Петербургская рапсодия

Глава 20

- Осторожно не упади! – мама, бережно подхватив моё тщедушное тельце за бёдра, рывком подняла его вверх. Мои пальцы торопливо зашарили по оконной раме. Как назло, форточка не открывалась.

- Быстрее, сынок, быстрее… Простудишься – заболеешь!

И то верно, на улице больше сорока градусов, а я в одном свитере, майка без рукавов под ним роли не играла. На голове вместо шапки чёрная тюбетейка, подарок тети Люды на последний день рождения. Чего уж тут жаловаться: в пальто и в валенках в узкую форточку не пролезешь. Хорошо, что форточка второй зимней рамы открывалась вовнутрь, а не наружу. Достаточно было её сильно толкнуть – и дело сделано. Мама у меня предусмотрительная, наученная горьким опытом. Поэтому, когда родитель уходил в очередной запой, она форточки в моей комнате на шпингалет не запирала.

В этот момент меня торкнуло. Какая форточка? Какой, к дьяволу, шпингалет? Каким образом я из июльского Петербурга очутился в заснеженной деревне в непонятном месте, да ещё в теле щуплого мальчишки? На миг потеряв контроль над новым телом, я судорожно задёргался.

- Тише! Тише! Отца разбудишь! – знакомый женский голос с улицы еле прошёл через мои уши. По ощущениям, они казалось были забиты тремя словами стекловаты. Голова кружилась – перед глазами туман. И тут меня накрыло! Я вспомнил.

Млять! Я вернулся в своё детство! В 1972 год! Мне почти восемь лет. Назад в СССР? Аааа!!!!!!!!!!!

***************************************************************************************************************************************************************************************************************

(От автора: здесь возможно будет начало новой книги. В ней не будет спасения СССР, но и не будет его охаивания. Так получилось, что по инерции накатал \как бы\первую главу).

Надо сказать, взрослое сознание захватившее разум ребёнка, не сплоховало. В себя я пришёл в рекордно короткий срок. Похоже, возродился в очередной раз, для разнообразия в собственном теле возрастом неполных восемь лет. Ладно, проблему переноса и другие глобальные вещи обдумаю позже, надо разобраться с суровой реальностью, что я делаю здесь и сейчас? Что сказать? Правильно заданный вопрос – это на половину решенная проблемная ситуация. Память коротким импульсом ударив по мозгам, тут же осветила мне всю подоплёку вопроса. Пока я копался в её завалах, тело продолжало выполнение заданной программы. Вытянув голову, руки и часть туловища наружу, привычно ухватился ладонями за оконную штору. Вроде, если сильно не дёргать, должна выдержать. Вообще, надо было после открытия первой створки, развернуться и лезть ногами вперёд. Точно, раньше так и делал. Только сегодня ступил, наверняка, побочка от замены сознания. Спустившись по шторине, как по канату, на цыпочках вышел на веранду, затем скинул крючок с двери, ведущей на улицу. Дав возможность матери зайти в дом. Повезло, отец уснул не в зале на диване, а в дальней спальне, за стенкой не услышит. Можно включить свет, подбросить в печь, затем нормально поужинать на кухне. Блин, завтра родителям на работу, а мне в школу. Меня ждёт первый «а» и порядком подзабытые лица одноклассников.

Ночью, прижавшись к горячему маминому боку, долго не мог заснуть, перебирая воспоминания далёкого детства.

Последние три года папа «гудел» практически каждые выходные. Обычно, они проходили достаточно спокойно. До того, как я выучился читать, мне мастерили всяческие деревянные игрушки, учили играть в шашки, лото и простую карточную игру – «пьяницу». Когда же выучился грамоте, и после традиционных русских народных сказок, принёс из библиотеки «Винни Пуха», отец посчитал меня достаточно взрослым. Так как трезвый он обычно ходил с мрачным видом, не обращая на потомка внимания, то воспитанием сына он занимался «под мухой», то есть в разной степени алкогольного опьянения.

Теперь мы играли в шахматы и карты, осваивая «дурака» и «шубу с клином». «Вини Пуха» забраковали, посоветовав «Страну дремучих трав» и «Приключение Шерлока Холмса». Первая мне не зашла, вторую сначала бросил, споткнувшись на «Пляшущих человечках». Папе такой подход пришёлся не по душе. Теперь он заставлял меня пересказывать каждый рассказ. А за ошибки и неточности награждал подзатыльником. Такой метод дал быстрый эффект: три первых тома из собрания сочинений Конан Дойля были прочитаны мной за три месяца. В дальнейшим я втянулся, пристрастившись к чтению. Родитель, оставшись довольным, пустил процесс на самотёк. Не забывая, однако, регулярно пополнять домашнюю библиотеку. В то время, в приложение к журналу «Огонёк» можно было выписывать книги целыми собраниями сочинений: Пушкин, Н. Островский, Макаренко, Брет-Гарт, Стивенсон, Гоголь и другие. Позже, получив их по наследству, я хранил потрёпанные тома до конца жизни.

