Павленков

ДРУЖБА С ГЛЕБОМ УСПЕНСКИМ

Друзей не выбирают. Друзья находят друг друга сами. Как и все другие пословицы и поговорки, эти тоже не выступают в качестве правил, у которых отсутствовали бы исключения…

В. М. Гаршин решает сыграть роль посредника между Г. И. Успенским и Ф. Ф. Павленковым. О каждом из них ему было известно многое. Он видел, как мелкие издатели безжалостно эксплуатируют талант писателя, какой мизерный гонорар он получает. А Флорентий Федорович снискал себе уважение в писательских кругах не одним только ореолом страдальца за писаревские сочинения. К нему обращались как к человеку, всегда готовому принять живое участие в судьбе того или иного таланта, остро нуждающегося в поддержке. В. М. Гаршин и решается на шаг, который, — он не сомневался в этом! — сможет помочь Г. И. Успенскому облегчить материальное положение, создаст новые предпосылки для творчества.

Побудительным толчком послужило их совместное путешествие. Вместе с Г. И. Успенским и художником М. Е. Малышевым, кстати сказать, активно сотрудничавшим с издательством Ф. Ф. Павленкова, они совершили паломничество в Тихвин. Собравшиеся там богомольцы отмечали пятисотлетие явления Тихвинской иконы Божьей Матери. В этой поездке Гаршин и убедился в том, что Глеб Иванович испытывает серьезные материальные затруднения. Из его письма к Г. И. Успенскому от 2 июля 1883 года мы узнаем о том, что им было предпринято после возвращения в Петербург. «Дорогой Глеб Иванович! — писал Гаршин. — Третьего дня мы с Малышевым, наконец, добрались до Петербурга; вчера же я пошел к Павленкову и говорил с ним. Он очень хочет, по-видимому, издавать Вас, но просил неделю на обсуждение. В будущую пятницу даст решающий ответ; во всяком случае, он даст Вам более 1500 р. и выговорит себе не бесконечность экземпляров, а тысяч 5–6. Мне очень хотелось бы, чтобы издавал он, а не кто-нибудь другой… Павленков взял неделю на обсуждение потому, что последнее время предпринял кучу изданий и теперь у него маловато средств. Но я все-таки надеюсь, что он согласится и Вы получите за три тома рублей 2500–3000».

Так и случилось, ибо ровно через неделю, 10 июля, В. М. Гаршин сообщал Г. И. Успенскому: «Дорогой Глеб Иванович. Мы поладили с Павленковым на следующих условиях:

1) он платит Вам по 30 р. за печатный лист, то есть за три тома 2250 р.

2) 500 рублей Вы получаете при заключении условия, то есть сейчас же.

500 рублей он уплачивает долгосрочным векселем на Псков.

Остальные 1250 р. уплачиваются помесячно суммами от 50 до 100 р. в месяц. Павленков предполагает платить по 75 р. в месяц, то есть выплатить всю сумму в 16½ месяцев.

3) Павленков не решил еще, будет ли он издавать издание иллюстрированное или нет. В первом случае он выговаривает себе право издания 6000 экземпляров в два раза; во втором случае издает 4000 экземпляров.

4) Права и обязательства издавать следующие тома Ваших сочинений он на себя не берет, ограничиваясь на первый раз только тремя томами, но не отказывается, если все будет благополучно, взяться и за следующие тома по взаимному соглашению.

Отвечайте на мое имя: когда Вы приедете заключать условия, если Вы согласны».

Конечно, он был согласен. Ведь книгоиздатель Базунов, выпускавший произведения Г. И Успенского в семидесятые годы, платил ему всего восемь рублей за печатный лист. А в начале 70-х годов в минуту острейшей нужды Г. И. Успенский продал книгопродавцу Н. П. Карбаникову за 300 рублей право собственности на свои сочинения. Спустя некоторое время писателю пришлось уплатить за выкуп своего обязательства уже 1100 рублей.

В. М. Гаршин был очень рад, что его миссия увенчалась успехом. В письме к своей матери он сообщает: «Я устроил издание сочинений Глеба Ивановича; сторговался с Павленковым на условиях, довольно выгодных для Успенского. Вчера даже телеграмму от него получил, пишет: “очень, очень благодарю”. Жаль было бы, чтобы его обобрали».

Флорентий Федорович, не изменяя своему правилу — действовать без проволочек, не тратя зря ни единого дня, тут же принимается за дело. И уже осенью 1883 года три тома «Сочинений Глеба Успенского» были изданы. Общественность восприняла выход первых томов собрания сочинений писателя-народника положительно. Вот что читаем, к примеру, в двенадцатой книге журнала «Вестник Европы» за 1883 год: «Глеб Успенский пишет уже более 20 лет, а для полного знакомства с его деятельностью приходится обращаться к старым книгам журналов; в отдельно избранных сборниках нашли место далеко не все его очерки и рассказы. Полное собрание его сочинений, предпринятое г. Павленковым, является как нельзя более кстати».

Такие оценки побудили Павленкова в следующем году выпустить еще четыре тома сочинений писателя. Г. И. Успенский в письмах к друзьям не скрывает своей радости. В записке к писателю А. И. Эртелю он пишет: «Александр Иванович! Павленков купил у меня 5 и 6 тома за 1350 р. — из них я получаю 500 р. на этих днях, то есть когда пожелаю».

Энергичные усилия, предпринимаемые Павленковым по выпуску его собрания сочинений, и удивляли и радовали писателя. Ему впервые встретился издатель, который беспокоился прежде всего о качестве издания, душевном равновесии автора, с которым он вступил в деловые взаимоотношения, а затем уже — о собственных интересах. Вначале Успенский даже ожидал какого-нибудь подвоха.

