Петербургская рапсодия

Пролог

В небольшой итальянский ресторанчик, занимавший первый этаж кирпичного здания в одном из старых кварталов Парижа, он специально приехал пораньше. Заказав пасту, немного свежего хлеба и овощной салат, немного подумав, попросил принести бутылку красного. Разговор предстоял непростой, а вино поможет хоть немного расслабиться. Человек, который назначил ему встречу в этом не очень популярном у коренных парижан месте, с некоторых пор вызывал у него неоднозначную реакцию. Последний раз они вот так же сидели, неспешно попивая терпкое полусладкое, в одном из многочисленных кафе Женевы. Но, это было почти четыре года назад. За это время многое изменилось. Его старый товарищ по революционной борьбе был исключён из всех партийных организаций, включая германские. Обвинения против него были выдвинуты весьма серьёзные. И вот, эта неожиданная просьба о встрече. Положа руку на сердце, он не хотел идти, но… Деньги! Они всегда нужны как воздух. Учитывая, что речь на встрече наверняка пойдёт о финансовых обязательствах пригласившего перед партией, то… Выбора не оставалось.

Пригубив первый бокал, он тревожно посмотрел в окно и непроизвольно поморщился. Конечно, среди туристов легче затеряться, но как же неудобно сюда добираться. Пришлось ехать на велосипеде. И теперь, он немного тревожился за его сохранность. Швейцар обещал присмотреть, но.… Однажды, в похожей ситуации, ему пришлось возвращаться домой на своих двоих. Консьерж дома, в подъезде которого, он оставлял свой транспорт, в ответ на его возмущение, нагло заявил, что он брал плату за предоставление места для хранения, а не за охрану. А как ему без велосипеда? Трамваи ходят далеко не везде, а на своих двоих не набегаешься…

Владимир Ильич Ульянов очень любил велосипедные прогулки. В Швейцарии, Польше, Италии, Австрии – всюду, куда забрасывала его эмигрантская стезя профессионального революционера, он вместе с Надеждой Константиновной совершал целые путешествия на этом транспортном средстве, движимым собственной мускульной силой. Ради того, чтобы посмотреть на какое-нибудь симпатичное озеро в горах, они, не чинясь, могли проделать путь в несколько десятков километров.

Особенно любил Владимир посещать аэродромы, где часами мог наблюдать, как взлетают и садятся аэропланы. Однажды, эта привычка чуть не стоила ему здоровья. Какой-то французский виконт сбил его на повороте своим автомобилем. Ульянов успел соскочить, но велосипед пришёл в негодность. Не растерявшись, Владимир успел запомнить номер авто лихача, и после суда тот вынужден был заплатить ему компенсацию. На новый велосипед вполне хватило.

Но всё хорошо в меру, поэтому почти ежедневная езда через весь Париж, чтобы добраться до здания Национальной библиотеки, Ульянова довольно сильно изматывала. И то – крутить педали в своё удовольствие, любуясь окружающими видами на природе – это одно, а рыскать по вонючим городским улочкам, уворачиваясь от наглых извозчиков и новомодных «моторов» – совсем другое.

Раздражение добавлял и неудобный режим работы самой библиотеки. Да, и обслуживание читателей было явно не на высоте. Библиотека начинала работу в девять утра. Чтобы попасть к открытию, приходилось вставать в восемь, пилить на велосипеде на другой конец города, чтобы поработать всего три часа. Ибо с двенадцати до двух был обед. После обеда смысла оставаться не было. Книги выдавали до трёх, а закрывалось заведение уже в четыре. Как в таких условиях прикажите работать? Не, конечно, он пытался записаться в другие библиотеки, но вынужден был отказаться от их посещения. Главным образом, из-за отсутствия в них необходимых книг. Также, для получения читательского билета нужна была рекомендация домовладельца, а он её семейству Ульяновых давать не хотел. Видите ли, мебель, которую завезли они в свою новую парижскую квартиру, показалась ему слишком простой и неказистой. А зачем эмигрантам добротная мебель? Как прикажите перемещаться с ней из одной страны в другую?

Нет, квартира на улице Бонье была шикарной - четыре комнаты, кухня плюс чуланы, вода и газ.Дорого по парижским, но вполне терпимо по московским меркам. Жаль, что пришлось переехать, но платить (после отъезда сестры) за лишнюю комнату, Ульянов посчитал неуместным.

