Пекло

ГЛАВА 6 В хвором лесу

Не успели путники опомниться, как туча уже клубилась над лесом, и темные изрезанные сполохи прыгали и цепляли острыми гребнями верхушки деревьев.

Вот она уже у подножия горы — накрыла Древнюю Дорогу. Остановилась, будто раздумывая, и поползла наверх.

Прозор вздернул повод так, что гнедой встал на дыбы.

— Беда! Не знаю, что это! Бежим! Назад!

И тут снова послышался далекий, еле уловимый голос, что не так давно предупреждал вендов о неведомой опасности. Как и прежде он, казалось, идет отовсюду: от травы, от шелеста листьев, от дуновения ветра.

— Нет! Вас гонят в ловушку! Надо ждать! У них нет сил! Переждите!..

Тихое эхо прокатилось по земле,_замерло… И началось!

Туча стремительно пошла вверх и поглотила вендов. Стемнело.

Ледяной ветер жег лица. Холод пронизывал до костей. Крупные капли застучали по спинам. Все чаще, чаще, и понеслось… Струи дождя секли лица, одежда разом промокла насквозь, холодная вода затекла за ворота и ползла по телам.

Буря крутила струи, превращала их в прыгающие ледяные жгуты. Они хлестали всадников, приседавших лошадей.

Грохот дождя и ветра заглушал голоса.

Плотные струи воды скрывали мир. Казалось, буря никогда не кончится.

Вендам видели, что рядом с ними мелькают смутные тени и тянут к ним серые изорванные сгустки, будто хотят окутать и утащить в холод и бесконечный мрак…

И тут сквозь тьму блеснул солнечный луч. И ветер вдруг потеплел, перестал сечь мерзлыми щупальцами. И струи дождя теряли силу и твердость. Буря стихала.

Выглянуло солнце и сразу прогрело и людей, и животных, и землю.

От вендов и коней валил пар. Под копытами хрустели тающие льдинки. Земля просыхала прямо на глазах.

— Ну-у… — Прозор покрутил головой. — Не знаю, что это было, и как оно так ловко подгадало и над нами опорожнилось, но вот что-то мне вещует, други, что задерживаться не стоит. Неизвестно, что еще прилететь может. Вперед!

Впрочем, больше неожиданных неприятностей не было, и дальнейший спуск прошел успешно. Кони осторожно ступали по серому камню Древней Дороги. Прозор, как бы ему ни хотелось быстрей покинуть гору, не торопился. Предводитель выбирал наиболее удобный путь. Спуск крут, порой с одной стороны шла отвесная стена, а с другой зияла пропасть. Жеребцы пугались непривычной высоты и старались держаться подальше от края.

Иногда встречались высокие завалы, на них приходилось неспешно взбираться, ведя коней на поводу, а порой даже искали обходной путь.

Тогда долго петляли по глухим распадкам, заросшим красноватым пышным мхом и кустами папоротника. Их вид напомнил Прозору о его давнем походе на древнее болото — Гнилую Топь. В его лесу папоротник встречается не так часто, он обычно в низинах и мокрых местах растет, а тут…

Шли медленно: крутые обрывы и для людей, и для жеребцов непривычны. Горы — это не лес и ровные поля. Горы пугают: под ногами неожиданно осыпается камень, и такая же каменная россыпь может завалить сверху. Но, худо-бедно, дошли…

Прозор улыбался и победно оглядывал друзей. Лица их раскраснелись, сияют. Еще бы, такой путь одолели!

— Ну вот, спустились, други! Все-таки горы — они не для нас. Лес есть лес. В нем ног не переломаешь и не устанешь. Лес хорош, пусть даже он и с виду поганый, как этот…

Деревья и впрямь выглядели скверно, и вид их наводил тоску. Изломанные сросшиеся ветви затянуты паутиной, стволы покрыты сероватым налетом. Листва квелая, бурого цвета. Некогда гордых красавцев поразила неведомая хворь.

И, судя по тому, что они видели сверху, такой безотрадный лес рос везде. Кроме яркого зеленого пятна.

Древняя Дорога обрывалась на поляне перед лесом. У его кромки увидели небольшой ручей, поросший желтоватой ломаной травой. Вода в ручье стояла затхлая, зеленая. От нее исходил слабый запах падали. За ручьем тянулись низкорослые заросли кустарника. Дальше начинался хворый лес.

Прозор поморщился. Такую воду ни они, ни кони пить не станут. Это не болотная вода. В болоте сдвинь в сторону ряску и черпай. От болотной воды худа не будет, это издавна известно. Ее сколь хошь долго можно хранить, — не протухнет и не испортится.

Хорошо, что с собой колодезная вода есть. Запаслись. Им хватит и коням немного останется. Ладно, это только начало леса. Что-нибудь да найдут. На худой конец лошадей на поводу поведут — не будут утруждать. А к вечеру до озера доберутся. Там вдосталь их напоят.

— Ну, что дальше, лесные люди? — спросил Любомысл. — В какую сторону путь держим?

Прозор глянул на солнце, перевел глаза на вершину горы. Соображал, как короче идти к зеленому пятну с голубым озером посередине. Не оставаться же здесь, средь затянутых пепельным налетом деревьев.

— К озеру идем. Оно там… — Прозор махнул рукой, показывая направление. — Дойдем и там расположимся. Вода — есть вода. Коням без нее худо. Видишь, как устали? Непривычны. Как еще ноги по этим завалам не переломали. Эх, бедолаги! Думаю так: по прямой до озера за полдня доберемся. Это даже если особо не спешить. Значит, к вечеру. Идем осторожно. Земля чужая, лес незнакомый. Кто тут живет, мы не знаем. Мы ж тут гости… Вот и поведем себя по гостевому, с бережением. А не как бер в малиннике, что до сладких ягод добрался.