Но оказалось, что в лице Флорентия Федоровича Глеб Иванович встретил преданного и верного друга, которому будет суждено быть его добрым ангелом на многие годы. Вскоре писатель поселяется в доме Павленкова. В письме Г. И. Успенского московской писательнице Е. С. Некрасовой от 27 января 1885 года сбоку сделана характерная приписка: «Я беру комнату у Павленкова и буду там долго жить один: М. Итальянская 6. кв. 16».

Флорентий Федорович делится с Г. И. Успенским всем, что его волнует и тревожит. «У меня пошли жестокие месяцы: в августе 8000 р. расхода, то есть на 4 или на 3 '/г тысячи более прихода, — сообщает он Глебу Ивановичу. — В сентябре — что-нибудь вроде же этого — пока не знаю точно. Словом, выходит то, что на техническом языке называется “перепроизводством”, а на обывательском просто: “зарвался”».

Глеб Иванович принимает близко к сердцу эту серьезную опасность, грозящую самому существованию павленковского издательства, и стремится оказать практическую помощь другу. В ноябре 1884 года он обращался к Е. С. Некрасовой с просьбой похлопотать о кредите у денежных людей Москвы для Флорентия Федоровича. Показательна та характеристика, которую дает Успенский Павленкову: «Человек этот вполне верный, аккуратный до щепетильности и ни за одну копейку, данную ему, нельзя иметь ни малейшего опасения… Его надо поддержать, потому что он и сам поддерживает таких людей, которым и Вы… отдадите последний грош».

27 января 1885 года в очередном письме Е. С. Некрасовой Г. И. Успенский благодарит ее за оказанное содействие. «Вам большое спасибо», — пишет он. Затем сообщает своему корреспонденту о том, что еще ему удалось сделать для Павленкова: «Вот Вам нечто приятное: недавно я доставал Павленкову деньги 5000 р. и достал у Сибирякова; Павленков предложил им 8 процентов, следовательно, в 2 года — 800 р. Они сначала загордились, не хотели брать, но как раз в эту минуту из Минусинска пришла к ним же просьба о книгах, написанная Ал. Иван. Книг требовалось на 1100 р., и Сибиряковы… вероятно бы, отказали, но тут подвернулись эти 800 р. процентов, от которых они отказывались, и явилась возможность, не потратив ни копейки, тотчас исполнить просьбу сибиряков».

Как явствует из содержания последующей части письма, Павленков взял на себя заботу о комплектации и отправке библиотеки. А поскольку он мог брать книги в обмен с уступкой, то «дело сделалось в одну минуту», и «не позже 2-й недели будет послана чуть не целая библиотека».

На самом деле все было не так просто и легко. Успенскому довелось не один раз встречаться по этому поводу с Сибиряковым. Флорентий Федорович с трудом дожидался срока завершения этих бесед. Конечно, кредит у богатого купца И. М. Сибирякова помог бы ему выбраться из того труднейшего состояния, в каком оказались его дела в то время. Но все же особых надежд на успех переговоров Успенского с Сибиряковым, по его мнению, питать не приходилось.

«За последнее время я все хвораю и почти совсем не выхожу из дома, — пишет Павленков Глебу Ивановичу. — Сейчас к Вам приехать поэтому решительно не могу. Если погода немного исправится, постараюсь у Вас быть в пятницу вечером (часов в 8) или в субботу утром (часов в 12). Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что переговоры с Сибиряковым не приведут ни к каким результатам».

Еще в одном письме сквозит тот же пессимизм. «На основании Вашего последнего письма, — писал Павленков Глебу Ивановичу, — я полагаю, что Вы сегодня были у Сибирякова; но так как, в случае благоприятного результата, Вы, вероятно, заехали бы ко мне или прислали записку, а между тем не «лучилось ни того, ни другого, то надо думать, что исход дела не соответствовал Вашим ожиданиям. Так ли это действительно? Я, по правде сказать, не жду ничего хорошего, потому что твердо уверен в том, что говорил Вам на словах, а именно, что в письме Сибирякова выставлена не истинная причина отказа, — иначе отказ этот был бы мотивирован более логично. Это-то соображение и заставило меня прибегнуть в данном случае к посредничеству живого человека, — ибо бумаге легко выдерживать всякие “категорические императивы”; на словах же очень трудно решать дела, “неудобно” и обосновывать решения на логике трех ходов. Тут всегда приходится или уступить, или же отступить, то есть взять назад не выдерживающую критики мотивировку и заменить ее другой, настоящей. Если Вы были у Сибирякова сегодня и не застали его дома, то считаю нелишним предупредить Вас, что его можно застать всегда от 4 до 5 часов».

