Паштет

Глава четырнадцатая. Непонятки с другой стороны, большей частью оставшиеся Паше неизвестными

Стоявший перед капитаном человек не понравился ему сразу же, напомнив о кровопускании, потерянных деньгах и чертовых врачах. Но, как человек воспитанный, гауптманн протянул руку в палатку, старый слуга подал ему оттуда залихватскую широкополую шляпу, которая заставила Пашу вспомнить фильмы про мушкетеров. Потом немец прикоснулся двумя пальцами к краю и пролязгал высокомерно:

— Гауптманн Генрих Геринг!

Паша натурально обалдел. Вовремя справился с собой и внимательно вглядываясь в лицо стоящего перед ним (Похож? Не похож?) отрапортовал не менее бодро.

— Ишь хайсе Пауль фон Шпицберген! (Меня зовут Пауль из Шпицбергена!)

— Фон Берген? — сморщился как-то брезгливо капитан наемников.

— Шпицберген! — поправил его Паштет. Гримаса собеседника ему категорически не понравилась. Что-то там было в этом Бергене неправильно.

Генрих повернул голову и сказал что-то в палатку. Что именно — Паша не понял, только вздрогнул от ясно услышанного "Карл Маннергейм". Час от часу не легче. Оттуда, из палатки, тут же вышел бедновато одетый пожилой мужик и поспешно вынес столик раскладной и тройку раскладных же стульев, после чего куда — то ухрял быстрым шагом. Капитан наемников сел, сделал приглашающий жест в сторону второго стула и явно приготовился кого-то ждать. Паштет сел, поблагодарил и постарался прокачать собеседника. Но что-то не очень хорошо это у попаданца получилось. Разве что было видно, что почему-то этот тип злится.

Хауптманн Генрих Геринг, по прозвищу 'Наковальня', был действительно, как обычно, невероятно зол. Он, вообще-то, был добрый малый, опытный и умелый зольдат. Просто, видно, ему Ангел попался какой-то нерадивый, и судьба вечно его обманывала и подставляла. Порой — довольно жестоко. Злые языки поговаривали, что даже и кличка у Генриха полностью звучала как 'Жопа-Наковальня', а иные даже называли его 'Стальной Задницей' — справедливо полагая, что будь седалище хауптманна из какого-либо иного материала — оно бы давно треснуло, ото всех полученных от судьбы пинков.

Но, произносили такие речи или те, кто был значительно выше по званию чем Геринг, или те, кто был далеко, и потому уверен, что хауптманн их не услышит. Потому что обиды Генрих-Наковальня не сносил, и палашом, также и другими видами благородного оружия, владел весьма ловко. Да и командир он был толковый и бывалый.

Ему просто не везло.

Вот и в этот раз. Казалось бы — такой заманчивый найм, к московитскому королю Йохану оборачивался на деле дьявол знает чем! Геринг тут же перекрестился, ибо поминать имя врага человеческого, пусть и в мыслях, не стоило. Ну, если рассуждаешь о своих делах, конечно. Хауптманн был очень набожным человеком, и строго придерживался Заповедей. Ну, разумеется, когда дело не касалось его кошелька, здоровья или жизни. Не то, что эта сволочь… Говорил же им, молиться, три раза в день, не меньше! Молитва, и только молитва отгоняет хворь! Если бы все молились, причем искренне и горячо — то и не заболел бы никто! А так… Этот сброд только воровать и жрать гораздый, все про Бога забыли и думать, вот их и наказало высшей силой.

Началось вроде неплохо — из оборванцев, дезертиров и нескольких недорогих но вроде бы все же зольдат, он еще в Мемеле сколотил свою роту. Ну, не совсем роту… За свой счет, конечно же, уговоривший его на контракт хитрый тевтон денег вперед не заплатил. Сослался на то, что дорога дальняя до московитского короля, и мало ли что может случиться. Тогда Геринг просто решил, что тевтон, по обыкновению вербовщиков, просто прикарманил деньги. Зато, обещал тот, что по приходу московиты сразу выплатят его роте на два месяца вперед жалования!

И Генрих купился, когда узнал, что Йохан и впрямь набирает наемников. Точнее, продался. Про московитов ходило много небылиц, но все соглашались с тем, что они чаще платят, чем не платят. Что лишний раз доказывало, что они варвары. Но, золото — оно везде золото. А дела у Наковальни опять шли не очень хорошо, и выгодный найм был очень кстати, тем более, что воевать на стороне московитов было куда полезнее, чем наняться к ливонцам или полякам у которых как раз с русскими опять шла заруба.

Как всегда бывало у Наковальни, поначалу все шло даже слишком хорошо. Вербовщик мигом устроил роту на шедший к русским корабль (на деле весьма потрепанное деревянное корыто, которое кораблем можно было считать только спьяну). Купец был рад такому грузу, как рота солдат, шел он к русским порожним. Практически все товары были запрещены к ввозу в Московию. А еще был рад потому что на этом дурацком море пиратствовали все.

Долго и нудно перечислил шкипер — шведы, поляки, датчане, литовцы и англичане грабили друг друга, как умели. И все вместе строят каверзы проходимцам из Любека. Те отвечают взаимностью. А пару лет назад тут даже русские каперы были, точнее нанятые Йоханом, потому что у их морского атамана Карстена Роде московитов в командах не было ни одного. Геринг согласился, всяко лучше проплыть на корабле до какого-то прибалтийского порта, чем тащиться пехом. Обозом и скакунами обзавестись не удалось, потому как коней и воинские грузы перевозить в Московию тоже было строго и издавна запрещено всеми, кто тут властвовал — даже и прусским герцогством. На такое решались только самые нахальные контрабандисты, знавшие тут входы — выходы. Ну и англичане, разумеется. Они были самыми отпетыми контрабандистами.

