Первая страсть

XVIII

В течение недели, последовавшей за визитом к г-же де Нанселль, Андре Моваль чувствовал себя совершенно несчастным.

Когда на морском берегу в Морга он убедился, что любит г-жу де Нанселль, им овладело странное волнение, большое душевное беспокойство; он отдавал себе отчет в том, что в его жизнь врывается нечто новое. Хотя он до того времени не любил, но книги рассказали ему о муках любви. И он в свою очередь испытает их. Его страх тоскливо вопрошал грядущее.

Вопреки его ожиданию, он не пережил ничего невыносимого. Единственная мысль, заставлявшая его страдать, была мысль о том, что его любовь останется навеки скрытой и напрасной. Впрочем, ввиду того, что он не думал о каком-нибудь реальном осуществлении своего чувства, он довольно легко покорялся тому, что предмет его чувства не пребывает с ним. Правда, во время своего пребывания в Люссо, он много думал о г-же де Нанселль, но мысль о ней не становилась слишком тиранической. Иногда он даже забывал о ней.

Вернувшись в Париж, Андре Моваль сохранил то же настроение. Тем не менее столь близкое присутствие г-жи де Нанселль на улице Мурильо делало его нервным и неспокойным, и ему приходилось увещевать себя и уверять, что соседство молодой женщины не изменяло ничего в его отношениях к ней… Но обстоятельства обманули его ожидания. Отправляясь к г-же де Нанселль, он думал, что исполняет долг вежливости, тем не менее он спрашивал себя, не участвовало ли несколько в его внезапном решении предложение квартиры на улице Кассини, сделанное ему Берсеном? Какую же призрачную и нелепую надежду хранил он! Как только он попал на улицу Мурильо, он убедился в своем безумии. Из своего визита он вынес ясную уверенность в двух вещах: во-первых, в том, что он никогда не осмелится, как и прежде, признаться в своей любви г-же де Нанселль; во-вторых, что он впредь не в силах обходиться без встреч с г-жой де Нанселль.

Видеть ее! Да. Гулял ли он теперь, ел или спал, ее образ беспрестанно появлялся перед ним. Он думал лишь о г-же де Нанселль и о своей любви к ней. Она всецело поглощала его. Он даже не беспокоился о том, как бы мать не заметила того сосредоточенного и рассеянного состояния, в котором он пребывал. Г-жа Моваль не раз обращала на это внимание. Андре ссылался на мигрени. У него не было силы притворяться, и едва хватило ее на то, чтобы устоять перед властным желанием говорить о г-же де Нанселль. Если бы Антуан де Берсен был в Париже, Андре, наверное, открылся бы ему. У него было искушение отправиться к Древе. Он больше не работал, пропускал лекции, целыми днями бродил по улицам.

Однажды днем он отправился на улицу Кассини. Тетушки Коттенэ не было там, и он прошел в мастерскую. В ней все содержалось в порядке и чистоте. Андре сел у стола. Он обещал Берсену написать, добросовестно ли исполняет тетушка Коттенэ свои обязанности сторожихи, и вынул из бювара лист бумаги. Писать Берсену! Но почему бы ему не написать скорее г-же де Нанселль! Он признался бы ей в этом письме в своей любви и в своих терзаниях. О! Он не станет подписываться под этим письмом, но, быть может, г-жа де Нанселль узнает почерк. Андре лихорадочно окунул перо в чернильницу. Оно вышло сухим из нее. В Чашечке не было ни капли чернил. Тогда ему захотелось умереть. Почему бы ему не покончить с собой? Что ему до жизни? Ему никогда не узнать ее высшего блаженства — разделенной любви.

