмоциональных условий не было для того, чтобы создать новую семью. Словом, такова она, любовь по месту работы. Счастье еще, что у нашего парня ни жены, ни детей нет, потому что той бабе даже это не помешало бы попробовать его захомутать, как последнюю и вместе с тем единственную возможность, поскольку нигде на обозримой дистанции нет никого другого, более или менее подходящего, — словом, даже жена и дети не помешали бы ей накинуть на него свои сети.

Да нет же у меня жены, — сказал наш парень, и некоторое время ломал голову над вопросом: если нет жены, то может ли тогда идти речь о похожей социологической ситуации, ну, в том смысле, что все эти ее ласковые слова, и взгляды, и лицо ее, когда она, например, говорит, что никогда не испытывала такого с мужчиной, ни телом, ни душой, — словом, может ли быть это описано не с точки зрения психологии, а как социологическая ситуация. Ему вспомнилось собственное решение, когда он выбрал именно эту женщину, Мари, вспомнилось, что логические умозаключения были тут более весомыми, чем чувства, — и ведь смотри ты, как интересно: умозаключения в конце концов превращаются в чувство. Сейчас, когда они с Мари стали близки и в физическом смысле, когда стали строить планы на будущее, которое они проведут вместе, — он чувствовал, что почти любит ее. Может, это и есть любовь, размышлял он, а то острое желание, которое он испытывал к женщинам до сих пор, особенно тут стоит упомянуть ту сегедскую девушку, — может, это не любовь, а просто жажда жизни, во всяком случае, той ее стороны, где без женщины никак, и в фокусе этой жажды как раз и оказалась Мари. Получается, что он, собственно, влюблен в любовь, а не в определенную женщину. Но тогда как это возможно, продолжал рассуждать он про себя, как тогда объяснить, что другие женщины, и в том числе все эти училки младших и старших классов, которые так откровенно предлагали ему себя, не способны были удовлетворить его жажду любви? На минуту у него появилось предположение, что женщины эти не устраивали его чисто с практической стороны: например, у них были мужья и дети, или они выглядели очень уж пожилыми. По всей вероятности, в таких случаях ты из всего ассортимента тоже отбираешь самый подходящий вариант, есть в нас такая инстинктивная потребность отбора. Потом он вдруг подумал, что эта женщина, Мари, довольно красива и душа у нее есть, вот поэтому… И тут ему уже не пришло в голову, что все это, в том числе и красота ее — мол, покажу я этой команде, которая перехихикивается у меня за спиной, дескать, посмотрим, кто себе выхватит этого урода, покажу я им, что могу и я найти себе жену не хуже, чем у других, а то и лучше, — в общем, ему не пришло в голову, что все это тоже опирается на практические соображения, что, может быть, вообще все решения в делах любви принимаются, собственно, на основе пускай неосознанных, никогда не формулируемых в законченном виде, но все-таки рациональных соображений.

Так что вот из-за нее, — сказал он в корчме, и что скоро свадьба. Ага, откликнулся кто-то, помнит он эту семью. Был там и отец, но он как-то рано откинул копыта, так что девка без отца росла. Не хочу тебя зря пугать, — это говоривший к нашему парню обратился, — но если муж рано умирает, то тут стоит присмотреться к жене. Ну, не то чтобы мышьяк там, или спичечные головки, растворенные в чае, или соляная кислота, — у баб есть и другие способы, куда более коварные. Так ведь — сколько мужиков умирает молодыми, сказал наш парень, несчастный случай, например. И все равно надо приглядеться к жене, настаивал говоривший, потому что — куда мчался, скажем, тот мужик, — и тут прозвучало имя одного из жителей деревни, — куда он так спешил, что на повороте его прямо намотало, вместе с машиной, на дерево, пришлось автогеном да пилой работать, и дерево-то после этого к чертям засохло. Проще было бы спилить дерево и снять с него, как кольцо с пальца, машину вместе с тем мужиком… В общем, куда он летел, ну, куда, — спросил говоривший и ткнул пальцем в воздух над головой. А куда? — заинтересовался наш парень. Этого я не знаю, но ясно, что жена его куда-то послала, факт.

Ах ты, мать его, — тут же отозвались другие, — да ведь тогда выходит, она — и тут они назвали вдову, которая после смерти мужа одна растила детей и никогда больше не вышла замуж, вычеркнула из своей жизни всех мужчин, настолько важны были для нее умерший муж и дети. Правда, иные считали, что мужики ей вообще не очень были нужны, потому-то она так легко сумела устоять перед грехом, вернее, поскольку в этом случае новое замужество грехом не считается, то перед любовью. Тогда, выходит, баба его и убила — тут прозвучало имя ее бывшего мужа, — ведь какой мужик был, какой молодец, а она взяла его и убила, мать ее.

