Лазаревск. Игорь.
Уже на следующий день, то есть рано утром, часов в пять, я проснулся знаменитым. Знаменитым настолько, насколько это вообще возможно. Нет, толпы журналистов дом не окружили. Телефоны от звонков не взрывались. Электронную почту письмами не заваливали. Просто все телеканалы сошли с ума и начали мусолить новости о том как два школотрона спасли аж целых девятнадцать себе подобных. И из их рассказов картина получается ну очень интересной. Потому как…
Стечение обстоятельств, халатность и раздолбайство привели к страшному, но самому обычному дтп. В котором, мы с Резновым, поступили как настоящие герои. То есть, несмотря на полученные раны, спасли всех, как и положено, добросовестным советским пионерам.
Дальше больше. Уже через час к шумихе поднятой журналюгами подключаются: наша доблестная милиция, партия, школа и министерство образования. Большие люди, некоторые очень большие, в открытую говорят, что мы совершили подвиг и без награды нас оставлять нельзя. За это нам светит: по медали «За мужество» и целая премия в размере пятьсот рублей каждому. Предвидятся концерты, массовые мероприятия и другие скопления народа.
Масла в огонь подливают учителя и директор, которые на интервью рассказывают что сразу, вот прям как только меня увидели, разглядели во мне что-то необычное. И не ошиблись, оно, это необычное, во мне есть и вот, при первой же возможности вылезло. О том что я пришёл из другого мира никто не скрывает, а даже как-то на вид ставится. Дескать от пришельца выросшего среди проклятых капиталистов, такого мягко сказать не ожидали.
После них, интервью берут у Казаркина и Булатова. Мужики в своей манере, называя меня магнитом для неприятностей, описывают какой я молодец. Вспоминают что это они, первыми в этом мире встретили меня и домой отвезли.
Ещё через час, журналюги добираются до родителей одноклассников и их самих. Выделяются Горностаевы и сам Ромка который всё ещё в больнице отдыхает. По его мнению я надёжный друг и отличный товарищ каких мало. Вараксины рассказывают какой смелый и как всегда защищаю слабых. Резновы не особо распинаются, но всё же хвалят. Вспоминают как я приходил к ним в гости, с тортом. Как потряс их своей вежливостью и воспитанием.
Не обходится и без ресторана «Снегири.» Там стараются Арсений Палыч и Марина. Рассказывают как мы познакомились, показывают мою гитару, включают записи с концертов.
В общем, все несут всякий бред. Хотя… Ну, я и не думал что после такого останусь без внимания. Однако нужно ли мне это внимание? Звездить я если и собираюсь, то только на сцене, с гитарой. Кичиться и бахвалиться подвигами это вообще не моё. Не хочу, не буду, не по нутру мне это. Это брательник, попав в подобную ситуацию, сразу бы нос на Полярную звезду поднял, ещё бы ныл что премия маленькая. Хотя, зная Стёпку и его характер. Окажись он на моём месте, то он или обделался бы прямо в автобусе и в итоге сгорел, или сбежал, что более вероятно. Не похожи мы с ним, не похожи от слова совсем. Ему бы место в семье Жилиных, там бы он прижился. Ленивый, инфантильный, жадный урод с завышенным ЧСВ. Нельзя так, но мой же брат близнец, единственный человек в двух знакомых мне мирах, которого я по-настоящему недолюбливаю.
Ещё через час, на первом канале начинается трансляция с площади Ленина. Там, рабочие вешают огромный плакат, на котором хоть и не совсем реалистично, за исключением моей сломанной руки и ожогов, изображены мы с Резновым на фоне горящего автобуса. Стоим и защищаем одноклассников от языков пламени из автобуса вырывающегося.
