Паштет

Глава шесть. Конина конская и привычка к пальбе

Бугуртщик Серега не обманул. Удивляясь самому себе, вскоре Паштет ехал на окраину города, где располагалась конюшня и тот, кто был не против быстро научить неофита основам работы с конями.

— Вот мало мне, дураку, всякого разного, так еще и хомут на шею и седло на это самое — ворчал будущий попаденец, топоча по дороге с остатками старого асфальта. Попадавшиеся по дороге пару раз кучки навоза показывали, что идет он верным путем.

Наконец увидел и цель своего визита — худощавого парня, который возился с какими-то ремнями у входа в пошарпанное странноватое здание, которое, судя по запаху, не могло быть ничем иным, чем конюшней.

Поздоровались, познакомились. Парень невозмутимо предложил следовать за ним.

За конюшней, на выбитой копытами голой земле флегматично стояли два коня. Или лошади, черт их знает, как отличать. В животе у Паши немного похолодело — зверюшки эти были уже оседланы и явно готовы к поездке. Хотя сам Паштет был крупным и тяжелым, оба коня вызвали невольное уважение своими габаритами — здоровенные, на крепких ножищах, с мощными круглыми крупами. Явные тяжеловозы, никак не скаковые рысаки. Бегемоты, блин, а не лошади.

— Доводилось раньше совершать конные выездки? — светским тоном осведомился чертов лошадник.

— Нет — признался Паша. Как-то все это отдавало киношной светской жизнью.

— Ладно. Садись вон на Марка — и лошадник показал пальцем на того лошадя, что был покрупнее.

— Он — конь? — уточнил без пяти минут всадник.

— Точно. Конь — признал факт конюх.

В кино посадка на коня выглядела совсем несложным делом, герои прям взлетали на коней птичкой, а тут, вблизи это как-то выглядело несколько иначе. Сказать проще — сложно все это смотрелось. И седло показалось как-то высоковатым.

Конюх, увидев задержку, подошел поближе. Сунул в руку Паштету ремешки, что тянулись к конской башке. Перекинул повод на шею зверя. Конь стоял спокойно, как статуя. Да он и производил какое-то цельнолитое впечатление.

— Левой рукой берешь за гриву, да, той рукой, что с поводом, чтобы правый повод был короче. Если с той стороны повод провиснет, лошадь может укусить. Марк не кусит, но лучше сразу учись правильно. Правой рукой бери за заднюю луку седла. Ногу в стремя. Не ту ногу, сам смотри — ты ж так задом наперед сядешь. Эту, правильно. Носком в бок коню не упирайся, поймет неправильно. Нет, Марк поймет все верно, он опытный, все равно не упирайся. Подтягиваешься на руках и толчком в седло! Пошел!

Паштет рванулся ввысь, ощущая, что конюх неожиданно сильной рукой подпихнул его под зад, вовремя успел убрать правую руку и сел в удобное седло как-то вдруг и сразу. Сам удивился. Положение было очень непривычным, словно он оседлал широкую кушетку — так внушительно выглядела широченная спинища коня. И ноги раздвинулись непривычно широко. Наверное, если б на автоцистерну залез — так же вышло. Свесился с седла, половил ногой болтающееся на другой стороне стремя, поймал, наконец, почуял себя куда увереннее. Все-таки опора под ногами.

— Держи! — конюх дал сомнительный прутик самого жалкого вида.

— Для чего?

— Управлять им будешь — хмыкнул конюх и птичкой взлетел на свою животину.

Паштет осмотрел поданный жезл власти, потом глянул на здоровенную тушу под собой. Впечатление было странным — несопоставимые вещи вообще! Да этого конягу дрыном не проймешь — а тут прутик.

— Поехали! — велел конюх, и его зверюга послушно тронулась с места.

— Поехали! — повторил Паша, чувствуя себя немного Гагариным. Конь игнорировал приказ совершенно равнодушно.

— Шенкеля! — усмехнулся конюх.

— Что? — не понял Паша. То есть слово он такое слыхал раньше, но что это — не знал.

— Дай ему шенкеля!

— Это как? Что такое?

— Твои ноги от колена до пятки. Пихни его пятками аккуратно.

Паштет так и сделал. Неожиданно громада под ним словно включилась, и мягко тронулась с места с тяжеловесной грацией пассажирского поезда.

— Эй, а у тебя тоже конь? — спросил новоявленный риттер инструктора.

— Лошадь — ответил тот.

— И зачем я это спросил? — подумал Паша, привыкая к своему новому положению.

Не спеша проехали по дороге, на которой какой-то дачник уже исполнял функции навозного жука, собирая конские яблоки. Новорожденный всадник посмотрел на него сверху вниз и понял сразу смысл многих поговорок. Поневоле взгляд стал этакий высокомерный, "как с коня посмотрел". А ведь и впрямь с коня. И да "пеший конному не товарищ" — это тоже сразу чувствовалось. Лошадка впереди вроде прибавила ходу и хоть и не бежала, а скорость прибавилась явно. Ну да, пешком хрен поспеешь. И сидеть вроде вполне удобно, непривычно, но седло сделано с таким многовековым уважением к человеческой заднице, что как влитая разместилась. Куда там дурацким дизайнерским изыскам компьютерных кресел, в которых спину ломит уже через полчаса сидения. Марк без всяких понуканий припустил следом за своей напарницей, четко выдерживая курс и держась строго сзади лошадки. Паша даже получил возможность осматриваться по сторонам, любоваться ландшафтом, довольно унылым, окраинным, но все же. Нет, конечно, скорость маленькая, куда там машине, но вот проходимость впечатляет. Свернули на тропинку. Копыта стали стучать глуше, земля гасила звук. Впечатлений масса и все необычные! И, черт возьми, это было приятно.

Тут Марк потянулся мордой к круглому крупу подруги и вроде как тяпнул ее зубами. Выглядело это рутинно и привычно, вероятно такое конь делал часто. А потом подобрался поближе и повторил. Кобыла как-то привычно фыркнула и лениво, словно бы по обязанности, взбрыкнула, не то, чтоб стараясь лягнуть коня, а как-то так, опять же "работая по протоколу". Совершенно неожиданно для Паши мощное копыто с подковой, показавшееся здоровенным, как суповая тарелка, мелькнуло совсем рядом с его коленом. Вроде бы и не зацепило, но почти сразу стало саднить. Глянул, штаны целые, только чуточку сухой пылью запачкались, самую малость, а вот ощущение словно ссадило таки кожу изрядно. Тут Паштета охолонуло, потому что только через минутку до него дошло, что простые соседские забавы этих лошадей и коней могли бы ему обойтись куда как дорого, например — разбитым коленом. Пролетевшая мимо подкова была настолько весома и впечатляюща, что понимание различия в мощи между человеком и могучим животным заставило сжаться сердце в опоздавшем страхе.

