Пески Амона

ГЛАВА 32

Молодые солдаты, выразившие желание вернуться к женам, отправились в начале осени в Македонию, чтобы провести там зиму, а чуть погодя отбыл и Парменион с частью войска и фессалийской конницей. Командование ею царь, посоветовавшись со старым полководцем, доверил своему двоюродному брату Аминте, который всегда поддерживал его, проявляя великую доблесть и преданность. С Парменионом также отбыли Черный, Филот и Кратер.

Александр пригласил на ужин Селевка, Птолемея и Евмена, устроив с ними военный совет.

Чтобы не вызывать ревности, он поручил другим товарищам — и даже Гефестиону — кое-какие дела в окрестностях, и у троих избранных могло создаться впечатление, будто они остались в лагере случайно.

В зал не пустили даже слуг, и одна Лептина носила блюда для сотрапезников, усевшихся вокруг стола, как в свое время в Миезе на уроках Аристотеля.

— Наши осведомители говорят, что Великий Царь по морю, подвергаясь большому риску, послал Мемнону огромную сумму, чтобы тот нанял дополнительно стотысячное войско для вторжения в Грецию. Но мне кажется, сумма предназначается в первую очередь для того, чтобы он начал раздавать щедрые подарки множеству влиятельных людей, рассеянных по всем греческим городам. Парменион уже изложил мне свое мнение…

— Вернуться домой? — наугад выпалил Селевк.

— В общем, да, — подтвердил Александр.

Лептина начала накрывать стол к ужину: жареная рыба, овощи, разведенное водой вино. Легкая трапеза, означавшая, что царь хочет, чтобы все оставались трезвыми.

— А что думаешь делать ты? — спросил Птолемей.

— Я уже принял решение, но хочу узнать ваше мнение. Селевк?

— Я за то, чтобы идти дальше. Даже если Мемнон поднимет Грецию на восстание, что из этого? Ему никогда не удастся ступить в Македонию, Антипатр не позволит. А если мы и дальше будем занимать порты на азиатском побережье, Великий Царь не сможет поддерживать с Мемноном связь. И, в конце концов, ему придется сдаться.

— Птолемей, что скажешь ты?

— Я думаю так же, как Селевк: пойдем дальше. Однако если представится возможность убить Мемнона, будет еще лучше. Мы избавимся от кучи забот и отсечем Великому Царю его правую руку.

Александра как будто бы поразило и удивило такое предложение, но он продолжил совещание:

— Евмен?

— Птолемей прав. Пойдем дальше, но постараемся избавиться от Мемнона, если удастся. Он слишком опасен и слишком умен. Непредсказуем.

Александр помолчал, без особой охоты жуя рыбу, потом отхлебнул вина.

— Значит, идем дальше. Я уже попросил Гефестиона съездить на разведку на побережье Ликии и Памфилии, к ущельям, о которых говорят, что они труднопроходимы. Через несколько дней мы узнаем точно, так ли они тяжелы. Парменион поднимется по долине Герма и выйдет на центральное нагорье, где мы с ним встретимся весной, пройдя путь от побережья к центру Анатолии.

Он встал и подошел к укрепленной на подставке карте.

— Место встречи здесь. В Гордии.

— В Гордии? А ты знаешь, что находится в Гордии?

— Знает, знает, — замахал рукой Евмен. — Там повозка царя Мидаса, который привязал ярмо к дышлу таким узлом, что никто не может развязать его. Один древний оракул [11] Великой Матери богов утверждает, будто тот, кто развяжет этот узел, станет властителем всей Азии.

— И за этим мы идем в Гордии? — подозрительно осведомился Селевк.

— Не будем отвлекаться, — оборвал его Александр. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать оракулы. Нужно принять план действий на ближайшие месяцы. Я рад, что все вы единодушны в решении идти дальше. Мы не будем останавливаться ни осенью, ни зимой. Наши солдаты привыкли к холоду — они горцы. Вспомогательные части фракийцев и агриан — и подавно, а Парменион знает, что не должен делать передышки, пока не доберется до назначенного места встречи.