А перевозить людей не воспрещалось, пусть даже и вооруженных. Почти семьдесят типов, пока без обоза, вполне поместятся на одном корабле, особенно если потеснятся, как селедки в бочке. Плюс удалось скинуть малость платы за обязательство отражать атаки пиратов, если они встретятся и защищать корабль в промежуточных портах. Семьдесят солдат-это немалая сила! Если пираты их рассмотрят, то абордаж явно провалится.

Хауптманн зло сплюнул. Кто ж знал, что сатанинский тевтон ни капельки не врал! Действительно, путь в Московию оказался длинным. Да что там длинным! Он был просто невероятным каким-то! Плавание оказалось как раз недолгим и не очень скучным, с пиратами довелось встретиться — вроде это поляки были из Гданьска, но шепелявые хамы увидели толпу вываливших сгоряча на палубу стрелков, и тут же трусливо показали корму. Догнать этих наглецов оказалось невозможным, так, просто напугали. Оставалось только сожалеть, что так легкомысленно обнаружили себя, захваченное суденышко — шкипер назвал его "пинка" — дало бы неплохую прибыль, если б удалось его захватить. Стоили эти деревянные плавучие сараи, по мнению сухопутного капитана, несуразно дорого. Увы, ветреная Фортуна упорхнула на раздуваемых свежим ветром парусах!

Высадились в весьма приличном порту Вредеборх, который сам купец — шкипер называл Тольсбург. Тут сидел московитский гарнизон и Наковальня не без удивления обнаружил, что дикари воружены мушкетами и знают, что такое строй. Даже пушки у них были.

Генрих рассчитывал, что вполне можно тут и остаться на дальнейшую службу, но московитский наместник — хмурый детина с острым взглядом — принять их на службу не захотел, послав в Москву. Мог и сам себе под крыло взять, но не захотел. Правда, все же нашел возможность что-то подкинуть "царевым немцам" на поход хоть в виде муки с крупой. И оне пошли к Москве, с свеженаписанной подорожной грамотой и припасами в счет жалования. Хотя властвовал на этих землях король Магнус, но обращаться к нему было без толку — он был посажен на трон Йоханом и плясал под дудку московитов.

Капитан Геринг спросил у наместника, сколько ему идти до Москвы? Оказалось, что три недели быстрого конного марша. И гораздо дольше, если пешего. Наковальня не очень поверил, что до города Плесков понадобится самое малое неделя ходу, потом две недели до Фышнего Фолочка, а потом еще две недели до Москау. И зря не поверил.

Пройди они столько по Европе — уже пересекли бы десятка три границ! А тут… они и границы-то толком не пересекали! Везде тянутся совершенно одинаковые поля и леса, одинаковые деревни. Встреченные купцы с серьезной охраной (к сожалению — слишком серьезной!), подтвердили, что они идут на Москову правильно. Наковальня сначала обрадовался — еще немного, и столица, эта самая их Москау. Как бы не так! Плыли дни. Рощицы сменялись полями, поля — болотами, болота ельником, ельник снова сменяли березовые рощицы. И никакой столицы. Очень удивляло, что у этих московитских варваров был весьма строгий порядок. Устроить характерную для шаставших по Европе наемников "детскую шалость" ограбив что ценное и тут же свалив в соседнее государство, которое тоже размером с салфетку, тут было невозможно, уделы у местных властителей были великоваты и за наемниками присматривали строго. Дураков проверять местные нравы и законы не нашлось, тем более, что в общем — кормили.

А теперь вот вся рота заболела и дрищет безбожно и непотребно. Уже шестерых потеряли от такой ерунды, а так как капеллана по малолюдству роты не удалось нанять, пришлось читать отходные самому капитану. И до Москау еще было идти две недели самое малое.

— Две недели, Карл! — сказал тогда хауптманн своему каптенармусу Карлу Маннергейму, шведскому дезертиру и редкостному прохвосту, с которым они разменивали уже далеко не первый пинок судьбы.

— Еще две недели нам еще придется кормить эту сволочь за наш счет!

Да, именно так — ведь известно, что пока войска не встали на довольствие основному нанимателю, по пути их кормит командир. И было не понять — радоваться ли тому, что всего солдат набрал вместо полагавшихся для полнокровной роты трех сотен всего шестьдесят шесть человек или огорчаться. С одной стороны — меньше расходы, с другой — смех, а не рота.

Хауптманн сидел, неприветливо глядя на незнакомца. Что-то категорически в нем не нравилось Генриху. Но он не мог понять, что же именно. При этом что-то еще и не позволяло просто прогнать чужака. И эта непонятность злила Наковальню все сильнее.

— Какого дьявола тебе от нас надо? Мы не платим всяким шарлатанам — совсем уж неприветливо поинтересовался Геринг.

Лекарь 'Пауль из Швейцарии' (Paul von Schweizer Bergen) снова что-то непонятно начал говорить об излечении, вроде настаивая, как можно было понять, что это довольно легко и просто. То есть откровенно врал. Наковальня разозлился уже всерьез, и готов был кликнуть зольдат, чтобы те вышвырнули шарлатана из лагеря, по пути намяв ему бока.

Но тут, совершенно неожиданно, подскочил Карл. И не просто так, а неся, словно заправский подавала в немецких кабаках, недешевые бокалы из его же, Наковальни, командирского добра, а также бочонок с вином, между прочим, тоже весьма недурственным, вина себе Генрих выбирал сам.

Капитан просто обалдел от такого поворота — с чего бы вдруг его старый товарищ так проникся гостеприимством к этому незнакомому шарлатану, что оказывает ему такие почести? Но Карл, с улыбками и вежливыми присловьями расставляя посуду и разливая вино — повернувшись к нему, округлил глаза и состроил такую гримасу, что Наковальня и думать забыл злиться. Если уж пройдоха Маннергейм устраивает такую пантомиму лично, значит, что-то тут не то.