Качая головой беззвучно матерюсь, выключаю телевизор и… Нет, не расстраиваюсь. Ну шумиха и шумиха, ну и пусть. Покричат и перестанут. Ну спала сегодня с нами Грибочкина. Ну гладила меня ночью. Да ну и ладно. Чего грустить по этому поводу? Чего загоняться? Если тут так принято, если все и я в том числе не против, если случилось запечатление, чего себе волосы на голове рвать? Надо жить и брать от жизни всё. Тем более первые шаги я уже сделал. У меня есть грамота, меня в Лазаревское все знают и знают с лучшей стороны. Теперь, сегодня, обо мне узнает и весь Союз. Конечно, слава мне никуда не упала. Но тут есть плюсы, и плюсы эти в репутации. А хорошая репутация, наше всё. Мне банально будет легче пробиться дальше. Я не надеюсь, что меня просто возьмут за руку, отведут куда надо и назначат на высокую должность. Я этого не хочу и если случится то не задумываясь откажусь. Но, завести полезные знакомства, заиметь связи, дело на мой взгляд полезное. Где поблажку устроят, где скидку сделают, а где просто глаза закроют. Выгода. И упускать это нельзя. Нельзя ни в коем случае. Поэтому…
Звонок в дверь. Встаю, потягиваюсь и топаю в прихожую. Открываю…
— Мои хорошие, — широко улыбаюсь стоящим на крыльце девушкам. — А я уже подумал вы про меня забыли. Ну чего встали? Целовать меня кто-нибудь будет?
— А… — подняв палец теряется Маша. — С тобой всё в порядке?
— А что не так? Я думал, в походе мы всё решили.
— Да, — мямлит Маша. — Но мы пришли к тебе… То есть к вам. Ты женщин своих не стесняешься?
— Я ими горжусь. Ими и вами. Ладно, Иванова, не хочешь целоваться…
— Хочу! — выкрикивает она. — Сильно!
Подхожу, по очереди целую девушек, Ольгу ещё и за попу трогаю, она после этого стесняется, что очень мило, так что устоять невозможно. Завожу их в дом… В этом плане девушки не стесняются. Проходят на кухню, моют руки. Маша ставит чайник и лезет в шкаф за чашками. Женя открывает и нарезает сразу два торта. Оля достаёт из пакета продукты. Быстро строгает салаты и делает бутерброды. Маша к тому времени замешивает тесто и начинает жарить блинчики. Что получается у неё ну очень ловко. Опыт сразу виден.
Сижу, любуюсь. Девушки составляют еду на стол и улыбаясь смотрят на меня. Но тут…
— Э-э-эу, — зевая заваливает на кухню практически голая Грибочкина. Практически, потому что из одежды на ней только стринги: — О! Всем привет. Вот это я вовремя проснулась. Без меня не начинайте. Я сейчас.
Игорёк, любимый, у вас лишняя зубная щётка есть?
— В шкафчике над раковиной. На верхней полке. В упаковке.
— Спасибо, — поцеловав меня в макушку шепчет Грибочкина. — Я быстро.
— Значит она живёт с нами? — смотрит на меня Ольга.
— Ты против? — ожидая истерики спрашиваю.
— Ни в коем случае, — мотает головой Громова. — Она прикольная. И красивая. И титьки как у меня. А…
— Я вот что хотела спросить, — снимая со сковородки блин как-то неуверенно начинает Иванова. — Тут такое дело… У родителей спрашивать стесняюсь. Моих сбережений увы не хватает. В общем… Я хочу увеличить грудь. Немного. На два размера чтобы хоть что-то было. А то почти единичка, когда у всех такие.
— Зачем? — искренне не понимая смотрю на неё.
— Чтобы не выделяться.
— Я тебя не понимаю. Маш, у тебя всё нормально. Нет, ты не подумай, мне не жалко. Я наоборот, с радостью. Вот только смысла в этом я вообще не вижу. Ты красивая, миниатюрная. Зачем тебе что-то увеличивать?
— Но ты же сам сказал что у меня груди нет.
— Тогда обстоятельства другими были. Я очень хотел чтобы вы отстали. А теперь…
— А теперь? — щурится Женя.
— А теперь я вас не отпущу.
— Здравствуйте, девочки, — шаркая по коридору зевает Таня. Как вдруг резко останавливается, поворачивается и круглыми глазами смотрит на нас.
— Доброе утро, Танечка, — улыбается Маша. — А мы тут похозяйничать решили. Ты долго не задерживайся. Блинчики остынут.
— Ладно… — мотает головой Таня.
— Нам нужен новый дом, — снимая очередной блин заключает Маша. — Такой чтобы спальня побольше, кухня, две ванные комнаты. Ну и большая детская. Это обязательно.
— И зал побольше, — улыбается Оля.
— Тогда и участок большой нужен, — подключается к разговору Женя. — Клумбы у забора, дорожки вымощенные камнем, детская площадка с песочницей.
