Первая страсть

XXI

Когда на следующий день Андре Моваль пришел на улицу Кассини, тетушка Коттенэ поджидала его в мастерской, где она вытирала пыль широкими взмахами метелки. Это непривычное усердие удивило Андре. Тетушка Коттенэ предоставляла пыли свободно ложиться на мебель, зная, что Андре не сделает ей по этому поводу никакого замечания и что он не подумает предупреждать об этом Антуана де Берсена. Однажды даже Жермена, забавляясь, написала пальцем свое имя и свой адрес на пыльном красном дереве стола. Андре заботливо стер эту надпись. Какой бы милой женщиной ни была тетушка Коттенэ, было все же неудобно, чтобы она знала, как зовется и где живет хорошенькая гостья. Поэтому, увидя в мастерской тетушку Коттенэ, с метелкой в руке, Андре весело похвалил ее за ее усердие.

Старуха прервала свою работу и насмешливо посмотрела на Андре, доставая из своей табакерки понюшку.

— Меня нечего так расхваливать, месье Андре, потому что, изволите ли видеть, я получила известие от господина Антуана. Оказывается, барин-то возвращается…

— Как! Что вы говорите, тетушка Коттенэ?

У Андре был до того расстроенный вид, что тетушка Коттенэ рассмеялась, подавая ему телеграмму, которую она вынула из кармана своего передника.

— Посмотрите сами, месье Андре.

Андре взял смятую синюю бумажку, которую ему протягивала старуха. На телеграмме, посланной из Мадрида, значились только следующие слова: «Буду в Париже четверг. Приготовьте квартиру. Берсен». Да, Антуан возвращался. Значит, он переменил свои намерения. В последнем письме, полученном Андре, художник не говорил о своем возвращении. Он собирался остаться в Испании до весны. Еще хорошо, что он предупредил и не приехал неожиданно на улицу Кассини. Он вполне мог бы вернуться к себе в такой час, когда там находилась г-жа де Нанселль! Какая неприятная история вышла бы тогда… Правда, принимая свою любовницу в мастерской друга, Андре лишь пользовался разрешением, которое дал ему художник, но все же положение было бы Неловкое. Когда он увидится с Антуаном, он не скроет от него, что воспользовался гостеприимством его жилища, и он знал, что Берсен был слишком деликатен, чтобы можно было опасаться с его стороны какого-нибудь нескромного вопроса.

Между тем тетушка Коттенэ взяла со вздохом телеграмму:

— Ах, прошли красные денечки, месье Андре. При господине Антуане мне уж больше не придется ходить по четыре раза в неделю к племяннице, как я это делала. Не говоря уж о том, что мой бедный барин не станет жить один, не так ли… Черт знает, кого он может привезти с собой из этих чужих стран!.. Я еще хорошо уживалась с мадам Алисой… Она все равно как ваша барынька, такая вежливая, такая милая. Вот подошла бы она к господину де Берсену!

Андре засмеялся:

— Послушайте, тетушка Коттенэ, вы — совершенно здоровы?

— Виновата, месье Андре, я сказала не то, что хотела сказать! Ну, мы понимаем друг друга, не так ли? Но у вас такой расстроенный вид!

Андре не мог скрыть своей досады. Возвращение Берсена помешало ему. Он привык смотреть на квартиру на улице Кассини, как на свой дом. Впрочем, может быть, Берсен не возвращался окончательно и собирался лишь быть проездом в Париже. Мастерской можно будет пользоваться снова после его отъезда. Тем не менее следовало предупредить Жермену о событии.

Он так и сделал, после того как, сняв шляпу и жакет, она уселась на диван. Она равнодушно выслушала это известие.

— Да ведь правда, мы здесь были не у себя. Ага, твой друг возвращается! А как его зовут, этого милого мальчика?