Потянул уздечку на себя. Конь отнесся к этому движению совершенно наплевательски, явно желая продолжить игривые забавы. Натянул узду посильнее, сильно сомневаясь в том, что такое воздействие поможет. Больно уж очевидна была противостоящая мощь — громадная башка, могучая шеища. И тоненькие ремешки в куда как менее мускулистых руках.

Конь, тем не менее, застопорился, как-то покосился не очень хорошо. Некоторое время шел как должно, но как только трава вокруг тропинки стала погуще, коняга встал как вкопанный и стал с аппетитом щипать что посочнее. Паша стал не очень решительно пихать этими самыми шенкелями, то есть пятками, дергать за уздечку и вежливо уговаривать зверюгу. Тот неохотно оторвался от травы и потопал не спеша дальше, дожевывая свисающую из пасти траву. Паша не мог понять, как с вложенным в пасть железным мундштуком, конь аппетитно жевал как заведенный.

И как только дожевал — тут же опять встал стоймя. Следующие полчаса ехидный конюх, посмеиваясь, наблюдал за титанической борьбой наездника со стихийными силами природы. Эта битва совершенно вымотала Паштета. И теперь он понимал, что чертов конь — не только бессловесная скотина, но и, будь он неладен, вполне себе личность со своим характером, своими привычками и даже — со своим чувством юмора. Во всяком случае, определенно с иронией конь периодически посматривал на седока. Удавалось ненадолго отрывать его от пиршества, но идти, как положено, зверь никак не хотел. То есть вроде как и повиновался, но так, что Паштет не мог точно сказать, кто все — же верховодит в этой ситуации? Он — конем или наоборот?

— Простая штука. Либо ты управляешь — либо тобой управляют. И никак не иначе. Либо ты себя чуешь главным — и он тоже это сразу почует тоже. Либо ты себя недостоин. И тогда никакой власти у тебя не будет. Прутиком попробуй. Только не сильно. Больно лупить не надо. Обозначь себя — сказал лошадник.

Паша вздохнул. Громадность и своеволие коня производило на него подавляющее впечатление. Размер явно имеет значение.

— Соберись. И давай.

Тут конь потянулся к особо привлекательному на его взгляд пучку травы и, пройдя по краешку канавы, мягко перевалил через нее, отчего Пашу сильно мотануло в седле и весьма пугануло дополнительно. Пугануло — но и разозлило. Осторожно шлепнул прутом по необъятной заднице Марка. Конь покосился вопросительно.

— Вот нечего тебе жрать тут! Пошел, Марк, пошел! — и потянул узду. Помедлив пару секунд, получив еще раз по крупу прутиком (честно говоря, Паша подумал, что сам бы от такого прутика ничего бы не ощутил) и к радости всадника зверь таки пошел куда надо. Еще раза три он явно проверял — не получится ли все — таки повернуть по-своему. Паштет был на стреме и всякий раз пресекал неповиновение все более и более решительно, удивляясь тому, что конь повинуется такому жалкому средству воздействия, как никудышный прутик. Устал, как будто не на коне ездил, а мешки тяжеленные таскал на горку. Доехав до уютного местечка с травой вполне съедобного вида, конюх спрыгнул со своей лошадки, пустив ее пастись. Паштет постарался слезть с седла по возможности так же ловко, но получилось не очень. Впрочем, все-таки слез и не упал и не запутался в узде или стременах. Марк тут же присоединился к подружке, захрумкали аппетитно.

— Мундштук не мешает? — удивился Паша.

— А там беззубый край челюсти. Спереди резцы, сзади жевательные, так что вполне жуют. Как впечатления?

— Мощь! И он явно сам что-то думает.

— А то ж! Голова-то вон какая большая. В первый раз на коне?

— Да. Действительно — на коне — засмеялся Паша.

— Всерьез учиться хочешь? — деловито осведомился конюх.

— Не получится. Переезжаю скоро — в довольно глуховатые места. Там, возможно, придется на лошадях ездить, так не хочется быть совсем уж дебилом пахоруким. Потому хочется быть хотя бы в общих чертах уметь. И кормить и поить и запрягать. Я прекрасно понимаю сам, что толком моментально не научишься, как всякое серьезное дело все в тонкостях важно. Дьявол всегда в деталях.

— Это ж где такой конский рай?

— Извини, пока сказать не могу. Ну, так как, будешь меня обучать?

— Будешь работать — сам научишься. Помогу, конечно, мало нас, лошадников. Так, глядишь, больше будет.

Странное это было ощущение — опять вроде как попадаешь в какую-то новую стаю.

То, что начал возиться с ножевым боем, сблизило с этими бугуртщиками, стали вроде как почти за своего держать, теперь вот видно с лошадниками одним мирром мазан будешь. Ну, или чем иным пахнуть, но за своего все равно примут. Запах — то от лошадок был сильный и терпкий. И что-то такое из забытых прошлых времен этот запах будоражил. Только Паштет не мог понять — то ли от предков — пахарей, то ли конников это стучалось из памяти. Но точно чуял — запах лошадиный знаком издавна. И вообще — странно это все было — и незнакомо вроде и что-то этакое ощущалось, что как раз таки — знакомое, но здорово забытое.

— Только ты имей в виду, что работать придется много, а я не так чтоб видный эксперт в конном деле. Потому научишься, конечно, чему-то, но все равно особо не рассчитывай, что станешь опытным наездником — лошадки разные, у всех свой характер, потому, если на спокойной коняшке ты все отработаешь — и повороты и прыжки и преодоление препятствий, то лошадка строгая, а уж тем более капризная — вполне может тебе и гадость устроить и покалечить даже. Держи ухо востро, когда незнакомая особь попалась. А то полетишь стремглав, а лететь — сам видел — высоко! Да и укусить может, и лягнуть. И то и другое — не сахар, можешь мне поверить — раздумчиво сказал конюх.