— Озеро чуть левей будет, — улыбнулся Любомысл. — Верь старому мореходу. Если твоим путем пойдем, только края зеленого пятна коснемся. Придется сворачивать, а лишний путь не к чему. Я это по вершине сужу. Еще на горе обозначил, как короче.

Прозор уважительно посмотрел на старика. Ему вера есть, мореходы — особый народ. Ночью по звездам корабли ведут. Днем по солнцу и одним им ведомым приметам.

— Едем!

Венды неторопливо направили коней в сторону зеленого пятна Под копытами захрустели сучки, шуршала жесткая трава.

— Ты не устал, княжич? — заботливо спросил Любомысл.

Мальчик досадливо мотнул головой. Ну сколько можно считать его маленьким неразумным дитем! Откровенно говоря, он в самом деле утомился, но виду не подавал. Знал, что усталость пройдет. Небольшой передых — и пройдет. Он же дружинник! И он станет таким же замечательным охотником, как и его друзья-венды. А им усталость неведома. Когда требуется — то сутками по лесу ходят.

Ехали недолго. Вдруг Прозор внезапно подняв руку, стрельнул страшными глазами по лицам. Потом медленно поднес палец к губам. Тишина!

Вендский охотник вслушивался. Ноздри раздувались, втягивая воздух. Вдобавок к замечательному зрению, позволяющему видеть в ночи, как днем, богатырь обладал превосходным нюхом, подстать иному хищнику.

Не один Прозор почуял неладное. Борко и Милован насторожились прежде, чем предводитель дал знак. Молодцы застыли в седлах и смотрели назад, на опушку перед гнилым ручьем; в ту сторону, где обрывалась Древняя Дорога и где их отряд недавно вошел в лес. От того места отъехали недалеко. И сейчас там что-то происходило.

Лесные люди… Охотники…

Звериное чутье их даровано Прародителями-Зверьми. Род Прозора идет от предка Лося. Борко и Милована от Рыси. Любой венд ведет свое начало от Прародителя-Зверя.

Даже Любомысл учуял неладное, хотя за годы странствий по морям этот дар притупился. Без леса чутье глохнет.

Лишь Добромил ничего не ощутил. Сын виннетского князя по рождению вендом не был. Лесные охотники его воспитывали. Но так же, как и его товарищи, мальчик замер. Он учился у дружинников своего охранного отряда и старался во всем им подражать.

Прозор особым образом чмокнул губами. Кони запряли ушами — этот знак для них. Умные животные с рождения приучивались к тому, что, услышав этот звук, начинали ступать как можно тише.

«Прочь отсюда! В глушь!» — предводитель махнул рукой вперед.

Кони шли тихо и осторожно, ветки кустарников бесшумно скользили по их бокам.

Добромил уже понял, что насторожило вендов. Сзади доносился еле слышный грузный топот, будто кто-то тяжелый старался как можно сильнее стукнуть по земле.

Когда отъехали подальше, Прозор спешился. Богатырь передал повод Миловану и сделал рукой несколько жестов.

«Вы идите вперед и ждите там. Я вернусь, посмотрю…»

Прозор тронул висевшие за спиной лук и меч. Кивнул на луки дружинников. Мол, держите оружие наготове. Богатырь исчез меж деревьев.

Вскоре путникам пришлось спешиться. Уперлись в чащобу. Добромилу она казалось непроходимой. Но это только на первый взгляд.

Мальчик уже умел передвигаться по лесу так, как это делают охотники.

Главное — это представить, что ты часть леса. Слиться с ним. Не думать о том, что нужно отодвинуть вот эту, казалось, мешающую пройти веточку. Надо просто легким ветерком скользнуть вдоль нее. Тогда она тебя пропустит и даже не шелохнется. То же самое и с травой, и с безжизненными, вроде бы, камнями. Если не тревожить обитающих в них духов, то пройдешь незримо.

Вот так и шли. И даже этот поруганный и хворый лес откликнулся на проявленное вендами уважение.

Ни сплетения буйной поросли, ни свисающие с высоких стволов странные мохнатые веревки, ни кустарники, ветви которых порой были усеяны острыми шипами, ничто, растущее в этом лесу, не мешало идти споро и бесшумно.

И оказалось, что лес обитаем и полон жизни. Высоко в кронах деревьев перепархивали незнакомые резко верещащие птицы. В кустарнике, мимо которого шли, слышался шелест ветвей и тонкий свист. Там шебуршал, делая свои важные дела, какой-то незнакомый вендам зверек. Он попискивал и таращил на людей свои блестящие желтые глазки.

Отойдя подальше от Древней Дороги, путники остановились. Надо дожидаться Прозора.

А он в это время затаился за высоким кустарником, что рос сразу за гнилым ручьем. Ждал. Прозор припал к земле и будто слился с ней. Казалось, он даже не дышит. Ничто не выдавало, что на этом месте кто-то есть.

По лесу летел глухой гул и порой раздавался гулкий стук и шелест крон. Это падали стволы деревьев. Нарастал тяжелый топот, от которого содрогалась земля. Уже близко слышался треск ломаемых ветвей, тяжелые длинные вздохи и сиплый рев.

И вот…

У Прозора в горле встал ком и его не сглотнуть! Показалось, что он невзначай проглотил холодный угловатый камень. Этот каменный обломок застрял чуть ниже груди и студил сердце.

Из леса на конец Древней Дороги с шумом выходили три невиданных зверя.

«Ящеры!» — стукнула мысль.