Проклятый Париж! Какой чёрт нас сюда занес! Как не хотелось переезжать сюда из спокойной Женевы. Какие там замечательные библиотеки. Увы, дела партии выше личного благополучия. Тем боле после поражения революции в России, город наводнили агенты царской охранки. Под их напором местные власти стали препятствовать русским политическим эмигрантам в прописке. Домовладельцы отказывались сдавать русским квартиры. Соотечественников притесняли на каждом шагу… Мещанская Женева обнаглела. Русскому эмигранту почти не было возможности найти комнату. На некоторых домах были такого рода наклейки: «Отдается в наем только — без собак, без кошек, без русских».

Конечно, Париж город большой – почти 2 850 000 жителей. Но, и тут покоя нет от царских соглядателей. Следят за каждым шагом. Приходится подозревать товарищей: как отличить провокатора от настоящего революционера? Даже доктор Житомирский, организовавший «Медицинское информационное бюро для русских политических эмигрантов», по слухам связан с охранкой.

Количество русских политических эмигрантов в Западной Европе доходило до трёх тысяч, из них, где то около двух третей были выходцами из рабочей среды. Последняя русская революция соотношение между рабочими и интеллигентами поменяла в сторону первых. Большинство эмигрантов кочевали по Европе, переезжая из города в город, получая поддержку от эмигрантских касс и местных социалистических партий. Трудоустройством их никто не занимался, сами же они жили в основном впроголодь, перебиваясь случайными заработками.

Громадному большинству эмигрантов жилось очень тяжело: ложишься спать и не знаешь, что будешь есть завтра.

Владимир вздохнул – его семья тоже не купалась в роскоши. Надежде Константиновне часто приходилось экономить каждую копейку, рассчитывать траты на еду, трамвай, посещение театра. Честно сказать, она, как и её мать, которой на новой квартире предоставили лучшую комнату, были плохими хозяйками. Вести домашнюю бухгалтерию, готовить еду и убираться, им приходилось учиться на ходу. Посмотрев на их мучения, один из товарищей предложил им «завести Машу». Только, где взять лишние деньги? Да, и французские «Маши» по гонору и требованиям на голову превосходили своих рязанских товарок. Спасибо, матери и сёстрам за их посылки из России. Колбасы и домашняя ветчина из дома, отличались от французского суррогата, словно небо и земля.

Конечно, партия своих не бросает. Для простых эмигрантов была создана касса взаимопомощи. Владимир всегда старался помочь нуждающимся товарищам. Выступал с платными докладами, публиковал статьи в газетах и журналах, отдавая гонорар в её пользу. Работы и забот хватало. Вроде и возраст не настолько почтенный, а здоровье не к чёрту.

События пятого-седьмого года очень сильно сказались на его душевном состоянии. Поражение революции, царский террор, спад рабочего движения – надо иметь железные нервы, чтобы спокойно принимать подобную ситуацию. Нервные потрясения стали причиной постоянных головных болей. Плохие новости настолько выводили его из себя, что он мог нагрубить любому, даже женщине. Хорошие, наоборот, приводили его в эйфорию, получив заряд бодрости, он смеялся, много шутил, по сто раз на день, повторяя своё любимое словечко «батенька». Последние недели в Женеве были очень непростыми для него. Швейцарская полиция потихоньку выдавливала из страны русскую политическую эмиграцию. У Владимира в очередной раз потребовали какие-то пустяшные документы. Он похудел, депрессивные мысли посещали его всё чаще и чаще. По любому пустяку, он мог закатить скандал. С горечью замечая, как родственники и товарищи стараются не трогать его по возможности. Чтобы взбодриться, он стал частым гостем кафе и ресторанов, принимая выпивку за лекарство, беззастенчиво тратил на неё партийные деньги. Надежда Константиновна читала ему нудные нотации, требуя перестать употреблять спиртное. Однажды, разразился громкий скандал, когда, не сдержавшись, по пьяному делу, он назвал её «мымрой» и «потаскушкой».

