Петрусь Потупа

3 У ДЬЯЧКА

— Бери-ка вот корыто, мешок со стручками да садись у крыльца лущить. И чтоб мне до обеда управился. Слышишь?

— Слышу, — с опаской отвечает Петрусь, косясь на дьячиху.

— То-то. Приду — погляжу.

Дьячиха ещё раз оглядела начавшего работать мальчика и удалилась.

— Опять эта дрянь стоит с вёдрами! — уже со двора донёсся её голос.

Оставшись один, Петрусь принялся за дело. Скоро он убедился, что заданной работы хватит не только до обеда, но и в день не управишься. Однако мальчика это не смутило. Он живо вытаскивал из мешка хрустящие пучки: стручки лопались и с сухим треском роняли беленькие яички фасоли. Петрусь проводил по ним рукой, и они гремели, как камешки. Особенно веселило его, когда среди белых фасолин попадались цветные: фиолетовые с крапинками, коричневые, чёрные… Петрусю они напоминали яички маленьких птичек, и он каждую новую цветную фасолину бережно прятал за пазуху.

Неожиданно появлялась дьячиха.

— Лущишь? — односложно спрашивала она.

— Лущу, — в тон отвечал Петрусь и чувствовал, как маленькие глазки дьячихи следят за каждым его движением.

— Да ты скорее пальцами вороши, — говорила она, — как паучок ножками. Вот так… — И толстые её пальцы медленно шевелились. — Видал?

— Видал, — спокойно отвечал Петрусь, а сам думал: «Чего это она такая толстая? А если бы её поделить — сколько из неё вышло бы дьячков?»

Не успела дьячиха отойти, как звякнула щеколда, и на дворе появился дьячок. Петрусь взглянул и сравнил:

— Шесть, как на весах…

А Харитон Иванович, пересекши заросший травой дворик, остановился перед мальчиком.

— Здравствуйте, — сказал Петрусь, порываясь встать.

— Сиди, сиди, — поспешно произнёс Харитон Иванович, махая сухонькой ручкой на мальчика.

Он вытащил синенький в крапинку платочек и стал тщательно вытирать слезящиеся глаза с красными веками.

Мальчик видел его так близко впервые. В церкви, когда Харитон Иванович пел или читал, Петрусю всегда казалось, что внутри у него сидит овца и жалобно блеет. Поэтому он с любопытством оглядел рыжие, стёртые сапоги, серенький просаленный подрясник, маленькое личико с бородкой, похожей на клок сена, и косичку, перевязанную синей лентой.

Протерев глаза, дьячок дружелюбно глянул на Петруся:

— Работаешь, хлопче?

Петрусь молча кивнул головой.

— А чей будешь?

— Потупы Степана.

— А-а-а… Ну, работай. Бог труды любит.

— А вы видели его? — спросил Петрусь.

— Кого это, дитятко? — опешил дьячок, останавливаясь.

— Бога, — тихо ответил Петрусь, глядя на Харитона Ивановича тревожными, пытливыми глазами.

Тщедушная фигурка дьячка согнулась вдвое, рот открылся, глаза налились слезами. Дьячок потрогал мальчику голову, будто хотел убедиться, здоров ли он, и даже перекрестил ему рот.

— Христос с тобой, дитятко! — наконец вымолвил дьячок. — И что ты такое непутёвое выдумал? Да где же мне, грешному, сподобиться такой благодати?

— А отец Евлампий видел?

— А чем же отец Евлампий лучше? Ежели не… — Харитон Иванович хотел что-то сказать, но вместо этого хукнул в кулачок.

— Обедать! — послышалось из окна.

Мальчик бросил работу и вошёл в горницу. На столе уже дымились миски, наполняя воздух вкусным запахом мясного борща.

Петрусь сел и сразу заметил, что миска у него самая маленькая, у дьячка — побольше, у дьячихи же — огромная, налитая до краёв. Густой пар закрывал лицо хозяйки. Отдуваясь, она прихлёбывала борщ.

Петрусь удивился: «Как она не обожжётся? Наверно, остыло» — и, схватив ложку, глотнул.

Раскалённый борщ ожёг рот. Петрусь закашлялся, исподлобья взглянул на дьячиху.

— Ты чего это вылупился?! — напустилась она, Петрусь поспешно схватился за ложку и уже не смел поднимать глаз.

Тем временем дьячок налил горилки в зелёную лампадку и со словами «Господи благослови» опрокинул её в рот; сморщился, чихнул и еле выговорил:

— Эко славное зелье!..

После этого дьячок как-то обмяк и обратился к Петрусю со словами:

— Правду ты, хлопче, говоришь: «Бог-то бог, да сам не будь плох». Вот как я сегодня: панихидку отслужил — есть и горилка и закуска. А не пойди я, то и лежал бы, пока не опух. Вот так-то… А до бога ещё и разум нужен. Одним богом не проживёшь…

— Ты чего это, старый дурень, болтаешь? — сердито сказала дьячиха.

— А вы, Прасковья Ивановна, хлопчику ещё борща подлейте да мясца дайте: сами же говорите — работящий, — осмелился вымолвить дьячок.