Иного названия этим чудовищам было не подобрать. Они тяжело и вязко перебирали длинными задними лапами, а передние… Будь Прозор в другом месте и не исходи от чудовищ неведомая угроза, то он непременно бы улыбнулся. Но сейчас венду было не до смеха…

В сравнении с тяжелыми и толстыми задними лапами, передние казались мелкими и несерьезными детскими ручонками. Они безвольно и беспомощно висели на желтоватой, в пестрых цветных разводах груди. Ящеры шагали на задних лапах, передние не выдержали бы веса чудовищ и сразу бы сломались.

За грузными тушами, шурша, волочились длинные, усеянные треугольными шипами хвосты. Зеленоватая чешуя переливалась в солнечных лучах. Она походила на рыбью, но каждая чешуйка чудища размером оказалась не меньше трети дружинного щита.

Разинутые пасти сверкали острыми, длиной с локоть, зубами. Порой меж передних клыков вылетал и тут же прятался длинный раздвоенный язык.

Желтые глаза с узкими черными зрачками казались остекленевшими и лишенными не только разума, но и жизни.

Из нутра чудовищ вырывалось шумное дыхание Оно-то и походило на длинный глухой вздох. Изредка ящеры задирали пасти и оглашали воздух жутковатым, походившим на стон, ревом.

Казалось, что эти твари вылезли из самых глубин пекла. При каждом их шаге подрагивала земля.

Но самое важное, что увидел венд, это то, что на чешуйчатых броневых спинах ящеров, в хитроумном переплетении толстых цепей, были закреплены подобия деревянных площадок. На них стояли люди…

Кто они и что собой представляют, разобрать Прозору не удалось. Тела скрывали длинные, до пят, то ли балахоны, то ли плащи.

У каждого в далеко отставленной руке длинный посох. Люди на площадках стояли неподвижно. Даже складки черных одеяний не шевелились. Как они повелевали ящерами — непонятно. Казалось, исполинские твари повинуются незримым, молчаливым приказам и идут, куда надо черным балахонам. Про себя Прозор сразу же прозвал людей на площадках повелителями. Отчего он их так обозвал, охотник и сам затруднился бы ответить.

За ящерами шел еще десяток людей, обряженных в такие же балахоны, только серого цвета.

Посохов у серых не было. В руках они держали длинные копья, а за спинами их висели длинные угловатые щиты.

Повинуясь незримому приказу черного балахона, передний ящер остановился. Два других чудища подошли, стали так, что получился треугольник, и замерли.

Глаза их бездумно смотрели друг на друга. А из пастей все так же вылетали и прятались длинные языки.

Казалось, что стоявшие на площадках люди совещались. Хотя Прозор, как ни напрягал слух и как не проглядывал глаза, не услышал ни звука и не увидел какого-либо движения. Но венд был уверен — повелители чудовищ переговариваются.

Капюшоны не только скрывали головы, они скрадывали и лица. Казалось, что внутри черных балахонов никого нет, что вместо лиц — бездонные провалы, пустота. Может, так оно и было.

Так же выглядели и пешне — в серых балахонах. Лиц нет, вместо них мерцали бледные сгустки. Но складки их одежды все-таки шевелятся, будто их раздувает ветер.

Один из черных повелителей вдруг шевельнулся и указал посохом в сторону леса. Туда, куда недавно ушли венды.

В висках Прозора бухало тяжелым молотом. Опасность! Приобретенное в детстве чутье сейчас в полной мере показывало себя. Как только он разберется, в чем дело и как лучше действовать — боль уйдет. И она сразу отпустила: охотник решил, что если ящеры пойдут в лес, то он обозначит себя.

Пусть внимание балахонов будет привлечено к нему. Он побежит в другую сторону, уведет чудовищ подальше. Возможно, они его нагонят. Ну что ж, своей смертью он отведет беду от друзей. Видимо те, кто скрываются под длинными одеяниями, не просто люди. Они колдуны и чувствуют, что творится вокруг…

Прозор напрягся. Приготовился вскочить и припустить так, как он никогда не бегал…

Обошлось!

Колдун на переднем ящере поднял посох и повел им на вершину горы, на ту изъеденную ветрами лиловую скалу, откуда начинался спуск в долину.

На изогнутом конце посоха засверкала голубая искра, начала расти, распухать и вдруг с треском превратилась в сверкающий шар. Он неожиданно сорвался с посоха, поколыхался немного и полетел вверх, вдоль Древней Дороги.

Прозор увидел, что по пути шар рос, багровел, потом стал сине-серым и незримо глазу превратился в такую же давешнюю серую тучу. Туча быстро взлетела и повисла рядом с вершиной горы. По краям ее бегали темные сполохи.

«Ага! Вот чьих это рук дело! Понятно… Что ж, гроза нам не страшна. Она не эти чудища!..»

Теперь вверх по Древней Дороге первыми пошли серые балахоны. Ящеры с черными повелителями на спинах двинулась вслед. Земля сотрясалась…

А Прозор глядел на лапы чудовищ. Четырехпалые, с длинными сероватыми когтями. Тяжесть крошила камень Древней Дороги, когти оставляли в ней глубокие выбоины.

Вот кто этим утром оставил след на мхе! Только оказалось, что это не великанская невиданная птица, а громадный холодный ящер, которым повелевал…

Но над тем, кто повелевает чудовищами, Прозор думать не стал. Может, это вовсе и не люди. Лиц нет, складки балахонов почти не колышутся.

Когда последний ящер скрылся за деревьями, что росли вдоль Древней Дороги, Прозор отполз подальше и решив, что его уже вряд ли увидят, стремительным охотничьим шагом припустил назад. Бежал, отмечал путь, присматривался к окружающему лесу, и в голове его скакали мысли.

