Песни черного дрозда (сборник)

2

Утро опять выдалось чистое и морозное. Семью цветами радуги горели колючие льдинки на поверхности снега. И больно глазам, и радостно было смотреть на калейдоскопическую изменчивость снежного поля, выровненного недавним тяжёлым снегопадом и устойчивым ветром снизу.

От чёрного пихтового леса к прозрачному березняку на краю ущелья уже пролёг хорошо видный свежий след: цепочка круглых и глубоких вмятин слева и вторая цепочка более продолговатых — рядом. За этими удлинёнными — как будто зверь ставил лапу не круто вниз, а клал её на снег гибко и всем суставом, — за этими вторыми следами тянулся лёгкий волок от опущенного хвоста. Любой охотник, взглянув на следы, сказал бы, что здесь прошли волк и собака. Сказал бы и пожал плечами: волк и собака вместе? Небывало.

Но след все-таки существовал. Свежий след.

Покинув своё уютное логово на опушке смешанного и потому очень густого леса, Самур и Монашка решили наконец спуститься ниже. В последние дни охота в этом районе не удавалась, слишком много зверья перекочевало на южные склоны, в более тёплый и обильный буковый лес.

Монашка шла впереди Самура. Её озабоченная и хитрая мордашка беспокойно вертелась из стороны в сторону. Голод гнал вперёд. Самур в новёхонькой черно-белой шубе, такой свежей и чистой, словно только что со склада, где её бережно хранили все лето в прохладном чехле, вышагивал рядом, сохраняя на морде выражение спокойствия и уверенности. Чувство голода он подавлял стоически.

Внезапный скачок волчицы в сторону заставил его остановиться. Нюх у неё был отменный. Самур помчался за ней, но не так скоро, чтобы догнать: он проминал брюхом нетвёрдый снежный наст, тогда как волчица словно летела на крыльях.

Она привела его в ущелье. Здесь царил невообразимый хаос. Снежные комья, чёрные камни, целые деревья, переломанные, как спички, загромождали устье. Лавина только что упала. Воздух вокруг был насыщен блёстками снега и какой-то неизъяснимой тревогой.

Монашка бегала из стороны в сторону, старательно обнюхивая спрессованные глыбы снега. В одном месте она остановилась и быстро-быстро начала скрести отвердевший сугроб. Вскоре из развороченной глыбы проглянул клок белесой шерсти, и только тогда Самур почуял запах тура. Обрадованный, он тоже принялся отрывать находку так быстро, как только позволяли силы. Монашка клацала зубами, прицеливаясь, где ловчее ухватить козла.

Они оттащили задавленное животное в сторону и стали рвать ещё не замёрзшее мясо, урча от нетерпения и жадности. Три зимы назад волчица усвоила от своих родителей одну непреложную истину: иди туда, где прогремела лавина. Чаще всего при обвалах гибнут туры; они сами нередко и вызывают эти обвалы. Отрыть погибшего козла всегда легче, чем взять его живьём.

Когда пиршество закончилось, от тура мало что осталось. Но Монашка не пожелала уходить из этого ущелья. Она нашла снег помягче, отоптала его и легла, свернувшись калачиком. Самур посидел рядом, позевал, равнодушно поглядывая, как очищают вороны кости тура, тоже лёг и скоро уснул, не ведая забот и тревог. Сытый желудок принёс успокоение.

Волчица проснулась первой. Потянулась, наклонила морду, хитро посмотрела на Самура и, разбежавшись, толкнула его грудью. Он ошалело вскочил; тогда волчица пружинисто вытянула передние лапы и прижала морду к земле. Ей хотелось поиграть, попрыгать, и она приглашала его. Самур оскалился, прыгнул. Они забавно побегали по каменистой площадке, пожевали хрусткого, перемороженного снега. Ещё раз осмотрели добела очищенные кости тура и только тогда деловито побежали вниз по ущелью.

Оно привело их на широкое мелкогорье. Покатые горки щетинились голым дубом, на кустах шиповника и лещины лежали толстые краюхи застаревшего снега. Под ними чернели уютные и таинственные проходы.

Самур обогнал Монашку и повёл её поперёк склона, уходившего к реке. Так ходят охотники, чтобы пересечь звериные тропинки к водопою.

Вскоре они напали на кабанью тропу. Монашка заскулила: хотелось мяса. Не дожидаясь согласия Шестипалого, она пошла за кабанами вниз, повизгивая от нетерпения. Тропа привела в низкую ольховую заросль с кочками. Снег скрывал неровности почвы, лапы проваливались, скользили. Самур громадными прыжками обошёл волчицу и сделал круг возле зарослей. Оттуда раздалось сердитое хрюканье, стадо поднялось и пошло прямо на Монашку. Черно-жёлтый секач, тяжело переваливаясь, смело ринулся в атаку. Волчица отпрыгнула, кабан мотнул головой, чтоб ударить сбоку клыками, но промахнулся и упал. Она успела рвануть его за ногу, секач взвизгнул и с поразительной быстротой опять бросился на волчицу.

Стадо бежало, оставив вожака сражаться с волчицей.

Самур только и ждал этого момента. Нацелившись на отстающего поросёнка, он грузно свалился сверху, подмял его и начал рвать. Остальные кабаны даже не оглянулись. Тем временем Монашка ловко уводила секача в сторону, отпрыгивая и нападая. Снег окрасился кровью, а когда Самур потащил свою добычу в лес, она изловчилась, царапнула задыхающегося от ненависти вожака за лапу и легко поскакала на подъем. Мстительный кабан не отставал. Рыча и хрюкая, оставляя пятна крови, он бежал за ней до тех пор, пока на пути их не выросла гряда крупных скал. Монашка прыгнула наверх и, остановившись на самом краешке отвесной скалы, защёлкала зубами, подразнивая разъярённого зверя. Кабан брызгал розовой слюной, царапал камень клыками, рычал и тяжело, загнанно дышал внизу. А она, довольная проделкой и успешной охотой, отправилась искать Самура.

Он ждал её в уютном уголке под кустами, придавленными снегом. Поросёнок лежал нетронутый.