На обратном пути Паштет уже приноровился к управлению конем, выбрал лучший алгоритм действия уздой, пятками, которые как оказалось, носили гордое название 'шенкеля' и — как крайнее средство воздействия — прутиком. Судя по реакции коня прутик он воспринимал как крайнее средство недовольство всадника. Видимо так воспринимал — что дальше только на колбасу могут пустить, и Марк перестал чудить, шел ровно, а в конце даже и припустил следом за побежавшей к конюшне подружкой. Не галопом, но вполне себе рысью. И странное было ощущение — вроде как автомашина и быстрее и мощнее, но в ровном беге четвероногого была своя прелесть, почему-то управление одной живой лошадиной силой как-то впечатляло больше, чем десятками механических ЛС. Даже и непривычно. Все-таки металл не передавал ощущения мощи так, как живое существо, бугрившееся переливавшимися под гладкой шкурой мускулами. Может быть потому, что тут речь шла о живом создании, со своими хотелками и своим разумом?

Обучение уходу началось сразу с места в карьер — и снимать седло пришлось, и разбираться с упряжью, которая оказалась после вдумчивого разбора как раз таки очень продуманной и не так чтоб и сложной. Главное было понять — для чего тот или иной ремешок или железячка нужны. И получалось, что все устроено очень и очень разумно и выверенно. Вылизано за тысячелетия, пока кони были единственным средством и передвижения и работы и боя. (Тут Паштету пришло в голову, что были и всякие экзотические верблюды и буйволы и слоны, но все равно и по количеству и по широте применения все же лошадки крыли всех, даже и осликов.)

Дома не без опаски спустил штаны и полюбовался на красивую ссадину с корочкой запекшейся крови на колене и на покрасневшие места на икрах, намятые ремнями стремян. Стало совершенно ясно — чего это всадники обычно сапоги носят. Решил, что будет теперь тоже сапоги брать.

Как ни удивило это Паштета — а возиться с животинами ему понравилось. Конечно, кони-лошади были великоваты, поневоле внушая уважение просто даже размерами, но, в общем, принцип ухода был такой же как с кошкой или собакой — вовремя кормить, вовремя поить, смотреть, чтоб не заболели и обязательно выгуливать каждый день. Не хомячок, не комнатная собачка, а все равно — домашняя живность. Именно — домашняя. Теплые, симпатичные и, как быстро убедился — дружелюбные. За несколько дней Паша узнал всех, кто был в конюшне, весьма небольшой, к слову. Скоро Паштета стали узнавать и другие обитатели конюшни, с тем же Марком, хитрым и себе не уме конем у Паштета отношения наладились довольно быстро, но все-таки скотинка не упускала момента лишний раз проверить седока. И как только Паша появлялся рядом, Марк начинал принюхиваться и шарить носом по его карманам — обычно Паша приносил ему пару кусков хлеба с солью.

И опять же удивляло, как деликатно и вежливо конь брал подарок с ладони. И губищи у него были теплыми и мягкими. Хотя и предупредил конюх, что видал он разок, как злая кобылица неосторожному человечку напрочь отхватила одним махом три пальца на руке, и Паша это учел, но у старины Марка явно не было таких гнусных привычек. И хлебушек он любил, хряпал его с явным удовольствием и подношений ждал с нетерпением. Как только видел Паштета, так начинал волноваться и даже как-то подхрюкивать от нетерпения.

На прогулку кони-лошади шли с охотой, точно так же как живущие в тесных квартирах собаки. Разве что собак не надо было седлать и взнуздывать, а так — похоже. По часам у Паши получалось совсем затычно, работа, ножевой бой, конная езда — съедали почти все время. Но с другой стороны он был даже рад, что попал в такую быстрину, некогда было думать о всяком ненужном. Он словно лыжник на трамплине уже стартанул и набирал скорость.

Потому, когда Серега-латник сказал, что нашел для Паштета, всем говорившего о том, что не против был бы подкачать скилл 'Стрельба' и поднять уровень знаний по огнестрельному оружию, подходящего человека — Паштет даже не сразу решил, радоваться ему или нет.

Потом все же решил — что радоваться стоит. В конце концов — всякое лыко в строку, а лишними навыки не бывают. И карман знания не тянут и есть они не просят. Разве что вот по деньгам может получиться совсем печально, потому как пару раз было дело посещал Паша с приятелями тиры и стоимость одного выстрела печально удивила его, хотя и прикольно было по пробовать стрельбу из нескольких пистолетов., о которых только читал или в кино видел.

На встречу со стрелками выбирался не без опаски, и немного робея. Паштет вообще был не слишком общительным человеком, и знакомство с новыми людьми его всегда напрягало, а тут ожидалась куча народу. Единственный, кто чуток был Паше известен — один из бугуртщиков, приятель Сереги, флегматичный рыхловатый парень, скорее уже даже — мужчина, который, как его охарактеризовал сосватавший немцев латник, был феноменом в рукопашке и валил противника на счет раз. По внешнему виду этого никак сказать было нельзя, но и не доверять причин не было. Вот он и подобрал Паштета в свою довольно трепанную машину в условленном месте.

Паша чувствовал себя не в своей тарелке, потому как на вопрос — а что с собой брать — ему было сказано — что ничего. И с деньгами чтоб не суетился, расчет будет после и закладывать штаны и последнюю рубашку в ломбард пока не надо.

Ехали довольно долго, выкатились за город, потом осторожно ползли по совершенно раскардаченной дороге, когда водитель увидел несколько стоящих по обочинам машин, заметил сухо:

— Во, наши уже здесь. Ну, у кого клиренс не как у танка.

Вытащил из машинки пару оружейных чехлов, мешок с углем, еще какой-то сильно трепанный рюкзак и мотнул головой, показывая куда идти. Впрочем. Паша уже и сам догадался, потому как услыхал выстрелы неподалеку.

Оказалось, что приехали на армейский стрелковый полигон, где видно и сами вояки стреляли, во всяком случае гильз было под ногами полно, самых разных. Бугуртщик потопал к кучке мужчин, пристроившихся с максимальным комфортом с краешка огневого рубежа. Пашу удивило, что народу было немного — кроме этой компашки еще человека четыре, двое детей и пара собак. Огневой рубеж, да и сам полигон выглядел довольно мусорно, видно было, что тут использовали в виде мишеней все, что угодно и это самое "все что угодно" разносилось в щепы и мелкие дрызги — независимо от того — то ли это манекен из магазина, фанерная мишень или старый монитор от компа. На огневом рубеже лежали автопокрышки для стрельбы с упора, имелся даже импровизированный стол и старая школьная парта — на ней как раз раскладывал свой арсенал высокий и тощий седоватый мужчина с бородкой клинышком. Рядом стояли и спорили двое похожих по силуэту грузных обладателей тугих животиков, свидетельствовавших о том, что их носители очень сильно не дураки в плане покушать. Остальные, посмеивались, готовясь к стрельбе и возясь со своим оружием и разными прибамбасами к нему.