— Всё уже решили, — подходя к нам улыбается Лена. — Ну что я могу сказать, наши мысли совпали на сто процентов. Только, пожалуйста, при Маше особо о детях не мечтайте. Для неё тема болезненная. Мне кофе, три с половиной ложечки сахара и сливок побольше. Я быстро.
Странно, но всё идёт гладко. Совсем гладко. Вспышек ревности нет, неприязни тоже нет, вообще, ни капли. Кроме того что Грибочкина ведёт себя слегка вульгарно и уже несколько раз пробежала по коридору голышом, никаких происшествий. Но самое главное — я. Мне всё нравится, меня всё устраивает. Боли нет, мысли не изворачиваются и не пугают.
Когда всё готово и все собираются за столом… Сидим, завтракаем, общаемся. Грибочкина намекает что всем желательно сходить в больницу и провести кое-какие тесты. Лена расспрашивает Иванову о каких-то женских делах. Ну и путаница… На: Маша, Машка, Машенька и Мария, отзываются как Грибочкина так и Иванова. Называть их по фамилиям неудобно, не чужие всё-таки. По имени отчеству тоже как-то не так.
Предлагаю решить и придумать ласковые прозвища. Что не получается. На Мухоморовну, товарищ главврач обижается. Иванова не хочет быть: мелкой, козявкой, куколкой. Обсуждение заходит в тупик. Начинаются споры в итоге которых Маша Иванова остаётся Машей, а Маша Грибочкина — Махой. Но на этом дело не заканчивается, спорят они на все темы.
Сижу, наблюдаю, радуюсь. Весело они ругаются. Совсем не обидно и беззлобно. А чтобы всё это не переросло во что-то большее.
— Идёмте гулять, — улыбаюсь им.
— Подожди, — мотает головой Грибочкина. — Мы ещё не решили. Значит так… Что значит гулять? Все вместе? А ты. А ты стесняться не будешь?
— А ты?
— Немного, — всхлипнув шепчет Грибочкина. — А… А обнимать тебя можно? А за руку держать? А если я тебя невзначай поцелую?
— Значит я поцелую тебя целенаправленно, — допивая кофе киваю. — Собираемся.
Девушки и женщины, убегают из кухни и несутся в нашу комнату. Я же, сижу за столом и думаю. О всяком, и о жизни тоже. Хрен с ним с правилами, обычаями и прочим. Выхода нет, я согласен, живу как все, наслаждаюсь. Но вот… Почему я соглашаюсь? Как будто кто-то взял, проник ко мне в голову и банально выключил: боль, все моральные установки, дурацкие мысли. Нет, собой я быть не перестал, я это я и тут сомнений нет. Но, если подумать… Тут двояко. С одной стороны жить без загонов, боли и цепляний за кем-то придуманные правила, легче. Легче, спокойнее, свободнее.
С другой, такое бесцеремонное вторжение в мою черепушку, кроме как хамством назвать нельзя. И я бы с лёгкостью списал всё на шок, травмы, нервное потрясение, но нет, не прокатывает. Со мной что-то не так. В голове моей не только опилки, но и что-то явно не моё. И я об этом знаю. Не потому что такой весь из себя умный и уникальный, а потому что мне об этом сказали. То есть мне на это указали. Я знаю что вспоминаю, но вспомнить не могу, дверь закрыта. А ответ мне может дать женщина в белых вуалях. Снежная мать её королева. Не похожа, даже близко, но я знаю что называть её нужно именно так. А ещё я знаю, что вредить она мне не хочет, а даже наоборот хочет помочь. Потому что избавление меня несчастного от иногда невыносимой головной боли, судорог и откровенно идиотских закидонов именно помощь. За что спасибо.