И, произнося краткую здравицу, похоже, не понятую швейцарцем, но, тем не менее, им поддержанную, хауптманн, делая вид, что смакует вино, теперь уже цепко и старательно осмотрел гостя. И впал в такое оцепенение, что если бы не Маннергейм, начавший, в меру понимания обеих сторон, обсуждать вкус вина со швейцарцем, то, пожалуй, гость бы что-то заподозрил.

Перед Наковальней сидел молодой мужчина, очень и очень крепкий, здоровый и хорошо кормленый. При этом одет он был в какую-то совершенно простолюдинскую одежду. Стеганая военная куртка, похожая на гамбезоны или как их называли местные — тигелеи. Такие же штаны, кожаные сапоги, странноватый берет.

НО! Какого КАЧЕСТВА была эта одежда! Швы, материал, детали… Сапоги, по виду самые простые, сшиты по-московитски — эти варвары вшивают голенище в головку, европейцы делают наоборот. Но КАК они сшиты! Невиданно ровные стежки. Ювелирные швы.

Генрих попробовал представить, сколько стоят такие сапоги… и понял, что, вероятно, он значительно беднее этого чертова швейцарца! Даже сапоги стоили столько, что он едва смог бы их купить! А вся его одежда…

А ружье? Двуствольное, замки замотаны тряпкой, но отчего-то опытный хауптманн чутьем вояки знал — не фитильные, как минимум — колесцовые, а то и ударные испанские новомодные. Но, даже не видя замков, только от взгляда на стволы — у Наковальни стали раздуваться ноздри, как у почуявшего кровь волка. Стенки стволов в дульной части были тонюсенькие, чуть толще пергамента! И соединены были стволы так искусно, как еще и не приходилось видеть Генриху, уж немало оружия в руках подержавшему, в том числе и многоствольного. Такая толщина металла означала, что или ружье непременно разорвалось бы при выстреле, или то, что металл на стволах — высочайшего, небывалого качества! Очень изысканно сделанный приклад, хороший мастер делал, добротное оружие всегда удобно и красиво.

И цены. И стоит такое ружье… Хауптманн снова прикинул, и снова огорчился — даже после окончания найма у короля Йохана, и всех выплат, он, наверное, не смог бы такого ружья купить. Нож на поясе швейцарца не отличался чем-то особенным — но по поводу его качества и стоимости Наковальня уже не сомневался. Как и по поводу прочей амуниции и снаряжения этого 'лекаря'.

Он весь стоит втрое дороже, чем вся наша 'рота', вместе с пушкой! — мелькнула мысль в голове Геринга. Он даже подумал, что если 'швейцарский лекарь Пауль' пропадет в этой забытой Богом московитской деревне… Но, словно прочитав его мысли, с намеком кашлянул Карл. И Наковальня поспешно отогнал кровожадные помыслы… до поры, как минимум. И дело было именно в том, сколько стоило все, что было при этом Пауле. Никто не станет просто так шляться, нося на себе целое состояние.

Да еще — прикидываться при этом небогатым человеком. Да еще и так неумело прикидываться. Ясно, что вся эта 'простая одежда' пошита за огромные деньги, у очень, ОЧЕНЬ дорогого мастера, как и простенькое, без особой отделки на видимых частях, ружье. Сразу ясно — очень богатый человек ЗАХОТЕЛ ВЫГЛЯДЕТЬ бедным. Но — короля выдает осанка, как говорят сволочи-франки. Генрих не любил французов, хотя и признавал, что у тех хорошо подвешен язык.

Богатый человек просто не захотел купить дешевую одежду и оружие, а заказал подделку под них, причем очень и очень дорогую. Не очень умно, но как раз понятно. Чтобы носить грубые тряпки простолюдинов, надо привыкать к ним с детства. А как небрежно он обращается со всем этим богатством! Так, словно это обычная одежда, к которой он привык и не очень-то дорожит. И завершал весь этот маскарад факт отсутствия у Пауля холодного оружия. Демонстративное, можно сказать, отсутствие, словно швейцарец всем хотел заявить: 'Нет, я не дворянин и не военный, даже и не думайте!'

И тут Наковальня всерьез задумался. С одной стороны, такие маскарады богатых и влиятельных людей (то, что Пауль богат — очевидно, а богатый человек не может не быть влиятельным!) означает, прежде всего, тайны, интриги… и серьезные неприятности. Наковальня Генриха инстинктивно напряглась. С другой стороны… это означает ДЕНЬГИ. Очень, очень большие деньги. Тут главное не ошибиться. А ведь, выходит, что все складывается неплохо — ведь Пауль сам к ним пришел, а значит засранная, в прямом смысле слова, рота швейцарцу зачем-то нужна!

Более того — тот зачем-то хочет вылечить их всех. Интересно, зачем? Уж явно не из-за денег! И вряд ли он так уж нуждается в полусотне кое-как вооруженных бродяг в подчинение — захоти он, и мог бы нанять деревенских, и получилось бы едва ли не лучше. Выходит, что-то другое ему надо. Что? Может быть, ему нужно просто спрятаться? Затереться среди зольдат, и пройти, не замеченным… ну, например, в ту же Москау? Наковальня не первый год мотался по свету с железом в руках, и вовсе не был ни дураком, ни наивным юношей. Он прекрасно знал, как много значат всякие тайные дела и секретные миссии. И какие в этих делах риски. И — ставки. И — выигрыши. Главное — вовремя соскочить с этой лошади, подумал хауптманн, уже приняв решение. И, перехватив взгляд Карла, утверждающе мигнувшего ему одним глазом, понял, что тот пришел к схожим выводам. Как говориться, если Фортуна повернулась к тебе задом — главное не упустить тот момент, когда можно будет задрать ей юбку.

Карл, пронырливый прохвост, налил еще. Выпили.