Но, бывали дни, когда отец напивался до чёртиков, натурально ловя белочку. Он, просто забывал, что у него есть жена и сын, запирая дверь на крючок. Идти к родителям матери было стыдно, и мы ночевали в летней кухне (летом), или в бане (зимой). Иногда, если мама успевала открыть форточку, я залезал в окно, и мы попадали домой.

Дошёл батя до такой жизни не сразу. Первые проблемы начались у него в раннем детстве, когда репрессировали отца. В семье бывшего командира Красной Армии сразу же начались проблемы. Повезло, что с женой они не были зарегистрированы официально. Она, бросив квартиру в Томске со всем содержимым, сбежала в Новосибирск к свекрови. Что делали в сибирской столице с членами семей лиц категории «десять лет без права переписки» - на ночь лучше не рассказывать. Свекровь приняла невестку и внука благожелательно. Чистокровная полька, закончившая в Вильно царскую гимназию, она происходила из пусть и обедневшего, но старинного шляхетского рода. Из-за происхождения и гордости, знавшая четыре иностранных языка, работала простой стрелочницей на железной дороге. Её муж, мастер в механических мастерских, член партии большевиков с тысяча девятьсот двадцать четвёртого года, умер десять лет назад, оставив ей в наследство небольшой домик в рабочим посёлке, недалеко от Новосибирска.

Всё бы ничего, но после ареста сына Ангелина Владиславовна озлобилась на власть, позволив себе неосторожные слова в адрес партии и лично товарища Сталина. Длинный язык ожидаемо довёл её до цугундера. В конце тысяча девятьсот сорок первого года, на её месте работы произошло чп: на второстепенной ветке, товарняк, гружённый лесом, сошёл с рельсов. Острую на язык женщину ожидаемо сделали «стрелочницей». Так сказать, строго по профессии. Получив двадцать лет, домой она так и не вернулась.

Как у отца прошло его военное детство, он рассказывал мало. Вроде не так и плохо. По его словам, играли в войну, ходили в школу, где писали перьевыми ручками. Хотя, лично меня всегда удивляло, что с таким именем как «Людвиг», он не подвергался насмешкам от одноклассников. И это, во время войны с немцами? Над моим отчеством «Людвигович» подсмеивались даже в семидесятые! А у него имя! Нет, говорил, проблем не было. Или, недоговаривал?

В тысяча девятьсот сорок восьмом, мать отца связалась с пленным австрийцем, подарив ему брата. Поругавшись с моей бабкой, он поступает в техникум города Ленинск-Кузнецкого, получив по итогу шахтёрскую специальность: горный мастер. Не помню, как судьба свела шахтёра и председателя колхоза «Победа» старинного сибирского села, но тот уговорил его сменить место работы, поменяв должность на прораба. В селе намечалась грандиозная стройка. Новый прораб не подвёл, кроме основной работы организовал духовой оркестр и шахматную секцию в построенном под его руководством клубе. Позже, выписав лес на корню (рубль за дерево), выстроил просторный дом для второй семьи.

Очередная неприятность ударила его под дых: молодая жена изменила ему со строителем-армяном. После развода, помыкавшись пару лет, он пристал к моей будущей матери, старше его на восемь лет. Красивый молодой мужик, а может быть усталость от одиночества - сделали своё дело – они стали жить гражданским браком. Родился я, перебрались в новый дом – всё вроде хорошо. Но, Судьба опять не пожалела отца, погиб его сын от первой жены. Поехав к бабушке в Новосибирск, десятилетний мальчик попытался попасть в автобус, но был сбит с ног и затоптан насмерть стадом, пытавшихся занять сидячее место пассажиров.

На его теле нашли множество следов от острых шпилек женской обуви.

- Суки! Ненавижу! – плакал отец на кухне пьяными слезами. Затем вспоминал про чёрный воронок, который на его глазах увёз в тысяча тридцать седьмом отца; бабку, ни за что за пропавшую в колымских лагерях, в пух и прах ругая проклятых коммунистов. Тогда, я не понимал толком все эти дела, но при Брежневе на кухне между своими, потихоньку это делать было можно.

Короче, после смерти первого сына батя пошёл по наклонной, с работы его попёрли. Он перешёл в столярку простым работягой, где за воротник они принимали всем коллективом. Пьяницам в партии не место, и он молча положил свой партийный билет на стол председателя местного парткома.