— Что вы, Харитон Иванович, суётесь не до своего дела! — оставив ложку, сказала дьячиха.

«Погоди, я тебе что-то подстрою!» — мысленно погрозил ей Петрусь.

Прислуживающая у стола немая девушка Фрося бросала на мальчика сочувственные взгляды. На второе она принесла кашу и сама хотела положить ему, но дьячиха перехватила у неё ложку, и в миску Петруся упал комок каши. А когда Фрося принесла крынки, то Петрусь вместо густой, вкусной ряженки получил синее, снятое молоко.

Мальчик встал из-за стола голодным. Он хотел выйти, но дьячиха протянула ему нож:

— Будешь срезать подсолнухи. И чтоб три мешка набрал! Только смотри не спи… А придёт Данило, школяр, — разбудишь Харитона Ивановича.

Петрусь вышел потупясь: Данило был его старый враг. Сын богатого мужика и старосты, Данило Гулый не мог примириться с тем, что не он, а голодранец Потупа верховодит хлопцами. Увидит Данило Петруся на улице — и, приплясывая вокруг него, дразнит:

Всё это вспомнил Петрусь.

«Теперь он придёт и будет надо мной смеяться», — думал он.

Мальчик уныло потащился на огород. Вяло срезал он шляпки подсолнухов, лениво совал их в мешок. Думая о том, чем бы досадить дьячихе, Петрусь оживился. Работа пошла спорее. Мешок наполнился, и мальчик потащил подсолнухи к крыльцу.

Только он высыпал свою ношу, как вдруг чья-то рука осторожно коснулась его плеча. Петрусь оглянулся. Перед ним стояла Фрося. Щеки её зарумянились, глаза таинственно и весело блестели. Она сунула руку за пазуху, вытащила большой, сложенный надвое кусок хлеба с салом и протянула его мальчику. Петрусь даже оторопел. Но когда Фрося замычала и знаками показала, чтобы он ел, Петрусь понял и несмело взял хлеб. Фрося исчезла, но вскоре снова появилась с полной миской сметаны и несколькими кусками пшеничного хлеба. Всё это она положила мальчику на колени. «Ешь», — говорили её глаза. Петрусь с испугом оглянулся на хату. Тогда Фрося, приложив к щеке ладонь, наклонила голову, закрыла глаза, показывая этим, что в доме все спят. Петрусь стал есть, а Фрося жестами изображала, какая дьячиха толстая, как она ест, как ходит. Петрусь смотрел на девушку и смеялся до слёз.

Фрося расстелила на вышелушенных стручках рядно, чтобы Петрусь ложился спать, а сама, захватив мешок, пошла докончить за него заданную дьячихой работу.

Через час из будки вылез сонный Полкан и глухо залаял на калитку. Исполнив свой долг, собака выгнула дугой спину, широко зевнула и, гремя цепью, снова забралась в будку. Лай разбудил Петруся. Открыв глаза, он увидел Данилу, прикрывающего калитку. Петрусь взбежал по ступенькам крыльца и наткнулся на спящего на полу дьячка.

— Вставайте, Харитон Иванович, школяр пришёл! — крикнул Петрусь так громко, что мухи, облепившие лицо дьячка, роем поднялись в воздух.

Харитон Иванович испуганно открыл глаза:

— Что такое?

— Школяр пришёл!

— А, школяр… Хай его бис забере! — проговорил дьячок и снова закрыл глаза.

— Да вставайте, Харитон Иванович! — тормошил его Петрусь. — Прасковья Ивановна наказывала.

Дьячок сел на пол. С минуту его лицо изображало страдание, словно он вспомнил что-то мучительное.

— Вот навязался на мою душу!.. Дай руку, помоги подняться… Вот так. А теперь неси водички лик сполоснуть.

Пока дьячок сморкался и фыркал, а Петрусь поливал, Данило стоял к ним спиной и, задрав голову, что-то высматривал на небе.

Но вот дьячок умылся, и мальчики, не глядя друг на друга, разошлись по местам.

«Хорошо ему, — принимаясь за работу, думал Петрусь о Даниле, — учится читать. Вот бы мне!..»

— Благослови нас, господи, на тяжкий подвиг… — начал Харитон Иванович.

После такого вступления он спросил:

— Уроки выучил?

— Выучил.

— Ну, рассказывай богородицу.

— «Богородица дева, радуйся…» — бодро забасил Данило молитву и вдруг смолк.

— Так, добре. Дальше.

Данило молчит. Слышно, как жужжат мухи.

— Дальше, дальше! — нетерпеливо торопит его дьячок.

— А дальше не помню…

— Да ты, верно, не читал!.. По глазам вижу, что не читал. Говори: не читал?

— Нет.

— Ох, аспид, что мне делать с тобой? — вспылил дьячок. — Вот тебе!

Раздаётся глухой удар.

«Святой книгой бьёт», — догадывается Петрусь.

— Что вы, Харитон Иванович, дерётесь! — плачущим голосом говорит Данило. — Я батьке скажу.