Чушь собачья, — сказал наш парень, — куча же людей найдется: хоть у них жены нет, все равно умирают молодыми. Эй, эй, — сказал тот, который показал себя большим знатоком подобных убийств, — там ведь тоже есть какая-нибудь баба: или любовница, ну, или мать. Вот к ним и надо приглядеться. Бабы, они все, даже матери, способны убить. Ведь сколько таких, кто, например, доводит детей до болезни, и чем доводит? — вечными требованиями да слезами, им лишь бы оставаться самыми главными для ребенка, чтобы ребенок чувствовал, что без них он пропадет — и в конце концов в самом деле пропадает. Потом, есть и такие матери, которые как раз беспечностью своей загоняют детей в гроб. Словом… Мужики собирались еще что-то сказать, но не могли вспомнить, что, и как забрели в эту тему, забыв, что причиной была возможная женитьба нашего парня и что они знают эту семью. Они же все время пили, пока говорили, и пили, конечно, и до того.

Приходи почаще, — сказали они нашему парню, а он ответил, мол, будьте спокойны, приду, — и пошел прочь, домой, к матери, которая рада была, что, хоть и очень редко, но видит сына в относительно трезвом состоянии: значит, ступил на правильный путь. Каждый к этому приходит, думала она. Даже ее сын. Было у нее в голове что-то в том роде, что в мире добро всегда побеждает зло, надо только дождаться. Хотя всё вокруг, да и сама ее жизнь, противоречило этому, она все-таки верила в добро. Вера эта — вроде того, как человек с младенчества учится говорить. Если он слышит подобное уже в первом классе, на уроках закона божьего, то вера в добро становится как бы знанием, входит в число важнейших сведений о мире, и от этого он уже никогда не избавится. Даже когда с ним случится что-то ужасное, например заболеет раком, и он не просто умирает, а перед этим его еще беспощадно распотрошат, тем самым не к выздоровлению подталкивая, как обещали, а дальше в болезнь, к жутким мучениям, а современная медицина, она только продлевает и дикую боль, и страдания, причем не из какого-то там милосердия — как можно из милосердия причинять боль! — а потому, что соцстрах платит врачам до тех пор, пока они что-то еще могут делать с больным; конечно, они-то там, между собой, прекрасно знают, что надежды никакой нет, да они и не вкладывают в это дело слишком много энергии: впихнут человека в операционную, отпилят ногу, пораженную саркомой, потом вырежут половину легких, потому что там метастазы, и до тех пор обрезают понемногу от бедняги, пока хоть что-то остается, чтобы близким было что в гроб положить, зато денежки на счет больницы текут и текут, и это дает возможность учреждению здравоохранения функционировать дальше, давая возможность новым больным страдать, а врачам продолжать свою работу, работу живодеров.

А тот, кто туда попадает, к ним в руки, даже тут способен думать, что все это — ради добра, например для того, чтобы очиститься, освободиться от грехов, которые ты совершил за свою жизнь, чтобы потом, после смерти, уж в самом деле все было совсем хорошо. То-то человек удивился бы, обнаружив, что после смерти вообще ничего нет, и его самого нет, а потому он ничего там не обнаружит.

Вот и в душе матери нашего парня глубоко жила эта вера в хорошее, хотя она не могла бы даже сказать более или менее определенно, собственно, что это — хорошее. Хорошо ли, скажем, если у человека есть жена и ребенок, и не является ли это так называемое хорошее всего лишь предисловием к чему-то очень плохому, трагическому? Или наоборот, то плохое, что с тобой происходит, может быть, есть залог чего-то прекрасного, что ждет тебя в будущем? Например, мужчина, ну, или женщина, отстрадав в браке сколько положено, прожив в муках каждую секунду, именно поэтому будет потом способен на такую любовь, какую раньше даже представить себе не мог. Или, чтобы хоть как-то спасаться от домашнего ада, он вечно, до поздней ночи, торчит на работе и, раз у него такое море времени, в конце концов изобретет что-нибудь потрясающее, за что получит огромные деньги и всемирную известность. И у этого мужчины, ну, или у женщины, как раз и было, пускай в подсознании, главное желание: придумать что-то такое грандиозное, как теория относительности. И условием для этого как раз и могла стать невыносимая семейная жизнь. И мужчина этот, ну, или эта женщина, чувствует себя невероятно счастливым аж несколько лет, пока организм и нервная система выдерживают побочные следствия мировой славы и немеряных денег.

Мать нашего парня, конечно, ни о чем таком не думала, вообще не пыталась понять, что от чего происходит: вытекает ли из плохого хорошее, из одного действия — другое действие, или это тоже лишь вопрос своего рода веры, когда человек связывает вещи у себя в голове, чтобы они не рассыпались на куски. Она видела только, что парень вроде бы ступил на хороший путь, потому что — почему не назвать хорошим делом то, что он собирается жениться, а это потом создаст возможность для рождения ребенка или детей. То, что парень в конечном счете будет проводить время не с приятелями алкашами в корчме, а дома, это и для здоровья должно принести позитивные результаты. Такой поворот мать считала настолько благоприятным, что с гордостью рассказывала всем, например соседям, как наладится теперь у них с сыном жизнь и как жаль, что муж ее не дожил до этого. Соседи, как и положено, притворялись, что тоже рады, но когда она ушла, сосед негромко сказал жене: ладно, подождем, чем все кончится. А чем это может кончится, спросила жена, сосед же только посмотрел на нее, и на лице у него написано было, что он имеет в виду.