Можно привести и другое павленковское письмо Успенскому, в котором улавливается тревожное душевное состояние в период острой материальной нужды, постигшей издателя. Помощь Успенского была как нельзя кстати. Он писал Глебу Ивановичу: «Неужели возможно то, о чем Вы пишете с такой уверенностью в успехе? По правде сказать, я уже давно перестал и думать о займе у Сибирякова как о серьезном деле, и записал его в область огородных мечтаний (“если бы да кабы, во рту росли бобы…” и т. д.). Совершенно бесполезно говорить о том, что я буду бесконечно обязан Вам, если только Вы устроите это дело. До последнего времени я не был совсем знаком с тем отвратительным состоянием, в каком находится человек, прижатый к стене каким-нибудь гидравлическим кредитором, и узнаю это удовольствие только теперь. Если бы, при Вашем содействии, Сибиряков открыл мне кредит в 10 тысяч (с правом брать, по мере надобности, с выдачей по каждому получению 24 месячных векселей), то я бы сразу освободился от давящего на меня хомута и привел бы свои дела в совершенный порядок. А то, при краткосрочном кредите маленькими суммами, приходится только “переворачиваться”, как переворачивается рыба на сковороде, когда ее жарят: и там и здесь в конце концов не хватит сил на такую пляску и Вам предстоит скоро, оставив всякие треволнения, лечь пластом…

Ваш проект относительно двух векселей на 9 месяцев для меня очень удобен. Но он был еще удобнее, если бы Вы исполнили свое намерение — съездить в Москву. Ей-богу же нет ничего дурного познакомиться с Морозовой. Что же, скажите, тут предосудительного? Разве мы с Вами можем когда-нибудь подумать о каком-либо подражании Хващинской.

А раз у человека нет в голове “улова” — в чем он может себя упрекнуть? Я знаю, что для другого много легче сделать, чем для себя. Поэтому если Вы не можете познакомиться с Морозовой для себя, — познакомьтесь для меня: этим Вы, быть может, создадите (в письме далее неразборчивое слово. — В. Д.)… для меня в тех иногда внезапных затруднительных случаях, которые встречаются в каждом большом деле вообще, и издательском, в особенности. Хоть убейте меня, а дурного я тут ничего не вижу: ведь Морозова во всяком случае будет получать в подобных случаях проценты, и причем больше, чем ей платил бы банк или какая-нибудь облигация.

Если я говорю о Морозовой одновременно с Сибиряковым, то это потому, что для получения сколько-нибудь верного результата всегда необходимо рассчитывать не на одно лицо, а на нескольких.

5-й том давно готов, но не выходил из-за обертки, которую чуть не две недели протянула типография Котомина. Пока они ее воспроизводили, “Общественная польза” успела уже набрать 10 листов 6-го тома… Судя по Вашему письму, Сибиряков будет здесь до октября. Значит, нужно ждать к этому времени и Вас. Буду ждать».

Последний том восьмитомного собрания сочинений Успенского Павленков выпускает в 1886 году. И именно в этом же году Глеб Иванович, продав право на издание своих сочинений И. М. Сибирякову за пять тысяч рублей, передает их тут же Павленкову. Кроме того, правопреемник Успенского тоже не собирался самостоятельно издавать его новое собрание сочинений. Павленков 13 ноября 1886 года вступает с Сибиряковым в договорные отношения и таким образом получает право на последующие издания сочинений Успенского.

…Два брата Сибиряковых являлись их современниками. Оба отдавали дань благотворительной деятельности. Успенский одно время проживал в селе Сколкове Самарской губернии, невдалеке от имения Константина Михайловича Сибирякова. Его брат Иннокентий Михайлович⁶ и закупил права на издание сочинений Г. И. Успенского.

Флорентию Федоровичу придется вести обширную переписку с Сибиряковым, регулярно встречаться с ним по поводу возникавших вопросов с новыми изданиями Успенского и другими финансовыми проблемами.

«Простите, что я до сих пор не отвечал на Ваше тревожное письмо, — пишет Павленков Успенскому. — Мое молчание было вынужденным. Вы предлагаете комбинацию, основанную на постоянных отношениях к Вашим дальнейшим статьям. Но мои отношения к Сибирякову не только временные, но даже, пожалуй, кратковременные, а потому мне необходимо прежде, чем отвечать Вам, повидаться с Сибиряковым. И я обратился к нему с письменной просьбой назначить мне время (“сегодня, завтра, когда угодно”) для переговоров с ним по Вашему делу. Я говорил, что получил от Вас письмо и что по поводу этого письма мне крайне необходимо с ним повидаться. Посыльный мой не застал Сибирякова дома и оставил письмо, на которое я третий день не получаю ответа. Вот как обстоит дело. Судите сами, виноват ли я тут сколько-нибудь».

Несмотря на все эти тревоги, поддержка Сибиряковым павленковского издательского дела стала реальностью. И по письмам Флорентия Федоровича чувствуется, что он меняет свое отношение к своему благодетелю., «Кажется, он за последнее время относится к людям менее формально, чем прежде, — читаем в письме Павленкова Успенскому, — по крайней мере в тех случаях, когда ему приходится иметь дело с тем или другим лицом не в первый раз».

11 апреля 1888 года заключается Павленковым с потомственным почетным гражданином И. М. Сибиряковым договор на передачу прав собственности на издание произведений Г. И. Успенского. Договор этот по доверенности поручика Ф. Ф. Павленкова был подписан отставным штабс-капитаном В. Д. Черкасовым. Из этого документа, составленного на актовой и гербовой бумаге, явствует, что 13 ноября 1886 года по договору, заключенному между Сибиряковым и Павленковым, явленному у санкт-петербург-ского нотариуса Иванова (№ 3227), Павленкову было предоставлено право на издание и продажу восьми томов сочинений Успенского в количестве пяти тысяч экземпляров, состоящих каждый экземпляр из восьми томов и составляющих в общей сложности сорок тысяч книг, на условиях в том договоре изложенных. Затем перечисляются все произведения Г. И. Успенского, которые включены в каждый из томов.

И после этого сообщается, что поскольку Павленков выпустил собрание сочинений Г. И. Успенского большим тиражом по согласованной с правопреемником цене — по 1 рублю 50 копеек за каждый том, то таким образом Сибирякову причитается еще 24 тысячи рублей.