«Ох, свезло! Как удачно с вершины бежали! Кто знает, чем бы встреча с этими тварями закончилась, взяло бы их серебро или нет? Эти ящеры будто из Пекла вырвались. А их повелители? Люди? Похожи на людей, да вот что-то в них не то! Особенно у тех, что на площадках стояли. Не шелохнутся! У серых хоть движения видел, а эти!

Добрые люди не станут свои лица от бога Хорса прятать! Тот все видит, и если что ему не по нраву, так запросто своими лучами спалит! А если скрыт солнечный бог тучами, так Перун ударит синей стрелой. Синяя молния смерть несет, что духам, что людям…

Нет, недобрые это люди! Не будет человек, чья душа чиста, на таких гадах разъезжать! Экая на ящерах упряжь! Цепи! Их еще приручить надо, чудищ этих… И кормить неведомо чем. А попробуй-ка приручи ящерицу или змею. Шиш что выйдет! Каяться потом будешь! Ладно, может, Любомысл о таких тварях слышал? Весь мир исходил, много всякой жути знает… Ага! Скоро своих догоню. Во-он они! За теми деревьями ждут. Неожиданно появляться не стану, ни к чему, не то время…»

Но все равно, хоть Прозор и смерил шаг, и даже постарался немного шумнуть, Любомысл, как и водится, его не заметил.

— Уф-ф!.. — выдохнул старик. — Нельзя так, Прозор! Ты перед тем, как подойти, хотя бы обозначился чуток! Так ведь и сердце мое старое не выдержит!

— Обозначился… — Прозор даже не улыбнулся. — Все меня видели! Подходил — шумел, ветви колыхал. Замечать надо. В лесу ведь живем, в лесу! На том и стоят вендские роды, что в лесу они и ловчее, и тише, и видят больше, чем иной люд. Или твой прародитель, Премудрый Бобр, не научил тебя по сторонам глядеть и беречься? Бобры все замечают, к ним, как ни старайся, не подкрадешься незримо! Плюх, и мигом в своем подводном срубе спрятались! А ты? Что, не слышал, как я иду? Долго мне тебя поучать? Кто кого воспитывать должен? Кто?

Любомысл смущенно поперхал горлом и с укоризной посмотрел на молодцев. Борко пожал плечами:

— Я думал, ты его видишь. Верно, Милован?

Друг кивнул. Он тоже так считал.

А Добромил смутился. Вот оно что! Он-то думал, что на этот раз видел, как Прозор идет по лесу. А оказывается — лесной охотник нарочно шумел и шел не скрытно. Не хотел понапрасну их тревожить. Княжич считал, что у него уже навык появился, ан нет! Ему еще учиться и учиться…

Любомысл сдвинул брови. Решил отчитать друга. Сам спросил — кто кого должен учить! Ладно, поучит. Чтоб Прозору неповадно было еще раз так пугать. Впрочем, получилось это у старика не слишком внушительно.

— Если бы я сызмалу и до зрелости в лесу жил, то и охотник бы из меня вышел не хуже тебя. А так… Сам знаешь, всю жизнь меня по морям носило. К лесу не приучен. Вот бы мне тебя на корабль! Нахлебался бы ты попреков — как правильно снасти вязать надо, и почему по волне не видишь — мель за бортом, скала подводная или глубокое дно… Каждый в своем деле хорош. А что я в лесу никудышен — так поздно учиться… Ладно, злые слова в сторону… Ты что такой взъерошенный? Что видел? Что случилось? Да чего ты лыбишься-то?!

Прозор хоть и выглядел взволнованным, но лицо выражало довольство. Богатырь откинул со взмокшего лба мокрую белокурую прядь. В этом хвором лесу изрядно парило.

— Да вот, други! Правильно мы сделали, что сбежали с горы, не мешкая! Обошлось! Вещало мне, что не к добру те следы на мху. И верно это оказалось. Сейчас по Древней Дороге по наши души какая-то нечисть наверх идет. Вот и доволен, что мы сейчас здесь — а не у них на пути. Надо пока полянку какую-нибудь найти. Привал устроим. Подумаем, как дальше быть. К озеру спешить не надо. С вершины оно хорошо видно. Коней и нас та нечисть легко увидит. На привале все расскажу. Там рассудим…

Прозор вскочил на гнедого:

— Тронулись!

За годы странствий у Любомысла выработалась замечательная память. Долина, виденная им сверху, словно лежала перед глазами.

— Туда идем, Прозор. — Старый мореход указал путь. В той стороне небольшая прогалина есть. Да и лес там не так част.

В самом деле, подъехав, увидели, что округ прогалины деревья растут реже, да и растительность не столь буйна, как в чащобе. Для привала место самое то.

Спешившись, примотали поводья коней к деревьями. Не надо их пока отпускать пастись. Все ночь траву жевали. Да и места незнакомые. Пусть рядом стоят.

Прозор снял плащ и раскинул его на жесткой траве. Путники последовали его примеру. Сели в круг, чтобы видеть, что происходит за спинами товарищей.

— Любомысл, — не откладывая начал Прозор, — что ты знаешь о ящерах?

Старик задумался. Понял, о ком спрашивает Прозор. Не о том Ящере, что в пекле, а о тех, что на земле живут. В разных странах об этих чудищах по-своему говорят. Что ни народ, то свои сказы.

