— Деева! Деева, чтоб тебя! Да погоди же. Стой! Блин… Что за натура… Деева!
Я несся вслед за девчонкой, при этом переодически подпрыгивая на одной ноге. Когда с ходу натягивал кеды, на правом развязался шнурок, и мне вполне светила перспектива улететь носом в землю, если я его не завяжу.
Поэтому приходилось следить за ногами, теша себя надеждой, что вот-вот мы остановимся и появится возможность исправить ситуацию. Однако Наташка бежала вперед с неимоверным энтузиазмом, лишая меня остатков этой надежды. Из-за ее резвости я через каждый шаг поднимал правую ногу в попытке завязать болтающийся шнурок обратно и мне кажется, выглядел полным придурком со стороны.
Кстати, да… когда староста в психах выскочила из квартиры Ромовых, я кинулся вслед за ней. Конечно, решение было принято мной на эмоциях, за что себя теперь сильно ругал, но с другой стороны понимал, я поступил верно. По-мужски.
Но сам факт внезапного завершения расследования, напрягал, если честно. Черт знает что вышло в итоге. До конца так и не узнал ничего. А ведь у меня был выбор. Я мог остаться в обществе товарища инженера и выяснить все подробности. Просто… Мысль о том, что Дееву нельзя сейчас оставлять одну, что ее нужно догнать и как-то… не знаю… успокоить, поддержать… Эта мысль оказалась сильнее желания выяснить правду.
Идиот? Возможно. Сомневаюсь, захочет ли Ромов-старший повторить нашу увлекательнаб беседу. Но бросить девчонку одну я не смог. Вот не смог и все тут.
— Деева, поимей совесть! Стой! Я, блин, сейчас упаду, убьюсь к чёртовой матери и виновата в этом будешь ты! А тебе нельзя. Староста класса не может быть причиной внезапной кончины одноклассника.
— Чего тебе?
Наташка резко остановилась и повернулась ко мне лицом. В руке она по-прежнему держала вазочку. Прямо с ней и смылась. Видимо, тоже не особо хорошо соображала.
— Чего мне? Да я хочу с тобой поговорить! Хватит вести себя вот так. Ну что за детские заскоки? Все, мы уже на улице. Можно спокойно обсудить случившееся.
— О чем поговорить? Что обсудить? — Нервно рассмеялась Наташка.
Она хотела упереться рукой в бок, типа принять агрессивно-обвинительную позу, хотя вообще не понятно, в чем я виноват, но чертова вазочка помешала ей это сделать.
Девчонка опустила взгляд, посмотрела на предмет, который наглым образом утащила из дома Ромовых, и судя по удивлению, не поняла, какого черта это оказалось у нее. Ну точно говорю, плохо соображала.
— Я не понял, почему Ромов — твой отец. Ты говорила, будто папа умер. Ёжика вспоминала. Все дела. У тебя раздвоение личности? Или что?
— Петров… — Наташка, вздохнув, закатила глаза, а потом вдруг резко успокоилась. — Ты не отстанешь, да?
— Сама как думаешь? Тут вон, волнительные подробности вскрылись. Конечно, не отстану. Мы же эти… друзья.
Последнее слово я выпалил в один заход, скомкав все звуки в нечто непонятное. В итоге получилось не «друзья», а «дрзя». Просто далась мне данная формулировка не очень легко. Друзья… Ага…
Но Деева, похоже, все поняла. В ее взгляде мелькнуло что-то трогательное, похожее на благодарность. Однако, тут же все няшные эмоции сменились обратно на раздражение.
— Я не хочу это обсуждать! Нет, не раздвоения. Вранья тоже не было. Все правда. И про папу, и про ёжика.
Наташка хотела развернуться, затем снова рвануть вперёд, но я успел поймать ее за руку. Правда, сразу же отпустил. Девчонка так зыркнула глазищами, что меня аж пробрало.
— Ты сама говорила, товарищи должны помогать друг другу. Мы же пионеры. Ну?
Деева в ответ снова гневно сверкнула глазами. По-моему, сейчас отсылка к Пионерии была с точки зрения старосты слегка неуместна. Что за двойные стандарты? Главное, когда ей нужно, мы — пионеры. А я, за точно такие же слова, того и гляди в лоб получу. Вазочкой.