Наутро ему стало стыдно, поэтому он всё-таки согласился переехать из Женевы в Париж. Где, несмотря на все житейские передряги, неожиданно нашёл своё личное счастье. Осенью 1909 года он познакомился с Инессой Арманд, которая на долгие годы скрасила его жизнь. Инессе в это время было 35 лет, она была вдовой, от двух мужей у нее было пятеро детей.

Нет, он глубоко уважал свою жену, но любовь – это совсем другое дело. К тому же, он всё-таки мужчина, которому иногда требуется немного женской ласки. В силу физиологических особенностей организма, Надежда Константиновна, физического удовлетворения от близости с мужчиной не испытывала. И их семейные отношения уже давно строились на основе общего дела и товарищеской привязанности. Владимир и Надежда, перешли в общение с Инессой на ты, чем немало удивили товарищей по партии. В сентябре 1911 года Арманд переехала на улицу Мари-Роз, где поселилась в соседним с Ульяновыми домом и часто посещала их квартиру, захватив с собой своих детей. Владимир и Надежда вели себя с ними, как дядя и тётя. Кроме личных, его и Инессу, связывали вполне рабочие отношения. Владимир владел французским языком только на бытовом уровне, чтобы нормально общаться с французами, ему требовался профессиональный переводчик. Красивая, уверенная в себе, владеющая обоими языками как родными, Арманд подошла ему наилучшим образом. Постепенно, круг её обязанностей расширился, она стала преподавать в партийной школе. А в январе 1912 года. На шестой Пражской конференции РСДРП, Инессу назначали секретарём Комитета заграничных организаций партии.

Этой весной, она по его личному поручению выехала в Россию, по паспорту польской крестьянки Франциски Янкевич. С помощью Николая Крыленко, она должна была передать рукописи Владимира в редакцию газеты «Правда» и попробовать восстановить недавно разгромленную петербургскую партийную ячейку. Он сильно беспокоился за неё: поездка была опасной, на территории империи Инесса была в розыске после побега из ссылки. (В реальной истории её арестовали 14 сентября 1912 г.).

Александр Парвус (партийное прозвище Доктор Слон), по жизни русский еврей Израиль Лазаревич Гельфанд, который назначил встречу господину Ульянову, был личностью неординарной и имел большие амбиции, которые не раз становились для него источником больших неприятностей. Вот и сейчас, небольшая афера, которую он провернул несколько лет назад в Германии, аукнулась для него нехорошими последствиями.

Ещё в 1902 году Александр стал литературным агентом Максима Горького и организовал постановки на сцене германских театров пьесы «На дне». Неожиданно это принесло немалый доход, треть от которого доставалась Парвусу, треть – Горькому, а ещё одна треть предназначалась партийной кассе РСДРП. Естественно, Горький и РСДРП своей доли не получили. Последнее было большой ошибкой. Ладно, пролетарский писатель, не велика шишка, а вот партия таких выходок не прощает. Поэтому, когда возмущённый Горький обратился к русским и немецким социалистам, те провели третейский суд, морально осудив Парвуса, и исключили его из партийных организаций. Александр бежал в Турцию, где сосредоточился на личном бизнесе. Дела его резко пошли вверх. Став официальным представителем нескольких немецких кампаний, занялся поставками продовольствия и оружия, что принесло ему сказочные дивиденды. Прочно став на ноги, он решил загладить свои прошлые грехи перед социалистами, выплатив старые долги. Посредником для этого дела, Парвус выбрал своего старого товарища Ульянова. Кроме, того, на этого перспективного революционера у него были свои, далеко идущие планы.

Войдя в зал, Парвус сразу увидел своего давнего друга. Ульянов, чуть пристав, развязно помахал ему рукой.

- Набрался уже,- довольно подумал Александр.

- Что ж, тем лучше, быстрее договоримся.

Расположившись напротив, они внимательно оглядели друг друга. Каждый из них прекрасно понимал всю подоплёку вопроса, но для вида надо было потратить немного времени на мишуру взаимных политесов.

Примерно через двадцать минут договорённости были достигнуты. Толстая пачка франков, как им казалось незаметно для окружающих, перекочевала из портмоне Парвуса в карман пиджака Ульянова. Ответным жестом, последний пообещал уладить все разногласия первого с Горьким и партийными организациями, объяснив проколы Парвуса непредвиденными непреодолимыми обстоятельствами.

Александр кивком головы показал собеседнику на недопитую бутылку.