Когда он вернулся на улицу Бо-з-Ар, было четыре часа. Подымаясь по первым ступенькам лестницы, он услышал шелест юбок спускавшейся женщины. Он вдруг вспомнил, что был приемный день его матери. Ему пришла мысль, что эта легко ступающая особа была, вероятно, мадемуазель Леруа. Он сразу почувствовал, что его охватила трогательная симпатия к ней. Как и она, он состарится в одиночестве. Как и она, он будет жить в комнатке, которая будет выходить в сад. Как и она, он станет разводить птиц по возвращении с долгой консульской службы. И он представил себе сморщенного старика, опирающегося на бамбуковую трость, с кожей, спаленной солнцем Востока. Вдруг он поднял голову. Перед ним стояла г-жа де Нанселль и говорила ему своим веселым и молодым голосом:

— Здравствуйте, месье Андре, я рада, что встретила вас. Я иду от вашей матери.

И, протягивая ему свою руку в перчатке, она прибавила:

— Я приходила к ней немного и для вас и спрашивала у госпожи Моваль, дома ли вы, — подвергая опасности скомпрометировать себя, так как там были две почтенные дамы, посмотревшие на меня с возмущением во взоре…

Она смеялась, положив руку на перила; ее ножка выступала из-под края платья. Она продолжала:

— К счастью, они ушли, и я осталась одна с вашей матерью. Я очень люблю вашу мать, месье Андре. Мы разговаривали как давнишние подруги. Она, кстати, жаловалась на вас. Она находит вас печальным, озабоченным… Я не говорила ей этого, но думаю, что вы влюблены!

Андре Моваль покраснел до ушей. Г-жа де Нанселль расхохоталась:

— Не оправдывайтесь. Это свойственно вашему возрасту. Да, что же это я говорю! Если бы старые дамы слышали меня… или ваша бедная мама! Ах, она — такой чуткий и нежный человек. У нее много вкуса. Она показала мне несколько красивых старинных вещей, между прочим китайскую чашку, которую вы подарили ей на именины. Знаете, вы — тонкий знаток китайских вещей! Я сама их обожаю.

Пока она говорила, Андре немного пришел в себя от изумления. Он также любил китайский фарфор. Он часто бродил в Лувре по залам коллекции Грандидье[33]. Г-жа де Нанселль слушала его.

— Ах, да, там есть прекрасные вещи! Но почему бы нам не пойти туда вместе, как-нибудь на днях? Мне кажется, вы не особенно любите делать визиты, так как уж недели две вы не посещаете меня. Это даст нам возможность поболтать немного на досуге. Вот что, вы — свободны завтра? Ах, нет, завтра Жак Дюмэн принесет мне свою новую книгу, но послезавтра, хотите в половине третьего? Встретимся мы в первой зале. Решено! Это будет восхитительная проделка. До свидания, месье Андре!

И, живая и проворная, протянув руку молодому человеку, она быстро сбежала с последних ступеней лестницы и исчезла под сводом выхода.

Когда г-жа де Нанселль рассталась с ним, Авдре, вместо того чтобы почувствовать радость при мысли, что он проведет наедине с ней несколько часов, испытал горькое ощущение. К чему ему эта прогулка? Разве он сумеет воспользоваться ею, чтобы признаться г-же де Нанселль в любви, которую он питал к ней? Разве он умел говорить те нежные, смелые и грубые вещи, трогающие женские сердца? Разве он какой-нибудь Жак Дюмэн? Романист, очевидно, ухаживал за г-жой де Нанселль. Выслушала ли она его признание? Был ли он ее любовником? Сердце Андре сжималось от ревности, и в то же время это предположение наполняло его скверной надеждой… Нет, он не пойдет в Лувр с г-жой де Нанселль. Он выдумает какое-нибудь препятствие. Подойдя к двери своей квартиры, Андре, вынимая из кармана свой ключ, выронил на соломенный коврик ключ от мастерской Антуана де Берсена. Почему бы ему не воспользоваться им так, как разрешал ему его друг? В конце концов, не одна же г-жа де Нанселль на свете. Он опять подумал о той Селине, с которой он провел ночь накануне своего отъезда в Бретань. Завтра же он справится, живет ли она по-прежнему на улице Шамбиж.

