Перед разгромом

XIII

Аратов очень торопился домой; однако, как ни сокращал он остановки для ночлега и отдыха лошадей, раньше как к вечеру третьего дня по выезде из Тульчина, он не мог доехать со своей свитой (в числе которой был и тот парень, которого послали к нему с роковым известием из Малявина) до местечка, где надо было в последний раз покормить лошадей и поесть людям до приезда домой.

В этом поселке, бойком торговом центре, его знали хорошо, и едва успел он подъехать к корчме, как под окнами просторной горницы с каменным полом и низким потолком загудела толпа местных жителей, поспешивших сюда в надежде поживиться от богатого помещика. Хозяин корчмы, низко кланяясь и уснащая свое приветствие высокопарными эпитетами, величая Аратова то графом, то князем, тоже назойливо предлагал ему свои услуги:

— Может, его сиятельство желает ужинать? Могу предложить его светлости таких угрей и форелей, каких у самого князя Радзивилла не подают. У поставщика пана Борейки перекупил, точно предчувствовал приезд дорогого гостя. Есть также у меня доброе вино из погреба ясновельможного пана Сапеги, нарочно для вашей милости три бутылки старого венгерского у его поссесора выпросил.

— Выгони из-под окон всю эту сволочь! — прервал его Аратов, опускаясь на диван, обитый потрескавшейся кожей, и протягивая ноги Езебушу, чтобы тот снял с него сапоги и заменил их туфлями, вынутыми из дорожной кисы.

Хозяин поспешно вышел исполнять приказание, и, когда гул голосов удалился, его ухмыляющееся лицо снова появилось в дверях.

— Гони его вон, я спать хочу. Ужина не надо. А вы там поторапливайтесь, чтобы нам засветло пуститься в путь, — и, дав приказание Езебушу, Дмитрий Степанович подложил под голову кожаную подушку, вместе с туфлями вынутую из дорожной кисы, и растянулся на диване.

Езебуш подошел к двери, и принялся энергично выталкивать хозяина корчмы, который упирался, уверяя, что у него есть такое угощение, от которого пан Аратов не откажется.

— Раки крупные, ай какие крупные и хорошие!

— Про каких раков он толкует? Откуда здесь раки? — полюбопытствовал Аратов, знавший, что в пересохшей речонке, орошавшей это местечко, водятся одни только лягушки.

— Из Днепра, ваши русские раки, ваше сиятельство, воробьевские, — поспешил заявить корчмарь, пользуясь удобным случаем снова просунуть голову в дверь, за которую он не переставал цепляться.

Аратов порывистым движением поднял голову с подушки. Спать ему уже не хотелось.

— Кто отсюда ездил в Воробьевку? — спросил он.

— Майзль. Сейчас оттуда вернулся.

«Зачем Майзлю было ездить туда?» — подумал Аратов.

— Пошли его сюда! — прибавил он вслух и, вскочив с дивана, стал большими шагами прохаживаться по горнице, обуреваемый роем самых неожиданных мыслей, или, лучше сказать, обрывков мыслей.

Минуты через две Езебуш вернулся с толстым евреем с золотыми часами на толстой цепочке и с бриллиантовыми перстнями на пальцах.

Майзль, один из богатейших ростовщиков в стране, был известен тем, что во всякое время мог ссудить какую угодно сумму вечно нуждавшимся в деньгах помещикам.

— По какому делу ездил ты в нашу сторону? — спросил его Аратов, садясь на диван.

— Позволю себе доложить ясновельможному, — начал Майзль с низким поклоном, — отправился я в Воробьевку по приглашению самого господина Грабинина, который, как вашей милости известно, изволил приехать из Санкт-Петербурга в свое имение.

— Для чего ты ему понадобился?

Прежде чем ответить на предложенный вопрос, Майзль красноречиво посмотрел на Езебуша, и тот по знаку барина вышел из горницы.

— Им деньги очень нужны, — произнес ростовщик, приподнимая брови и таинственно понижая голос.

— И много ему надо денег? — осведомился Аратов.

— Много… ой как много! Пять тысяч червонцев, — произнес Майзль благоговейным шепотом.

— Вот как много! И ты эту сумму достанешь ему? Да? А какие сдерешь с него проценты?

— Да зачем мне брать с господина Грабинина большие проценты, когда он мне дает в залог Лисичью пустошь!

— Лисичью пустошь? Да там весь лес мачтовый!

— Мачтовый, мачтовый, — повторил Майзль с блаженной улыбкой. — Ему очень нужны деньги и скоро. А кто же может здесь скоро достать деньги? Один только Майзль, никто больше.

«На что ему нужны спешно деньги?» — замелькал в голове Аратова вопрос.

— Уезжать, верно, отсюда вскоре сбирается? — спросил он.

— Да, да, уезжает, далеко уезжает; просил меня прислать из Киева самого лучшего слесаря, чтобы дорожную карету осмотреть. Хорошая карета! Я бы за нее сейчас триста червонцев дал. Но господин Грабинин и за две тысячи не продаст: она ему теперь очень нужна, — со вздохом вставил Майзль.

— А куда едет Грабинин? Ты не знаешь? — обратился к нему Аратов. — В Москву или в Петербург?

— Нет, кажется, за границу. Я слышал, как он говорил своему управителю, что в Пруссии за карету бояться нечего, там дороги исправные, не то, что здесь. ч

«В Пруссию! За границу! И так внезапно собрался! Давно ли просил о продлении отпуска, чтобы заняться хозяйством и сменить управителя, а теперь этот самый управитель ему и деньги нашел, и об осмотре дорожного экипажа хлопочет».

Зародившееся у Аратова подозрение начинало принимать все более и более определенную форму, но до уверенности еще не доходило, хотя и было близко к ней.