- А давай!- согласился тот, разливая остатки розовой жидкости по бокалам.

После того, как им принесли третью бутылку, разговор коснулся нынешний ситуации с рабочим движением в России. Слухи о том, что все заводы и фабрики в Москве полностью перешли под контроль эсеров, давно лихорадили русскую эмиграцию.

« Лицо Ленина стало мрачнее тучи. Начав говорить спокойно, он внезапно взорвался в яростном спиче:

- Рабочий класс у нас ещё гнилой, говно. Дальше своего носа ничего не видит.

- Всему своё время,- пожал плечами Парвус, не имея в данный момент желания о чём-нибудь спорить.

- А впрочем, продолжал Ульянов, кажется, даже не услышав ответа, - оно и не нужно, чтобы он пытался смотреть далеко.

- На данном этапе. Иначе получится то, что получилось с нашей партией. Споры, склоки. Разброд и шатание.

Несколько бокалов вина возбудили Ленина, и он стал говорить непозволительно громко, размахивая руками. Вдруг откуда-то появился полицейский и потребовал у собеседников документы. Владимир весь как-то сжался, побелел и нехотя полез в карман.

Внимательно изучив документы, полицейский вернул их обратно.

- Прошу не кричать,- сказал он на прощанье и на несколько секунд задержал свой пристальный, колючий взгляд на лице Ленина.» (От автора: почти полная цитата из воспоминаний Парвуса, но от 1908 г.).

Заметив вопросительный взгляд Парвуса, Ульянов нехотя дал пояснения:

- Разволновался немного. Мало того, что деньги, так ещё и это…

Воровато оглядевшись, он распахнув полы пиджака, показал заткнутый за ремень брюк браунинг.

- Непривычно с оружием. Хоть он и не заряжен. А всё же…- махнул он рукой, задумчиво оглядев наполовину недопитую бутылку.

- Пожалуй, хватит на сегодня. Пойду я, женщины мои, заждались уже.

Глядя в след, будущему вождю мирового пролетариата. Парвус одобрительно, в такт своим мыслям покачал головой.

- Именно такой человек, мне и нужен. За благообразной внешностью скрыт недюжинный ум и железная воля. Если надо он будет жестоким до крайности, добро и мораль станут для него просто абстрактными понятиями, если это послужит делу Революции. Ибо, как сказал один из лидеров меньшевистского крыла РСДРП: этот человек живёт только во имя Революции, неважно спит он в этот момент или бодрствует.

Занятые своими мыслями, приятели не заметили, что всё время, пока они так душевно проводили время за приятной беседой о будущем переустройстве мира, за ними внимательно следили глаза двух неприметных личностей, одетых в слегка потёртые клетчатые пиджаки и кепи.

*************************************************

Когда Владимир Ильич Ульянов, уже почти добрался до дома, погода в городе окончательно испортилась. Частые капли дождя перемежались резкими порывами ветра, сглатывающими все посторонние, не относящиеся к непогоде звуки. Солнце куда-то исчезло, сменившись угрюмой мрачной темнотой внезапно до краёв заполнившей узкие парижские улочки. Видимость резко ухудшилось, ехать стало опасно, и Владимир пошёл пешком, аккуратно придерживая руль велосипеда. Выскочившая из-за угла тёмная фигура перегородила дорогу.

- Месье,- неуверенно начал говорить Ульянов, потянувшись рукой за браунингом. Фигура внезапно сделала резкий шаг вперёд, и он почувствовал, как что-то острое больно кольнуло ему в грудь. Чужие руки осторожно зашарили по его телу, наткнулись на пачку купюр и аккуратно изъяли искомое.

Лёжа на мостовой, Ульянов уже не видел, как чуть позже из автомобиля с горящими неяркими фарами, выбрались два человека, одетых в одинаковые чёрные плащи. Склонившись над телом, один из них шепнул другому:

- Отходит, ваше благородие.

Постояв пару секунд, вернувшись к машине, они, осторожно объехав труп, покинули место, разыгравшейся трагедии.

Солнечный луч, незнамо как пробившийся сквозь плотную пелену туч, будто прощаясь, ненадолго осветил лицо погибшего. Станет ли мир лучше, со смертью этого человека – или окунётся в ещё большие тартарары – будущее покажет…

Улица Мари-Роз.