— А никакой он не швейцарец — подумал капитан, пропуская мимо ушей болтовню Маннергейма. Швейцарцев, как положено настоящему немцу, Генрих терпеть не мог. Нелюбовь эта имела старые корни — те и другие давно были конкурентами в наемническом деле. Так вот этот Пауль ни языком, ни видом, ни одеждой на грубиянов швейцарцев похож не был. И руки у него слишком уж мягонькие, у швейцарцев они — как лошадиное копыто из-за мозолей. Так что не швейцарец. Это вранье. Но обычно люди врут, смешивая правду с ложью. Так проще. Генрих был готов поставить десяток флоринов в заклад, что Пауль — настоящее имя этого "лекаря".

Берген. Что-то такое слышал. Городок такой есть рядом с Дюссельдорфом. Какая-то грязноватая история с палачом. Точно! Был маскарад у герцога, супруга владетеля земель станцевала с молодым незнакомым красавцем, потом заставила его снять маску.

И оказалось, что это бергенский палач, как-то ухитрившийся пролезть на маскарад! Позорище страшное, с таким гнусным отребьем благородной даме не то, что танцевать нельзя, разговаривать не стоит, честь замарана будет навечно! Даже и казнить наглеца бесполезно — честь не восстановишь. Но герцог не зря там был главным — быстро сообразил, что делать и просто-напросто тут же прямо на балу произвел этого проходимца в рыцари, моментально сделав допустимым танцы его супруги с этим негодяем. Единственно, на чем отыгрался сиятельный владетель — нарек бывшего палача Шельм фон Берген, потому как был новоиспеченный рыцарь изрядной шельмой. Но вроде бы тот род Шельмов уже давно вымер. Нет, вроде бы не то.

Генрих знавал еще один род фон Бергенов, из Швабии, но там все были с медно-рыжими шевелюрами. Этот ни капли не похож. Да и говор…

Все-таки — зачем этому богатею благодетельствовать дорогущим врачебным умением, которое по карману только очень богатым людям, и, тем более, тратить лекарство драгоценное, на рядовой нищий сброд? Капитан переглянулся с пройдохой Маннергеймом, и тот чуть заметно опустил на миг веки. Что-что, а они умели работать в паре! И потому, подливая в оловянные стаканчики весьма приличное вино, Карл и Генрих взялись узнать у гостя — кто он, зачем, почему и все остальные вопросы. Геринг выступал за главного и пел соловьем, а Маннергейм задавал наводящие вопросы и смотрел за слушающим россказни капитана Паулем.

К четвертому бокалу Карл так и не смог понять — кто сидит перед ними, потому как гость показывал редкую неграмотность в даже широко известных делах.

— О, да, сам великий король Генрих Второй отметил мои блестящие знания и храбрость, а также воинское искусство! Я должен был возглавить его гвардейцев, приказ уже был почти написан, но злосчастная судьба — доблестного Короля поразил на Большом рыцарском турнире капитан Монтчертпобери и корона осиротела. Вы знаете — даже великий медикус Везалий пытался спасти короля, но раны от щепок разломавшегося копья были смертельны! Копье попало прямо в забрало, преломилось и пронзило голову короля через глаз! Я был безутешен! Все рухнуло! Пришлось наниматся к Кеттлеру, командору рыцарского ордена! С ним я, конечно, тоже был знаком. Вы понимаете, как много я потерял? — спросил печально, но горделиво гауптманн Геринг.

— Кстати, вы, Пауль, конечно знаете про великого медика Везалия? — невинно глянул Маннернейм.

— К сожалению глубокому — но нет — отбрыкнулся Паштет, явно чертыхнувшись про себя.

Карл постно похлопал глазками. Как ученый лекарь не мог знать анатома, описавшего в нескольких здоровенных томах все до самой мелочи про человеческое тело, и известного всей Европе лекаря Везалия, прославившегося многими славными делами и еще более — самой темной чертовщиной, швед понять не мог никак.

Геринг не понял, что гость отозвался на вопрос Карла и потому пояснил:

— О, это просто, мой друг, король был щедрым, великодушным и помнил добро. Я спас ему жизнь — заметьте — дважды — и он, как благородной души человек, собирался воздать мне соответствующие почести! С королевским размахом, как это заслуживали мои деяния и подвиги! Увы! Проклятый рыцарский турнир, чертов, дьявол его раздери, графишко Монтбудьоннеладенгомери!

А ландмейстер Тевтонского ордена Готтхард Кеттлер — скупердяй, нудный и душный жмот, готовый за ломаный грош спорить неделю! Никудышный полководец, безмозглый глупец, ни разу не послушавшийся моих советов! Ни разу! Само собой разумеется — поэтому он, медный лоб с чугунными мозгами, проигрывал все сражения, в которые только ввязывался! Наша храбрость и доблесть не могли преломить злую судьбу этого болвана! Все же не зря говорили люди, что два оленя и два льва счастья не принесут! Как в воду глядели!

— Извините, капитан, про каких львов вы говорите?

Геринг очень удивился.

— Герб Курляндского герцогства был четверочастным. В первом и четвертом полях герб Курляндии — в серебре красный лев; во втором и третьем полях герб Семигалии — в лазуревом поле выходящий олень с герцогской короной на голове. Вы не знали?

— Увы. У нас на Шпицбергене ничего не слышали про Курляндию и, тем более Семигалию — искренне сказал гость.

Его собеседники переглянулись.

Капитан пожал плечами и продолжил, заново переживая перепитии своей злосчастной судьбы.

— За две недели до Рождества глупый Кеттлер осадил московитский замок Лаис.

— Лаюс. И он был не московитский, а тевтонский. Русские его заняли и обороняли — мягко поправил Карл.

— Если король Йохан пожалует мне за службу и советы вон ту деревушку, она станет моей или будет московитской? Кто владеет — тот и хозяин! — огрызнулся уязвленный рассказчик.