Издатель и правопреемник Г. И. Успенского решили изменить договор от 13 ноября 1886 года. Поэтому и появился данный документ. Им предусматривалось, в частности, дальнейшее издание Павленковым сочинений Г. И. Успенского в двух видах — большим форматом и малым, причем предполагалось как снижение продажной цены, так и возможность пополнения томов ранее не включенными в собрание сочинений произведениями по взаимной договоренности. И затем со скрупулезностью оговаривались всевозможные ситуации при издании (вмешательство цензуры и т. п.), учитывалась финансовая сторона, суть которой заключалась в том, что Павленков должен был обеспечить при любых вариантах выплату Сибирякову прежней общей суммы — 54 тысячи рублей.

Между Флорентием Федоровичем, Глебом Ивановичем и Иннокентием Михайловичем завязалась обширная переписка. Если в письмах к Сибирякову затрагивались вопросы, преимущественно относящиеся к издательским делам, урегулированию финансовых взаимоотношений, то Павленков и Успенский обменивались самой разной информацией.

3 июня 1885 года Флорентий Федорович сообщал Глебу Ивановичу о том, что доктор велел ему немедленно ехать на лиман в Одессу. «Числа 15-го я туда отправляюсь и пробуду там, по всей вероятности, месяца два — ревматизм левого плеча (суставной). Общее расстройство нервов (истерики), словом “Ваше сиятельство, плохие обстоятельства…”». В подобные подробности можно посвящать только очень близкого человека. А Глеб Иванович и становился для Павленкова именно таким настоящим другом.

Флорентий Федорович с готовностью брал на себя выполнение целого ряда мелких просьб писателя, хорошо понимая, что все это отвлекало бы Успенского от творческой работы. Часто адресовались Павленкову просьбы оказать содействие в осуществлении необходимых финансовых операций. Упомянем лишь о таком эпизоде. 5 августа 1886 года Флорентий Федорович в ответном письме сообщает: «Я не понял, Глеб Иванович, Вашей телеграммы: “Деньги переданы будут через Вас, не откажите в этом”.

Вы уже сообщали мне на словах, что Сибиряков вышлет 3000 р. на мое имя. Но телеграмма, конечно, не могла быть повторением уже сказанного. В чем же дело?» Суть проблемы выяснилась спустя несколько дней. 11 августа И. М. Сибиряков на своей визитной карточке писал Павленкову: «Многоуважаемый Флорентий Федорович! Глеб Иванович Успенский просит меня перевести следуемые ему в августе (15-го) деньги через Вас (я бы тоже так хотел), и поэтому я перевожу их из Москвы на Ваше имя. Перевожу всего 2050 р., так как остальные 250 р. Глеб Иванович просит меня оставить покуда их у себя». Но события развиваются так, что Флорентию Федоровичу довелось написать несколько писем в связи с этой простейшей, по всей видимости, финансовой операцией. Дело в том, что, не дождавшись от Сибирякова средств, Глеб Иванович, сильно в них нуждавшийся, просил Павленкова выручить его и ссудить необходимую сумму.

К сожалению, по причине, что Успенский обратился с этой просьбой в тот день, когда все банкирские конторы были закрыты, Павленков не смог помочь писателю. Об этом он и сообщает, добавляя, правда, следующее: «Сию минуту получилось письмо для передачи Вам — прилагаю его; вместе с этим письмом один и тот же почтальон подал мне другое от Сибирякова о переводимом векселе на Сибирский банк (2050 р.). Завтра все получите — в 12 часов».

Из еще одного письма Флорентию Федоровичу, отправленного И. М. Сибиряковым 24 августа 1886 года уже из Ялты, известно, как осуществлялось все то, о чем шла речь в предыдущей переписке. «Письмо Ваше от 17 августа и расписку Глеба Ивановича Успенского в получении от Вас 2050 р. я получил; очень Вам благодарен. Глеб Иванович письмом от 17-го августа просит меня перевести через Вас ему 750 (семьсот пятьдесят р.), что и исполняю и прошу А. Трапезникова и К° в Москве перевести Вам в сопровождении этого письма р. с. 750, которые и не откажите передать Глебу Ивановичу. Я не премину уведомить Вас о моем приезде в Петербург дней за 10, я думаю вернуться к 1-му октября».

Всего одна услуга в небольшом финансовом вопросе, важном для Глеба Ивановича, повлекла за собой массу забот для Флорентия Федоровича: нужно было вести переписку, уточнить, работают или не работают банкирские конторы и т. п. Но с его стороны не прозвучало ни малейшего упрека. Издатель считает для себя необременительным все то, что он может сделать для человека, которого считает своим единомышленником, другом.

Павленков познакомил Глеба Ивановича с одной из подвижниц педагогической и просветительной деятельности на Украине — Христиной Даниловной Алчевской. Она открыла в Харькове первую воскресную школу для девушек, была автором интересной работы «Что читать народу», о которой высоко отзывался Л. Н. Толстой. Возможно, что в значительной степени под воздействием именно этой книги и сам Лев Николаевич предпринял издание своих произведений для яснополянской сельской школы. Издателем второго тома книги «Что читать народу» был Павленков.

Примерно в 1887 году и состоялась встреча X. Д. Алчевской с Г. И. Успенским. «Я увидала худощавого человека высокого роста, со впалой грудью, с бледным страдальческим лицом и с такими чудными, глубокими, печальными глазами, — вспоминала она, — которые запечатлеваются в душе навсегда. Мне казалось, что в этих глазах отразилась, как в зеркале, вся его страдальческая жизнь, вся народная скорбь, которую так чудесно изображал он в своих рассказах».