Подошли, бугуртщик представил публике Паштета, познакомил, но Паша тут же от волнения забыл и перепутал кого и как зовут, тем более, что новые знакомцы были большей частью в возрасте за 45, ну за исключением самого стрелка-бугуртщика и пары других человек.

— А шашлык — дело такое… Всяк его сделать может и всяк по-своему норовит — продолжил прерванную беседу один из полноватых мужчин. При этом он довольно споро набивал патронами рамочные обоймы.

— Ой, не надо вот… Залил уксусом. Зажарил и захавал — буркнул парень с перебитым носом, ухитряющийся при этом выглядеть даже как-то и беззащитно и невинно, хотя как раз в этот момент он ловко пихал патрончики в нормальные такие магазины автомата Калашникова, Паша с такими дело имел в армии. сразу узнал.

— Уксус-уксус… В вине мариновать надо, причем в белом! — фыркнул тощий седоватый. У него к удивлению Паштета была навороченная снайперка с сошками и он что-то сверял по каким-то таблицам.

— Нееет, в молодом красном лучше — возразил второй обладатель тугого пузика. Впрочем, было видно, что он подвижный, ловкий и животень ему никак не мешает. Был он весь какой-то ладный, несмотря на округлые формы — и глаза живые, внимательные и насмешливые и бородка аккуратная, только в отличие от такой же эспаньолки, что украшала морщинистую физию худого мужика у толстячка, седина была аккуратно размещена по краям, а у тощего шла посередине.

— Какой уксус? Какое вино? Лимон! Только лимон! — безаппеляционно заявил привезший Пашу парень.

— Да ладно! Это вы в кефире не мариновали! — донеслось сбоку.

— Зачем кефир? — театрально удивился второй спорщик, белобрысый и с первого взгляда неповоротливый, хотя если присмотреться — становилось очевидным, что движения у него точные и выверенные. А вот бороды у него видимо не было принципиально.

— Уксус, только нужно в хересном уксусе, ну, на худой конец — в бальзамическом.

— Что? Портить нежную свинину уксусом? — искренне огорчился обладатель эспаньолки.

— А кто говорил о ней, о свинине вашей? Баранина, почечная часть, перемежая добротными кругляшами помидоров-баклажанов и лука… — завел самозабвенно, словно муэдзин свою песнь белобрысый любитель покушать.

— Да я тебя за свиную шейку и такие слова о ней самого на шашлык пущу! И без кетчупа съем! — возопил парень с перебитым носом.

— Кетчуп? Да вы что, с такой мнимой понарошкой мясо кушать? Огонек из помидоров и чесночка! — твердо заявил стрелок-бугуртщик. Он уже достал из чехлов свои пушки — как оказалось, явно нарезные винтовки, причем странного вида.

— Во тупистень, какой огонек еще, только сацебели, в него еще настоящей аджички! — мурлыкнул белобрысый.

— И — кьянти запить! — усмехнулся тощий снайпер.

— Ну, вот и видно, что в шашлыках вы немного смыслите! Какое такое кьянти, триппу им запивайте, ее чудно готовят во Флоренции у рынка Сан-Амброджио, там и кьянти место, а тут надо вино могучее, полнотелое, пахнущее деревней и — да! — навозом, и обязательно — грузинское! — победоносно заявил белобрысый. Паштет удивился, блондин никак не походил на грузина.

— Александрули? — ехидно подначил тощий.

— Да подите вы со своим Александрули — Хванчкара, только настоящая, которой и нет вовсе ныне, Хванчкара может сочетаться… — свирепо возразил блондин. Даже покраснел.

— Да ладно, а то с водочкой плохо? — ласково спросил обладатель второй испаньолки.

— Зачем водка, когда есть чача? — искренне удивился светловолосый.

— Хе-хе-хе… А вы пробовали ассорти из мяса, почек и печени? Только их надо разное время готовить, ибо печенка пересохнет, пока вы мясо доведете! Да? А не хотите ребрышки? Телячьи, или свиные? Их можно и пластом сразу готовить, а можно — и по отдельности. В остреньком маринаде выдержать, таком, что руки потом, после его приготовления час отмывать надо в семи водах, и — с имбирем чуть-чуть и мускатом! — с видом наносящего добивающий удар рыцаря спросил худощавый снайпер, причем его седоватая бороденка встопорщилась как-то особенно азартно. Удивительно, но ведя такой аппетитный спор, он успевал настраивать свою винтовку, причем делал это с видом музыканта, готовящего тщательнейшим образом свою скрипку к важному выступлению.

— Ай, не морочьте мне голову, лучше нет шашлыка из осетрины, когда вот час назад это бревно еще плавало, и вот оно, сокровище Ахтубы, уже готово, с Ахтубинскими же помидорами, а там — арбуз, и дынька чарджоусская, и вот к нему — точно водочку надо! — не поддался второй носитель бородки в стиле кардинала Ришелье.

— Неее, чисто осетр — жирно больно, надо налимчиком или сомом перемежать… — заявил ранее помалкивавший квадратного вида мужчина.

— С ума сошел? Шашлык из сома? Он болотом пахнет! Куриная грудка, шпигованная копченым салом! Это еще куда ни шло — горячо возразил парень с перебитым носом.

— Ты мне еще крысьих хвостов предложи, дикарь! — заразительно рассмеялся обладатель испаньолки.

— Ладно вам трепаться, я готов! Кто еще не? — сказал отрезвляюще тощий снайпер.

— Да собственно все готовы, как там соседи?

Блондин, повернувшись к тем людям, что постреливали неподалеку, довольно громко, но очень вежливым тоном спросил:

— Уважаемые, вы не против, если мы поставим мишени?

— Ага, мы сами сейчас тоже собирались! — донеслось оттуда.

— Человек на поле! — трубно возгласил блондин.

К удивлению Паштета мишени выставляли, кто какие придумал, и кто чего хотел. Снайпер ушел дальше всех и, недолго повозившись, поставил привезенный с собой фанерный щит с бумажной нормальной мишенькой, только навороченной какой-то. Бугуртщик и парень с перебитым носом на 100 метров стали вешать обычные надувные шарики, тут же попутно их надувая, и припахав к этому делу и Пашу. Толстяки что-то выставляли чуток дальше — метров на триста, вроде как ставя пустые картонные коробки с мишеньками попроще. Остальные, не очень запомнившиеся пока Паше, тоже копались на разных рубежах. А соседи, лупившие до того из охотничьих ружей — корячили всего метрах в 50 от линии огня, вроде как расставляя в ряд пустые пластиковые жбаны из под всяких антифризов и автомасел. Ну, полный разброд и шатания!

