Первая страсть

XVI

Однажды утром тетушка Коттенэ, принесшая в комнату Андре Моваля его утренний завтрак, сказала ему:

— Неужели, месье Андре, вы взаправду уезжаете на будущей неделе?

Андре подтвердил старухе, что он уезжает. Стоял конец сентября. В первых числах октября г-жа Моваль должна была вернуться из Варанжевилля, и Андре хотелось быть в Париже, чтобы встретить ее. Тетушка Коттенэ продолжала:

— Все-таки мы скоро снова увидимся, господин Моваль. Господин де Берсен берет с собой в Париж меня в кухарки. Он привык к моей стряпне и не мог бы обойтись без нее. Я знаю, что барыня стряпает; но, между нами, эти молоденькие всегда воображают что знают и то, чего не знают. Потом, я не прочь взглянуть на старости лет на Париж, тем более что у меня там есть племянница, живущая на месте, и я совсем не буду лишней, чтобы присмотреть за ней немножко. На этот счет, месье Моваль, я хотела бы вас кое о чем спросить.

Андре Моваль намазывал масло на свой поджаренный хлеб.

— Спрашивайте, спрашивайте, тетушка Коттенэ.

— Так вот что, месье Андре, дело в том, что моя племянница по прибытии туда поступила в услужение к некоему господину Мовалю. Не доводится ли он вам как-нибудь, этот Моваль?

— Как сказать, тетушка Коттенэ, у меня есть дядя, который живет в Париже и которого зовут Гюбером Мовалем.

— Уж этого я не могу вам сказать. Все, что я знаю, так это, что тот господин живет в Сен-Мандэ.

— В Сен-Мандэ, так это он, тетушка Коттенэ. Долго ли ваша племянница прожила у него? Хорошо ли ей там было?

Тетушка Коттенэ приняла таинственный вид.

— Еще бы, месье Андре. Господин Моваль, оказывается, прекрасный человек, такой чистенький, такой спокойный. Ах, он совсем не шумит. Добрую часть дня он употребляет на то, что прикалывает булавками маленькие флажки на географические карты, так как в свое время он был большим генералом… Но он рассказывал малютке, что вышел в отставку из-за того, что ему причиняли гадости или несправедливости, как он говорил, и что с тех пор все было перевернуто вверх дном, и поэтому-то в 1870 году нас побили пруссаки.

Андре Моваль, не переставая есть свой намазанный гренок, едва удерживался от смеха. Он хорошо узнавал во всем этом военные мании дяди Гюбера. Осмелев, тетушка Коттенэ продолжала:

— Все это отлично, но вот грех-то какой, бедный барин немного помешан…

Тетушка Коттенэ остановилась, но, видя, что Андре Моваль не опровергал, она продолжала:

— Да, он не в своем уме, и даже малютка в конце концов заметила это, когда он в один прекрасный день пришел к ней на кухню, надев на голову свое старое кепи, и принялся строить ей всякие штучки. Полез к ней целоваться, чего уж! Малютка сначала смеялась, потому что она не какая-нибудь нахалка. Но оказалось, что старичок не шутил! Вот оно дело-то как было, месье Андре!

— Вы убеждены в этом тетушка Коттенэ?

— Конечно, меня там не было, но ведь мужчины, знаете ли… Значит, дальше — больше, дальше — больше, так что она даже перепугалась и сбросила его кепи на пол… При таких условиях она не могла больше оставаться на месте, но она не сердилась на него, бедняжку. Понимаете, это может с каждым случиться, раз девушка такая молоденькая, но в его-то возрасте! Ах! Вот уж, верно, был здоровым молодцом этот господин Моваль!

Андре Моваль задумался. Разоблачения тетушки Коттенэ сразу осветили для него домашнюю жизнь дядюшки Гюбера. Бывший военный не расстался окончательно со службой. Тетушка Коттенэ продолжала:

— Так, значит, этот старый безумец и есть ваш дядя!

И она прибавила в виде заключения:

— Это чудно все-таки; вы — такой кроткий, такой тихий и такой паинька.

Тетушка Коттенэ умолкла для того, чтобы захватить понюшку табаку из своей берестовой коробочки с крысиным хвостиком.

