Петрусь Потупа

6 АНДРЕЙКА

Наконец-то Петрусь попадёт в усадьбу к пану!

Всё было улажено: гайдук, приставленный смотреть за пастухами, заболел, а старший пастух согласился отпустить Петруся.

Оставались родители. Мальчику не хотелось поверять им свои замыслы — боялся, что ему помешают, а то и вовсе могут не пустить. Но в то же время нельзя было не сказать, что один день он не пойдёт пасти скот. Когда вечером он сказал об этом родителям, Степан вопросительно поднял брови, а Катерина, резавшая хлеб, придержала нож.

— Чего так? — коротко спросил отец.

— Да будет другая работа, — нехотя ответил Петрусь.

Утомлённые тяжёлым дневным трудом, родители не стали дальше расспрашивать.

Ночью мальчик спал плохо. Он поднялся рано, вышел во двор.

Оглядывая предутреннее бледно-зелёное небо с редкими, слабо мерцающими звёздами, Петрусь подумал: «Скорее бы солнце вышло!»

За завтраком он рассеянно, торопливо глотал картошку и, против обыкновения, молчал.

Степан давно заметил волнение сына и ждал, когда тот сам заговорит. Наконец он не выдержал:

— Куда это ты так торопишься?

— Дело есть.

— Какое?

— Так, маленькое.

— Говори толком.

— Я ж говорю — маленькое. Вот сделаю — расскажу…

Потупа сурово глянул на сына, но подумал: «Твёрдый, это добре».

— Ох, Петрусь, — отозвалась Катерина, — смотри не попадись панским волкам на зубы!

— Не бойтесь, мамо, я никуда не попаду.

Катерина покачала головой:

— Гляди, хлопче.

Петрусь уже не слушал мать и выбежал из хаты.

Мальчик знал, куда идти: давно было облюбовано им место у гребли на Большом шляху, откуда он проберётся в усадьбу графа.

Слыша, как тревожно бьётся сердце, Петрусь думал: «Вот пойду до пана и погляжу, какой он есть».

Выбравшись на шлях, огибающий панскую усадьбу, мальчик неожиданно увидел больного Андрейку. Его фигура, освещённая солнцем, резко выделялась на пустынной дороге. Худой, как шест, без шапки, покрытый выцветшими лохмотьями, он что-то высматривал в бездонном синем небе.

— Гей, Андрейка, что ты там видишь? — крикнул Петрусь.

Больной отпрянул в сторону и с опаской оглянулся… Не раз слышал Петрусь рассказы односельчан о причине безумия Андрейки.

Несколько лет назад любимая курица мальчика перелетела ограду панского сада. Всё дальше и дальше мелькал в густой траве её гребешок.

Андрейка полез через ограду. Здесь его и поймал сторож. Напрасно мальчик уверял, что он не вор, что он только Рябку хотел поймать, сторож его не слушал.

Упирающегося Андрейку сторож потащил к графу Казимиру Шауле в террариум. Стоя возле клетки, владелец усадьбы наблюдал за кормлением удава.

Мальчик отшатнулся, увидев, как чудовищная змея, метнувшись вперёд, схватила кролика…

— Воришку поймал, ясновельможный пан, — доложил сторож.

Холодный взгляд графа мельком остановился на Андрейке.

— Бросишь его завтра удаву. А пока — в погреб.

— Будет исполнено, ясновельможный пан, — вытянулся сторож.

«Я не брал яблок, не брал…» — хотел было крикнуть Андрейка, но рот его лишь беспомощно кривился.

Плачущего Андрейку втолкнули в погреб. Могильный мрак обступил мальчика. Из темноты доносился тонкий крысиный писк.

Андрейка поверил, что его бросят на съедение удаву. Да как было не поверить — ведь это приказал сам пан граф! Мальчик устал кричать и плакать. Всё ярче возникала перед ним картина предстоящей расправы; всё неотступнее маячила перед ним пасть удава. Чтобы не видеть её, Андрейка, закрывая глаза руками, забился в угол, но образ змеи преследовал его и тут.

Когда дверь погреба открыли, перед панскими слугами лежал, скорчившись, потерявший разум Андрейка.

Обо всём этом от них и узнали люди…

Жалость к Андрейке охватила Петруся. Он подошёл к больному хлопцу и взял его за руку:

— Не бойся, Андрейка! Это я, Петрусь.

Взгляд Андрейки, до этого дикий, блуждающий, стал детским. Только глубокая грусть светилась в нём.

— Андрейка, вспомни меня, я же Петрусь… Помнишь Петруся? — допытывался маленький Потупа.

Мучительное напряжение появилось на лице Андрейки, лоб покрылся морщинами.

— Петрусь, — наконец прошептал он. — Потупа.

— Ага, Потупа! Ты ещё учил меня на дудке играть! — радостно отозвался Петрусь.

— На дудке… помню, — тихо выговорил Андрейка, и глаза его стали ясными, чистыми. Казалось — вот-вот прорвётся тонкая пелена, отделяющая сознание от мрака.

— Вспомнил, смотри! Вспомнил, как на панском лугу мы под дубом играли! — удивлённо воскликнул Петрусь.

— На панском… панском… пан… — невнятно забормотал Андрейка и, будто увидев что-то страшное, отшатнулся, прикрывая рукой вновь появившийся в глазах странный блеск.

— Андрейка, не бойся, я же Петрусь — не пан! — отчаянно крикнул Потупа.

Но было уже поздно: Андрейка, как бы отталкиваясь от него рукой, попятился, затем повернулся и опрометью пустился бежать. Вскоре он скрылся за поворотом дороги, и только облако тонкой пыли напоминало о том, что здесь был Андрейка.

— Эх, то я его паном напугал! — вслух сокрушался Петрусь, оставшись один. — Нехорошо мы делали, что смеялись над Андрейкой. То ж пан его…

Но тотчас мысленно перебил себя: «А може, не пан?.. Вот я узнаю…»

И Петрусь вдруг вспомнил, куда он идёт и как ждал этого дня.

От нетерпения видеть пана, узнать правду о нём Петрусь уже не мог идти шагом и бегом пустился к гребле.