Отпустив Майзля, от которого узнать было больше нечего, Дмитрий Степанович вышел на крыльцо и позвал того парня, которого прислали к нему с известием об исчезновении Елены. Это был юноша лет восемнадцати, внучатый племянник Ипатыча, приставленный к последнему помощником. Находясь постоянно в барских хоромах, он должен был знать, что там происходило после отъезда барина, и Аратов стал допрашивать его, заставляя припоминать подробности как этого дня, так и следующего, а именно: кто видел молодую барыню и говорил с нею перед тем как она исчезла, в какое время она легла спать, когда вышла от нее Настя, что Настя говорит, в котором часу уехал Грабинин, предлагали ли ему завтракать, спрашивал ли он о старой барыне, что приказал передать ей, и проч., и проч.

Посланец повторил то же самое, что и при первом допросе, когда передавал барину поручение Ипатыча в тульчинском замке, но каждое его слово принимало в глазах его слушателя особое значение: Дмитрий Степанович находил в нем подтверждение своих подозрений.

Грабинин приехал в Малявино рано — часа за два до обеда по крайней мере. К бабушке его тотчас не пустили — она показываться гостям в дезабилье не любит. В это самое время Елена унесла из флигеля ребенка и могла пробежать с ним кратчайшим путем мимо балкона. После обеда Грабинина надолго оставили одного в библиотеке писать письмо в Петербург, которое отправили с нарочным; за посылку он хотел сто рублей дать, так обрадовался случаю подольше здесь пожить, и вдруг такая перемена! С чего это? Только от безумно и внезапно влюбившегося можно ждать таких перемен в настроении. В библиотеке он провел один по крайней мере часа два. Никто за ним не подсматривал и не может сказать, что делал он все это время. А после отъезда хозяина дома он провел у них целую ночь. Уехал он много раньше, чем предполагал накануне, не дождавшись пробуждения старой барыни, которая так обласкала его и которой он, по-видимому, был так благодарен за советы, что принялся немедленно действовать по ее указаниям. А что изменил он свое намерение до выезда из Малявина, а не по возвращении домой, доказательством служит его поспешность покинуть дом, из которого он накануне вовсе не торопился выехать. Что в эту ночь случилось такого, что заставило перевернуться вверх дном все его планы? Никто к нему из Воробьевки не приезжал с письмами или с какими бы то ни было вестями, и он даже не догадался пожаловаться на болезнь, чтобы объяснить такую перемену в мыслях. Во всяком случае познакомиться с Еленой у него было достаточно времени, несколько часов в продолжение дня и целую ночь был он предоставлен самому себе. Они могли встретиться в саду и в заброшенных покоях в доме, куда никогда никто даже и днем не заглядывает, а ночью и подавно. Одним словом, возможность познакомиться у них была, а также выслушать ее жалобы на мужа и влюбиться в нее. Разве он, Аратов, не влюбился в Елену с первого взгляда, даже не слышав ее голоса? А в тот день она была под впечатлением угроз своего тирана, в тоске и в страхе от ожидания доктора и разлуки с детьми. Женщину в таком настроении можно уговорить на что угодно. Предложи ей Грабинин вместо бегства с ним яду, она выпила бы его, не задумываясь. К тому же Грабинин молод и красив, что же мудреного, если она решилась вверить ему свою судьбу? Обстоятельства сложились для нее так, что скорее можно было бы удивляться, что этого не случилось. Бабушка была права, советуя не доводить Елену до отчаяния. Он довел ее до отчаяния. Не надо было говорить ей о том, что он хочет сделать с нею. Людям на свободе таких вещей не говорят, если не хотят, чтобы они бежали от опасности или лишили себя жизни.

Все это так просто, что и без разговора с Майзлем можно было бы додуматься до этого. Сколько раз сам он обводил таким образом мужей чужих жен и потом смеялся над их недальновидностью! Пришла очередь над самим собою посмеяться. Это не так забавно, но он сам виноват. Надо было все предвидеть и каждого человека, даже такого дурака, как Грабинин, считать способным на хитрость и ловкость, когда им руководит страсть. Всему причиной Юльяния! Он так увлекся ею, что поглупел. Хорошо, что только на время.

Однако положение осложнялось новыми открытиями, и надо было пустить в ход все мыслительные способности, чтобы распутаться в нем и действовать так, чтобы впоследствии не каяться.

Представлялось два исхода: первый, самый легкий, прямой и простой — наехать с вооруженной челядью на усадьбу Грабинина, убить его, найти Елену и привезти ее в Малявино, а затем хлопотать о разводе, в чем после случившегося на будет отказа. Но начнутся следствие, допросы, расспросы, многое трудно будет скрыть, на многое взглянут косо, придется тратиться на подкупы, взятки, поездки в Петербург, и сколько пройдет месяцев и даже лет, прежде чем ему можно будет продолжать затеянные дела и жениться на Розальской!

Аратов решил поступить иначе, оригинальнее и во всяком случае целесообразнее. Собственно, что ему было надо? Навсегда развязаться с Еленой как можно скорее, без шума, скандала и по возможности без больших затрат, но так, чтобы она была жестоко наказана за свою измену, а также и ее похититель. И он их накажет так, что они до гробовой доски будут помнить и проклинать его.

Придуманный Аратовым план был очень сложен, и нелегко было исполнить его, но такого рода комбинации были в его вкусе, а препятствия только разжигали в нем энергию и изворотливость ума. Когда через несколько часов он доехал до Малявина, план его окончательно созрел, и все подробности были так хорошо обдуманы, что оставалось только идти по намеченному пути, ничем не смущаясь и ни перед чем не останавливаясь. Успех казался несомненным.