— Называют их и так, и этак. У нас в Альтиде — ящер. У вестфолдингов — дракон. Названия их кораблей от этого имени идут. Драккар — дракон. Выглядят ящеры по-разному. Говорят, в мире не одна дюжина разного рода чудовищ наберется. Есть такие, что огнем дышат. Иные водой плюются. Есть с крыльями — летучие драконы, а есть такие, у которых даже ног нет. Они, как огромные змеи, в жарких песках и щелях скал живут. Разные есть. Только вот что я вам скажу, други дорогие. Мало кто их видел. Чудовища скрытны. А если кто случайно и наткнулся, так того в живых давно уж нет! Сожраны. Сам ящеров не видел. Только кольца морского змея в волнах, и не единожды! Он тоже сродни этим чудищам. А что?

— А то! — угрюмо, не скрывая озабоченности, ответил Прозор. — То, что я сейчас у Древней Дороги видел самых что ни на есть настоящих ящеров! Или драконов… Не знаю. Ну и твари! Меня оторопь взяла. Оробел, хотя за кустами лежал, и они меня не видели.

Добромил внутренне сжался. Раньше он выслушал много сказок и о крылатом огненном змее, что влетает в трубы изб, где живут одинокие женщины, и о подземных чудовищах, что спят на грудах золота и самоцветов, и о болотных жабах, которые растут сотни лет и вырастают такими большими, что могут легко сожрать всадника вместе с лошадью.

Все это рассказывали мамки, что смотрели за маленьким княжичем. Это потом Любомысл объяснил ему — кто такие ящеры и драконы. Причем старый мореход присовокупил столько подробностей и историй, что Добромил не смог бы их все припомнить. Но из этих рассказов молодой княжич сделал твердый вывод: почти все ящеры враждебны людям и добра от них ждать не приходится.

— Что за ящеры, Прозор? — тихо спросил мальчик.

И богатырь принялся старательно пояснять.

— Их было три. Вышли чудища из леса. Деревья ломали — как мы сухие тростинки. И самое главное — взнузданы они! Упряжь из толстых, с мое запястье цепей. На цепях площадки подвешены. На них люди стоят… В черные балахоны обряжены. Хотя, — поморщился Прозор, — какие это люди? Злыдни! Чародеи! Добрый человек такой твари избегать будет! За ящерами десяток воинов со щитами и копьями шли. В общем, нас ищут. По Древней Дороге те ящеры и люди направились. Наверх, к лиловому утесу. И тот след, что мы с Милованом утром видели, никакой не птичий. Это ящера след. Трое ящеров, ими повелевают трое колдунов. За ящерами шли еще десять человек в серых балахонах. Ладно, серые не страшны. Луков у них нет — мигом перебьем, если дело до схватки дойдет. И в рукопашную бы пойти не пришлось. А вот ящеры да черные колдуны…

Прозор замолк. Задумался. Вспомнил, как один из чародеев тучу наверх пустил. Ладно — колдовскую тучу и перетерпеть можно. Подумаешь, водой побьет да поморозит. Хотя неизвестно, какой волшбой они еще владеют? Ящеры хуже. Чем и как их бить, Прозор не представлял.

— С ящерами сложно, — подытожил богатырь. — Чешуя такая, что рогатиной не прошибешь! И брюхо тоже… Знаете, что мне брюхо напомнило? У бруктеров щиты из такой кожи сделаны. Вы все их видели — у князя Молнезара есть. После битвы с дикарями он несколько щитов как диковину взял. В оружейной палате хранятся.

— А люди, что на ящерах ехали, чем вооружены? — спросил Любомысл. Старик мрачнел все больше и больше. Уже представлял, с какой силой они чуть было не столкнулись.

— У них оружия нет. В руках посохи, отставлены. Сами стоят — не шевелятся. Балахоны не колышутся. Только и видел, что один этим посохом на лес указал, в вашу сторону, а другой тучу наслал на вершину горы. Видимо, не уверены они, где нас искать.

Любомысл совсем опечалился и поник головой. Без оружия, на ящерах ездят… Посохи… Значит, сильным колдовством эти чародеи владеют, раз чудищами повелевают. Как слышал старик, к иным ящерам даже на глаза попадаться нельзя — взглядом завораживают. Такой морок насылают, что жертвы — хоть человек, хоть конь — да хоть кто! — сами к нему в пасть лезут. И приручить чудище нельзя. А кто без опаски может к ящеру подойти, взнуздать и ездить на нем? Конечно, сильные чародеи.

— Плохо, — глядя в сторону, тихо сказал Любомысл. — Великие колдуны этими чудищами повелевают. Нам с нашими луками и мечами супротив них, как… — Старик замялся, подыскивая, с чем можно сравнить пусть и опытных, хорошо вооруженных воинов с сильными чародеями, что повелевают ящерами. — Как… как зайчонок против бера! Ничего от нас не останется. Одно остается — убегать и прятаться. Силу тех колдунов мы не ведаем, да лучше и не знать её нам! Не надо… Ишь — ящеров оседлали!

— Ну! Не такие уж они и великие — колдуны эти! — ощерился Прозор. — Если бы они знали, что на горе нас нет, так не гнали бы свою тучу на вершину, и сами не полезли бы на Древнюю Дорогу. Они бы тут нас искали. А были бы поумней — так внизу бы поджидали. Значит, вдаль они глядеть не умеют. И чутье у них поганое: меня не видели, хоть я рядом, за кустами лежал. Это уже хорошо! Верно, молодцы?!

Любомысл вздохнул. Из огня да в полымя… Избежали смерти прошлой ночью, когда нежить, что из Гнилой Топи вылезла, их чуть не задавила, так сразу же занесло в неведомую землю, где колдуны на ящерах, как на лошадках, разъезжают.

Эх! Ну не везет им последние два дня! Не везет! Ладно, чему быть, того не миновать. Нити их жизней в руках богов. Но жизнь княжича Добромила они будут защищать до последнего вздоха Они будут биться… Надо, так и против богов пойдут. А боги сильней, чем все вместе взятые недобрые колдуны и ящеры. А там… Как сложится — так сложится.