— Хорошо… Мама была влюблена в этого… в этого человека чуть ли не с детства. А в юности они вообще в одной компании все дружили. Потом он уехал в Москву, там женился. А через несколько лет его принесло сюда, в родной город. Командировка или что-то такое. Не знаю деталей. Я вообще ничего знать не должна. Она не хотела, чтоб я знала. И сейчас не в курсе о моей осведомлённости. Все получилось случайно. Сначала мне попалась фотография этого… человека…
— Слушай, от того, что ты стараешься не произносить его имя вслух, ничего не изменится. Он не исчезнет и не испарится. Называй нормально. — Я напрягся, вспоминая имя отца Никиты. — Николай Николаевич он. Поняла? Хватит вести себя как страус, который прячет голову в песок. Чтоб ты понимала, когда твоя башка в песке, то зад…
Я хотел сказать, что снаружи остаётся самая уязвимая часть, но осекся. Подумал, вряд ли столь образное сравнение уместно в общении с Деевой. Все-таки она — девочка.
— Тебе надо, вот ты и называй. Хоть Николаем Николаевичем, хоть папой Римским. А для меня он — ЭТОТ ЧЕЛОВЕК! — Психанула староста.
— Все. Хорошо, хорошо… — Я поднял обе руки на уровень груди, развернув их ладонями вперед. — Успокойся. Черт с ним. Этот, так этот. Ну? Продолжай.
— Что продолжать? Не́чего… Фото нашла с письмом в вещах. На самом дне лежали, завернутве в тряпочку. Видимо, он прислал это письмо, когда бросил мать и уехал обратно в Москву. В общем… Если по порядку…Явился сначала в командировку. Не знаю, что тут его переклинило… Но… В общем, он вроде как развёлся с женой и сделал предложение матери. По крайней мере дед так рассказывал. Я же когда нашла это письмо и фотографию, сначала… Растерялась я. Всю жизнь считала отцом другого человека. Мать спрашивать побоялась. А дед… Он всегда со мной вел себя как со взрослой. Вот он и рассказал, что было на самом деле. Если мать узнает, она деда никогда не простит за то, что он со мной вообще эту тему обсуждал.
— То есть Ромов реально бросил семью ради большой и чистой любви? — Переспросил я.
— Угу. Наверное… Там сложности были. Его жена, она вроде как дочь какого-то большой партийной шишки… Долго с разводом все тянулось… Но жить с матерью этот человек сразу начал тут. Ждал перевода. А потом ему потребовалось в Москву. И по работе, и по разводу. Он уехал…
Деева замолчала, уставившись на пресловутую вазочку в своей руке.
— Да что ж ты будешь делать… Ну? Он уехал. Дальше?
— А ничего дальше. — Наташка подняла на меня абсолютно спокойный взгляд. Видимо, псих у нее прошёл окончательно. — Дальше — все. В чем и дело. Этот человек застрял в Москве. Мать написала ему письмо, что ждет ребенка. Ну и его тоже ждёт. В смысле, этого человека. Приезжай быстрее — вот что написала. Скоро станешь папой. А он ей ответ прислал. Мол, извини, решил вернуться в семью. Буду любить тебя всегда, но понимаю, что не готов жить в провинциальном городе без каких-либо перспектив на развитие. А про ребёнка, то есть про меня, вообще ни слова. Будто нет ничего. Ну и все. Мать поплакала, поплакала, а потом вышла замуж. Деев Сергей — мой папа. Вот он. Все. Других не знаю и знать не хочу. Не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал.
— Наташ, твоя обида понятна. Но… Может всё-таки стоило бы тебе с ним поговорить? Имею в виду, Ромова-старшего? Он, между прочим, в нашем разговоре, сказал, что у него две семьи было. Значит, твоя мама — это не просто развлечение. Ты ведь не знаешь, какие там были обстоятельства. Только одну сторону выслушала. И даже, между прочим, сторону не прямого участника, а свидетеля. Дед… Да мало ли. Он ведь может ошибаться в чем-то.
— Нет! — Наташка рявкнула это с такой экспрессией, что меня обдало волной злости, исходившей от нее. — Вообще не понимаю, чего он приперся опять в наш город. Сидел бы в своей Москве…Кто его сюда звал? Детишек притащил…
— Охренеть… — Я уставился на девчонку в оба глаза. До меня только дошло. — Так Никита — твой брат. И этот… Старший тоже. Но выходит, они знают правду. То-то новенький наш на тебя все время так пялится…он просто в курсе, что у вас родственные связи имеются. Вот ему и было интересно с тобой поближе познакомиться. А я…
Меня вдруг разобрал смех. Я сначала тихо хохотнул, потом засмеялся, а потом просто минут пять ухохатывался, согнувшись пополам. Аж слёзы потекли из глаз.