Флорентий Федорович считал своим гражданским долгом делать все для того, чтобы произведения Успенского становились достоянием самых широких демократических масс.

27 января 1888 года Г. И. Успенский в письме к X. Д. Алчевской сообщал о том, что в издательстве Павленкова готовится новое издание его сочинений. На этот раз в десяти книгах. Выпуск сочинений издатель предполагал завершить к октябрю 1888 года.

Начиная работу над выпуском нового издания собрания сочинений, Павленков прежде всего озабочен тем, чтобы создать определенное творческое настроение у самого автора. Поэтому 31 января 1888 года он отправляет письмо Успенскому такого содержания: «Многоуважаемый Глеб Иванович! Я думаю приступить на днях к новому изданию Ваших “Сочинений”, а потому просил бы Вас получить от меня за пересмотр (по примеру прошлого издания) двести пятьдесят рублей. Назначьте время, когда Вы зайдете ко мне за получением денег. Они готовы и ждут Вас. При свидании переговорим о характере пересмотра. Будьте уверены, что он не принесет Вам никаких затруднений».

Особенно трогательна приписка издателя к этому письму: «Если Вы не выходите из дома, то, пожалуйста, скажите, я немедленно приеду к Вам и вручу Вам деньги лично». Флорентий Федорович всегда исходил из приоритета авторских прав. Он считал, что писатель должен и верить во всем издателю, и чувствовать постоянную заботу о себе.

Согласование состава нового собрания сочинений, определение характера издания — задача несложная. Но к нему необходимо было подготовить предисловие. И Павленков решает обратиться с просьбой написать вступительное слово к Николаю Константиновичу Михайловскому. Он пишет ему письмо с этим творческим предложением. Ответ от Н. К. Михайловского приходит незамедлительно. Он даже не получил еще письма от Флорентия Федоровича. «…Видел Ваше письмо к Успенскому. Разумеется, я согласен, но надо бы поговорить о кое-каких подробностях. 2-го или 3-го я надеюсь быть в Петербурге, но это довольно шаткая надежда».

В последующем, правда, по причине сложившихся обстоятельств Михайловский вынужден будет отказаться. «Вы совершенно правы, предполагая, что я стал бы с любовью работать над статьей о Глебе Успенском, — сообщал Н. К. Михайловский. — Но теперь я так связан одной большой работой, что ни в каком случае не могу приготовить статьи к октябрю. Мне остается только жалеть, что Вы так поздно надумали ко мне обратиться. Месяца 2–1½ тому назад было бы совсем другое дело».

Флорентий Федорович продолжает настойчиво уговаривать критика приступить к написанию статьи о творческом пути Успенского. Если же возможности никакой не представится, то тогда просит помочь хотя бы советом. «Вы поистине искушаете меня, многоуважаемый Флорентий Федорович, — тут же отвечал Михайловский. — Позвольте Вам предложить следующее. Служить Вам советом решительно не могу, — может быть, я ошибаюсь, конечно, но никто из ныне пишущей братии не представляется мне вполне пригодным для статьи об Успенском. Если у Вас есть кто в виду — Ваше дело. Если же нет или Вам нужно некоторое время на обдумывание, то может быть, Вы согласитесь подождать моего окончательного ответа числа до 18–20 августа. 15–16 я приеду в Петербург и, осмотревшись и сообразивши некоторые обстоятельства, уведомлю Вас. Это я кладу крайний срок; если дело выяснится для меня раньше, то и Вы раньше получите мой ответ, может быть, еще отсюда».

Николаю Константиновичу очень пришлось по душе такое предложение. Чтобы Павленков понял это, он в постскриптуме добавлял: «Если Вы согласитесь подождать моего ответа, то уведомьте и, кстати, разъясните некоторые мои недоумения: 1) Вы писали, что предисловие останется и для будущих изданий. Я против этого ничего не имею, но, сколько мне известно, последующие издания принадлежат Сибирякову. 2) Передавая Вам или Сибирякову право на свою статью, могу ли я и сам ею пользоваться для своих сочинений или для отдельного издания, вроде того, как я издал статьи о Толстом?»

Николай Константинович будет работать над статьей о Г. И. Успенском. Она появится в собрании сочинений писателя. Критик признателен Павленкову за то, что тому удалось отрегулировать сроки издания и он смог без ущерба другим творческим планам написать предисловие. Критик настолько торопился с выполнением издательского заказа, что вынужден был досылать в типографию даже не до конца доработанную статью. «Многоуважаемый Флорентий Федорович, — обращался он к Павленкову по этому поводу, — я должен сегодня уехать на малое время (может быть, на один день). К сожалению, это неотложно. Чтобы не задерживать печатания, посылаю Вам все-таки еще неоконченную статью. Велите набрать и прислать ко мне. В типографии, очевидно, плохо разбирают мою руку или прислали в прошлый раз первую корректуру. Нельзя ли вторую?»

Темпы, задаваемые Флорентием Федоровичем, для Успенского не были в новинку. А тем не менее и в его письмах звучит искреннее восхищение тем обстоятельством, что проходит чуть более месяца, когда возник вопрос о выпуске нового собрания сочинений, а работа уже идет полным ходом.

15 февраля Глеб Иванович в письме X. Д. Алчевской сообщал, «что Павленков и Сибиряков издают все мои сочинения дешевым изданием в 3 рубля. Издание выйдет 1 сентября…». Предполагалось выпустить одно в двух томах, а другое — в десяти маленьких книжках. По поводу цены Успенским указывалось следующее: «Дешевое издание необходимо, и я всегда был против варварских цен — 10, 15 рублей и т. д.».

