Пески Амона

ГЛАВА 39

Аристотель вошел в свое старое жилище, зажег лампы и, открыв ларец, вытащил оттуда почту от Каллисфена — папирусный свиток, запечатанный и перевязанный кожаным ремешком. Письмо было написано тайным шифром, ключ к которому имели лишь он сам, его племянник да еще Теофраст. Наложив на послание особый шаблон, отделявший последовательность значимых слов от балласта, философ начал читать.

Закончив, он поднес лист к лампе и смотрел, как он коробится, пока не остался один уголок, который лизали голубые языки пламени, а потом и все письмо вместе с содержащейся в нем тайной рассыпалось пеплом. После этого Аристотель спустился в конюшню и разбудил возницу, который доставил его сюда. Философ вручил ему запечатанный пакет с письмом и после всяческих предостережений по поводу обращения с письмом велел:

— Возьми самого лучшего коня и немедленно отправляйся в Метон. Капитан, что привез меня из Пирея, должен быть еще там. Скажи ему, чтобы вручил этот пакет лицу, указанному на адресе.

— Сомневаюсь, что ему захочется отправляться в плавание: зима на носу.

Аристотель вынул из плаща кошель с деньгами:

— Вот это может его убедить. А теперь иди, скорее!

Человек взял на конюшне коня, вынул из сумы меч и положил на его место письмо философа, засунул меч за пояс — и поскакал.

Несмотря на глубокую ночь, Лисипп был занят своей работой и, услышав шум, подошел к окну, но увидел лишь, как Аристотель торопливо идет вдоль портика во внутреннем дворе. На следующее утро, бреясь перед зеркалом, он снова увидел, как философ, полностью одетый, с походной переметной сумой на плече, запрягает мулов. Скульптор вытер лицо, чтобы выйти и попрощаться, но в этот самый момент в дверь постучал слуга и вручил ему записку следующего содержания:

Аристотель сел в маленькую повозку и поехал по дороге, ведущей на север. Наверху серело затянутое облаками небо, и было холодно, вот-вот мог пойти снег. Закрыв окно, скульптор закончил бритье и спустился к завтраку.

Философ ехал весь день, остановившись лишь перекусить на постоялом дворе в Китионе, на полдороге. Когда он прибыл в Эги, уже темнело, и он сразу направился к гробнице Филиппа, где по бокам от алтаря горели два треножника. Аристотель высыпал на треножники несколько щепоток драгоценного восточного благовония и в задумчивости постоял перед каменным порталом, украшенным на архитраве прекраснейшей сценой охоты. В этот момент перед его взором снова явился царь, слезающий с коня во дворике в Миезе; вот он, проклиная свою хромую ногу, кричит: «Где Александр?»

И философ вполголоса повторил:

— Где Александр? — после чего отвернулся от молчаливой величественной гробницы и ушел.

Он остановился в своем маленьком домишке на окраине города и весь следующий день провел, читая и подправляя некоторые свои записи. Погода делалась все хуже, над вершиной Бермия, уже припорошенной снегом, сгущались темные тучи. Аристотель подождал наступления темноты, потом надел плащ, накинул на голову капюшон и вышел на почти безлюдную улицу.

Он миновал театр, видевший, как царь на вершине славы падает в пыль и кровь, и зашагал по дороге, ведущей в поля. Он искал одну одинокую могилу.

Время от времени Аристотель поднимал глаза к свинцовому небу и плотнее укутывался в плащ, спасаясь от холодного ветра, который с наступлением темноты подул с гор.

Наконец легкий шум шагов на дороге заставил его свернуть налево. Он увидел, как мимо торопливо проскользнула маленькая женская фигурка. Она остановилась чуть впереди перед курганом.

Вот она опустилась на колени и что-то поставила на могилу, потом приложила ладони и голову к грубому камню и накрыла его своим плащом, словно желая согреть. Темноту начали прочерчивать белые кристаллы снега.

Аристотель попытался еще плотнее закутаться в свой плащ, но в этот момент порыв леденящего ветра вызвал у него приступ кашля. Женщина вскочила и обернулась к дубовой рощице.

— Кто там? — спросила она прерывающимся голосом.

— Некто ищущий истину.

— Тогда дай рассмотреть тебя, — ответила женщина. Аристотель вышел из своего укрытия и подошел к ней.

— Я Аристотель из Стагиры.

— Великий ученый, — кивнула женщина. — Что заставило тебя прийти в это печальное место?

— Я сказал тебе: поиски истины.

— Какой истины?

— Истины о смерти царя Филиппа.

Женщина, а точнее, молодая девушка с большими темными глазами опустила голову и ссутулилась, словно отягощенная непомерным грузом.

— Не думаю, что могу тебе помочь.

— Зачем ты пришла в темноте почтить эту могилу? Здесь погребен Павсаний, убийца царя.

— Затем, что он был мой жених и я любила его. Он уже дал мне свадебные дары, и мы должны были пожениться.

