— Петрусь, ты? Заходи, заходи, — говорил Барма, передвигая в сенях мешки с житом, когда в субботу вечером мальчик постучался в дверь.
В хате было темно, пахло чебрецом.
На печи кто-то завозился, глухо закашлял.
— Кто тут? — спросил дрожащий голос.
— Не бойтесь, мамо. То Степана Потупы хлопчик, — сказал Игнат.
Вспыхнувшая лучина осветила измождённое лицо сидевшей на печи женщины.
— Здравствуйте! — обратился к ней Петрусь.
— Добрый вечер, хлопчик, — приветливо ответила старая Христя.
Петрусь оглядел жилище — стол, покрытый домотканой скатертью, две лавки вдоль стен, потемневшую божницу.
Засветив от лучины каганец, Барма обернулся к мальчику:
— Садись, Петрусь.
Мальчик сел, осторожно развернул на столе «Кобзарь».
— Про что читать? — поднял он взгляд на парубка.
— Да про то же, хлопчик, что читал под дубом: как боролись Железняк и Гонта с панами, — произнёс Игнат и уселся напротив, вытянув по столу большие руки.
Понурясь, слушал он, как похищают паны Оксану, как её жених, батрак Ярёма, идёт в гайдамаки — мстить панам за свою невесту.
«Так Ивгу мою забрали», — думает парубок.
Притупленная временем старая боль вспыхнула с новой силой.
Пожар не гаснет, люди мрут,
Томятся в тюрьмах, на чужбине…—
читал Петрусь.
И тянутся за нитью стиха думы Игната: «Эх, да разве у меня одного горе? Оно у всех, кто под панами!»
Гневными строками отвечает мыслям парубка «Кобзарь»:
Казачьи дети; а дивчата!..
Земли украинской краса
В неволе вянет, как когда-то
Увяла мать… Уже коса
Стыдом сечётся… Плачут очи,
От горя слепнут; расковать
Казак сестру свою не хочет;
Сам не стыдится изнывать
В ярме у ляха… Горе, горе!
«А разве теперь не так? — закипает Игнат. — Разве не берёт пан лучших дивчат наших на гибель? Не мордуют, не мучат людей? А люди? Молчат, гнутся, будто бы неживые. Забыли волю! Вот он и укор от кобзаря».
Ну, а внуки? Им нет дела —
Панам жито сеют!
Немало их, а кто же скажет,
Где Гонты могила?
Мученика праведного
Где похоронили?
— Нет, кобзарь, не только будут жито сеять — встанут за волю люди! — Барма ударил кулаком по столу и поднялся.
Он вышел из-за стола, взволнованно прошёлся по хате. От его мужественного, решительного лица веяло силой и гневом.
Петрусь, опустив книгу, широко открытыми глазами смотрел на парубка…
— Хватит на сегодня, Петрусь, — проникновенно сказал Игнат.
Он сел за стол, охватил голову руками и в глубокой задумчивости засмотрелся на вздрагивгающее пламя каганца.
— А я видел, как пан слугу бил, — под впечатлением прочитанного прервал молчание мальчик.
Отняв от лица руки, Барма медленно перевёл рассеянный взгляд на Петруся.
— Правда, дядя Игнат. Ещё видел, как пан змеяку большущую гладил палочкой.
И Петрусь рассказал, как ходил он слушать бандуру в овраг, как лазил в усадьбу за правдой, как стал пастухом.
Барма с любопытством смотрел на мальчика. Глаза его повеселели.
Когда Петрусь кончил рассказывать, Игнат, положив ему на плечо руку, сказал:
— Хороший ты хлопец, смелый. Были бы все такие!
Мальчик подумал, что пришло время узнать про всё тайное, что говорили о Барме люди. Собравшись с духом, он спросил:
— Дядя Ипнат, правда, что вы с хлопцами повесили объездчика?
От кого слышал? — остро взглянув на Петруся, спросил Барма.
— Люди так говорят, — оробев, ответил мальчик.
— Люди, — усмехнулся Игнат, — они — что сороки: трещат, не зная о чём. А ты не верь словам. Неправда всё это.
— Ой, правда, милый хлопчик, правда! — отозвалась с печи старая Христя. — Повесили, шибеники, повесили ката… — И, обращаясь к сыну, она сказала: — Заберут тебя панские собаки, Игнат. А куда мне, старой, деваться?
— Эх, молчите, мамо! — с досадой сказал Игнат. — И кто вас тянул говорить?
Петрусь понял, что Барме не хотелось, чтобы знали о его делах другие.
— Я никому не скажу, дядя Игнат. Не верите? Вот поклянусь!
Барма внимательно взглянул в лицо мальчику:
— Верю Тебе и без клятвы, Петрусь.
Он встал, взял со стола «Кобзарь», полистал его:
— Счастливый ты — грамоту знаешь!
Петрусь посмотрел на парубка, и внезапная мысль пришла ему на ум.
— Дядя Игнат, — вскричал он, — давайте я научу вас грамоте!
Барма нерешительно покачал головой:
— Не осилю, хлопче.
— Осилите, дядя Игнат! Вот смотрите! Эта, с дрючочком, — буки, а вот что пониже, похожа на косу, — глаголь.
Увлечённый порывом мальчика, Барма подсел к столу. Через минуту он водил огромным мозолистым пальцем по страницам «Кобзаря».
— Аз, буки, веди… — покорно повторял он вслед за мальчиком.
Так началась их дружба.