— Чтоб он пропал, твой батько! То он и подбил меня учить тебя, недотёпу. А если б не голова[1], так — тьфу! — взялся бы я учить такого дурня!..

«Неужели так тяжко учиться?» — думает Петрусь, слушая, как шелестит бумага.

— Перейдём до грамматики, — говорит дьячок, — Ты плохо читаешь, не помнишь букв. Я тебе задал повторить все буквы. Повторил?

Данило не отвечает.

— Ну, эта как называется?

— Глаголь.

— Где ж глаголь?! — кричит дьячок. — Очи, что ль, у тебя повылазили? Два месяца долблю тебе, что это буки… Ну, а эта?

— Добро, — дрожащим голосом отвечает Данило.

— Господи, чем я согрешил перед тобой? За что ты послал мне такого дурня? — в отчаянии схватился за голову дьячок.

Петрусь приподнялся на цыпочки и увидел, как Харитон Иванович, воздев руки к небу, вопит:

— Уйди, Данило, уйди с глаз моих!

Данило, с красным лицом, схватил шапку и, прошмыгнув мимо Петруся, захлопнул калитку.

— Петрусь, — слабо позвал дьячок.

Мальчик взбежал на крыльцо.

— Ох, замучил! Ох, аспид! — стонал Харитон Иванович, сжимая виски ладонями.

Петрусь подошёл к столу.

— Убери это, — кивнул дьячок на книги. — Вон туда, на полочку… — И сокрушённо заметил: — Вот, сынку, каково учиться. Слыхал?

— Харитон Иванович, научите меня читать! — просительно вырвалось у Петруся.

Дьячок долго смотрел на мальчика удивлёнными, расширенными глазами, пока они не утонули в слезах.

— Что ж, — наконец сказал он, — от одного дурня не отделался, а уже другой навязывается? Да я…

Дьячок осекся.

В дверях колыхалось тело дьячихи.

— Это его-то? — сказала она, указывая пальцем на Петруся.

Мальчик испуганно оглянулся на дьячиху, но не растерялся.

— Я грибов вам натаскаю белых, больших. Вот таких, во! — показывал он. — В Мокрой луже наловлю карасей, сколько захотите! — И Петрусь перечислял всё, что он может сделать, если его научат читать.

При словах «белые грибы» лицо дьячихи насторожённо вытянулось, а при слове «караси» глаза её сделались такими, словно их окунули в масло.

— Слышишь, Харитон Иванович? — сказала она подобревшим голосом.

Но Харитон Иванович не слышал. Закрыв лоб руками, он размышлял вслух:

— Не выучу я этого олуха Данилу… Стой! А что, если вместо одного дурня да буду учить двух? Может, Данила и поумнеет, возьмётся за науку. А то голова…Два мешка пшеницы дал, гречки мешок…

Придя к такому решению, Харитон Иванович светло взглянул на Петруся:

— Так ты, хлопче, учиться хочешь?

— Да, — тихо ответил Петрусь.

— Ну, добре, учись, — сказал дьячок, кладя ему на плечо руку.

— Нет, постой, я вот посмотрю, как он работу сделал! — сказала дьячиха, подходя к перилам крылечка.

Но придраться было не к чему: рядом с мешком лежала гора подсолнухов.

— Можно посмотреть книгу? — несмело спросил Петрусь.

— Смотри, — разрешил дьячок.

Петрусь осторожно поднял толстую книгу в коричневом кожаном переплёте, закапанную воском. Чёрные живые глаза его загорелись.

«Эге, я буду учиться читать! Что теперь батько скажет? — Но вдруг его охватила тревога: — А что, если батько не дозволит?»

Тревога не покидала его до конца дня. Она не оставляла и по дороге к дому.

Степан только пришёл с панщины и умывался, когда во дворе появился Петрусь.

— Тату, тату! — кричал он ещё издали.

Потупа спокойно выслушал сына и нахмурился. Дома было работы много, да и на панщине шла горячая пора — Петрусь был нужен.

Но глаза мальчика так настойчиво просили, что Степан не устоял:

— Ну уж добре, учись, может, оно и пригодится. Пойди скажи матери.

Петрусь бросился обнимать отца и, заглядывая ему в глаза, сказал:

— Тату, а я на заре ходил бандуру слушать.

— Ну! — не поверил Степан.

— Ага, ходил, — продолжал мальчик и рассказал отцу, как бегал в овраг.

«Не трус», — подумал Степан.

От отца Петрусь стремглав вбежал в хату.

Выслушав сына, Катерина просто сказала:

— То хорошее дело — святые книги читать. Учись, Петрусь. Пусть тебе бог поможет, — и вышла из хаты.

«Вот бы помог!.. А кто его видел?» — подумал Петрусь и, став на лавку, дрожащими руками взял икону. Тёмная поверхность тускло выделяла лицо святого. Оно напоминало мышь, выглядывающую из норки. Страшно! Мальчик поспешно перевернул икону. Она пахла ладаном, и на обратной стороне ясно обозначались слои дерева.

«Доска? — удивился Петрусь. — А на доске бог. Чудно!»

Теперь бог не был для него таким страшным, как раньше.