— Я слышал разговоры об этом. Потому и пришел сюда. Это правда, что он был любовником Филиппа?

Девушка покачала головой:

— Я… не знаю.

— Говорят, что, когда Филипп женился на молодой Эвридике, Павсаний устроил ему сцену ревности и это привело в ярость отца молодой жены, знатного Аттала. — Аристотель не спускал глаз с лица девушки, и ему показалось, что, пока он рассказывал эту позорную историю, на бледных щеках блеснули слезы. — По слухам, Аттал пригласил его в свой охотничий домик, а потом на всю ночь отдал на поругание своим егерям.

Девушка безутешно плакала, но это не разжалобило философа, который продолжал:

— Тогда Павсаний попросил Филиппа отомстить за его унижение, а когда царь не согласился, убил его. Так все и было на самом деле?

Девушка вытерла слезы краем плаща.

— Это правда? — спросил Аристотель.

— Да, — подтвердила она сквозь рыдания.

— Чистая правда?

Девушка не ответила.

— Про эпизод в охотничьем домике Аттала я знаю, что это правда: у меня есть свои осведомители. Но что послужило тому причиной? Или это просто темные дела любви мужчины к мужчине?

Девушка попыталась уйти, не желая продолжать разговор. Платок у нее на голове уже побелел от снега, и земля вокруг тоже покрылась тонкой белоснежной пеленой. Аристотель взял девушку под руку.

— Ну? — настаивал он, уставившись ей в лицо своими маленькими серыми глазками хищника.

Девушка покачала головой.

— Пошли со мной, — сказал ей философ неожиданно ласковым тоном. — У меня поблизости дом, и огонь, наверное, еще не погас.

Девушка послушно пошла за ним, и Аристотель отвел ее в свое жилище и усадил у очага.

— Мне нечего предложить тебе, кроме горячего настоя из трав. Я здесь проездом.

Он взял с огня кувшин и вылил его содержимое в две глиняные чашки.

— Ну, что тебе известно из того, чего не знаю я?

— Павсаний никогда не был любовником царя и никогда не имел любовных дел с мужчинами. Он был простой парень, низкого рода, и ему нравились женщины. Что касается царя Филиппа, про его романы с мужчинами ходило много сплетен, но никто никогда ничего не видел.

— Ты, кажется, хорошо осведомлена. С чего бы это?

— Я пеку хлеб во дворце.

— Твои слова не исключают возможности, что эпизод такого рода, пусть единственный, все же имел место.

— Я не верю в это.

— Почему?

— Потому что Павсаний рассказывал мне, как застал Аттала во время очень секретного и опасного разговора.

— Возможно, он это подслушал?

— Не исключено.

— И он рассказал тебе, о чем они говорили?

— Нет, однако, то, что с ним сделали, по-моему, должно было напугать его, сокрушить, но не убить: убийство царского телохранителя вызвало бы много подозрений.

— Тогда предположим следующее: Павсаний застал Аттала во время опасного разговора и пригрозил все рассказать. Аттал пригласил его в уединенное место, чтобы поговорить, а потом, чтобы преподать урок, отдал его на поругание своим егерям. Но зачем Павсанию после этого убивать Филиппа? Это же не имеет никакого смысла.

— А когда говорят, будто Павсаний убил царя, потому что тот отказался отомстить за его истязания, — это имеет смысл? Павсаний был силен и хорошо владел оружием, он мог бы отомстить за себя сам.

— Верно, — признал Аристотель. — Тогда как же ты объяснишь это? Если он был простой, честный парень, как сама описываешь, зачем ему понадобилось убивать своего царя?

— Я не понимаю. Если ему и захотелось сделать это, не думаешь ли ты, что телохранитель мог бы выбрать более подходящие обстоятельства? Он мог бы убить его сонного, в постели.

— Я всегда об этом думал. Но тут, мне кажется, ни ты, ни я не можем найти ответ. Ты не знаешь кого-то еще, кто мог бы что-то знать? Говорят, у него были сообщники или, во всяком случае, прикрытие: какие-то люди ждали его с конем у той дубовой рощицы, где мы недавно встретились.

— Говорят также, что одного из них опознали, — сказала девушка, вдруг взглянув в глаза своему собеседнику.

— И где же находится этот уцелевший?

— В одной харчевне в Берое, на берегах Галиакмона; его зовут Никандр, но это наверняка вымышленное имя.

— А какое настоящее? — спросил Аристотель.

— Не знаю. Если бы знала, то, возможно, была бы ближе к разгадке.

Аристотель опять взял с огня кувшин, но девушка жестом остановила его и встала.

— Мне пора идти, а то кое-кто меня хватится.

— Как я могу отблагодарить тебя за то, что…— начал было Аристотель, но девушка перебила его:

— Найди истинного виновника и дай мне знать.

Она отворила дверь и торопливо зашагала по пустынной улице. Аристотель окликнул ее:

— Погоди, ты даже не сказала мне своего имени!

Но девушка уже исчезла за кружением белых хлопьев в молчаливых улочках погруженного в сон города.