— А Мемнон? — спросил Евмен, снова напомнив про самый насущный вопрос.

— Никто не уговорит меня на предательское убийство, — хмуро проговорил царь. — Это доблестный воин, достойный принять смерть с мечом в руке, а не на ложе от яда или в темном углу от кинжала.

— Послушай, Александр, — попытался образумить его Птолемей, — сейчас не гомеровское время, и доспехи, что ты держишь рядом с постелью, никогда не принадлежали Ахиллу. Им от силы лет двести или триста, и ты сам это знаешь. Подумай о своих солдатах: Мемнон может убить еще тысячи. Ты этого хочешь, просто чтобы поддержать свою веру в героические идеалы?

Царь покачал головой.

— Не говоря о том, — вмешался Евмен, — что Мемнон мог бы прекрасно организовать то же самое против тебя: нанять какого-нибудь головореза, чтобы тебя зарезал, или подкупить твоего врача, чтобы отравил… Ты никогда об этом не думал? Мемнон располагает большими деньгами.

— Тебе никогда не приходило в голову, — подхватил Селевк, — что он мог бы привлечь на свою сторону твоего двоюродного брата Аминту, которому вдобавок ты доверил командование фессалийской конницей?

Царь снова покачал головой:

— Аминта — честный человек и всегда проявлял преданность мне. У меня нет причин сомневаться в нем.

— И все же я считаю, что риск слишком велик, — не уступал Селевк.

— И я тоже, — присоединился Евмен. Александром на мгновение овладело сомнение. Он снова увидел перед собой своего противника у стен Галикарнаса, с лицом под вороненым шлемом, на котором выделялась серебряная родосская звезда, и снова услышал его голос: «Я командующий Мемнон».

Он в третий раз покачал головой, еще решительнее:

— Нет, я никогда не отдам подобного приказа. Даже на войне человек остается человеком, и мой отец часто говорил мне, что сын льва — всегда лев. А не ядовитая змея, — добавил он, чуть помедлив.

— Нет смысла настаивать, — сдался Селевк. — Если царь так решил, значит, так тому и быть.

Птолемей и Евмен кивнули, но без особого убеждения.

— Я рад, что вы все согласны, — сказал Александр. — Тогда подойдем к этой карте и постараемся организовать наш поход по побережью.

Они долго спорили, пока всех не одолела усталость. Евмен отступил первый, за ним Птолемей и Селевк. Но стоило им выйти из царского шатра, как секретарь сделал знак, и все трое зашли в его шатер. Они уселись и поскорее послали слугу разбудить Каллисфена, в это время уже наверняка спавшего на другом конце лагеря.

— Что вы скажете об этом? — начал Евмен.

— О чем? — спросил Птолемей.

— Разве не ясно? Конечно, об отказе царя убрать Мемнона, — пояснил Селевк.

— Я понимаю Александра, — продолжил секретарь, — и вы тоже хорошо его понимаете. Действительно, нельзя не уважать нашего противника — это человек незаурядный. Именно поэтому он и представляет смертельную опасность. Представляете, что будет, если ему удастся поднять против нас греков и Афины, Спарта и Коринф встанут на его сторону? Войска союзников идут на север, чтобы вторгнуться в Македонию, персидский флот сжимает ее в тиски с моря… Так ли твердо мы уверены, что Антипатр справится? А если нет? А если Мемнон разбудит амбиции представителей династической ветви Линкестидов — вроде нашего командира фессалийской конницы, например, — и тем самым развяжет гражданскую войну? Или устроит военный переворот? Какая судьба ждет нашу страну и наше войско? В случае своей победы Мемнон сможет блокировать Проливы и помешать нам вернуться. Нужен ли нам этот риск?

— Но мы не можем пойти против воли Александра, — возразил Селевк.

— А я говорю, можем, потому что он ничего не узнает. Но я не могу взять всю ответственность на себя: или вы согласны действовать, или мы ничего не делаем и встретим все уготованные нам опасности.

— Ну, допустим, что мы согласны, — ответил Птолемей. — Каков твой план?