Земля под ногами была густо загажена всевозможными огрызками, щепками, обрывками, битым стеклом и кусками даже и не пойми чего — чисто помойка, правда, видно было, что тут все-таки прибирали, кучами не лежало, но ходить босиком явно не стоило. Все носило следы постоянного огневого воздействия, даже сама поверхность земли исчеркана была длинными царапинами — от пуль, как догадался Паша. Мертвая такая земля, убитая постоянным роем пуль, картечи и всего, чего угодно — попадались и шарики от резиноплюев и контейнеры от пуль охотничьих ружей, да и дырки в валяющихся обломках были категорически разными.

Вернулись на огневой рубеж, терпеливо подождали пока с поля ушли все.

— Все вернулись? — крикнул соседям блондин.

— Все! — донеслось оттуда.

— В поле никого? Стрельбище под огнем!

Забабахали выстрелы. Что удивило Пашу — они на слух были разными, не врал Лёха.

— Ты вроде как старым оружием интересовался? — спросил его бугуртщик.

— Ну да — признал Паша, поглядывая на лежащие винтовки.

— Тогда вот, гляди — это заслуженные экземпляры. У меня вот эта — манлихер. А у Хоря — маузер и мосинская. И стрелок-бугуртщик кивнул в сторону соседа, того самого, с перебитым носом и романтическими карими глазенками.

— А эта? — показал пальцем Паша на очень маленькую и аккуратную винтовочку.

— Эта мелкашка, зброевка.

— Фигасе! Это что ли та самая манлихеровина из Швейка? — удивился Паша, приняв в руки выглядевшую весьма заслуженно винтовку. Даже, пожалуй, карабинчик, ладный, короткоствольный, особенно если сравнить с трехлинейкой, лежавшей на том же брезенте.

Бугуртщик поморщился незаметно. Потом с неохотой признал:

— Ну, не совсем, чтоб швейковская. Эта — с модификацией 30 года. Так что они все три в общем по Второй мировой скорее. Хотя и в Первой принимали участие почти такими же. Модификация сути не меняла.

Парень, со странной кличкой (или фамилией) Хорь в это время закончил лупить очередями от живота веером из обычного нормального такого калашникова и тоже включился в разговор.

— Никогда болтовых винтовок в руках не держал?

— Не, только калаш в армии. К слову — вроде как автоматическое оружие к продаже запрещено? Я в смысле — ты сейчас очередями поливал. И почему — болтовых?

Стрелки переглянулись. Потом темноглазый ответил привычным тоном матерого учителя:

— Этот калаш — охотничий, самозарядный, полуавтомат, извиняюсь за выражение. Просто если умело держать его в руках, в нем просыпается голос автоматических предков. Немножко при стрельбе тянешь одной рукой вперед, а второй нажимаешь на спуск, отдача помогает, так что — оно само. А болтовые — так это обозначение для простоты взято у англов. У тех такой не самозарядный принцип называется коротко "bolt action rifle", а если правильно говорить по-нашему, то получается длиннее "винтовка с продольно-скользящим затвором". Очень длинно. К тому же не все винтовки — болтовые, винтовальная резьба в стволах еще во времена стрельцов была, фитилем поджигалось.

И лектор тут же ловко показал на примере, как затвор у мосинской винтовки действительно скользит и действительно — продольно.

— Обращению с оружием вас в армии учили? — спросил стрелок-бугуртщик Паштета.

Паша кивнул, привычно оттарабанив запомнившееся: "Никогда не направлять оружие на других людей, носить так, чтоб ствол смотрел либо в небо, либо в землю и всегда относиться к оружию, словно оно заряжено. Ну, кроме боевой обстановки, конечно, когда стрелять по людям надо" — вспомнив пояснения комроты немного путано заявил Паша.

— Добро! — оценил Пашины познания стрелок-бугуртщик, и дал неофиту странную стальную пачку с пятью патронами.

— Ишь, австрийские, а на наши похожи. Точь в точь, как к станковому — заметил Паштет.

— Это перестволенное оружие, охотничье. И патрон действительно — наш. Вон у него маузер тоже такой переверченный, только патрон от ремингтона — вздохнув, просветил ученика стрелок-бугуртщик. Паша не стал уточнять, как это — перестволенное, ствол у винтовки в его руках выглядел вполне родным, не приделанным новым. Да и большая буква S — клеймо как-то говорило, что ствол — старый. И оно очень хорошо сочеталось с клеймом на казенной части Steyr M95.

Хотя сама идея ему была понятна — казенник, значит, высверливается, канал ствола под новый калибр и все такое. Манлихер в руках выглядел забавно — со старомодной старательностью сделанный, видно — на века, с офигенным запасом прочности — и захочешь, так хрен сломаешь.

— Винтовочка легендарная — с почтением, как о богатой тетушке, отозвался Хорь. Впрочем, Паше показалось, что толика ехидства в этих словах была.

— Да, выпускалась миллионами, была на вооружении у не самой хилой страны — как никак одна из четырех европейских империй — кивнул простодушный стрелок-бугуртщик. Жестами показал, как вставлять рамку с патронами. Приказал закрыть затвор, толкнув его вперед. Усилия это потребовало довольно большого, к удивлению Паши, хотя сам карабин был по весу не тяжелее калаша.

— Попробуй для начала их позиции для стрельбы стоя! Приклад прижми покрепче. Отдача будет не как у калаша. Крепче прижми. Целься. Пли!

Спуск у винтовки оказался тоже туговат и несмотря на смешную дистанцию пуля не зацепила синий шарик, старательно надутый до того мощными усилиями Паштета. В плечо же двинуло резко и сильно, если б не вжал приклад — точно бы синяком разжился.

— Впечатляет? — не без гордости за свое оружие спросил стрелок-бугуртщик.

— Ага! — признал очевидное стрелок.

— Ну, давай, затвор на себя!

Паша рванул рукоятку с круглым шариком на конце и гильза блеснула, кувыркаясь на солнце. Проводил ее взглядом.

— Заряжай! Целься! Приклад прочнее! Пли!

В шарик удалось попасть пятой пулей. Черт, сложно как! И руки вроде крепкие и качался — а ствол болтается в воздухе, восьмерки выписывает, да еще и дыхание мешает. В армии стрелял с упора, куда проще было. Показал стрелку-бугуртщику что патроны кончились.

— Рамку подбери — сказал хозяин винтовки.

— Какую? — удивился Паша.

— От патронов. Вон у ноги лежит — ткнул пальцем вниз.