Каптенармус покорно пожал плечами и скромно потупил взгляд.

— Вот! Мне говорили, что раньше здесь были новогородские земли! А теперь тут другой властитель! Земли московитские! И не спорь!

Карл совершенно не спорил.

Капитан был отходчив и уже продолжил свое повествование дальше.

— У нас было достаточно кнехтов, много орудий и мы просто обязаны были победить. Замок Лаис невелик, московитов было всего впятеро больше, чем нас, так что все козыри были в наших руках!

— Если не принимать во внимание дурака-командующего! — очень вовремя вставил Карл, разливая вино по оловянным бокалам и чуточку на столик.

— О, да. Я поверил его честному слову, хотя и были подозрения. Из зольдатов моей свежей роты самое малое пятеро были как раз ранее наняты рыцарями и остались практически без порток, да еще и расстались с нанимателями очень плохо, просто сбежав. Ни единого гроша они не получили за год службы. Ни единого, Карл! Но мне лично сам ландмейстер поклялся святыми Иеронимом, Гервасием и Протасием, что мы получим и деньги и хорошую добычу! Ха, добыча и впрямь была хороша! Выпьем за холод, грязь, голодуху и нищету которые бравый зольдат всегда получит полной меркой при любом состоянии дел! — поднял бокальчик Геринг.

Браво мигнул сидящим за столиком.

И немедленно выпил.

Остальные собутыльники не отстали.

— Да! Кеттлер сразу же погнал войска на штурм! Когда мы подошли к самым стенам, оказалось, что на всех нас приходится всего пять лестниц! Нас было больше тысячи и на всех нас заготовили пять лестниц. Всего пять, Карл! И эти лестницы не доставали до края стены на десять футов, самое меньшее! Московиты палили в нас безнаказанно из своих допотопных мушкетов, швыряли сверху каменюки и всякую дрянь, а мы могли только ругаться и грозить им кулаками! Моему другу, бесстрашному Гансу Утермарке, здоровенный булыжник расколол шлем, храброму Гансу Гау прямо в лицо угодили дохлой кошкой! Очень давно сдохшей кошкой! Эти московиты воюют совершенно не по правилам, Карл! — по привычке глянул на своего каптенармуса разгневанный капитан. Они часто выпивали вдвоем и такое дружеское обращение было обычным.

— Утермарке даже сознание потерял, хотя все знают, что у него дубовая голова! — кивнул Маннергейм.

— О, да! Пришлось его тащить на руках, словно благородную даму, лишившуюся чувств от услышанного грубого слова! Так получилось, что у нас не было для храброго Ганса флакончика с нюхательной солью! Но нам еще повезло — на тех, кто пытался лезть по лестнице слева от нас вылили со стены бадью с дерьмом! Тебе смешно, Пауль, а у того кнехта, что уже почти докарабкался до верха стенки от неожиданности и от скользоты сорвались руки и подошвы, он собой снес всех, кто был ниже на лестнице! — печально усмехаясь, сказал капитан.

— Они там поломали себе руки и ноги. И внизу сложились в огромную кучу дерьма, потому что многие покалечились и больше ни на что не годились. А уж вонища там стояла! — опять кивнул Маннергейм.

— По мне, так уж лучше дерьмо! Тех, кого обдали кипящей смолой, цирюльники уже спасти не смогли — возразил капитан.

— Мерзкая штука, смола. Затекает под доспех и потом одежду не снять, кроме как оторвать ее вместе с прикипевшей кожей и мясом — передернулся каптенармус.

Генрих грустно и глубоко вздохнул. Молча поднял бокал.

Все выпили, каптенармус налил еще. Хауптманн молвил:

— Несмотря на всю нашу храбрость первый штурм провалился совершенно бесславно. Стоило ожидать, учитывая талант нашего Кеттлера!

— Он снова проявил ДОЛБЕСТЬ! — со значением произнес ехидный Маннергейм.

Пауль глянул вопросительно. Не понял каламбура. Каптенармус поморщился, раньше эта шутка всегда вызывала хохот у собеседников.

— Зима тогда стояла мерзейшая. Ночью бьет лютый мороз, а днем теплынь и вся грязища размякает и течет. За шиворот — с потолка землянок, и по дну и стенкам окопов. Все время мокрые ноги и сопливый нос. Московиты долбили по нам из пушек постоянно, им проще — со стен, летит ядро дальше. Наши проклятые канониры старались вовсю отвечать и били метко, но два орудия русские ухитрились ссадить со станков и повредить стволы. То ли черт им помог, то ли там были немецкие зольдаты, которые учили этих дикарей стрелять. Но, разумеется у нас было и пушек больше и воевать мы умеем лучше — через три дня пальбы удалось разломать русским стену сверху — донизу. На десяток футов пролом получился.

— Не больше шести пи — возразил командиру раскрасневшийся Маннергейм. Видно было, что он снова переживает ту давнюю историю.

— Да, Кеттлер на совете брякнул, что пролом в тридцать пье, но там было десять, Карл.

— Прошу меня извинить, господа мои, но что такое пи? — спросил внимательно слушавший гость. Хозяева переглянулись.

— Карл долго общался с испанцами, вот и подцепил от этих негодяев такое название. Правильно говорить — пье! — попытался внести ясность хауптманн.

Видя, что лекарь хлопает глазами, Маннергейм зашел с другого конца:

— По-нашему это стопа. Мера длины. (Он показал свою ножищу для примера) У англичан — фут, у итальянцев — пьеда, а у испанцев — пи.