Любомысл воспрянул духом. Зря он унывает. Пустое. Все пройдет.

— Что дальше делать будем? Прозор?

— Передохнем чуток после спуска. Почитай, полдня по эдакой крутизне сползали. Если желание выскажете, то пожуем, что с собой прихватили. Ручеек надо найти. Всяко в то озеро что-то впадает. Сверху оно чистым кажется, значит, и ручьи, что его питают, чисты. Не весь же лес хворый. Вон, гляньте: кое-где и здоровые деревья растут. Зеленые, крепкие… Правда, мало их. Как я говорил, у самого озера на берег, когда светло, выходить не будем. Сверху хорошо видно — есть кто у воды или нет. Особенно за конями следить придется Им и пастись надо, и воду пить. Поэтому жить будем глухо и скрытно. Шалаши сделаем, а может, и небольшое зимовье срубим. Дело нехитрое. Пища? Она вон, в кустах шебуршат и на деревьях стрекочет. Наладим жизнь. У озера будем ждать следующего полнолуния. Ночью за вершиной я следить буду. Надо знать, ушли с горы колдуны или нет. Днем вы покараулите. Вот что я предлагаю. А вы что скажете, други?

Любомысл покивал.

Что ж, Прозор все верно говорит. Житье-бытье наладят, а там и дни полетят. Месяц переждать нетрудно. Будут жить так, как Прозор сказал, лесной охотник хорошо все придумал.

Старый мореход вопросительно глянул на молодцев.

— А вы, парни, что думаете?

Парни пожали плечами. В лесу — так в лесу. Еще и лучше. Лес — не открытое место. Он и схоронит, и накормит. Хоть и не нравился он им, да выбирать не из чего, какой уж есть. У озера лес чище, сверху видели. Там зелень и нет на деревьях пыльного налета. Значит, там все хорошо.

Борко встал и молча снял со своего жеребца мешок. В нем еда, что осталась с вечера и утра: жареное мясо, печеные корни; в холстине — просоленное сало, луковицы и сухари. Жаль, свежего хлебушка нет. Ну да ничего — можно немного и потерпеть. Главное — это выжить, вернуться к Радужному Пути и пройти сквозь дивный туман назад.

После еды вендов разморило и потянуло в сон. Прозор и Милован решили прикорнуть. На стражу поставили княжича и Борко. Любомысл спать не хотел.

Старик раскрыл свою заветную суму и неторопливо перебирал в ней разные разности.

Княжич и Борко пристроились рядом. Интересно посмотреть, что там у него лежит. Старый мореход, когда расположен, рассказывает всякие занимательные вещи. А поговорить — он всегда готов. Главное — это задать ему какой-нибудь вопрос.

Любомысл достал плотный сверток. В холстине лежали туго скатанные черные листы. Те, что прошлой ночью нашли в Древней Башне.

Старик потянулся было размотать холстину и глянуть на диковинные листы еще раз, но передумал. Ни к чему. Это надо делать с каким-нибудь знающим ведуном, а то и волхвом. Хотя почитать, что на них еще написано, все-таки тянуло. Старик решил пока отложить это занятие. Сначала покурит и подумает.

Старый мореход извлек свою замечательную трубку и неторопливо набил душистым, отдающим запахом трав, табаком.

Глядя на него, Борко печалился.

Вот бы и ему научиться так же пускать клубы темного дыма! Он бы курил, сидел, окутанный густым облаком, и, хмуря брови, многозначительно молчал. А все окружавшие его (в основном молодые статные девушки) ему бы внимали. Терпеливо ждали, что он еще изречет.

Так ведь не выходит курить! Тошнит, еле отплевываться успеваешь, а потом сон тяжелый бьет. Он-то пробовал! Любомысл разок доверил ему трубку. Больше он не будет так себя изнурять. Ну его к лешему, табак этот!..

Любомысл высек огонь; подпалил кусочек трута, тщательно оберегаемый от сырости в глиняном горшочке; затянулся и неторопливо выпустил через ноздри не то что клуб, а целое облако дыма!

Старик мечтательно уставился вдаль. Глаза его затуманились. Вспоминая, что было написано на древних черных листах, бормотал:

— Повелители огненных единорогов… Пирамиды… Земля за гранью мира… Эх, непонятно все это! Хорошо бы узнать, что это такое — земля за гранью мира? Да опасно! Любопытство сгубило не одну кошку…

— Какую кошку? — не понял Борко.

— Обыкновенную. Рыженькую, в меру пушистую. Она как-то в кладовой мышек ловила, добро стерегла. Никого не выловила, проголодалась. Попробуй-ка сам у мышиной норки полночи просидеть-прокараулить. Вот кошечка и решила глянуть, что там на полках в крынках есть. Полюбопытствовала. Принюхалась, вроде сметанный дух из них идет. Засунула она свою непутевую голову в крынку. И впрямь сметана! Ела она ее, ела! А как наелась, то чует, что голову вытащить не может. Узко отверстие. Застряла кошка!

Любомысл замолчал и чему-то усмехнулся. Что-то ему говорило, что эти черные листы сродни той крынке со сметаной. Их так и подмывало развернуть и прочесть. Но вот надо ли? Он не кошка! Везде нужна осторожность. Хватит и того, что Милован, сложив определенным образом пальцы, вызвал морок: какую-то темную ледяную пустыню, посредине которой стояла озаряемая молниями гора и на вершине ее горел огонь. Да еще молодец диковинного красного человека в железной короне видел. Им только этого сейчас не хватало — диковинок всяких. И так непонятно, куда занесло. Отсюда бы выбраться!