— И зачем ты послал за Каллисфеном? — спросил Селевк.

Евмен выглянул из шатра посмотреть, не идет ли тот, о ком зашла речь. Но никого не увидел.

— Слушайте: насколько мне известно, Мемнон сейчас должен быть на Хиосе. Он готовится отплыть на север, предположительно на Лесбос. Там он дождется попутного ветра, чтобы переправиться через море в Грецию. Однако на это потребуется время, потому что надо запастись провизией и загрузить в трюм все необходимое для экспедиции. Вот в этот момент мы и должны вмешаться, чтобы разделаться с ним раз и навсегда.

— И каким же образом? — спросил Птолемей. — Подошлем убийцу или отравим?

— Ни то, ни другое. Наемный убийца не сможет войти с ним в контакт: его всегда окружают четверо телохранителей, преданных ему до безумия. Они изрубят злоумышленника в мгновение ока, как только он подойдет ближе положенного. Что касается яда, представляю, как он проверяет свою еду и питье: Мемнон много лет живет среди персов и наверняка научился таким вещам.

— Есть яды, которые действуют не сразу, — заметил Птолемей.

— Верно, но яд всегда остается ядом. Симптомы можно заметить. Если, в конце концов, кто-то каким-то образом поймет, что Мемнону подсунули яд, чтобы его убить, на Александра ляжет несмываемое пятно, а мы не можем этого допустить.

— Так что же тогда? — спросил Селевк.

— Есть третья возможность. — С этими словами секретарь потупился, словно пришел в смущение от подобной мысли.

— А именно?

— Болезнь, неизлечимая болезнь.

— Но это невозможно! — воскликнул Селевк. — Болезни приходят, когда приходят, и уходят, когда уходят.

— Похоже, что это не так, — возразил Евмен. — Некоторые болезни вызываются мельчайшими, невидимыми человеческому глазу существами, переходя от одного тела к другому. Я знаю, что Аристотель, прежде чем уехать в Афины, проводил некоторые чрезвычайно тайные эксперименты, основанные на его изысканиях по самопроизвольному размножению.

— То есть?

— Кажется, он открыл, что в определенных ситуациях размножение этих существ происходит не спонтанно, а путем некоторой… передачи. В общем, Каллисфен в курсе. Он знает об этих опытах и может написать своему дяде. Сначала ничего не случится и не возникнет никаких подозрений по отношению к повару или врачу: Мемнон будет жить и вести себя как обычно. Первые признаки появятся лишь через несколько дней.

Все переглянулись в растерянности и замешательстве.

— Мне кажется, что этот план не так просто привести в исполнение, он потребует соблюдения многих условий, — сказал Птолемей.

— Верно, но, насколько я вижу, это наша единственная возможность. Однако удача на нашей стороне: врач Мемнона вышел из школы Теофраста, и…

Селевк удивленно посмотрел на него:

— Я не знал, что тебе поручали шпионские задания.

— Это означает, что я хорошо справляюсь со своим делом, поскольку оно касается тайных сведений. Во всяком случае, царь Филипп в свое время связывал меня со всеми своими осведомителями у греков и варваров.

Тут в шатер заглянул Каллисфен.

— Вы меня звали? — сонным голосом спросил он.

Александру тоже не удалось заснуть: его не оставляла мысль о том, что Мемнон готовит нападение на Грецию. Справится ли с ситуацией Антипатр? Не лучше ли отправить на родину Пармениона?

Пока Лептина занималась мытьем посуды, царь вышел из шатра и направился к берегу моря.

Стояла тихая теплая ночь, и прибой на прибрежных скалах шумел в такт его шагам. Почти полная луна лила свой прозрачный свет на усеивавшие морскую поверхность острова, на белые дома, теснившиеся на свободном от скал пространстве.

Песчаный пляж прерывался скалистой грядой, и Александр взобрался на нее, чтобы полюбоваться живописным видом сверху.