Выпуская по столь низкой цене тома собрания сочинений Г. И. Успенского (аналогичного типа книги на книжном рынке продавались по цене в два с половиной — три раза выше), Флорентий Федорович исходил из расчета, что убыток, который он вынужденно понесет в данном случае, будет с лихвой перекрыт в последующем за счет быстрого распространения тиража и последующего переиздания томов. Забегая вперед, скажем, что расчет оправдался в полной мере: вместо двух лет, как ожидалось, десятитысячный тираж двухтомного собрания сочинений Г. И. Успенского, выпущенного в декабре 1888 года, разошелся в течение двух месяцев. Так что со следующего года издатель мог уже осуществлять третье издание…

Неправдоподобным было бы представлять дело таким образом, будто работа над выпуском собрания сочинений шла, как говорится, без сучка и задоринки. Не обходилось и без разногласий, и без капризов со стороны автора. Что касается Флорентия Федоровича, то он в каждой такой ситуации сохранял спокойствие, удивительную выдержку. Его безмерное терпение, его манера общения в самые критические ми-нуты благотворно способствовали созданию нормальной обстановки во взаимоотношениях друг с другом.

Все знали, что Павленков никогда не был простым техническим исполнителем воли автора. К работе он всегда подходил творчески. При этом всякий раз твердо держался своей точки зрения, доказывал, аргументировал.

Отношения с Глебом Ивановичем не были исключением. Флорентий Федорович терпеливо разубеждал писателя, если от был не прав. Вот, к примеру, что писал Павленков 5 ноября 1889 года Г. И. Успенскому: «Типография Траншеля сообщает мне, что Вы снова прислали ей гранки статьи “Не все коту масленица” при записке, из которой видно, что Вы желаете поместить “Парового цыпленка” во 2-й том. Неужели возможно этот беллетристический набросок относить к разряду публицистических статей? Мне кажется, что его можно бесспорно поместить в 1-й том, причем, для того чтобы он не стоял одиноко, после него можно было бы дать рассказ “Расцеловали”. Прошу Вашего ответа». Издатель не только убеждает автора в ошибочности принятого им решения, но и предлагает свой вариант.

В тех же случаях, когда Успенский задерживал корректуры, издатель тактично напоминал ему об общих сроках издания. «3-й том выйдет по всей вероятности в конце ноября: типография жалуется на корректуры», — писал он Глебу Ивановичу 11 октября 1889 года.

За Успенским наблюдался грешок — заволокитить, не выполнить к нужной дате обещанного. Флорентию Федоровичу приходилось иногда тремя-четырьмя записками заставлять Глеба Ивановича исполнить какую-нибудь пустячную просьбу. Весь производственный процесс застопорился, а Успенский словно не слышит. Взять хотя бы историю с писательским автографом.

«…Не пришлете ли мне Вашего автографа для помещения под портретом, — просит издатель Глеба Ивановича 11 ноября 1889 года. — Желательно, чтобы Вы сделали для той цели свою подпись покрупнее и сполна (Глеб Успенский)». Казалось бы, чего проще: взять лист бумаги, расписаться и отправить тут же. Но прошло почти две недели, а автограф не прислан. Флорентию Федоровичу приходится направлять Успенскому подробнейшее послание.

«Дорогой Глеб Иванович! Так как Вы не прислали мне своего автографа, о котором я Вас просил, то, ради Бога, хоть верните первоначальный оригинал предисловия, где Вы подписались полностью: “Глеб Успенский” и притом достаточно отчетливо и крупно. Я сниму с этой подписи цинко-график». В сохранившихся у меня некоторых Ваших записках подпись Ваша очень мелка, неразборчива, недокончена и т. д. Оттуда нельзя ее заимствовать. Пожалуйста, пришлите поскорее или то, что я Вас прошу, или еще проще — клочок бумаги с двумя словами — Глеб Успенский».

Подобного рода недоразумений, а то и конфликтных ситуаций возникало немало. Так, к примеру, Успенский был очень недоволен портретом в третьем издании своих сочинений. Флорентию Федоровичу нужно было терпеливо разъяснять автору, какие причины привели к ухудшению полиграфического качества. «…Старый портрет вышел дурно, по причинам, зависящим не от меня (мне был дан невозможный оригинал и указан гравер, который, по моему мнению, тоже невозможен…) Чего же более?» — пишет он Глебу Ивановичу, который забыл, что сам же ранее настаивал на этом портрете. Еще в одной записке Павленков спешил заверить Глеба Ивановича, что дня через три-четыре он получит из Лейпцига первые типографические оттиски портрета. «Один из которых я немедленно направлю Вам», — добавляет он.

И вот позади все тревоги с цензурой, с бесчисленными задержками по самым разным причинам… Наступает момент, который особенно бывал дорог издателю. Как художник, с расстояния рассматривающий уже готовую картину и ставящий наконец последнюю точку, самый-самый завершающий мазок, так и он, издатель, вправе оформить очень важную составную часть книги — ее титульный лист.

На нем необходимо указать, кем это издание подготовлено. Если книга понравится, захочется приобрести другую. Возникает как бы доверие к этому издателю: он не обманул ожиданий, время, затраченное на чтение, ушло не зря!

Обычно свой издательский гриф Флорентий Федорович ставил в самой верхней строке страницы. Но тут особый случай. Здесь итожится творческая биография писателя, Флорентий Федорович пишет: «Сочинения Глеба Успенского. С портретом автора и вступительной статьей Н. Михайловского (при первом томе). Том третий. Цена 1 р. 50 к. (Цена за первые два тома — 3 рубля)». А теперь внизу страницы можно поставить и гриф: «Издание Ф. Павленкова».