Паштет поглядел — и впрямь, та самая рамка, в которой были патрики сейчас поблескивала на земле под ногами. Поднял, обдул. Черт ее знает, как она туда попала — сверху точно не выскакивала. Перевернул карабин "пузом" вверх, с удивлением увидел дырку в магазинной коробке, аккурат под рамку.

— Особенности системы "Манлихер" — кивнул головой владелец карабина.

— Однако! Спасибо, порадовался. Сколько должен?

— Угольками сочтемся — усмехнулся бугуртщик, заботливо забирая свой Манлихер.

— Из маузера и мосинки будешь стрелять? Или сначала по старой памяти — калаш? — спросил Хорь.

— Если можно — то с удовольствием — согласился Паша.

— Это не совсем калаш, скорее — калашоид на базе АК-74 и называется Сайга — менторски поправил парень с перебитым носом.

— Хоть горшком назови — согласился Паша вежливо. Получил пару пачек патронов и хорошо знакомые еще по армии магазины. Стал набивать, стараясь, чтобы выглядело не слишком неловко.

— Не спеши, навык он не сразу возвращается — посоветовал стрелок-бугуртщик, посматривающий через плечо набивальщика.

— Знал бы — взял бы с собой разгрузку, у нас магазинчик неподалеку, там как раз такими торгуют — попытался съехать с темы Паштет.

— А зачем разгрузка здесь, извиняюсь за выражение? — удивился Хорь.

— Для антуражу — растерялся Паша.

— Ну, разве что. Она ж для того, чтоб на ходу можно было автомат почистить или магазины пустые набить. А здесь-то санаторий, мы же не в боевых условиях — ласково глянул карими глазами на потеющего Паштета Хорь.

— Это как в смысле? У нас разгрузок вообще не было, старые подсумки выдавали, на поясе таскали. Они когда с набитыми магазинами тянут не по-детски — ответил будущий попаданец.

— Полные магазины в подсумок или разгрузку суют горловиной вниз. Тогда шанс попадания туда всякой грязи резко ниже, наоборот еще и высыплется. А пустые горловиной вверх так, чтобы левой рукой было удобно на ходу туда дощелкивать. Патрон в левой руке капсюлем вперед. Когда пустой набил, переворачиваешь его. По возможности — в самое удобное место для добивания на ходу перекладываешь опять пустой. Немного тренажа — получается как семечки лузгать — пояснил парень с перебитым носом, а Паше показалось, что этот худенький штукарь не так прост, как кажется с первого взгляда.

Очередями пострелять таки не вышло, два магазина Паша отстрелял в быстром темпе — один стоя, другой с колена, снайпером себя не показал, но вроде и попал несколько раз — теперь на поле шариков не осталось и бугуртщик, сидя неподалеку изображал из себя ветродуя, накачивая горячим дыханием очередную партию обреченных резиноизделий. Надутые запихивал в зеленый мешок для строительного мусора и они там шевелились, словно кролики.

Видимо, остальные тоже посшибали все подручные мишени. Поперекликались и убедившись в том, что никто уже не целит в поле — опять пошли обновить цели.

— Готов к труду и обороне? — усмехнулся Хорь.

— Ага — бодро ответил Паштет.

И получил в руки следующий карабин — немецкий. При этом ему показалось, что бугуртщик дважды обрадовался — и тому, что его машину смерти оценил высоко посторонний чел, и тому, что стрелять больше из нее он не будет. Даже странно. Жалко ему что ли? Так ведь договорились, что заплатит!

— Можешь потом еще у меня из мелкашки пострелять, когда плечо ухайдакаешь — великодушно заявил он Паштету.

Маузер оказался тяжел. Смотрелся солидно. Но как ни пытался Паштет дергать на себя затвор — тот не открывался. Да и вообще странно.

— Рукоять сначала вверх и потом на себя — посоветовал сбоку Хорь.

С поворотом ручки затвор и впрямь открылся мягко и уступчиво. Со странным звуком "чак-чклак". Патрончики сначала не хотели лезть в маслянисто поблескивающее нутро, потом, когда хозяин винтовки показал как — уместились отлично. Загнал патрон в ствол, примерился стоя, бахнул. Хорошая отдачка! Тут вспомнил, что как раз из такого Лёха завалил недобитого фрица, точнее — чеха из военизированной рабочей организации труда. Уже с другим чувством долбанул по оставшемуся шарику и разнес его последней пулей. Странное все-таки это ощущение — мощного огнестрела в руках. Странное — но приятное!

— К Мосе у меня патронов побольше, да и подешевле они — заметил с намеком Хорь, и Паштет, положив с уважением маузеровский девайс на брезент, принял в руки знакомую по многим фильмам русскую винтовку. Уже с пониманием довернул гнутую ручку со старомодным полированным шариком, удобно лежащим в ладони и открыл затвор.

— Погоди, я сейчас в казенник баллистолом прысну, а то подраздуло его, гильзы пучит и выбрасывает плохо, заедает — заметил хозяин, и впрямь брызгая струей из маленького баллончика в пустой пока ствол. Странно запахло, вроде как травой какой-то.

— Это то есть как? — опешил Паштет. Он был почему-то уверен, что оружие, ну может и не вечное, но хрен сломается, если по нему танк не проедет. А тут — у мосинки! — ствол раздуло! У неубиваемой советской винтовки!

Те, кто стояли рядом уставились на наивного юношу с немалым удивлением.

— Оружие — инструмент нежный, заботиться о нем надо все время, а с дурной головы можно, сам знаешь, сломать все что угодно! — поучительно сказал стрелок-бугуртщик.

— Мося выпуска 1942 года, вполне могла даже и повоевать, заслуженная, так что черт ее знает, сколько из нее тысяч патронов выпустили, особенно если стреляли всякие балбесы, извиняюсь за выражение. Но ты не боись — ствол не порвет, стреляй на здоровье! Потому что — Мося — уверенно заметил Хорь и шмыгнул со значением носиком.

Винтовочка отработала на пять, правда иногда начинала капризничать, тогда в горячий казенник впрыскивал хозяин порцию баллистола и гильзы вылетали без проблем. Паштет уже просек в общих чертах устройство этого оружия. Просто и гениально, ничего не скажешь. Спросил только — что это за баллистол такой.

— Лекарство от винтовочного заикания. Шучу. Оружейное масло. Правда, если у тебя самого царапины всякие и ссадины, а другого лекарства нет, можно попрыскать и баллистолом. Почему-то помогает. Проверяли.

Паштет не поверил сказанному в полной мере, но потом все-таки почитал, что на баллончике пишут. Оказалось, что в состав и впрямь входит спирт. Не врал Хорь.