Садясь за стол, г-жа Моваль робко объявила мужу, что она пригласила обедать Нанселлей к четвергу на следующей неделе. Как она решилась на такую смелость? Андре совершенно не мог объяснить себе этого. Обыкновенно мать никогда ничего не решала, не посоветовавшись предварительно со своим мужем. Самое удивительное было то, что г-н Моваль нашел это отличным. Следовало отплатить Нанселлям за их учтивость. Г-н Моваль распространился о прелести молодой женщины. Г-жа Моваль тоже была неиссякаема: «Она такая прелестная, эта бедная малютка, и такая одинокая. Ее муж проводит все время в библиотеках и оставляет ее одну целый день. Г-н де Нанселль какой-то смешной чудак. Она, кажется, не особенно счастлива, бедная девочка».

При мысли, что г-жа де Нанселль могла не быть счастливой, Андре растрогался. Он вдруг с омерзением подумал о Селине и, опустив глаза, кончил есть свой компот, в то время как г-н и г-жа Моваль продолжали обсуждать проблематичность счастья г-жи де Нанселль.

Через день после этого Андре Моваль с двух часов был уже в первой зале коллекции Грандидье. Г-жа де Нанселль появилась там только около трех часов. Она быстро поднялась по лестнице. Еще у двери она сделала Андре дружеский знак:

— Я думала, что опоздаю. Это было бы досадно для первого раза, потому что вы больше не захотели бы гулять со мной… Не правда ли? У вас, вероятно, дурной характер, как у всех мужчин.

Она засмеялась, затем, когда Андре запротестовал, она прибавила положительно и со смешной важностью:

— А теперь, месье Андре, к витринам.

Андре в ту минуту не испытывал никакого желания смотреть на китайский фарфор и японскую глину. Ему хотелось бы любоваться тем молодым лицом, которое ему улыбалось, но он покорно последовал за г-жой де Нанселль.

Она инстинктивно шла прямо к самым красивым вещам и с живостью толковала о них. Она, казалось, была очень сведуща в искусстве Дальнего Востока. Андре удивился этому. Ничто не могло быть более естественным: у отца г-жи де Нанселль была великолепная коллекция фарфоровых, нефритовых и лаковых вещей, которые пришлось распродать после его смерти. Как это было тяжело! С тех пор у нее сохранилась любовь к безделушкам, но она никогда больше не покупала китайских вещей. Правда, она их любила по-прежнему, но ей не хотелось больше иметь их. В одной из витрин она указала пальцем на маленький четырехугольный сосуд. На зеленой глазури, вокруг легких цветов порхал рой бабочек…

— Посмотрите на этот сосуд: у моего отца был почти такой же.

При ее движении сумочка из золотых колечек звякнула о стекло витрины. Андре предложил освободить ее от сумочки, она согласилась. Маленький мешочек казался ему бесконечно драгоценным. Держа его, он испытывал странную радость. Он был в руках у г-жи де Нанселль в день их первой встречи в лавочке м-ль Ванов. Надеялся ли он в тот день иметь когда-нибудь счастье держать его в своих руках? Знал ли он, что увидит снова ту женщину, которую случай поставил на его дороге? Случай был к нему необычайно благосклонен. На что же он жаловался? Вскоре г-жа де Нанселль перестала быть для него незнакомкой. Судьба неожиданно сблизила его с нею. Он увиделся с нею снова, он говорил с нею. И сегодня он был возле нее. Он мог смотреть на нее, сколько ему угодно. Оставаясь наедине с нею в этой пустой зале, он мог бы, если бы посмел, сказать ей, что любит ее. При этой мысли у него так скоро забилось сердце, что маленький золотой мешочек задрожал в его руках.