После выхода в свет двухтомника Павленков решил выпустить дополнительно третий том. В него предполагалось включить и более ранние произведения писателя. Флорентий Федорович обязался выплачивать Успенскому ежемесячно гонорар в счет доходов с этого третьего тома сочинений. Следует напомнить вновь, что к тому времени расходы по изданию всего собрания сочинений еще покрыты не были.

Возникали некоторые разногласия между писателем и издателем по характеру оплаты гонорара. Глеб Иванович, по совету своих близких, предлагал Павленкову условия издания своих сочинений, принять которые не было никакой возможности. Просто-напросто издатель понес бы громадный материальный ущерб.

Флорентий Федорович и в таких ситуациях сохраняет свойственное ему самообладание. Он спокойно, аргументированно, с цифровыми выкладками доказывает, почему ему невыгодно соглашаться с предложением Глеба Ивановича. «Многоуважаемый Глеб Иванович! — пишет Павленков 25 сентября 1889 года. — Ваша задача оказалась для меня неразрешимой. То, что я считал возможным и предлагал Вам, существенным образом отличается от проектируемой Вами комбинации. Я предлагал Вам принять на себя все издержки по изданию нового полутомика и, вернувши их от продажи этой книги, — выплачивать Вам затем всю полученную от дальнейшей ее распродажи прибыль. Вы же хотите получать — до выхода издания и до возвращения расходов по изданию — 1900 рублей и наложить на нас долг в 3100 рублей. Не говоря уже о том, что это — комбинация другого рода, весьма трудно выполнимая и без процентного займа у Кукольникова, Луковникова и тому подобных господ совершенно для меня невозможная — она, кроме того, еще не совсем точно рассчитана. Вот какие от нее получаются результаты. По изданию надо будет уплатить расходов с объявлениями — около 3000 р., наложенного долга —3100 р., Вам — 1900 р. К этим 8000 р. надо прибавить рублей 1000 процентов (за два года, примерно, Луковникову или Кукольникову). Получится же от продажи 1000 экземпляров 10000 р. — 30 %, то есть 7000 рублей. Дефицит в 1000 рублей.

В заключение я должен сказать, что всегда готов исполнить то, что обещал, и притом исполнить с величайшей охотой! Но всякие другие комбинации для меня невозможны».

Проблемами, связанными с изданием собрания сочинений, не исчерпывается, конечно, содержание переписки Павленкова и Успенского. Они поверяли в коротких записках друг другу сокровенное. В одном письме Флорентий Федорович пишет: «Напрасно, дорогой Глеб Иванович, Вы беспокоитесь. Вероятно, Вам нездоровится. Может быть, мне еще удастся повидать Вас до моего отъезда». «За последнее время я болел и до вчерашнего дня не выходил из дома», — читаем в павленковской записке Глебу Ивановичу от 1 декабря 1889 года. А уже из письма Г. И. Успенского Я. В. Абрамову от 2 декабря 1889 года узнаем, что в тот день у него состоялась встреча с Флорентием Федоровичем: «Кажется, Ф. Ф. Павленков не откажет мне в содействии издать книгу (речь идет, несомненно, о третьем томе собрания сочинений. — В. Д.). Я сегодня был у него по этому делу».

В другой раз Флорентий Федорович, узнав о возвращении Успенского, спешит сообщить, что у него возникла потребность личного свидания. «Глеб Иванович! — пишет он. — Я слышал, что Вы вернулись из путешествия и по временам бываете в Петербурге. Будьте так добры, предупредите меня запиской, когда именно сюда приедете и где остановитесь. Назначьте мне, словом, место и время (час), когда я мог бы с Вами видеться. Я имею переговорить с Вами об одном весьма срочном для Вас деле».

О чем речь? Об этом мы узнаем из более подробной записки Павленкова, направленной несколькими днями позднее. «С неделю тому назад я послал Вам, Глеб Иванович, в Чудово; но так как от Вас не было никакого ответа, то, думаю, что мое письмо до Вас не дошло, — пишет Павленков. — Вот в чем дело. Мне сказали, что Вы бываете в Петербурге, и я просил предупредить меня запиской, когда мне будет можно Вас здесь видеть? Будьте добры, уведомите меня об этом, потому что мне необходимо переговорить с Вами об одном крайне важном для Вас деле. Я же лично в этом деле никак не заинтересован. Меня просто просили сделать Вам предложение о приобретении права литературной собственности на Ваши сочинения. Подумайте об условиях и затем назначьте мне время. Фамилия предлагающего лица будет объявлена Вам перед заключением условия. Такова просьба этого лица, просьба, которую я обязан исполнить». Известно также, что через посредство Г. И. Успенского Флорентий Федорович посылал бесплатно книги для организованной в Москве В. А. Морозовой библиотеки-читальни имени И. С. Тургенева, рассчитанной на необеспеченные слои населения, которым пользование платными библиотеками было недоступно.

В письмах Флорентия Федоровича Г. И. Успенскому, как в дневнике, отразилась будничная повседневность его жизни. Он отправляет две почтовые квитанции писателю, подтверждающие, что были отправлены оба тома сочинений Успенского по назначению; сообщает, что через день-два пошлет ему новую, а в скобках добавляет: «на этот раз крайне интересную», книгу Кюллера «Современные психопаты». «Завтра Вы получите с Василием 25 рублей, а в первых числах октября — не дальше 5-го — еще 100 рублей», — говорится в другой записке. Павленков пишет Успенскому о том, что два больших тома «Сочинений Скабичевского» совсем готовы и ждут только портрета. «Выйдут, вероятно, 15 ноября, если только не встретится затруднений в цензуре», — с горечью делает приписку издатель.