За это время несколько раз публика дружно вываливалась на поле, меняя мишени и все прочее, что им мишенями служило. Оставалось только удивляться тому, что люди ухитрялись ставить под пули. Во всяком случае, хрустнувшая под ногами и расплющенная микроволновка не шибко поразила Пашу. Ему, уже не удивляющему на этом стрельбище почти ничему, только было странно пока, что разномастные люди с самым разным оружием работали, не мешая друг другу. Об этом он и сказал стоящим рядом на рубеже бугуртщику и Хорю. Типа "вооруженные люди — вежливые люди"!

Те, не сговариваясь, заржали, словно кони. На смех подошел и полноватый мужичок — тот, что с эспаньолкой седатой по краям. Спросил — о чем смех? И засмеялся заливисто сам, как только ответили. Паштет почувствовал себя совсем нелепо.

— Вы не обижайтесь — заметил ему примирительно владелец эспаньолки: — но это ходульная глупость. Такое могут ляпнуть только те, кто оружие в мужском коллективе не носил вообще. И в руках ствол не держал.

— Идиоту хоть оружие дай, хоть в машину посади — он идиотом так и останется. Только с оружием и в машине — нравоучительно заметил стрелок-бугуртщик. Ему явно нравилось изрекать весомые сентенции, но судя по повеселевшим глазам его братьев по оружию, они к этому привыкли и относились чуточку иронично.

— Нам просто повезло с вменяемыми соседями сегодня. Были бы тут лампасные козаки… — продолжил парень с перебитым носом и грустными глазами.

— Буэ! — отозвался стрелок-бугуртщик.

— Или "знатоки тактической стрельбы", извиняюсь за выражение, — продолжил Хорь.

— Буэ! — хором отозвались двое других стрелков.

— Тогда бы ты посмотрел — что такое вежливость вооруженных — закончил хозяин Моси и Маузера.

— А в чем невежливость-то? И кто эти тобой перечисленные? — удивился опять Паштет.

— Ну вот, например, надули мы шарики. Сходили, разместили. Вернулись, а по ним, глядь, соседушки вовсю из своих дробовиков шпарят. Им, вишь, влом было шарики купить, влом надувать, влом ноги топтать и развешивать. "А чо, вам жалко, что ли?" И мудилы, которые "тактической стрельбой" увлекаются — это вообще кошмар и ужас нерожденного. Взяли себе в башку, что они умельцы и такое разводят, что так и ждешь, что в спину пулю влепят — зло сказал Хорь.

— Ну, лампасные они вообще те еще стрелки — отозвался владелец эспаньолки.

— Погоди, видал я казаков — вменяемые были — сказал бугуртщик.

— А их тут несколько компаний приезжают. Те, что в камуфле и горке — те нормальные.

— Это у которых парень в каске? — уточнил шапочный приятель Паштета.

— Ага. А те, что тут со всеми своими лампасами до плеч и орденами до пупа — вот те да, угар и содомия. И даже, извиняюсь за выражение, чуточку гоморра — кивнул Хорь.

— Да, слушал я их болтовню. Редкостные дегенераты. Все мечты — только о том, чтоб занять какой-нибудь важный пост, получать деньги мешками и ничего не делать при этом. Сладкие сны и влажные мечты. Хотя что-то человеческое в них еще осталось — на запах жарящегося мяса они оглядывались, было такое — заметил, посмеиваясь, хозяин эспаньолки.

— Кстати, Влад, можешь Паше дать отстрелять пару-тройку патронов из Светы? — спросил бородатого стрелок-бугуртщик.

— Почему нет — пожал плечами тот.

— Давай, Паштет, пользуйся случаем. СВТ-40 такая же легенда, как мой Манлихер или ружья Хоря — поощрил приятеля любитель махать тупым железом.

— Я заплачу! — тут же сказал Паша.

— Сочтемся — махнул рукой человек с эспаньолкой. Видно было, что он гордится своей самозарядкой и будет не против послушать комплименты в ее адрес. Винтовка была на вид более, чем оригинальной — с дульным тормозом и разными дырочками, выглядевшими словно орнаментальное украшение — на цилиндре дульного компенсатора — словно жаберные щели акул, на стальной накладке ствола — кругленькие, а на деревянной — длинненькие. Была она какая-то многодельная, но с определенной надежной красотой, а Паша уже не раз слыхал, что хорошее оружие — еще и выглядит симпатично, так что эта Света скорее всего и была тем самым хорошим оружием. Правда, доводилось читать раньше, что, дескать, эти СВТ были капризны, клинили намертво все время и вообще были адским проклятием для своих хозяев. Об этом он вежливо владельца винтовки и спросил, стараясь, чтобы тот не разозлился за такое поругание своей любимицы. Хозяин не разозлился, привычно как-то вздохнул и спросил:

— Надолго псу красное яйцо? Если дураку дать стеклянный член он и вещь поломает, и руки порежет, и глаз себе выколет — слыхали такое изречение? Эта Света попрочнее стекла, но у человека малограмотного, и не имевшего дела с механизмами — а таких в РККА было большинство, она, ясно дело, будет работать плохо. Посадите неграмотного неумеху на трактор и спросите его потом — надежна ли машина? Ну, когда он из речки выплывет, куда бедный агрегат загонит. Много чего услышите. В морской пехоте и по ту сторону в войсках СС эта винтовка была очень популярна и отлично до конца войны провоевала. Шведы ее передрали целиком, практически как есть и приняли на вооружение — до середины 60 годов прошлого века AG-42 у них на вооружении стояла. ФН-ФАЛ чистый плагиат со Светы. И опять же немецкие самозарядки того времени во всем хуже, да и пресловутый Гаранд тоже уступает, особенно по боевым качествам. Одно то, как он во время боя звякает, когда патроны в магазине кончаются, сообщая всем вокруг, что солдат сейчас безоружен — уже феерия.

— Просто доводилось читать — повиноватился Паштет.

— Характерно для нашей прЭссы писать то, о чем не знаешь, но с апломбом. Смазывать надо вовремя, чистить и не кидать куда попало. А большая часть заеданий "ужасных и намертво" от банального нарушения заряжания магазинов. Видите у патрона рант? — спросил владелец Светки и эспаньолки, показывая Паштету задок гильзы.

— Вижу — признал очевидное Паша, глядя на аккуратный выступ по краю.

— Так вот патроны в магазине должны лежать так, чтоб верхний не цеплял рантом нижний. Рант нижнего должен стоять за рантом верхнего. Всего-навсего. А если насовать как попало, и у нижнего рант поставить вперед — ясно дело, верхний зацепится, уткнется и заест. К слову, если это понимать — то минута делов исправить.