— А что с кошкой-то дальше было? — любопытствовал Добромил. Этой сказки он еще не слышал.

— Да ничего плохого, мальчик. Свалилась кошка с полки. Вместе с посудой. Крынка об пол ударилась и разбилась. Утром пришел хозяин — глядь! — весь пол в сметане и черепках. Отругал он кошку. Не за то ругал, что беды натворила, а за то, что шастала, где ей не положено и сметану слизывала. Он должна добро беречь, а не портить. За то ее корил, чтобы в привычку не вошло. Привычка, оно дело такое — от нее трудно избавиться.

— Она же не виновата, что ей есть захотелось, — неуверенно протянул Борко. — Мышей-то не поймала. Не всякая охота удачна.

Любомысл посмотрел на парня и фыркнул. Ну что с него взять? Слишком прост молодец.

— Это я к тому притчу рассказал, что не надо заглядывать туда, куда тебя не просят. Я об этих листах говорю. — Любомысл потряс свертком. — Не стоит их разворачивать. Что-то меня в сон потянуло. Вздремнуть немного? А вы покараулите.

Старик хитро глянул на Борко и спросил, наперед зная, что последует решительный отказ.

— Табак курить будешь? Хочешь, и тебе трубку набью!

— Нет! Спасибо, Любомысл, за ласку и доброту. Не буду курить! Не умею и не могу. А ты спи, если в сон тянет. Я не буду, ночью выспался. Должен же кто-то на страже стоять. Должна же хоть какая-то польза от меня быть, от калеки немощного. — Борко показал сломанную руку. — Мы с княжичем покараулим. Верно?

И тут Добромил каким-то не своим голосом медленно и раздельно произнес чудные слова.

— Листы не смотрите, и не разворачивайте. Вам это не дано. Ту нежить, что вышла из древнего болота, вызвали они. Нежить шла за ними. Сберегайте их. Придет время, и листы вернутся туда, откуда их украли. Сберегайте…

Эти слова Добромил сказал странным мурлыкающим голосом. Будто кот напевал. Говорил медленно, с расстановкой, — а у самого глаза отрешенные, вдаль глядят.

Любомысл вздрогнул.

— Да ты что, княжич?! Ты что говоришь?!

Добромил не откликался. Глаза затуманенные, и Любомыслу показалось, что по лицу княжича скользнула мимолетная судорога.

Борко выпучил глаза, он ничего не понимал. Только видел, что с Добромилом творится что-то не то. Только молодец протянул руку, хотел тронуть мальчика за плечо, как княжич вновь повторил странным голосом:

— То, что вышло на Гнилой Топи, шло за ними. Пришло его время… То, что вы их забрали — благо…

И тут наваждение, творившееся с княжичем, схлынуло. Добромил смотрел на старика таким знакомым, простым, и чуть-чуть недоуменным взглядом.

— Ты о чем, Любомысл? Извини, прослушал. Затмение какое-то вдруг нашло. Будто я не тут, а в каком-то незнакомом мире нахожусь. Гляжу на долину, в ней осень. Очень красиво, опавшая листва кругом: красная, желтая… Я у дерева сижу, а рядом со мной тот пес в самоцветном ошейнике, на меня смотрит… А потом… Нет, не помню!

Старик и Борко переглянулись. Да что ж это такое, с княжичем-то?! Любомысл решительно сказал:

— Я спать не буду. Спи ты, Добромил. Тебе, думаю, отдых нужен.

Княжич безропотно повиновался. Он и в самом деле вдруг ощутил себя усталым и разбитым. Будто весь день в седле провел.

Добромил мигом уснул. Дыхание выровнялось и стало почти беззвучным. Казалось, княжич не дышит. Лицо бледное и спокойное. Он устал…

Любомысл смотрел на спящего мальчика и тягостные думы терзали его душу.

Что случилось с княжичем? Почему он вдруг заговорил не своим голосом? Что за странные слова он произносил? Этого старый мореход не мог понять.

В одном лишь он уже был твердо уверен: эти четыре черных листа, покрытые только ему одному понятными письменами, даны им не случайно. Не просто так Борко нашел их в пыльном закутке Древней Башни. И все то нехорошее, что случилось с ними за последние двое суток, связано именно с этой древней рукописью.

Листы надо сберечь. Их заберут и куда-то вернут. Но кто заберет? Куда вернут?

Любомысл вздохнул: не стоит гадать, видимо, от них уже ничего не зависит. Им положено идти неведомым, но важным путем. И что-либо изменить невозможно.

Солнце клонилось к закату, и отдохнувшие венды отправились дальше. Надо найти ручей и выбрать место для ночлега.

Зеленое пятно, к которому они двигались, располагалось не так уж далеко от конца Древней Дороги. Если даже не спешить, то за полдня добраться можно. Как раз к вечеру и дойдут. Там и заночуют. Но пока светло, к озеру подходить не будут. Спрячутся в окружающем его лесу. Прозор будет ночью следить за вершиной. Не будут же эти колдуны на ящерах все время поджидать их на горе? Когда-нибудь да уйдут оттуда.

Шли к следующей прогалине. Любомысл помнил, что дальше, на пути к озеру, есть еще одна полянка. Виденный сверху лес и вся долина хорошо запечатлелись в памяти старого морехода.

