Петрусь Потупа

1 СЫН

На островке стоптанного, пропитанного водой снега, около поваленного плетня, стоит Степан Потупа. У ног его, рядом с грудой ивняка, огненным зайчиком вспыхивает на солнце брошенный топор; позади горбатится старенькая клуня; впереди — широкий овраг, откуда щетиной торчат голые прутья; ещё дальше — снежные поля с тёмной каёмкой леса и выжженными пятнами проталин.

Степана окружает путаница звуков: в крикливый спор воробьёв вмешивается разнеженное мычание коровы, стеклянным звоном рассыпается упавшая сосулька, где-то визгливо скрипит колодезный журавль.

Упруго, торопливо падают с соломенной крыши капли, дробятся в пыль, радугой играя на солнце. Ручей подхватывает талую воду и с шумом бросает в жадную пасть оврага.

Потупа напряжённо вслушивается.

— Тихо… Погано дело, ой, погано! — качает он головой, вздрагивая.

Прутья над оврагом закачались. Тёплый ветерок коснулся лица Степана.

— Весняк! — шепчет Потупа.

И снова в ушах его звучит жалобный голосок Петруся: «Пить…»

Неделя подходила к концу, а заболевшему сыну день ото дня становилось всё хуже.

Потупа закрывает глаза и мысленно видит, как жена Катерина приподнимает голову сыну, как бабка Мокрина дрожащей рукой подносит к его запёкшимся губам тёмно-зелёный отвар из лекарственных трав…

Катерина совсем потеряла покой. Она металась по хате, растирала пылавшее жаром тело мальчика, по ночам со страхом прислушивалась к его тяжёлому, прерывистому дыханию. На седьмые сутки, обессилев от бессонницы, выплакав все слёзы, Катерина молча стояла у постели сына, крепко прижав к груди руки.

Опустив голову, сгорбившись, сидел на полатях Степан. Он взволнованно проводил рукой по волосам, вытаскивал из кармана кисет и, словно спохватившись, торопливо прятал его в карман, так и не закурив.

А когда бабка наклонилась к мальчику, по её озабоченному, вдруг помрачневшему лицу Степан понял, что настали решающие часы…

Не выдержав томительного ожидания, он отчаянно махнул рукой и вышел из хаты, захватив в сенцах топор. «Поработаю — может, полегчает».

Но едва дотащил Потупа до плетня вязанку ивняка, топор вывалился у него из рук.

Степан боялся оглянуться на хату, боялся, но в то же время страстно ждал той минуты, когда Мокрина или жена позовут его.

Чтобы скорее проходило время, Потупа думает вслух:

— Не делали ли мы с Катериной всего, чтобы наши дети росли, как цветочки в поле? Делали всё, да не вытянули. Эх!..

Степана сильнее охватывает тоскливая тревога: «Пойти бы узнать…», но страх перед несчастьем сковывает ноги. И взгляд Потупы безучастно скользит по хате с подслеповатыми оконцами, по вишнёвому садику с дуплистой грушей перебрасывается на задворки села, где высятся толстые вербы, отбрасывающие на снег голубые тени.

— Степан! — резнуло его слух.

В дверях хаты, щурясь от солнца, стояла Мокрина.

Степан побежал. Из-под сапог во все стороны полетели куски мокрого снега, брызги.

— Что? Скажи! — кричал он, подбегая к порогу.

Мокрина приблизила к нему голову с выбившимися космами седых волос и прошамкала:

— Хвали бога: жив будет. Хлопец крепкий, что молодой дубок. — И бабка добродушно улыбнулась, взглянув на измученное лицо Степана.

Степан оттолкнул Мокрину и распахнул дверь в хату.

— Ну как, Катерина? — тревожно спросил он, подбегая к сыну.

Катерина глазами указала на мальчика.

Бледное лицо спящего Петруся было спокойно. Мерно вздымался покрывавший его грудь кожушок.

Дрожащая рука Степана легла на влажный лоб сына и медленно прошлась по спутанным мягким волосам.

Слабая улыбка появилась на лице матери. Радость наполнила теплом добрые, но уже выцветшие глаза Степана, лучом побежала по скуластому лицу.

— Пора уж мне до дому, — напоминает Мокрина.

Степан достаёт большой круглый хлеб, кладёт на него два тоненьких кусочка жёлтого сала и всё это с поклоном подаёт бабке:

— За лечение…

— Не богато, Степан! — качая головой, укоряет Мокрина.

Степан стоит перед ней с хлебом, смущённый, опустив глаза:

— Ведь нема ничего, нема, Мокрина! Ты не думай, будет — отдам, а то Катерина на огороде отработает.

— Ну что с вас возьмёшь! Отработаете. — И, взяв хлеб, Мокрина, поклонившись Степану, сказала: — Чтоб сколько муки да страху вы приняли от этой дитыны, чтоб вам от неё столько и радости было.

Степан тоже кланялся:

— Спасибо на добром слове. Пусть вам бог не пожалеет веку добавить.

— Спасибо и вам, — отвечала Мокрина.

После нескольких таких поклонов она сразу как будто постарела на много лет. Кряхтя и охая, потащилась к двери, провожаемая Степаном.

Когда он вернулся, Катерина, прислонившись лбом к подушке сына, впервые забылась в крепком сне.

Степан снял шапку, перекрестился на темневшую в углу икону и бесшумно вышел из хаты.

Широко льётся в грудь Степана густой весенний воздух. Теперь он уже слышит охрипших от крика воробьёв, слышит торопливый бег капель и, смахнув повисшую на усах слезу, растроганно шепчет:

— Петрусю, сынку… Дубок молодой мой!