Пески Амона

ГЛАВА 38

Аристотель прибыл в Метон на одном из последних кораблей, еще остававшихся в Пирее; на море уже вовсю властвовала зима. Капитан решил воспользоваться довольно крепким и постоянным ветром с юга, чтобы доставить партию оливкового масла, вина и пчелиного воска, которым иначе пришлось бы пролежать на складе до наступления весны, когда цены упадут.

Высадившись, Аристотель сел в запряженную парой мулов повозку и отправился в Миезу. У него были ключи от всего комплекса зданий и разрешение пользоваться ими в любое время. Философ знал, что встретит здесь интересного собеседника, который сообщит ему известия об Александре, — Лисиппа.

И он, в самом деле, увидел ваятеля за работой в литейной мастерской, где тот изготавливал из белой глины макет грандиозной скульптурной группы, изображавшей турму Александра при Гранике. Затем эта группа будет отлита в окончательных пропорциях для монумента. Уже почти настал вечер, и как в мастерской, так и в трапезной и в комнатах для гостей горели лампы.

— С приездом, Аристотель! — приветствовал его Лисипп. — К сожалению, не могу подать тебе руку: она грязная. Если минутку подождешь, я буду весь к твоим услугам.

Аристотель подошел к макету — скульптурной группе из двадцати шести фигур на платформе. Это было поразительно: он увидел плеск волн и ощутил яростный ритм галопа несущихся в атаку конников. И на все это взирал Александр — в панцире, с развевающимися волосами, восседая на взъяренном Букефале.

Лисипп вымыл руки в тазике с водой.

— Как тебе кажется?

— Великолепно. Что поражает в твоих творениях, так это биение энергии в каждой фигуре, словно тела охвачены какой-то всепоглощающей страстью.

— Посетители увидят их внезапно, взойдя на небольшое возвышение, — стал вдохновенно объяснять Лисипп, подняв свои огромные руки, чтобы получше изобразить сцену. — У них создастся впечатление, что конники скачут на них, что их сейчас опрокинут. Александр просил меня изобразить павших бессмертными, и я приложил все силы, чтобы удовлетворить это его пожелание и хотя бы частично возместить родителям юношей понесенную утрату.

— И в то же время его самого ты делаешь живой легендой, — проговорил Аристотель.

— Он все равно стал бы ею, тебе не кажется? — Лисипп снял свой кожаный фартук и повесил на гвоздь. — Ужин почти готов. Поешь с нами?

— Охотно, — ответил Аристотель. — Кто еще здесь с тобой?

— Харет, мой помощник, — сказал скульптор, указывая на сухощавого юношу с редковатыми волосами, который со стамеской возился в углу над деревянной моделью. Почтительно склонив голову, он поздоровался с философом. — И, кроме того, здесь посол от города Тарента, Эвемер Каллиполийский, интересный человек. К тому же, возможно, он сообщит нам что-нибудь об Александре Эпирском.

Они вышли из мастерской и направились через внутренний портик в трапезную. Здесь Аристотель с грустью вспомнил о своем последнем ужине с Филиппом.

— Ты надолго? — спросил Лисипп.

— Нет. В своем последнем письме я дал Каллисфену инструкции, чтобы он ответил мне сюда, в Миезу, и мне не терпится прочитать, что он напишет. Потом я отправлюсь в Эги.

— В старый дворец?

— Я принесу дары на царскую могилу. Мне нужно встретиться там кое с кем.

Лисипп на мгновение заколебался.

— Ходят слухи, что ты расследуешь убийство Филиппа, но, возможно, это всего лишь слухи…

— Нет, не слухи, — с невозмутимым видом подтвердил Аристотель.

— Александр знает об этом?

— По-видимому, да, хотя сначала он доверил это задание моему племяннику Каллисфену.

— А царица-мать?

— Я ничего не предпринимал, чтобы сообщить ей, но у Олимпиады повсюду уши. Вполне вероятно, она тоже знает.

— Ты не боишься?

— Полагаю, регент Антипатр позаботится о том, чтобы со мной ничего не случилось. Видишь этого возницу? — Аристотель указал на человека, привезшего его в Миезу, а теперь устраивавшего мулов в стойло. — У него в переметной суме македонский меч. А, кроме того, имеется дворцовая охрана.

Лисипп взглянул на возницу — гора мускулов с кошачьими движениями; видно за версту, что это боец из царской охраны.

— Боги! Да он бы мог позировать для статуи Геракла!

Они уселись за стол.

— Никаких лож, — прокомментировал художник. — Как в старые времена: едим сидя.

— Так лучше, — заметил философ. — Я уже отвык есть лежа. Ну, что ты сообщишь мне об Александре?

— Я думал, Каллисфен держит тебя в курсе.

— Разумеется. Но мне не терпится узнать твои личные впечатления. Каким ты его нашел?

— Он весь погружен в свою мечту. Ничто не остановит его, пока он не достигнет цели.

— И какова же, по-твоему, эта цель?

Лисипп помолчал, уставившись на слугу, который руками размешивал что-то в печи; потом, не поворачивая головы, проговорил:

— Изменить мир. Аристотель вздохнул:

— Думаю, ты угадал. Вопрос в том, изменит ли он его к лучшему или же к худшему.