По пьяной лавочке доставалось и матери: руки он не распускал, но поливал грязными словами. В подробностях расписывая её фронтовую жизнь, где сведений о работе в госпитале и засадах со снайперской винтовкой не присутствовало. А вот, такие термины, как: ППЖ, шлюха и проститутка, разбирались досконально.

Мать сидела молча, слушая этот бред с каменным лицом, только крепче сжимала руки в ладонях. Никогда не понимал русских женщин, как можно терпеть такое? И ведь терпели! Из-за любви? Какие другие причины? Что у них в голове? Мне никогда не понять.

Закончив медучилище в восемнадцать лет, она была мобилизована в конце войны в тыловой госпиталь. Следуя патриотическому порыву подала заявление на курсы снайперов. Хорошо стреляла с детства, дед перед войной работал лесником, брал старшую дочь с собой на охоту.

Попала в действующую армию в декабре сорок четвёртого. Что и как никогда не рассказывала. Орден Красной Звезды, несколько медалей. Вернулась домой, через три месяца родила сына. В роддоме, санитарка допустила халатность, мальчик заболел, и умер. В деревнях тогда было зачастую крайне негативное отношение к женщинам-участникам военных действий. Бабы о их военных подвигах не думали. Бытовало другое: «Пока мы тут одни, они там с нашими мужиками кувыркаются». Так, что после родов мать уехала в Хабаровск, где работала в военном госпитале. Там у неё случился роман с военным врачом. Он ушёл к ней от жены, последняя, как было принято в те времена, пошла в партком. Врач не прогнулся, но мать, после разговора с его супругой, собрала вещи – и вернулась домой. Я сохранил фото, сделанные её другом. В красивом платье на фоне хабаровских достопримечательностей. А на обороте, стихи о любви, напечатанные на печатной машинке. Через несколько лет одиночества мама и познакомилась со вторым моим родителем.

Ругань по отношению к матери мне не нравилась, но по малолетству, что я мог сделать? Хорошо запомнился один эпизод. У отца был собутыльник, проживающий на соседней улице. Свою военную пенсию он пропивал полностью, сидя на иждивении у престарелых отца с матерью. На фронте, он возил генерала, и щедро делился с батяней подробностями, как высший и средний комсостав зажигал со связистками и медичками. Мать награды не носила, своё военное прошлое не афишировала. Однажды, местные пионеры прибили на нашу калитку жестяную красную звезду, как участнику Великой Отечественной Войны. Отец, как раз бухавший со своим другом-инвалидом (во время бомбёжки тот потерял ступню), сорвал её, обозвав подростков грязными словами. Увидев это, сосед, капитан в отставке, Филиппов Алексей Михайлович, тоже ветеран (служил в разведке), будучи уже в возрасте, доковыляв до нашего двора, костылём хорошенько отходил потерявших берега охальников. Именно тогда, я в первый и единственный раз услышал о диверсионном отряде, рейде по вражескому тылу, и девяти подтверждённых немцев на счету моей матери. Уже в конце жизни она показала мне фотографию, где снялась рядом с молоденьким лейтенантом с двумя медалями на узкой груди. На обороте, химическим карандашом была сделана полуразборчивая надпись: «Погиб при выполнение особого задания». И дата: 2 мая 1945. Берлин.

- Это отец твоего умершего после простуды брата…

Выспрашивать подробности у меня не хватило духа. А потом было поздно: мама ослепла, в свои права вступила старческая деменция. Она не могла ходить, перемещаясь на туалетное ведро, падала с кровати. Располнев, весила более ста килограмм. При попытке её поднять, случайно надавил на рёбра. Остались синяки, налившись багровым цветом. Как она умирала, я не видел, трусливо сбежав в свою комнату. Прибывший на утро участковый и врач скорой помощи простыню с тела не снимали. Но, при вскрытии врач, зафиксировав следы синяков, по инструкции заявил в милицию. Объяснения знакомый участковый принял благожелательно. Но, этого оказалось мало, на меня завели уголовное дело. Прибывшие три женщины следователи, или не знаю кто, выслушали мои объяснения внимательно. Опросив соседей и родственником, они дело закрыли, но шрам на душе остался. Бить собственную мать – это уже за гранью разумного. Особенно, если ей исполнилось девяносто, и она уже не может полноценно осознавать свою личность.

На похоронах было девять человек, все ближайшие родственники. Военкомат о нас не вспомнил, салюта не было. Ну, и ладно. Присутствовал на двоих с салютом, так себе ощущения. В начале восьмидесятых хоронили афганца, выпускника нашей школы. В девяностых был на похоронах собственного ученика, подорвавшегося на чеченской мине. История грустная, отслужив срочку, он вернулся на контракт – ушла жена. Та плакала на его могиле. Просив прощение. После военкома, выступил я: слова горели на губах. Ну, его нафиг такой опыт.