Андре, улыбаясь, смотрел на Жермену. Она поднялась и стала терпеливо раздеваться. Ее легкая блузка упала на подушки. Наплечник ее сорочки скользнул с ее круглого и обнаженного плеча. Она сняла пояс платья и поставила ногу на диван. Андре стал расстегивать тонкий башмак, обхватывавший ажурный чулок, сквозь натянутые шелковые петли которого виднелось тело. Ах, Жермена была истинной любовницей. Она любила свою любовь; она любила любовь! До остального ей не было дела. Точно так же, как она отдалась Андре, не зная о нем ничего, кроме того, что он ей нравился, она никогда не подумала спросить у Андре об имени того друга, которому принадлежала мастерская. Это было место, где они предавались любви. К чему ей было знать больше! Тем не менее, чтобы ответить на ее вопросы, он сказал ей:

— Его зовут Берсен.

Он кончил расстегивать башмак и снял его… Жермена опустила свою разутую ногу:

— А! Его зовут Берсен!

— Да, Антуан де Берсен.

Она стояла посреди своей юбки, распластавшейся на паркете. Жермена посмотрела вокруг себя:

— Значит, мы здесь находимся у господина Антуана де Берсена?

Звук ее голоса показался странным Андре.

— Да, знаешь, Берсен, выставивший в последнем Салоне тот прекрасный этюд женщины, о котором говорили все газеты?

Она помолчала некоторое время.

— Говорил ли ты когда-нибудь со своим другом обо мне?

Андре сделал укоризненное движение:

— О, Жермена!

Она засмеялась:

— Влюбленные так болтливы… если им нет сорока лет, как предполагает Дюмэн. Нет? Ну, я тебе признаюсь, что в восторге оттого, что этот господин де Берсен возвращается. Мне немножко надоела эта скучная улица Кассини. Это так далеко, занимает столько времени… Мы найдем что-нибудь миленькое в моем квартале. Мы обставим квартиру по нашему вкусу, будем бегать по магазинам старинных вещей… Это будет восхитительно…

Андре покачал головой:

— И потом нас встретят вместе!

Она закрыла ему рот рукой.

— Боже, до чего ты труслив! Мне кажется, что я слышу осторожного Дюмэна.

Андре опечалился.

— И к тому же я не богат.

Она обвила его шею обеими руками.

— Какой ты глупый, мой бедный Андре, но ведь ты отлично знаешь, что все это мне безразлично. Тут или в другом месте, повсюду, я хочу принадлежать лишь тебе. Мы пойдем туда, куда ты захочешь. Нам всегда будет одинаково хорошо. А как это будет занятно! К тому же так будет много безопасней, чем всегда встречаться на одном месте. О, Андре, я обожаю тебя!

Он схватил ее за талию и увлек в комнату. Полураздетая, она, смеясь, покорилась ему. Когда они дошли до кровати, она позволила тихонько уложить себя в нее.

— Ах, дорогой мой, какая странная вещь — жизнь!

Когда Жермена в последний раз покинула улицу Кассини, Андре вернулся домой пешком. Он был печален. Время, проведенное в мастерской Антуана де Берсена, было счастливым временем. И Андре был растроган, немного удивляясь, впрочем, тому, что Жермена не выказала никакого волнения при мысли, что больше не увидит этого места, которое должно бы быть ей столь дорогим. Первый период их любви заканчивался здесь. Впрочем, при их последних свиданиях Андре заметил легкую перемену в поведении Жермены. Она вносила в наслаждение тот же пыл, что и раньше, но она становилась менее серьезной, более веселой. Их любовные игры, оставаясь по-прежнему страстными, становились более утонченными… Андре очень охотно принимал такое положение вещей. Первая настоящая забота была причинена ему неожиданным возвращением Антуана де Берсена…

Ему придется, в самом деле, заняться приисканием маленькой квартирки, в которой он мог бы принимать Жермену, и эта необходимость напомнила ему вдруг, что финансы его совсем не были в цветущем состоянии. Несколько покупок цветов, уплата по счетам тетушки Коттенэ, чаевые, которые он к этому прибавлял, расстроили их почти окончательно. Раза два уже он прибегал к кошельку г-жи Моваль, но он боялся слишком частыми просьбами возбудить подозрения матери по поводу своего поведения. Ему было уже трудно объяснять юридическими занятиями свои постоянные отлучки из дома. И тем не менее ему нужны были во что бы то ни стало деньги, и даже довольно крупная сумма.