В этот момент вошел иноземный гость, Эвемер Каллиполийский, и представился сотрапезникам. Тем временем подали ужин: куриный суп с овощами, хлеб, сыр и крутые яйца с постным маслом и солью. И вино из Фасоса.

— Какие вести от царя Александра Эпирского? — спросил Лисипп.

— Великие вести, — ответил гость. — Во главе нашего войска он одерживает победу за победой. Он разбил мессапиев и япигов, и в его руках вся Апулия — большая территория, почти равная его царству.

— И где он теперь? — спросил Аристотель.

— Сейчас он должен быть на своих зимних квартирах. Весной он собирается вновь начать боевые действия против самнитов, варварского народа, живущего на севере, в горах. Он заключил союз с варварами, называющими себя римлянами, которые нападут на самнитов с севера, пока он движется с юга.

— А как смотрят на него в Таренте?

— Я не политик, но, насколько понимаю, хорошо… По крайней мере, пока.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мои сограждане — странный народ: больше всего их занимают торговля и радости жизни. Поэтому они не очень любят воевать, и когда приходит беда, то зовут кого-нибудь на помощь. Так вышло и с Александром Эпирским. Но могу поклясться, кое-кто считает, что он уже помогает им слишком долго и слишком хорошо.

Аристотель саркастически улыбнулся:

— Они верят, что он покинул свою страну и молодую жену и ринулся навстречу опасностям и лишениям, ночным бдениям, долгим переходам и кровавым битвам только ради того, чтобы тарентцы посвятили себя торговле и радостям жизни?

Эвемер Каллиполийский пожал плечами:

— Многие считают, что все у них в долгу, но потом всегда наступает момент, когда им приходится столкнуться с реальностью. Однако позвольте мне объяснить причину моего визита. Моим намерением было лишь встретиться с Лисиппом, и я благодарю богиню Фортуну за то, что она дала мне также возможность познакомиться с самим великим Аристотелем, светлейшим умом в греческом мире.

Аристотель никак не отреагировал на высокопарный комплимент.

Эвемер вернулся к прежней теме:

— Некоторыми богатыми горожанами овладела мысль собрать деньги на грандиозный проект, который прославит наш город во всем мире.

Лисипп, уже закончивший есть, прополоскал рот кубком красного вина и, откинувшись на спинку сиденья, сказал:

— Продолжай.

— Они бы хотели создать гигантскую статую Зевса, но не для храма, не для святилища, а такую, чтобы стояла полностью освещенная под открытым небом, посреди агоры.

Лисипп улыбнулся, представив себе мысли своего помощника, и спросил:

— Насколько гигантскую?

Эвемер как будто заколебался, а потом одним духом выпалил:

— Скажем, локтей [14] в сорок.

Харет подскочил, а Лисипп вцепился в подлокотники и выпрямился.

— Сорок локтей? Небесные боги! Ты отдаешь себе отчет в своих словах? Ты говоришь о статуе высотой с афинский Парфенон!

— Именно. Мы, греки в колониях, мыслим масштабно.

Скульптор повернулся к своему молодому помощнику:

— Что скажешь, Харет? Сорок локтей — прекрасный размер, правда? Но, к сожалению, сейчас в мире нет человека, который был бы в состоянии возвести подобного гиганта.

— Вознаграждение будет щедрым, — настаивал Эвемер.

— Дело не в вознаграждении, — возразил Лисипп. — С современной техникой невозможно удержать бронзу в расплавленном состоянии так долго, чтобы она могла заполнить всю форму, а температуру внешнего блока не увеличить из-за риска, что форма треснет. Я не говорю, что это совершенно невозможно: ты можешь обратиться к другим художникам. Например, к Харету, почему бы и нет? — предложил он, поворошив жидковатые волосы своего застенчивого ученика. — Он говорит, что когда-нибудь сотворит самую большую в мире статую.

Эвемер покачал головой.

— Если уж не берется великий Лисипп, кто другой осмелится?

Лисипп с улыбкой положил руку на плечо помощнику:

— Может быть, Харет. Кто знает…

Аристотеля поразила загоревшаяся в глазах юноши фантазия.

— Ты откуда, парень?

— С Линда, что на острове Родос.

— Ты с Родоса…— повторил философ, словно это название вызвало в памяти нечто знакомое. — В твоих краях статуи называют «колоссами», не так ли?

Слуга начал убирать со стола блюда и принес еще вина. Отпив глоток, Лисипп заговорил снова:

— Твоя идея очаровала меня, Эвемер, хотя я и считаю ее нереальной. Как бы то ни было, сейчас я занят и буду занят еще несколько лет, так что у меня наверняка не найдется времени хорошенько обдумать эту работу. Но передай своим землякам, что отныне в уме Лисиппа существует образ Зевса и рано или поздно он может воплотиться во что-то — через год, через десять лет, через двадцать…

Эвемер встал.

— Что ж, прощай. Если передумаешь, знай, что мы всегда готовы принять тебя.

— Прощай, Эвемер. Я должен вернуться в свою мастерскую, где турма конников застыла в ожидании, когда их оживят в расплавленной бронзе. Это турма Александра.