— Ты чего, Петров? — Заволновалась Наташка.
Она принялась теребить меня за плечо и дергать за руку. Хорошо, что мы бежали через дворы и козьи тропы, а не по главной дороге. Поэтому остановились на углу дома, рядом с кустами. Иначе со стороны меня точно за психа приняли бы.
— Ой… Ну, конечно бывает и такое… — Я вытер слезы, с трудом успокоившись. — Наташ, извини, это не над тобой смеюсь. Не обижайся, пожалуйста. Над собой хохочу. Просто я все это время думал, что Никита…
К счастью, у меня хватило ума вовремя заткнуться. Потому как я чуть не ляпнул девчонке открыто, что все это время злился на то внимание, которое ей оказывал новенький. Сначала не понимал этого, а теперь понимаю. Спасибо Толкачу с его внезапной любовью. Говоря проще, ревновал.
— Что ты думал все это время? — Настойчиво спросила Деева.
При этом у нее взгляд стал какой-то непривычный. Внимательный, проникающий и взволнованный. Она словно чего-то от меня ждала. Сильно ждала.
— Да так…ерунда. Слушай, зачем обо мне говорить? Давай сначала с твоей ситуацией разберёмся. Ты рассказывай, что дальше было?
Однако, денёк сегодня, похоже, не задался. Наташка помолчала пару секунд, а потом выдала:
— Да пошел ты, Петров, к чёртовой бабушке! И вообще… Не подходи ко мне больше и не разговаривай со мной.
Выпалив свою гневную речь на одном дыхании, она швырнула вазочку мне под ноги, развернулась, и побежала в сторону, где находился ее дом.
— Ну хоть не в голову, слава богу… — Буркнул я, наблюдая, как на спринтерской скорости удаляется спина Деевой. — И что теперь делать?
Вопрос, на самом деле, был насущный. Обратно возвращаться к Ромовым? Не знаю… Во-первых, там теперь Никита и Рыкова пребывают в недоумении. Когда из квартиры на всех парах вылетела Наташка, а следом за ней я, Ромов тоже побежал следом, но его остановила Ленка. Припрусь обратно, будут вопросы. Да и не уверен, что товарищ инженер захочет продолжать разговор. Момент упущен.
К тому же, я сам пребывал в состоянии какого-то раздрая. Настоящая Санта-Барбара. Честное слово. Теперь еще дядя этот… Ромов-старший очень нелестно говорил о нем. Мол, если кто узнает правду, будет полный трындец. Но с другой стороны… Дядя… Он ведь тоже при делах. Так получается. Соответственно, есть еще одна ниточка, за которую можно потянуть.
— Да уж… — Покачал я головой.
Потом подобрал несчастную вазочку, не бросать же ее, и направился к дому. Утро вечера мудренее. Посмотрим, подумаем, прикинем. Нужно разложить те крохи информации, которые удалось получить, по местам. А потом решу, как действовать дальше.
В задумчивом настроении я притопал к родному подъезду. Там меня ждал очередной сюрприз.
На лавочке сидел дядя Лёня, грустный и несчастный. Увидев меня, он вскочил на ноги, а затем кинулся мне навстречу.
— Алексей! Как хорошо, что я тебя дождался!
— Здравствуйте. — Обречённо выдохнул я, глядя на взволнованного сантехника.
У этого что случилось? Когда уходил из дома, он сидел довольный и счастливый в нашей квартире. Ожидал возвращения матери. Я, честно говоря, заподозрил, что они с родительницей решили не затягивать с устройством личной жизни и съехаться, по крайней мере покидать новое место жительства дядя Лёня не собирался.
Теперь же, рядом с лавочкой стоял скромный чемоданчик, в котором, так понимаю, лежали вещи сантехника. Надо же. А я и не заметил, что он в наш дом с вещами уже приперся.
— Алексей, прошу тебя, поговори с ней!
Дядя Лёня топтался рядом с мной, напоминая большого, растревоженного медведя.
— С кем? — Задал я вполне логичный вопрос. Ибо на фоне всего происходящего варианты могут быть разные.
Тут уже не знаешь, чего ожидать. Вся привычная жизнь оказалась имитацией. Карточный домик, который теперь по-тихоньку рушится.
— С Галиной? С Галиной поговори, Христом богом прошу. Если я в чем-то виноват, готов исправиться. Пусть только скажет, в чем моя ошибка, в чем вина. Ничего не понимаю. Все нормально же было.