Пока он карабкался наверх, к давно не покидавшему его тяжелому душевному напряжению добавились физические усилия, и вдруг, без всякой видимой причины, Александр ощутил смертельную усталость и потребность в чьей-нибудь помощи. Ему внезапно вспомнился отец. Он едва ли не въяве увидел, как тот стоит на скалистой гряде. Александру страстно захотелось, чтобы это оказалось правдой, захотелось побежать навстречу отцу, как раньше, в Миезе, сесть с ним рядом и попросить совета.

Он весь погрузился в эти мысли. С вершины перед ним открылся вид на побережье по другую сторону скал. То, что предстало его глазам, изумило Александра: там было что-то вроде огромного некрополя. Множество монументальных надгробий были высечены в скалах. Другие, как призраки в белизне лунного света, одиноко и гордо возвышались на побережье, омываемые набегавшими морскими волнами.

И там, спиной к Александру, стоял в молчании человек, опершись на воткнутый в песок посох с подвешенной к нему лампой. Сложением он был похож на царя Филиппа, и его фигуру окутывал белый плащ с золотистой каймой, какой был у отца в день убийства. Александр застыл на месте и смотрел на него, онемев, не веря своим глазам. Он почти ожидал, что вот-вот этот человек обернется и у него окажется лицо и голос Филиппа. Но незнакомец не шевелился, и только белоснежный плащ с легким шелестом колыхался на ветру, как крылья.

Царь легкими шагами приблизился и увидел журчащий среди скал родник, кристально чистый ключ, отражающий свет лампы. От источника по прибрежному песку бежал маленький ручеек, исчезая в соленых морских волнах. Человек, который должен был услышать шаги, не обернулся, словно был занят созерцанием чего-то скрытого в роднике. Александр подошел ближе, но в темноте ножнами меча задел камень. На шум человек резко повернулся, и его глаза сверкнули в свете лампы. Глаза Филиппа!

Александр вздрогнул, по коже пробежали мурашки, и он чуть не крикнул: «Отец!»

Но спустя мгновение он различил черты лица и более темную бороду — это был незнакомец, Александр никогда раньше его не видел.

— Кто ты? — спросил его царь. — Что ты здесь делаешь?

Человек взглянул на него со странным выражением, и Александр снова уловил в нем что-то знакомое — в этом взгляде, в этих горящих глазах все-таки было что-то от отца.

— Я смотрю на родник.

— Зачем?

— Потому что я ясновидец.

— И что ты там видишь? Темно, а твоя лампа светит тускло.

— Впервые на людской памяти поверхность воды опустилась почти на локоть и открыла послание.

— О чем ты говоришь?

Человек поставил лампу на камень, откуда бил родник, и свет выхватил надпись, нанесенную незнакомыми буквами.

— Я говорю вот об этом, — объяснил он.

— И ты можешь это прочесть?

Голос ясновидца звучал странно, как будто его устами говорил кто-то другой:

Идет владыка Азии, у которого в глазах день и ночь.

Он поднял лампу, чтобы осветить лицо Александра.

— Твой правый глаз голубой, как ясное небо, а левый мрачен, как ночь. Ты давно наблюдаешь за мной?

— Недавно. Но ты не ответил на мой вопрос: кто ты?

— Мое имя — Аристандр. А кто ты, со светом и мраком в глазах?

— Ты не узнаешь меня?

— Не совсем.

— Я царь македонян.

Человек еще раз пристально взглянул на него, поднеся лампу к лицу.

— Ты будешь царствовать во всей Азии.

— А ты следуй за мной, если не боишься неизвестного.

Человек опустил голову.

— Я боюсь лишь одного — видения, которое давно преследует меня и значения которого я не могу понять: голый человек горит заживо на своем погребальном костре.

Александр ничего не сказал — он словно прислушивался к равномерному, не утихающему шуму прибоя. Обернувшись, к вершине скалистой гряды, он заметил там своих телохранителей, следивших за этой неожиданной встречей. Александр попрощался с ясновидцем:

— Меня ждет очень тяжелый день, я должен возвращаться. Надеюсь завтра встретить тебя в лагере.

— Я тоже надеюсь, — ответил Аристандр и направился в противоположную сторону.