— Ну да, слышал, что наши патроны с рантом плохие были. Рант — это вообще устарелое дело, выточка лучше — блеснул знаниями будущий попаданец.

— Тьфу. Меньше читайте ихспертов. С рантом патроны приняты не у самых дурных армий были — во Франции, в Австро-Венгрии, не только в России. И там и там есть плюсы и есть минусы. С рантом, например, патрон устойчивее к загрязнению, если хотите знать. Ладно, стрелять будете? — обрезал спор тот, кого называли Владом.

— Буду. С удовольствием! А регулировать ничего не надо? Я просто слыхал, что по разной погоде — разные положения газового регулятора надо ставить — заикнулся Паштет, отлично помня, что дьявол всегда в деталях и нюансах. Вчера как раз получил выволочку, что не заметил прилипшего к потнику овсяного зернышка, и за пару часов выездки эта ерундовина натерла коню спину.

— У меня на тройке стоит. Кучность не так, чтобы очень, зато ест любые патроны. Хорь, дай пару штук барнаульских. Вот, глядите, заряжать можно по одному, а можно — из обойм. Для быстроты. Открываем затвор, и вот так…

Влад спецом напихал в магазин разных патронов — и медные были и покрытые серым лаком и пара вообще каких-то полежавших, тускло — латунных..

— Пару крайних шаров бахну? — спросил хозяин эспаньолки у Хоря и его соседа.

— Да не вопрос — кивнули те.

И владелец СВТ быстро и четко разнес оба шарика, причем остальные пули взбили сухую землю там же, где шарики эти были только что.

— Очень полезное свойство — всеядность, не каждая самозарядка будет нормально работать при разных патронах — учтиво заметил Хорь, наблюдавший за мастер-классом.

Паштет кивнул. Потом, волнуясь и потея, получил в руки Светку. К его удивлению она оказалась такой же по весу, как мосинка, хотя по виду была тяжелее и массивнее. Не очень складно набил патроны в магазин. А стрелять оказалось не так, чтоб сложно и отдача оказалась совсем слабой. Посильнее, чем у калаша, но несравнимо с Маузером. И почему-то самозарядка показалась стрелку живой что ли… Вот калашников лупил очередями, и это было незаметно как-то, поливаешь и ничего такого. А тут физически ощущалось, как внутренние механизмы винтовки работают, взаимодействуют и действительно — она САМА заряжает… Странное было ощущение. Вот как сравнить паровоз и электричку.

— Теплый ламповый звук — сказал Паша.

И хозяин эспаньолки кивнул, улыбаясь.

А Паштет решил, что в 1941 году неплохо бы такую штуку заполучить. И потому, как человек основательный, стал задавать вопросы про тонкости стрельбы из Светки. Все оказалось не так, чтоб сложно, секретов каких-то не оказалось, а вот тонкостей было полно. Самая корявая тонкость была в том, что магазины, оказывается, были невзаимозаменяемыми. Как и диски к ППШ и ППД в то время.

После такой короткой, но внятной лекции, уважительного отношения к СВТ добавилось. Опять поменяли мишени. Паша поймал себя на мысли, что ему очень нравится тут, на стрельбище. И тяжесть старого оружия в руках, и запах пороха и масла, и — компания тоже пришлась по душе. Вздохнул тяжело, с этим бы оружием — да туда, в начало войны. Между тем сухопарый снайпер стал сворачивать свою дальнобойную артиллерию и неспешно засобирался в тыл. Несколько человек из стрелявших тоже стали упаковывать оружие. Паштет глянул на часы, ого, оказывается времени прошло уже немало! А ведь и тени переместились и солнце по небу хорошо катанулось.

— Пора бы уже и пообедать! — с намеком заявил приятель-бугуртщик.

— Ну, вообще, да…

— Понравилось?

— Очень! — искренне ответил Паша. Стоявшие рядом заулыбались.

— Сколько я должен?

— Да вообще-то не те деньги — усмехнулся хозяин Светы.

— Я понимаю. Но мне очень понравились эти стрельбы, и я бы был рад еще пострелять. А вам будет неинтересно меня возить, такого красивого халявщика. Опять же вам возни с чисткой стволов. Потому лучше бы мне заплатить сейчас — чтоб позвали потом — несколько комковато озвучил Паша свои мысли. Стоящие рядом переглянулись, пожали плечами, потом озвучили совершенно смешные суммы. Удивленный Паштет получил, в общем, не шибко нужную информацию о стоимости патронов и больше всего его удивило, что патрон к Маузеру оказался впятеро дороже патрона к Мосинке, а патрон к калашу стоил ровно столько же, сколь и мелкашечный.

— О, Гоша приехал! — заметил тем временем прищурившийся Хорь.

— Грозился, что вот-вот Дегтярева купит. Интересно, купил или нет?

— Дегтярева? — удивился Паштет.

— Ну да. Охотничье ружье такое — Дегтярев пехотный, в девичестве — ручной пулемет. Впрочем, сейчас даже станковые Максимы продают как охотничье оружие, так что не очень удивляет, разве что кусачей ценой. А ППШ этот фанатик уже себе поимел. Пошли, спросим, как успехи в приобретательстве и накопительстве.

— Вот охотничий ДШК я бы купил — мечтательно заявил Хорь.

— Вам только волю дай, вы тут же счетверенками зенитными охотничьими обзаведетесь — усмехнулся хозяин Светки. Новоприбывший тем временем поспешно шел на рубеж стрельбы, поглядывая при этом и на весьма понятные занятия по созданию шашлыков. Уже и дымок поднимался. Поздоровкались, поручкались.

Оказалось, что ДП еще не куплен. Огорченный Хорь, не медля, ушел туда, где уже дымились мангалы и вроде как собирался большой стол в виде брезента на земле — в тыловых районах стрельбища. Большая часть стрелков уже хлопотала там. А к ППШ патронов всего десяток. Но их как раз дали Паштету отстрелять, что он с радостью и сделал. Заодно подумав, что ППШ ему нравится никак не меньше СВТ — отдача мизерная, нежная, бьет машинка точно, хотя когда взял старинный грубоватый агрегат в руки удивился его громоздкости и весу. Калаш в этом плане выглядел выигрышнее. Черт возьми, Паштету захотелось иметь оружие! Вот реально — руки зачесались. Беда была только в том, что ему все понравилось, из чего он сегодня стрелял, и выбрать лучшее было почему-то очень сложно.