— Да, ни малейшей шалости, настоящий маленький святой! Да взять хотя бы барыню — вы на нее и не посмотрели!

Тетушка Коттенэ насмешливо смотрела на Андре Моваля, который внимательно намазывал масло на другую тартинку.

— А ведь она красива, барыня-то! Да и ловка же, барину крепко она полюбилась. Бьюсь об заклад, что он в конце концов женится на ней.

Андре Моваль жестом выразил удивление.

— Вам церемониться нечего, месье Андре. Всем известно, что они не венчаны. Уж как она ни вели называть себя барыней повсюду, обмануть никого не обманешь. Туренец-то — ведь он хитер! Ну я вам надоела, месье Андре. Вот я и ухожу. Докушивайте ваши гренки; ну а все-таки чудно, что существуют два Моваля, так мало похожих друг на друга.

Андре Моваль сделался задумчивым. Таким образом становилось понятным странное существование дяди Гюбера, его отвращение к тому, чтобы приходили к нему в дом и мешали ему. Ах, он старый любезник! Эта склонность чудака к служанкам сильно развеселила Андре. Милый дядя Гюбер, у него осталось хоть это удовольствие в жизни! Что до того, что ему сказала тетушка Коттенэ об Алисе и Антуане, то это были лишь сплетни и выдумки кумушки, но тем не менее Андре не мог не думать об этом, продолжая откусывать свою тартинку. Ах, он не раз пожалеет в Париже об этом вкусном туренском масле…

Несколько дней спустя Антуан де Берсен и Андре Моваль пили после завтрака свой кофе на террасе. Алиса только что ушла к себе в комнату, чтобы переделать завитки, казавшиеся ей несовершенными.

Вдруг Антуан сказал Андре:

— Жаль, что ты уезжаешь, но я увижусь с тобой в Париже около пятнадцатого октября, а оттуда я поеду в Италию. Я хочу провести зиму в Риме, а весну во Флоренции. Я не возвращусь раньше лета.

Он затянулся трубкой и продолжал:

— Да, старина… я пришел к этому решению вчера, пересматривая свои этюды… Они недурны, но им не хватает чего-то… Я найду это, может быть, там, в Италии… Я нуждаюсь в размышлении и одиночестве. С моими знаниями успех обеспечен. У меня есть талант. Я смогу, если захочу, зарабатывать деньги, но торопиться некуда. У меня порядочное состояние. Папа откладывает сбережения для меня. Мне нужен не успех, а слава. Я всю жизнь поставил на эту карту. Только слава, ничего другого, потому что, видишь ли, любовь я упустил раз навсегда… Ты знаешь, каким образом… Я постараюсь сделаться настоящим большим художником, поэтому я уезжаю. Меня ничто не удерживает, я свободен.

Он пристально взглянул на Андре Моваля:

— Да, свободен.

Андре робко сказал:

— Значит, ты не собираешься никогда жениться?

Антуан улыбнулся:

— Жениться?

Концом своей трубки он указал на дом, видневшийся сквозь ветки смоковницы:

— Ах, да!.. На Алисе… Господин и госпожа де Берсен!

Он пожал плечами:

— Выслушай меня хорошенько, друг мой. Как мог ты подумать, что я когда-нибудь женюсь на этой особе? Ах, не потому, что она путалась до того, как сошлась со мной, это бы мне не помешало. Если бы она была простосердечна, без всяких претензий, я, может быть, и не отказался бы, но на Алисе — никогда! Выйти замуж — для нее значило бы приобрести буржуазное уважение, удовлетворить свою жажду тщеславия, получить право кривляться в семье, обходиться свысока с тетушкой Могон! Ну нет, это я предоставляю другим. Впрочем, я готов помочь ей в этом. Я отошлю ее к родным и дам ей приличное вознаграждение. Я ее пообчистил, одел, я хочу дать ей приданое. Таким образом она легко найдет какого-нибудь простака, который предоставит ей желанное положение и также возможность наставлять рога, ибо, когда она будет замужем, из нее выйдет очень приятная любовница. Адюльтер — вот ее призвание. Муж даст ей то общественное уважение, которым она бредит, а своему любовнику она принесет то, что составляет сущность ее природы: свою опытность в наслаждении и свою развращенность, так как она порочна и чувственна. Так все будет великолепно. Я устрою все это до. моего отъезда отсюда. Я уже написал тетушке в Блуа. Мы ведем переговоры, это добрая дама и я.