Могилу для матери четверо молодых парней вырыли рядом с бабушкой и дедушкой. В процессе, обнаружили старое захоронение - кости ребёнка, аккуратно сложив их в сторонку. Сюром выглядела рука деда. Вывалившись из соседней могилы, она как бы тянулась навстречу телу дочери. Без комментариев.

После того случая с бывшим разведчиком, собутыльники присмирели. Позже же, бухарик-инвалид стал обходить бывшую снайпершу стороной. Как-то они с моим отцом кололи поросёнка. Естественно, по пьяному делу у них получалось плохо. Бедный свин носился по двору, громко вереща и оставляя на снегу кровавые пятна. Мать молча прошла в дом, достала дедову двустволку, и спокойно, как в тире, избавила бедную тварюшку от мучений.

Зря я это увидел, следующие десять лет мясо в любом виде исчезло из моего рациона.

Всё эти тяжёлые воспоминания терзали меня почти целую ночь, только под утро смог забыться тяжелым беспокойным сном.

В школу утром не попал: повезло. Я всё-таки простыл, у меня ожидаемо поднялась температура. Родители ушли на работу, отец в столярку; мама в санаторий для туберкулёзных. Ружьё она взяла с собой, в очень холодные зимы вокруг села шалили волки. Наш дом был крайним по направлению к тайге, и ночью был слышан их заунылый вой. Иногда, в село забредали рыси. Пару дней назад одну такую пристрелил в своём огороде местный лесничий. До курей ей добраться так и не удалось.

Дело в том, что в санаторий прямой путь лежал мимо леса по широкому полю. Десять минут – и ты на месте. Сам санаторий был уже в черте тайги, а по дороге через центр села было добираться в четыре раза дольше. Мать ходила через поле с ружьм. Предосторожность не лишняя. В военные годы её подружку волк на этом пути загнал на дерево, где она, дрожа от холода, просидела до рассвета.

Простуда дала мне время на подумать. Что делать и как жить дальше. В отличие от отца, к современной власти я негативного отношения не испытывал. Что там было при Сталине, то дело другое. Лично моё детство и юность видело от власти только хорошее. Не нарушай закон, не увлекайся диссидентскими песнопениями – и все пути для тебя открыты. Хотел, я раньше, например, стать археологом, так и стал бы. Образование получено, связи с руководством кафедры археологии КеМГУ наработаны. Оттруби в школе обязательные три года – и вперёд, в аспирантуру. Только нагрянувшие девяностые сделали этот путь бессмысленным. Жизнь завертела, желание пропало.

Не, СССР, конечно, жалко. Реформировать надо было, но не разбивать на мелкие кусочки. Но, спасать его не буду. Не мой уровень, не получится. Знания о будущем в голове остались какие-то неконкретные, подробностей о значимых событиях и конкретных людях помню плохо. Значит, будем развивать свою личность, нарабатывая нужные навыки и умения. Идея, как приподняться есть, но пока об этом помолчим, чтобы не сглазить.

Единственное, через год отец в деревенской жизни разочаруется окончательно, и потащит нас в Новосибирск, к матери и брату. И будет – большая жопа. Из большого дома переедем в маленький: комната, кухня и кладовка без окон. Из уютной двухэтажной кирпичной деревенской школы в современную четырёхэтажную. Где учителям на тебя плевать, на уроках бардак, отношения среди учеников средних классов оставляют желать лучшего. Нет, в первой школе будет ещё нормуль, только потом меня переведут в другую. За первую неделю я дрался четыре раза. Далее приключений тоже хватало. Что интересно, драки и издевательство над слабыми среди одноклассников сосуществовали с гонками за интересными книгами и восхищениями благородными героями популярных фильмов. Книги были в дефиците, но вот чтобы мальчишки переписывали «Трёх мушкетёров» от руки, чтобы добавить к себе в библиотеку?! Такое я встретил только там. Вряд ли текст переписали полностью, но сам факт! Советский Союз – страна противоречий.

Значит, в Новосиб лучше не попадать. Будем думать, как это провернуть. От папы тоже надо избавляться. Уговорить мать будет трудно, посмотрим…

В общим, подводим итог: попасть назад в СССР, в своё детство – не так и плохо. Вот только… Сердце предательски кольнуло. А как же Настя? Двое милых двойняшек, оставленных в далёком 1915 году? Нет… Думаю, раз Провидение засунуло меня сюда, значит ему это зачем-то нужно? И если зачётно выполню очередную миссию, возможно, вернусь обратно, к молодой жене и детям?

Настя! Слышишь меня? – я напряг все свои душевные силы, посылая свои слова сквозь пространство и время.

- Жди меня – и я вернусь!

- Только очень жди! – прошептал я пересохшими губами….