На основании всего этого, делаю вывод что пока я спал, кто-то из КГБ или ГРУ, покопался у меня в памяти и не только избавил меня от преследующего проклятия, но и что-то там оставил на будущее. С одной стороны неприятно, противно, даёт почувствовать себя никем и ничем. Частью системы, низшим звеном, рабом… Но с другой. Избавление от такой хренотени и возможность свободно выдохнуть… Поспешных выводов делать не буду. Если это началось, а это началось, я уверен, то дёргаться мне точно не стоит. Дело, кажется, серьёзное и безусловно тёмное. Жду, без умозаключений, самонакрутки и самокопаний. Потому что… Как бы глупо не выглядела данная ситуация, она похожа на приглашение принять участие в игре. Да, более точной формулировки не найти. А раз так, я приму, и посмотрю что за дела тут мутятся. Конечно, мне бы стоило поистерить, для порядка, но у меня других проблем навалом, то есть теперь уже не проблем. Пусть этими делами специально обученные люди занимаются. А если что, в деле
****
Уже через час, мы на площади Ленина. Ходим, смотрим на плакаты. Удивительно, но ажиотажа вокруг меня такого всего популярного и героического нет. Просто, люди узнают, некоторые даже здороваются, знакомы, среди которых отмечающие выходной Казаркин и Булатов подходят и называя меня магнитом неприятностей спрашивают как я. Но только спрашивают, надолго не задерживаются, потому как не дураки и видят что я как бы занят.
Грибочкина ведёт себя как дикошарая. Вспотевшими пальцами сжимает мою ладонь. Пыхтит… Видя прохожих, как понимаю её знакомых, отворачивается или опускает голову. Судорожно дышит, дёргается. От чего на неё шипит Лена и просит не чудить. Что не особо помогает. Потому что Мария Андреевна банально боится. Нет, не осуждения со стороны, слухов или чего-то. Она боится что сказка закончится. Того, что завтра утром, она проснётся и услышит что не нужна, что никакого запечатления не было. Это видно невооружённым взглядом. И мне от этого немного неприятно. Надо что-то делать, Маша портит настроение не только себе, но и окружающим, то есть нам.
Сворачиваю в сторону уже знакомого кафе, завожу своих и ловлю спешащего к нам официанта. Прошу сдвинуть два стола вместе и перетащить стулья. Официанту в карман жилетки сую трёшку, от чего он буквально испаряется. Появляется с тремя девушками. Столы мгновенно сдвигаются, стулья приносятся. Две официантки подают меняю, достают блокноты и улыбаясь ждут.
— Значит так, — убирая меню улыбаюсь им. — Мне, пожалуйста, пепельницу. Двести грамм рома, Кубинского и сигару.
— А вашим спутницам? — спрашивает официантка.
— Моим жёнам. Мороженое, это воздушное… «Арктика!» по две порции, вкус на ваше усмотрение. Четыре бутылки «Кубанской весны» и корзину фруктов. Всё.
— Через две минуты всё будет.
— Ты сказал жёнам, — глядя на меня глазами кота из Шрека мямлит Грибочкина
— Ну да. А что? Тороплю события?
— Ты уже всё решил?
— Да. Я всё решил.
— Это так неожиданно, — прижав руки к груди шепчет она. — Неужели, старая дура, наконец-то…
— О-о-о-о-о, куда тебя понесло, — качает головой Иванова. — Так, давай решим. Чтобы вот такого, мы от тебя больше не слышали. Ты не дура и не старая. У нас дураков главврачами не назначают. Да и о старости. Маш, ну не надо. Себя накручиваешь, и нам настроение портишь. Игорь, скажи ей что-нибудь.
Говорить ничего не хочу. Просто встаю, обхожу стол, поднимаю Грибочкину, сажусь и усаживаю её себе на колени. Целую и…
И помогает, страх отступает, взгляд проясняется. Маша обнимает меня и с восхищением смотрит на семью.
Нда… А что? Есть чем гордиться. Такой цветник вокруг меня собрался. Надеюсь… Даже не так. Всеми фибрами своей души, всей своей сутью, я желаю чтобы на Грибочкиной сбор цветника и закончился. Да, теперь я смотрю по-другому. Но такое понятие как перебор ещё никто не отменял. Заездят, к чертям собачьим.
Час спустя. Отдел КГБ по городу Лазаревску. Горчаков.
Сижу за столом, смотрю как Морозова инструктирует прибывших командиров отрядов спецназа. И тут… Командиры, что не удивительно женщины. Их замы… Один мужик есть. Имена и звания они не называют, все по гражданке. Используют только позывные.
Ну что я могу сказать, в мире Игоря, такое прикрытие раскусили бы сразу. Там такие культуристы, сразу бы бросились в глаза. Здесь нет. Здесь таких больших женщин навалом.