Г-жа де Нанселль продолжала прохаживаться по пустой зале. Ее голос раздавался в ней, веселый и смеющийся. Сторож, сначала упорно следивший за ними, убедившись в том, что имеет дело с настоящими любителями, уселся снова на свой просиженный соломенный стул. У Андре было такое сильное искушение воспользоваться случаем и открыть свое сердце г-же де Нанселль, что ему казалось, будто он слышит, как говорит ей слова любви. О, он не думал, что его признание доставит ему со стороны г-жи де Нанселль что-нибудь иное, кроме ласковой жалости. Может ли она оскорбиться тем, что ее любят, а главное, любят почтительно, безнадежно? Г-жа де Нанселль была нежна, она была благосклонна, она была добра. Она сжалилась бы над ним, она нашла бы ласковые, утешительные слова. Впрочем, разве она сама не замечает смущения своего спутника? Да нет, она забыла о его присутствии. Она замечала лишь форму предметов, которые рассматривала, их окраску, их изящество, их причудливость. Если она и была всем в его мыслях, он не был ничем для нее. О чем думала она на той скамеечке, на которой она только что уселась и куда он тоже поместился рядом с нею? Это ощущение отчаяния было до того сильно, что Андре превозмог свою робость. Он вдруг сказал г-же де Нанселль:

— О чем вы думаете?

Его внезапно стала мучить ревность. Образ Жака Дюмэна встал перед его глазами, и в то же время им овладел стыд за то, что он заговорил. Она смело смотрела на него и ответила ему:

— О вас.

Звук ее голоса был таким странным, таким новым, что Андре Моваль смутился. Г-жа де Нанселль опустила глаза. Она заговорила снова:

— Да, я думаю, что вы — очаровательный спутник, но что вам, вероятно, очень скучно.

Андре Моваль запротестовал. Она дружески положила свою руку в перчатке на его руку:

— Это так, это так, не оправдывайтесь. Есть вещи более занятные для молодого человека, чем провожать какую-нибудь дамочку в Лувр и носить за нею ее мешочек. — Она взяла мешочек у него из рук и поднялась. Она отправилась к большому, висевшему на стене, в рамке, какемоно, стекло которого отражало, как зеркало. Там был изображен сидящий на корточках большой Будда. Андре увидел, как перед обнаженным животом бога она вынула из сумочки пуховку для пудры и провела ею по щекам. Палочкой румян она потерла губы. Она обернулась.

— А теперь, господин мой проводник, мне остается только поблагодарить вас. Пойдемте.

Сторож по-прежнему дремал на своем стуле. Они спустились по лестнице. Они прошли несколько шагов по набережной. Проехал пустой экипаж.

— Будьте любезны позвать мне этот фиакр, месье Андре, я должна возвратиться домой…

Он невольно вскрикнул:

— О, подождите!

Его голос дрожал. Молодая женщина закусила губу и повторила, смеясь:

— Подождите… подождите… но ведь поздно и…

Она не докончила. Перед остановившимся фиакром она увидала Андре таким бледным, расстроенным, что взяла его под руку.

— Да что с вами? Вы — больны? Вы не можете здесь оставаться…

Он, казалось, был близок к обмороку. Она быстро открыла дверцу, слегка поддерживая его, помогла ему сесть — и сказала в то же время свой адрес кучеру. Экипаж тронулся.

Фиакр подпрыгивал по мостовой набережной, на которой начали зажигаться первые фонари. Прошел тяжелый трамвай, громыхая железом. На фасаде потемневшего старого дворца с мрачными окнами высеченные на фризе из старого камня дети боролись с козлами, забавлялись с тритонами, играли с нимфами. Все они пробовали свои силы для любви. В экипаже Андре закрывал лицо своими руками. Он плакал. Порой сдерживаемое рыдание сотрясало все его существо. Г-жа де Нанселль молчала. Прислонившись спиной к суконной подушке, она пристально смотрела перед собой. В ее глазах и на ее лице было выражение успокоения, гордости, непринужденности. Глубокий вздох вырвался из ее груди. Ее рука опустилась на плечо молодого человека.

Он вздрогнул и услышал, как г-жа де Нанселль медленно и тихонько сказала ему, тоном нежности и упрека, в то время как он чувствовал на своей шее ее теплое дыхание и ощущал запах ее духов:

— Но разве вы не видели, что я тоже люблю вас, Андре…