— Да погодите… — Я покачал головой, пытаясь привести мысли в порядок. Получалось это, прямо скажем, не очень.
Сумасшедший дом какой-то. Мать что теперь исполняет? Она вроде бы хорошо была настроена к сантехнику. И он нормально себя ведет. Картошку вон жарит. Участкового отводил. Видно, у мужика серьёзные намерения. Ну а то, что с придурью… Все мы немного не в себе. Дядь Лёня не самый худший вариант. А если пить бросит окончательно, так вообще хорошо. Человек он добрый, это факт.
— Объясните нормально, что случилось? У меня сегодня очень сложный день, правда.
— Да я сам ничего не понял! Сидел, ждал Галину. Она вернулась… Сразу вошла и с порога велела уходить. А сама плачет и плачет. Я ее спрашиваю, что произошло? Она ни слова в ответ. И одно по одному — уходи! А потом прямо взашей меня вытолкала. Даже Илюха заступался. Галина ни в какую. Поговори ты с ней. Что случилось, не пойму. Я ведь со всей душой, я искренне. И вас готов как родных… Нравится она мне. Сильно. Понимаешь?
— С ума с вами сойду… Точно… — Высказался я от души. — Ладно. Ждите. Сейчас разберёмся.
Такое чувство, будто сегодня все просто сговорились. Прямо как в народной присказке. Сначала пусто, а теперь так густо, что крыша едет.
Я вошёл в подъезд, дотопал до родной квартиры. Хотел позвонить, но потом передумал. Открыл своим ключом.
Когда оказался в коридоре, сразу обратил внимание на тишину. Она была тяжёлой, словно чугунная плита.
— Леха, ты?
Из комнаты выглянул Илюша. Говорил он шепотом и явно был расстроен.
— Что-то случилось. — Сообщил братец с серьёзным видом, все так же шёпотом. — Мамка дядю Лёню выгнала. А мне он нравится. Он добрый и хороший. Да и пацаны говорят, с ним не страшно даже вон, на «монастырку» пойти.
— Я тебе дам «монастырку»! Ноги сломаю. Понял? Сам. Не дорос еще по чужим районам шляться. — Погрозил я Илюше кулаком.
Сам тоже говорил шепотом. На всякий случай. Пока ничего не ясно, но вполне очевидно, какая-то хрень творится.
— А детей не трогают, ясно? — Возразил Илюша.
— Ты скажи, мамка где?
— В кухне закрылась. — Братец кивнул в сторону комнаты, дверь в которую действительно была плотно закрыта. — Плакала сильно, когда дядю Лёню выгнала. Но меня туда не пускает. Сказала, иди, Илюша, делай уроки. А какие уроки? Я в детский сад хожу. Нам не задают уроков. Очень странная она сегодня с работы пришла. Я еще в садике это понял. С воспиталкой даже не поздоровалась.
— Ладно… Брысь в спальню. Пойду выясню, что произошло.
Я подошёл к кухонной двери, осторожно приоткрыл ее, а потом заглянул внутрь.
Родительница сидела на табуретке, опустив голову и безвольно свесив руки.
— Мам… Ты чего?
Я шагнул в комнату и сразу же подошел к матери. Сел на корточки, чтоб наши лица оказались на одном уровне. Она подняла голову, посмотрела на меня красными, заплаканными глазами, затем выдала очень странную фразу:
— Предатель я, Алеша.
— Ты чего? На работе поругалась с кем-то? Накосячила? Ошибку допустила? Что такое?
Я старался говорить спокойным, размеренным, позитивным голосом. Родительница явно в депрессии. Ей, правда, пока такое слово не знакомо. Сейчас люди подобной дурью голову не забивают. Но от этого ситуация не меняется.
— Да… Ошибку… — Повторила она вслед за мной, как заворожённая. — Большую ошибку. Предала человека.
— Мам, очень тебя прошу, говори более понятно, а то я нервничать начинаю. Что случилось?
Родительница выпрямила плечи, посмотрела мне прямо в глаза и ровным, безэмоциональным голосом ответила:
— Меня во второй отдел завода вызывали. Новость сообщить и поговорить об этой новости. Дело в том, что… — Матушка запнулась на секунду, но потом все же продолжила. — Отец ваш жив, Алексей. Жив. Понимаешь?
Это была последняя на сегодня капля. И она меня добила. Я просто сел на пол, растерянно глядя на мать.
— Охренеть…
На большее у меня не было сил.