Не переставая думать о способе достать их, он шел вдоль решетки Люксембургского сада, как вдруг очутился против Эли Древе. Молодые люди не виделись несколько месяцев. Андре часто упрекал себя за равнодушие к другу, но тот, очевидно, не сердился на него за это, потому что подошел к нему так, как будто бы они расстались накануне.

Древе к тому же был, по-видимому, в превосходном настроении. Он был одет лучше, чем всегда. У него был более здоровый вид, и под мышкой он держал портфель. После первых слов, когда Андре рассматривал портфель, Древе воскликнул:

— Ах, ты косишься на мой портфель. Ну ладно, старина, я тебе все расскажу. В одном его отделении стихи, в другом — любовные письма, а между обоими — корректура книги Марка-Антуана де Кердрана, которую он поручил мне править, — этот ветреник Берсен, верно, уж говорил тебе, что я служу секретарем у Кердрана.

Андре поздравил Древе. Он действительно знал об этом от Берсена. Древе засмеялся.

— А знаешь, папаша Кердран — добрейшее существо, прямо душа-человек. Он меня обул, одел. Когда я прихожу к нему с промоченными ногами, он заставляет меня снимать башмаки, чтобы я высушивал свои носки. Угощает меня грогом. Потом работаем понемножку. Он забрал себе в башку, что напишет большую историю французской поэзии в четырех томах. И ты представляешь себе, как он старается ругать своих собратьев всех времен! Я его подстрекаю, за это старик любит меня. Потом я забавляю его… Он меня заставляет говорить о женщинах. Это его поражает. Он до того несведущ в любви, ты себе представить не можешь! У него, вероятно, не было и четырех любовниц в жизни. Что до его стихов, то я изменил свое мнение о них. Какими мы были глупцами, когда приходили от них в восторг! Помнишь, тогда вечером, когда мы обедали у Лаперуз с Берсеном и с этой клячей Алисой Ланкеро? Ах, дорогой мой, великих людей не следует рассматривать вблизи!

Древе презрительно надулся и прибавил, ударив по портфелю:

— Вот, милый мой, у меня тут есть мое собственное стихотворение, которое стоит всех элегий Кердрана. Зайдем к Вашетту, я покажу тебе его. Но что с тобой? У тебя зловещий вид.

Андре покачал головой. Его ум пронизала одна мысль. Он проворно схватил Древе за его худую руку, узловатые суставы которой чувствовались сквозь одежду:

— Послушай, Эли, ты можешь оказать мне услугу: мне нужно пятьсот франков.

Эли Древе прыснул от смеха.

— Пятьсот монет? Так ты думаешь, что знаменитый Марк-Антуан озолотил меня! Но, дорогой мой, он — скряга! Он дает мне просушивать ноги и поит экономическими грогами, но он не берет меня с собой к Фуайо, когда ходит туда завтракать! Милейший Кердран, все это появится когда-нибудь в биографии, которую я ему готовлю.

— О, Эли…

Обиженный Андре отпустил руку Древе.

— Какой ты глупый! Это только так говорится. Хозяев принято ругать, но, в сущности…

Древе пожал плечами. Он продолжал:

— Все-таки пятисот франков у меня нет, старина Андре…

— Но дело совсем не в этом. Я прошу тебя только написать письмо, которое я мог бы показать маме и в котором ты мне пишешь, что тебе необходимы эти деньги…

Эли Древе отошел на один шаг, подбросил в воздух свой портфель, поймал его и низко поклонился Андре:

— Хитрец! Готово дело. Ты влюблен.

Андре опустил голову.

— Поздравляю, дорогой мой. Ага, попался! Блондинка или брюнетка?

Андре заволновался:

— Да нет же, Эли, уверяю тебя… Только мне необходимы эти деньги… Тогда я подумал… понимаешь…

Он путался. Древе засмеялся:

— Та, та, та… Ну, ты завтра получишь мое письмо. Все-таки ты, примерный сын, образцовый молодой человек, как и другие, пошел на обман. Но раз я тебе доставлю такую крупную сумму, одолжи-ка мне луидор. У меня тоже есть подруга!.. При таких деньгах я поведу ее завтра к Фуайо. Если Кердран увидит меня там, он будет ошеломлен, старый скряга! Мы составим как бы два кортежа Сулари!..