— Думаю, Пауль, что у московитов все же были либо шведские либо немецкие учителя. Их парламентер вышел в полном соответствии с воинским этикетом. Мой приятель, Генрих Штедин, комтур Голдингена, точно так же по этикету принял для обсуждения предложенные московитами условия капитуляции. И что делает дуралей Кеттлер? Собирает совет из офицеров и заставляет нас отказать русским в сдаче, чтобы взять замок штурмом! Дыра в стене есть? Значит, штурм! Болваны из Ревеля его поддержали. Я им толковал, что они совершают ошибку, но меня не послушали! О да, это была колоссальная ошибка!

— Почему ошибка? — заинтересованно спросил богатый лекарь.

— Если бы мы приняли сдачу, то московиты оставили бы нам и замок и пушки и все припасы нетронутыми. Мы бы выпустили их только с оружием и без обоза. С одним зарядом к мушкету и знаменами. Нам бы достался целехонький замок и все добро в нем.

— А русских можно было бы легко перерезать, когда они оказались бы в чистом поле — согласно кивнул головой Маннергейм.

— Именно! В конце концов мы так соблюли бы все условия сдачи, а то, что атаковали бы русских в десяти лье дальше никак не было бы нарушением подписанных позиций договора! Мы ведь на войне и вовсе не обязались вообще не нападать на врага — воодушевленно подхватил гапутманн.

— А! — понял Пауль из Шпицбергена и отсалютовал бокалом.

— Вот-вот! А эти глупцы захотели славы! Мы так долго совещались, что московиты успели за проломом выкопать ров в пол- пики глубиной, чтобы вам было понятно — это десять пье, да еще и временную стену из бревен за ним сделать. И все подготовить к встрече!

— Горячая получилась встреча! Закатили нам порку! — печально кивнул Маннергейм.

— О, да! Карл тогда был в колонне ревельских кнехтов, их тупое начальство захотело славы и им дали возможность проявить себя, послав колонной к пролому в стене! Безмозглые тыквы, ослиные задницы! Их напыщенных командиров, этих болванов — гауптманов Вольфа фон Штрассбурга и его дубоголового напарника Эверта Шладота скосили первым же залпом. И кнехты, оставшись без командования, тупо поперли в огонь, пока не попадали в ров. У русских ни одна пуля не пропала даром, ни одно ядро! Все полетело в глупое мясо. Карлу чудом повезло. Просто чудом! И еще то, конечно, что он остался тогда в тылу и не пошел с колонной! Из двух ревельских рот — а это семь сотен зольдат и офицеров, обратно домой вернулось полторы сотни! Представляете, какой там был ад? — возбужденным тоном сказал Генрих.

— Да, господа! — кивнул головой Пауль из этого, как его там.

— Но дальше еще хуже было! Уж в этом можете мне поверить!

Гость вдруг спросил у Маннергейма странное: "А у вас тут Мюллер, Гиммлер, и Борман есть?"

— Мюллеров аж трое, Гиммлер… нет, Гиммлера нету, даже не слышали о таком, а Йорген Борман, плотник, помер второго дня — немножко озадаченно спросил швед.

— Понял! — кивнул Пауль и, спохватившись, попросил капитана рассказывать дальше.

Хауптманн даже и не заметил этой сценки. Он снова переживал то бурное время, когда был на дюжину лет моложе.

— У нас из-за глупого командира положение было ужасное! У нас не было мяса, вина, пива, круп и хлеба! — когда мой зольдат принес мне зайца — это же был праздник!

— Пороха тоже не было! — добавил квартирмейстер, заботливо подливая вино.

— И это тоже! Денег нам Кеттлер тоже не дал! С меня сапоги сваливались, так я отощал! Просто позор какой-то, а не война, гром небесный в жоповую дырку дурака Кеттлера! — ругательски ругался захмелевший капитан.

— О, да! Русские глумились со стен, приглашая нас пообедать в Лаюсе, показывали нам хлеб и бутылки с пивом да вином! А еще у них все время кричали петухи, это особенно злило. Разумеется, они нарочно не ели этих птиц, чтобы показать, как у них все хорошо в замке! — подтвердил раздумчиво Маннергейм. Почему-то он внимательнейшим образом рассматривал сапоги Пауля, торчащие из-под легкого столика.

— А что дальше? — спросил заинтересованно Пауль, убирая ноги под себя.

— Мы прекратили осаду замка. Русские стояли на стенах и показывали нам всякие неприличные жесты. Даже голые задницы! Но мы не обращали на это внимания! — несгибаемо сверкнул глазами Геринг.

— Действительно, можно подумать мы голых жоп не видали! — кивнул с усмешкой Карл.

— Отступление было ужасным. Холод, голод и совсем нет дорог! Пришлось тащить сатанинские пушки на себе, выдергивая их из одной глубокой грязи, чтоб они тут же засели в еще более глубокой! Как добрались до Оберпалена не пойму — видно бог нас хранил. И что же? И в Оберпалене — ни денег, ни жратвы! Жидкая каша для всех!

— Зато было много водки! Очень много!

— О, да, Карл! Можно было купаться в этом прекрасном напитке. Увы, все пошло еще хуже, потому что пить на морозе — нехорошо! У меня в роте трое зольдат замерзли — один совсем, двоим наш цирюльник — хирург отпилил отмороженные ноги. И конечно, как говорил мой друг король Генрих Второй — стоит только запустить пьяных солдат в город — он обязательно сгорит! Мы отпраздновали в Оберпалене скудное Рождество — и полгорода сгорело! Вот тогда стало ясно, что дальше ничего хорошего нас там не ждет! Проклятый Кеттлер не выплатил нам ни гроша… Что оставалось делать — раз они не соблюдали договор, нам не было никакого смысла оставаться под командой таких болванов! Я сколотил новую роту из тех, кто тоже не хотел оставаться, из твердокаменного Кеттлера выжать деньги было несвозможно, значит и делу конец! К чертовой матери рыцарей! Мы нанялись к полякам. Тоже не ахти что, но там все-таки что-то да перепадало — заявил Генрих.