Итак командиры. Ликвидаторами командует Дюймовочка, её замы Лисичка и Медведь, он же слишком здоровый и единственный мужик. Отрядом Рысь, руководит Фея. Её замы Дракошка и Одуванчик. Хотя Одуванчик выбивается, маленькая по сравнению с другими. Да по сравнению с ними даже Морозова смотрится более чем скромно.
— Итак, начнём, — встав кивает Екатерина. — По оперативной информации, мы столкнулись с Белым Братством. Наша цель, защитить объект Л-1 и захватить лидеров ячеек братства. Ловить будем на живца, то есть на объект Л-1. Для этого мы намеренно разогнали и продолжаем разгонять шумиху вокруг якобы ДТП. Дюймовочка, твои займутся непосредственной охраной объекта. Ожидается теракт, поэтому тенями следуйте за ним и его семьёй. Чтобы ни шага без надзора не сделали. Так же на вас их дом. Его надо превратить в неприступную крепость и установить как внутреннее, так и наружное наблюдение.
— Слушаюсь, — кивает Дюймовочка.
— Фея, — продолжает Морозова. — На твоих Рысях наблюдение за всеми подозрительными лицами хоть как-то приближающимся к Скворцовым. Пока только наблюдение, смотрите, запоминайте. Отслеживайте контакты. Всё окружение Скворцова аккуратно проверьте на предмет связи с Братством.
— Будет сделано, — кивает Фея.
— Надеюсь на вас, — улыбается Морозова. — Также прошу не забывать что слишком многое поставлено на карту. И если Скворцовы попадут в руки наших заокеанских «друзей» нам всем тесно покажется.
— Товарищ генерал-лейтенант, — встав кивает Дюймовочка. — Мы не впервые работаем вместе. Вы знаете что мы профессионалы. Мы всё сделаем.
— Да, Дюймовочка, я вас знаю. Всех. И работали мы часто. Но не против Белого Братства. Эти психи способны на всё. Поэтому не расслабляйтесь. Дела я вам скинула. С утра прошу приступить к работе. Все свободны.
Командиры и их замы, кивают и уходят. Морозова садится за стол, обхватывает руками голову. Глубоко вздыхает и смотрит на меня.
— Хех, Дюймовочка, — открывая шкаф и извлекая бутылку и стаканы усмехаюсь. — Рост два пятнадцать, вес на вскидку сто сорок. По другому не назовёшь. Только Дюймовочкой.
— Денис Матвеевич, я ценю ваши попытки разрядить атмосферу, но вот сейчас вообще не смешно.
— Почему?
— Потому что мы в дерьме, — злобно улыбается Екатерина. — О нет, мы не в яме, а в безбрежном и бездонном океане дерьма. И, выберемся мы или нет, зависит не от нас, не от КГБ, а от пацана который залетел к нам.
— Можно изолировать их. Увезти в безопасное место.
— И потерять возможность взять лидеров ячеек? Нет, такой шанс упускать нельзя. Хотя бы одного, но взять живым надо. И поможет нам в этом только Скворцов. Только он. Мы сейчас стоим на острие меча. И то что с нами будет, зависит от шестнадцатилетнего парня.
— Обезопасить? — наливая коньяк спрашиваю.
— Как? — хмурится Морозова. — Двести спецназовцев уже здесь. Завтра прибудут шестьдесят чтецов, разойдутся по городу и начнут поиски. И они найдут, но как поведёт себя Скворцов? Я убрала блоки, вложила инструкции. Но сомнения остаются.
— Есть поводы?
— В том-то и дело что есть, — взяв стакан качает головой Морозова. — Он, на подсознательном уровне, продолжает считать всё это постановкой, игрой. Слишком всё быстро. А у Белого Братства, свои специалисты есть. Боюсь что моих инструкций будет недостаточно. Но… Хм… Мне нужно более детальное сканирование. Вызову его, проверю, кое-что подправлю.
— Может просто рассказать? Парень он умный. Поймёт.
— Опасно. Думать надо.
Выпив, Морозова закрывает глаза и покрываясь инеем погружается в размышления. Я же встаю, надеваю плащ, и тоже пытаюсь что-нибудь придумать. Однако, глядя на Екатерину…
Мы однозначно раньше виделись. Более того, мы были знакомы. Что же случилось?