Лес оказался не таким уж буйным и непроходимым, как показалось в начале пути. Большинство деревьев вендам было незнакомо. Много из них покрыто серым, схожим с пеплом налетом, а порой и плесенью. Иные деревья изломаны так же, как и на вершине горы. Но иногда встречались хорошо знакомые — почти как в родном лесу! — сосны, клены, дубы… Большинство из них росли стройными красивыми деревьями, но вот некоторые…

Стволы волнообразные, кривые. Будто, когда они были юными, их нарочно гнула в разные стороны неведомая сила. А потом выросли и остались такими. И ничего уже не поправишь. Больно на них смотреть…

Сначала Прозор, видя такое безобразие и непотребство, только мрачнел. Потом привык и перестал обращать внимание. «Пусть себе растут, как им удобнее…» — мудро рассудил венд, уклоняясь от шипов и мохнатых веревок. Молодцы и Добромил дивились. Любомысл молчал — за годы странствий он видел диковинки и почудней, чем такие деревья. Подумаешь.

Вскоре выбрались на небольшую полянку. Заходящее солнце заливало ее радостным светом, и после лесного сумрака она казалась чистой и приветливой.

Нет свисающих с деревьев мохнатых веревок, что неприятно касались рук и лиц; нет мокрых мест, где вились рои мошкары; не видно покрытых пепельным налетом или просто замшелых стволов — поросших диковинными грибами с островерхой красной шляпкой.

Милован потянулся было сорвать один такой гриб, да Прозор на него так цыкнул, что парень забыл, за чем и руку-то тянул!

— Некоторые грибы даже трогать нельзя1 Не то что нюхать, или в пищу употреблять! Или не ведаешь, сколько наших предков в муках в Нижний Мир ушло? Чем мы тебе руки лечить будем? Возись с тобой потом…

Тут Прозор прав. Даже в родном лесу встречались такие ядовитые грибы, поев которых человек на этом свете долго не задерживался. Быстро шел по лунной дорожке на Велесовы пастбища. А еще говорили, что в дальних землях далеко на полудне в густых чащобах растут такие грибки, что на них даже смотреть не стоит — если жить еще охота. Может, это и выдумки, но незнакомых грибов следует избегать. А в этом лесу попадались или сплошь незнакомые, или обыкновенные поганки.

— Грибы есть не будем, — ворчал Прозор. — Зверья всякого тут много. Ягоды? Тоже не рвать и не пробовать. Может, тут вороний глаз на нашу чернику или голубику похож. В общем, други, осторожней! Не тяните в рот что попало.

На краю полянки стояла избушка. Первым ее увидел Борко и, вытянув вперед здоровую руку, тихонько шепнул:

— Гляньте, диво какое… Жилье…

Впрочем, на обитаемое жилье эта ветхая и маленькая избушка мало походила.

Меж трухлявых, почерневших от времени и растрескавшихся бревен зияли широкие — с ладонь — щели. Кровля из пожелтевшего дерна провалена Изба покосилась. Казалось, она вот-вот съедет в сторону, рухнет и раскатится по бревнышку. И стояла она не на земле, а на широком, большом — в половину человечьего роста — пне. Ни окошек, ни трубы.

Весь ее скорбный и ветхий вид говорил, что в ней давно никто не живет.

Прозор, подняв брови, качал головой. Дивились и остальные. Зачем ставить избу на пень? Рухнет! Вон как вся скособочилась — только дунь на нее, и повалится. Одна труха останется. Как в такой жить можно? И ни крыльца, ни двери. Окошек не видно. Даже намеков нет, как в нее входить. Может, со стороны леса вход?

Прозор тронул повод, подал знак оставаться на месте, и неторопливо подъехал к избушке. Оружия венды не доставали, хотя держались настороже. Вдруг какое чудо из избы выскочит?

— Что за леший тут живет? — бормотал Милован. — Пень-то зачем? Рухнет быстро…

Прозор глянул сквозь щели и отпрянул.

— Поехали отсюда, — мрачно прошептал он. — Никто тут не живет. И не жил никогда. Это могила.

Теперь сквозь широкие щели все разглядели, что в избе белели человеческие кости.

Они просвечивали сквозь лоскуты истлевшей дерюги. Длинные седые волосы обрамляли оскаленный череп. Пустые глазницы мертво глядели на вендов и, казалось, задавали немой вопрос: «Ну, нагляделись? Теперь езжайте отсюда куда подальше! Дайте спать спокойно…»

Венды не задерживались — покойники требуют к себе уважения. А то, чего доброго, неприкаянная душа, которую ненароком потревожишь, будет по ночам приходить к обидчику. Бывало такое… Не все души после смерти по лунной дорожке на Велесов суд шли. Тем, кто при жизни грешил много или никак не мог с нажитым добром расстаться, вход в Нижний Мир закрыт.

Отъехав на край поляны, подальше от избы, венды остановились и еще раз глянули на чудную могилу. Кто так хоронит ушедших — они не знали.

— Я слышал, что некоторые народы своих покойников на деревьях подвешивают. Или на помосты кладут. Тоже на деревьях… — морща лоб вспоминал Любомысл. — Иные в горах оставляют, чтобы птицы склевали. Тогда душа быстрее на небо попадает. Но про такие домовины я не слышал…

— А теперь услышишь… — раздался из ближних кустов старческий шипящий голос.

От неожиданности венды вздрогнули. Ведь вокруг поляны только что никого не было! Они охотники! Они в этом твердо уверены! Лесная мышь в норке запищит — и то сразу узнают, под каким деревом у нее жилье! А тут… Кто это смог так тихо подкрасться!..

Прозор и Борко выхватили мечи. Милован спешно тащил из налучья лук, а тот почему-то никак не хотел вылезать!

Лишь Любомысл и княжич не успели ничего сделать. Они даже не шевельнулись, сидели в седлах, как истуканы. Им не хватало проворства, которым обладали те, кто родился и всю жизнь провел в лесу. Проворства, которое в крови!

Венды были ошарашены невесть откуда раздавшимся голосом…