— Себя эти негодяи не обидели! Я уверен, что Лоренц Берг… — начал Карл.

Пауль встрепенулся и спросил: "Кто это?"

— Он — профос герцога Финляндского Юхана в Ревеле тогда был, так вот он неплохо поживился невыплаченным убитым кнехтам жалованием, когда в Ревель вернулся в лучшем случае каждый пятый. Да и мерзавец Кеттлер не остался в стороне! Жадные негодяи! Но они сами угодили в яму, которую копали другим!

— Да, Карл! — кивнул гордо головой гауптман.

— Что было дальше? — проявил интерес Пауль.

— Это же совсем просто и понятно! Мы с Карлом покинули войско рыцарей, слава тебе, Господи! Неужели вы думаете, что после такой потери они могли воевать дальше? Само собой разумеется — нет! Года не прошло — московиты разгромили войско этих дуралеев при Эрмесе! Из трехсот тяжелых рыцарей Ливонской конфедерации пало в бою двести шестьдесят, а остальные попали в плен. В плен, Пауль! Десять комтуров и сам ландмаршал Филипп фон Белль! Причем московитов было всего в 12 раз больше, разумеется, если бы мы там были — исход сражения повернулся бы в нашу пользу. А так — они пожали плоды жадности и скаредности тевтонской! И даже тогда у них не хватило мозгов их бараньих, чтобы позвать на службу нас с Карлом. И спросите меня — что дальше произошло с орденом Ливонским? — пафосно произнес на полном серьезе Генрих.

— Что? — послушно спросил Паштет.

— Через год от ордена остались рожки да ножки и все его земли ушли литвинам и полякам! Так проходит слава мирская! Был — и нету! А что, Пауль, вы не слыхали ничего в своей Швейцарии об этих событиях? — спросил Геринг.

— Простите? — явно не понял гость.

Пришлось втолковывать вопрос иначе и с помощью Маннергейма. Наконец лицо тайного богача осветилось лучом понимания.

— Господа! Я не из Швейцарии, хотя слыхал про эту страну. Я — со Шпицбергена! — пояснил он, как само собой разумеющееся.

Собеседники переглянулись.

— Где это? — первым задал вопрос Карл.

— Это там, на Севере! Далеко! — махнул Пауль неопределенно рукой, захватив полгоризонта одним махом. Опрокинул пустой кубок и засмущался.

— Знаю! — твердо сказал Карл, поднимая полегчавший бочонок.

— Отлично — обрадовался гость.

— Но как вам удалось проехать земли псоголовых язычников? Ну этих, у которых головы собачьи? — всерьез удивился Геринг и покачнулся от волнения на трехногом своем табурете.

— С собачьими головами? — удивленно переспросил Пауль.

— Дружище Генрих, псоглавые живут гораздо южнее, у Индии! — уверенно заметил знающий многое в этом мире квартирмейстер.

— Я знаю из первых рук! Мне рассказывали английские мореплаватели, а они это слышали своими ушами от прославленного капитана Горсея, который туда плавал и даже воевал с псоглавыми туземцами! Уж он-то врать не станет! — уверенно ответил Генрих.

— Слыхал я про этого капитана, между прочим — я точно знаю, что он шотландец!

— Ты уверен, Карл? — нахмурился капитан.

— Богом клянусь и святым Варфоломеем! Так что немудрено, что этот шотландский враль нашел псоглавых на далеком Севере. Да, может, он и слонов там нашел? — иронично поднял бровь ушлый квартирмейстер.

— Да, он говорил что-то, про то, что от псоглавых получил несколько бивней слоновой кости! — призадумался бравый капитан. На его лице отразилось детское разочарование, словно у него отняли любимую игрушку.

— Там не живут такие, как вы сказали! — твердо сказал Пауль.

— Шотландец! Жаль, не знал раньше — грустно сказал Геринг.

— А что не так с ними? — спросил гость.

— Врали! Уж на что англичане горазды соврать по любому поводу, но шотландцы еще хуже. Ни слова правды! Еще и редкостные скряги, хуже Кеттлера, хотя куда дальше! Даже поляки — и те лучше, хотя между нами, немцами — и да, Карл, я помню — шведами — сказать, никчемушные людишки эти поляки. Одна суета, да гордыня неуместная.

— Швейцарцы все же хуже! — перебил поток капитанского сознания Маннергейм.

— Эти нелюди вообще не заслуживают упоминания — вскинулся зло гауптманн.

— Не понимаю вас! — замотал крупной башкой таинственный гость, аж его беретик свалился. На подкладке был какой-то материал, вроде виденного когда-то Карлом китайского шелка. И стоил тот китайский шелк по весу алмазов. Квартирмейстер добавил деталь в копилку, отметив и странную кожу, из которой был сделан берет. Очень тонкую и отлично выделанную.

— Что непонятного? Швейцарцы — воры, убийцы и грабители, для которых нет ничего святого! Они не берут пленных, любая война с ними — плохая. Обычаи у них — дикарские и нехристианские. Если сосед в шеренге испугался и побежал — заколоть его обязаны те, что рядом, даже если он их родич! Если швейцарец отказывается идти воевать — соседи жгут ему дом со всем имуществом и выгоняют ко всем чертям! Если он не убивает пленных — режут его свои же, это у них воинское преступление! Они только недавно перестали резать подряд всех — теперь щадят женщин и детей…

— Да и то это после того, как они там у себя в горах друг с другом передрались и поняли, что этак сами себя уничтожат! — добавил Карл.

— Вы воевали со швейцарцами? — не без труда выговорил гость.

— Пару раз встречались. Но, к счастью, Фортуна нам улыбнулась! А в плен их брать бесполезно, они нищие и выкупа не платят за своих никогда. То ли дело — шведы! Вот это — вояки, клянусь шляпой святого Никанора! — гордо сказал Маннергейм.