Он замолчал. На площадке гравий захрустел под чьими-то ногами.

Антуан де Берсен снова набил трубку. Алиса спускалась по мшистым ступенькам, держа письмо в руке:

— Вот, Антуан, письмо тебе, и вам, Андре, тоже.

Андре поблагодарил Алису. Он видел, как в ее глазах появился злобный блеск, когда она рассматривала Антуана. Она, должно быть, слышала то, что говорил художник. Ее закушенные губы слегка вздрагивали.

Доканчивать день отправились на берег Луары.

Через день, накануне отъезда, Андре Моваль и Антуан совершили последнюю прогулку. Алиса отказалась сопровождать их, и оба молодых человека отправились одни. Они дошли до амбуазского леса. Стоял прекрасный день конца сентября, небо было затуманено, на деревьях показывались первые желтые листья. Друзья легко шагали на свежем воздухе. Возвращаясь, они прошли через Шантелу.

На берегу высохшего пруда возвышалась пагода. Она стояла одинокая, причудливая и покосившаяся. Это все, что осталось от прежнего замка, вместе с одним из павильонов, указывавших когда-то вход в парк. Андре и Антуан присели у пруда. Ветер шелестел там сухими камышами. Эти камыши, эта пагода вырисовывались на сером и тонком экране бледного неба, по которому скользящие ласточки плели орнамент своими подвижными окрыленными кружевами.

Андре Моваль был молчалив. Антуан коснулся его руки:

— О чем ты думаешь?

Андре качнул головой. Антуан поднялся. Рыжий сеттер, следивший за ним, радостно запрыгал вокруг него. Погруженный в мечты, Андре продолжал смотреть на пагоду. Он представлял себя далеко, далеко, по ту сторону морей в каком-нибудь городе Японии или Китая, надолго сосланным в какую-нибудь необыкновенную страну. Там также будут пруды с камышами, которые будут устремлять вверх свои острые и гибкие копья. Тем не менее он будет счастлив в своем далеком изгнании. Однажды вечером, таким же серым и покойным вечером, как этот, когда, прогуляв весь день, он вернется в свой экзотический домик и, улегшись на тонкие циновки, приготовится зажечь в своей трубке для опиума черный трескучий шарик, войдет его желтый-желтый, как собака Антуана де Берсена, слуга и. с церемонными поклонами доложит ему, что его спрашивает какая-то дама. Он встанет с бьющимся сердцем, и в стоящей у порога двери он узнает г-жу де Нанселль. Между ними воцарится долгое молчание, среди которого будет слышно, как ветер заставляет звенеть колокольчики на крыше, и она бросится к нему на шею, радостно зарыдав. Она покинет все, чтобы приехать к нему, чтобы жить с ним всегда, так как она будет любить его…

Андре вздрогнул. Рыжий сеттер нежно лизал ему руку. Антуан издали манил собаку. Андре с усилием поднялся и провел рукой по глазам.

Ему казалось, что пагода шатается. О чем это он мечтал? Что это была за химера, более химерическая, чем самые китайские измышления? Завтра он будет в Париже. Будничная жизнь станет снова протекать в своем однообразии. Он опять увидит мать, отца, Древе, своих школьных товарищей. Ничто не изменится, ничто, кроме его самого. Лишь он один не будет прежним.

В душе его была тайна, тайна его любви.

Молодые люди медленно возвращались по сумеречной дороге. Запах осени подымался от земли и спускался с деревьев. Андре подумал, что скоро в Люксембургском саду рассаженные в шахматном порядке деревья потеряют свои листья. И он вспомнил о том прошлогоднем осеннем утре, когда он встретился с Антуаном де Берсеном, писавшим этюд на площадке, откуда они видели, как прошли Марк-Антуан де Кердран и Жак Дюмэн, о том утре, когда он остановился перед фонтаном Медичи, любуясь обнявшимися нимфой Галатеей и пастухом Ацисом.

Увы! Будет ли он когда-нибудь держать в своих объятиях ее, обнаженную и влюбленную, ее, чей образ больше не покидал его теперь?..