Из некоторых писем становится ясным, что малейшая неаккуратность Павленкова в переписке вызывала у Глеба Ивановича чувство обиды. Флорентий Федорович тут же приносил извинения, объяснялся со своим адресатом. «Ничем, ничем, дорогой Глеб Иванович, Вы мне не причинили никакого “беспокойства”. Не отвечал же я Вам в течение суток вследствие сутолоки и спешных корректур. Вам не в чем каяться и незачем себя утруждать. Я постараюсь исполнить Вашу просьбу, но надо немного подождать». Беспокойство вызывала задержка с ответом, не превышающая и суток. Эта записка говорит о многом. Нравственные обязательства друг перед другом для писателя и издателя были превыше всего.

Редко, но все же в переписке с Успенским у Флорентия Федоровича прорывается и сугубо личное: он рассказывает о себе, о своих увлечениях и пристрастиях. Глебу Ивановичу показалось, что Павленков был чем-то недоволен, слишком мрачным и необщительным на устроенной им встрече друзей по случаю своих именин. Откровенно об этом он и сказал другу. В ответном письме Флорентий Федорович объясняет, что причины произведенного им впечатления нужно искать ни в чем ином, а в свойствах его характера. «На начало Вашего письма затрудняюсь отвечать, — пишет Павленков. — Могу только Вас уверить, что никакие особенности проведенного нами вместе вечера (если только тут было что-нибудь особенное) не могли произвести на меня того впечатления, о котором Вы пишете. Причины испытываемых мною в подобных случаях впечатлений лежат во мне самом — я совсем не умею бывать в гостях, а когда приходится находиться в оных, то чувствую себя всегда и везде более или менее неловко. Жизненные обстоятельства сделали меня нелюдимым. При всем моем искреннем расположении к Вам — даже симпатии — я дичусь и Вас. О других уже нечего и говорить. Вот и вся разгадка моего настроения на Ваших именинах — ларчик открывается очень просто. Кроме того, что было, ничего иного и не могло быть, потому что горбатого исправляет только могила. Кстати же, мне до нее, по всей вероятности, и не особенно далеко. Пока, однако, жив, нужно делать дело, а потому возвращаюсь к Вам как к автору». Павленков тут же силой своей воли подавляет давшую о себе знать некоторую сентиментальность. Он переводит разговор на практические дела, связанные с выпуском собрания сочинений Успенского. Правда, в конце письма, в постскриптуме вновь вспомнит об именинах, но уже по другому поводу.

В письме Флорентий Федорович высказывает пессимистическую мысль. И это не бравада. Состояние его здоровья ухудшалось, и издатель чувствовал, что ему вряд ли будет даровано судьбой быть долгожителем. Он откровенно писал об этом Глебу Ивановичу. Но жизнь непредсказуема. И Павленкову было суждено стать свидетелем личной драмы Успенского, когда тяжелая болезнь лишила того возможности работать. Вместе с другими искренними друзьями писателя Флорентий Федорович организует сбор средств, чтобы обеспечить нормальные условия жизни его семье. Сохранилось письмо Н. К. Михайловского Флорентию Федоровичу, из которого видно, что именно Павленков писал обращение к друзьям и почитателям Г. И. Успенского.

Н. К. Михайловский предлагал дополнения к этому документу: «Часть единовременных взносов должна будет пойти на уплату некоторых долгов Г. И. Успенского и устройство дел его семьи в настоящий критический момент. Если же по истечению 6 лет окажется остаток от единовременных, ежегодных и ежемесячных взносов, он будет передан в распоряжение жены или старших детей Успенского».

«Не находите ли Вы, многоуважаемый Флорентий Федорович, — писал Михайловский, — полезным сделать эту приписку в Вашей записке? Если да, то припишите ее своей рукой (за редакцию отнюдь не стою) и возвратите записку мне. Я пошлю ее в Москву, Плещееву и, может быть, кому-нибудь еще, для кого моей подписи будет достаточно. А потом подумаем о других подписях. В Москву я напишу, чтобы сбор взял на себя кто-нибудь один для пересылки Вам, и этот один тем самым станет как бы членом нашего маленького комитета».

Н. К. Михайловский направил павленковскую записку также В. Г. Короленко, и тот откликнулся письмом на имя Флорентия Федоровича. «Получив письмо от Николая Константиновича относительно Г. И. Успенского, — сообщал Короленко, — я тотчас же написал в “Русскую мысль”, прося выслать на Ваше имя 100 рублей. Не знаю, исполнена ли уже эта просьба. Во всяком случае, она будет исполнена в непродолжительном времени. Теперь ко мне поступило еще сто рублей от доктора Елпатьевского. Надеюсь собрать еще рублей 100, 200 или 300. Здесь я счел более удобным собирать единовременно, ввиду того, что богачей знакомых у меня нет и по первому побуждению, при известии о положении всеми любимого Глеба Ивановича, всякий из тех, к кому я обращаюсь, старается сделать, что может. А там — посмотрим и ещё. Может быть, зимой (в начале) устроим концерт или чтение. Собранные деньги вышлю все сразу, — когда закончу сбор, то есть недельки через две».

По контракту 1896 года Павленков приобрел право на издание сочинений Успенского на десять лет. В предпринятой издателем серии «Жизнь замечательных людей» Флорентий Федорович стремился выпустить и биографию писателя, но, к сожалению, ее автором — В. Г. Короленко она не была подготовлена.