— Шведы? — уточнил осовелый Пауль.

— Конечно! Хотя в войне Кальмарской унии нам пришлось воевать против них, но это — дельные вояки, и выкуп платят! Хотя в конце войны тоже у всех деньги кончились, и у поляков и у датчан и у любекцов, потому пришлось наниматься к Йохану. Неплохая работа, скажу я вам, тем более, что скорее всего тут даже и воевать не придется. В прошлом году татарья сожгли Москау почти всю и ограбили всю эту страну догола. Так что теперь им тут делать нечего еще долго, пока московиты не накопят сокровищ и пока они опять не полезут. Будет спокойная сытая служба, это я вам говорю, я, гауптманн Генрих Геринг, а я очень хорошо разбираюсь в военных хитросплетениях!

— Нас могут послать против тех же датчан — с кислой миной заявил квартирмейстер.

— О нет, Карл! Московиты хитрые, своих татар они посылают в Ливонию, а нас, немцев — против чужих татар.

— Тартары? — пристально глянул Пауль из Шпицбергена.

— Да, татары. Это так называют московитскую кавалерию.

— Нет, Карл, это другие племена, которые тут живут. Они даже по вере другие. Кстати, мой друг, а какой вы веры? — глянул прямо в глаза гостю Геринг и перекрестился. Следом сделал крестное знамение Маннергейм, а потом гость тоже достаточно внятно сделал то же, но на вопрос не ответил. Пришлось спрашивать еще дважды, наконец — понял. Подтвердил, что христианин. Но вроде не католик. Хотя показал свой крестик — так не такой, как у московитов. Капитан внес эту странность в список других таких же, спросив про другое:

— Итак, теперь перейдем к делу. Господин ученый лекарь берется вылечить моих зольдат. Это хорошо. Также вы желаете, как я понял слова Ханси, вступить в нашу роту, хотя вы доктор, а не цирюльник. Во время боя доктору делать нечего. У вас есть мушкет, так что я мог бы вас взять стрелком. Могу предложить также место при пушке. Там тоже не хватает людей. Оплата — соответственная, как полагается. А вот за работу лекаря мне заплатить вам сложнее. Чего вы хотите за потраченные лекарства и вашу работу? Денег сейчас у меня пока нет. Но я могу выдать вам лошадь, я вижу, что вы недавно были в седле. Куда делся ваш конь? — спросил как бы невзначай Генрих.

— Он утонул в болоте — поняв этот вопрос сразу, ответил странный гость.

— Также у меня как раз есть свободный человек, которого я мог бы передать вам в слуги — ловко и незаметно выкопал капитан перед лекарем ловчую яму. Пауль понял вопрос опять же не сразу, подумал, кивнул. Этим он подтвердил, что в своей оценке незнакомца и Карл и Генрих не ошиблись. Богач, не привык считать деньги и к военному найму отношения не имеет, так как нигде и ни в какой армии командир не давал слуг своим воякам, это всегда было личным делом каждого, кто готов был тратить деньги на слуг.

Договорились насчет коня — и тут странный гость опять удивил — потребовав всю сбрую и седло. Грамотный в верховом деле оказался, кто б подумать мог! При этом он загибал пальцы, отчего Карл и Генрих опять переглянулись.

Дело в том, что он пальцы ЗАГИБАЛ. А все знакомые обоих наемников при счете как раз пальцы — РАЗГИБАЛИ. Только нормальные европейцы делали это начиная с мизинца, а местные московиты — наоборот, с большого. Но никто никогда пальцы не загибал, перечисляя разные предметы.

Торговались довольно долго, в итоге сошлись на том, что кроме коня со всей сбруей и седлом, а также слуги с руками и ногами, отдадут Паулю мушкет, запас пороха и пуль, а также кое-что из вещей помершего три дня назад мушкетера Ганса Шрёдингера. В конце концов у мрачного этого типа была и железная каска и кожаный колет, которые прибрал к рукам ловкач Карл.

Договорились, что лечение начнут с завтрашнего дня, на довольствие поставят тогда же и имущество Пауль получит утром. А вот слугу с диким русским именем Нежило пришлют сейчас прямо.

Лечение начнут завтра с утра, после молитвы, а пока господин доктор может поселиться в палатке, что с краю слева — там как раз места много, трое оттуда померли. Когда же Карл подготовит контракт — сердечно добро пожаловать в роту! Впрочем, каша еще осталась, так что гость может поужинать.

Это очень почему-то не понравилось странному Паулю и он заметил, что свой шатер поставит себе сам — поодаль, ближе к ручью. Хозяева переглянулись, пожали плечами. С тем странного гостя и отпустили.

— Я так и не понял — из кожи какого животного у него сделаны подметки — задумчиво сказал Карл своему капитану.

— Да, я тоже такое впервые видел — кивнул тот задумчиво.

— Но ты обратил внимание, как он сразу согласился на слугу? То, что он не вояка — мне сразу понятно стало, а к слугам он привык. И все же какого черта ему понадобилось, прости Господи, у нас в роте? — задумался Маннергейм.

— Слушай, а не сатанинский ли это морок? Или подменыш? Я слыхал, что тут, в дикой Московии полно колдунов и ведьм — их тут не жгут, как положено добрым христианам, потому и размножились! — ответил Геринг чуточку напуганно. Так-то он был храбрым воином, но потусторонние силы его мечу были неподвластны и он это знал.

— Нет, я проверил.

— Как?

— Налил ему в вино чуточку святой воды с бамбергским наговором от колдовства. Клянусь лысиной святого Елисея — будь он из нечистых — ему бы стало плохо. А он и не поморщился. Это человек, капитан. Но будь я проклят — не простой. Буду за ним присматривать — пообещал Маннергейм.

— Правильное решение, дружище — одобрил его слова капитан, подумавший при этом, что за самим Карлом тоже присматривать придется.