Петрусь Потупа

7 ЗА ОГРАДОЙ

Протекающий под греблей ручеёк вырывался из небольшой круглой арки в ограде, за которой широко раскинулся графский сад. По сторонам ручья тесно переплетались покрытые налётом дорожной пыли побуревшая крапива и ещё зелёный, с колючими шишками дурман. Растения плотно обступили ручей, прикрывая отверстие арки. Это и было то место, откуда Петрусь собирался проникнуть в барскую усадьбу.

Подбежав к гребле, мальчик оглянулся. Убедившись, что вокруг никого нет, он быстро сбежал с мостика и, засучив штаны, опустил ноги в холодную воду илистого ручья. Раздвигая руками удушливо пахнущий бурьян, Петрусь обжигался крапивой, натыкался на острые шипы головок дурмана.

Наконец показалась арка. Один только оставшийся ржавый прут мешал мальчику влезть в проход. Еле держась в гнезде, он сиротливо торчал над водой.

Ухватившись за прут, Петрусь сначала потянул его на себя, потом с силой толкнул вперёд. Послышался короткий визг — прут выпал из гнезда и шлёпнулся в воду. Лицо Петруся обдало холодными брызгами. Мальчик замер, прислушиваясь к громким ударам сердца. И только когда, словно сквозь сон, послышалось далёкое конское ржание на селе, Петрусь пришёл в себя, быстро нагнулся и, вздрагивая от прикосновения воды, полез под ограду.

Огромный сад изнемогал от обилия плодов. Нежно и заманчиво светились они на отягощённых ветвях. Время от времени слышался шелест падающего созревшего яблока и гулкий удар его о землю. Тучи насекомых — ос, пчёл, шмелей — копошились на влажной мякоти груш, наполняя воздух ровным, протяжным гудением. Это гудение, похожее на тонкий звон, изредка покрывалось мощным жужжанием шершня.

Вокруг царила безлюдная тишина — тишина созревающего сада, как это бывает в знойный день позднего лета. Но Петрусь знал, что это обманчивая тишина, что сад стерегут сторожа, а также цепные псы, возможно спущенные в эту пору.

В это время старший сторож, прозванный мальчишками «Пьяна звирюка», дневалил у себя в шалаше. Он сидел на покрытых овчинами досках и курил длинную черешневую трубку. Рассеивался дым — появлялись рыжие усы, красно-бурое, в веснушках лицо.

На деревянной тумбе перед сторожем высился штоф с водкой, лежал хлеб. Тут же валялся нож с загнутым, как у ятагана, концом. У входа белела прислонённая к стене дубина.

От кислого запаха овчин, водки, табачного дыма в шалаше стоял тяжёлый смрад. Было душно, но, несмотря на это, сторож сидел в охотничьих сапогах и кафтане, застёгнутом до самой шеи.

Обхватив заскорузлыми длинными руками голову, «Пьяна звирюка» что-то напевал, наполняя тесное помещение низкими, басовыми звуками. Замолкая, он вытягивал голову и долго прислушивался.

Но как бы он вскочил, если бы знал, кто стоит рядом, у его логова, чьи пытливые глаза давно следят в щёлку за его движениями, ощупывая взглядом каждый предмет в его шалаше!

Когда «Пьяна звирюка», положив голову на тумбу, захрапел, Петрусь медленно пополз дальше.

Из сада мальчик прошёл в цветник. От обилия диковинных цветов у него зарябило в глазах: цвели георгины. Ему показалось, что они необыкновенно пахнут, и, наклонив крупный, как подсолнух, георгин, Петрусь припал к нему лицом, но тотчас разочарованно отпустил: «Такие красивые, а не пахнут!.. А что это?»

Посреди круглого водоёма возвышалась каменная статуя. Сильные струи воды дробились в воздухе, серебристым дождём падали в мраморную чашу бассейна.

В водоёме плавали словно вылитые из червонного золота рыбки.

Отойдя от фонтана, мальчик засмотрелся на оранжереи. Сверкающие стеклянные крыши делали их похожими на маленькие дворцы.

«Должно, пан живёт там. Пойду погляжу».

Опустив в открытую раму цветочной оранжереи голову, Петрусь словно окунулся в насыщенный влагой, душный воздух.

Здесь цветы были ещё ярче, ещё диковиннее, чем те, какие он видел на клумбах.

— Как бабочки! — шептал Петрусь, и ему казалось, что под ним не цветы, а яркий волшебный ковёр.

В глубине оранжереи зашаркали чьи-то шаги. Петрусь отскочил от рамы и растерянно огляделся.

Рядом тянулся высокий забор. Мальчик, как кошка, прыгнул на забор и через мгновение был на другой стороне.

Коснувшись земли и очутившись среди домиков террариума, построенных графом для змей, он. с любопытством огляделся.

Домики стояли на столбах и тянулись рядами, а висевшие на них дощечки на непонятном мальчику латинском языке сообщали родину, название и дату появления змеи в террариуме.

«Как ульи на пасеке», — подумал Петрусь.

Заглянуть в них он не успел — послышались людские голоса, и мальчик поспешно юркнул под ближайшую клетку. Доски, закрывающие просвет между столбами, скрыли его.

Голоса приближались.

Петрусь заглянул в щель и тут увидел самого пана— владельца Вербовья, хозяина тысяч крепостных крестьян.

Граф запоздал с обходом своего питомника. Одет он был, как обычно в утренние часы: на нём была светло-жёлтая венгерка; такого же цвета, как и венгерка, брюки; на ногах малиновые домашние туфли. На чёрной шелковинке свисало стёклышко монокля, в руке покачивался длинный стек.

Так вот он какой, пан…

Вглядевшись в бездушное, как маска, лицо графа, Петрусь понял, что лучше на глаза ему не показываться.

В сопровождении служителей террариума граф Шаула спокойно переходил от одной клетки к другой.

За ним семенил низенький, толстый человек с красным лицом, с торчащими в стороны, будто пики, усами.

«Старший», — решил Петрусь.

Подойдя совсем близко, граф мельком взглянул на домик, под которым притаился мальчик.

Вскинув монокль, Шаула остановился у клетки напротив.

Только тут Петрусь увидел сквозь кольца решётки гигантскую змею.

Это был удав, вывезенный графом из Южной Америки.

Свернувшись в кольцо, змея лежала неподвижно.

Шаула просунул через отверстие решётки стек и осторожно погладил им по чешуе удава.

Подошёл с подносом в руках лакей.

Граф сделал знак, и служители, поклонившись, удалились.

На подносе, принесённом слугой, стояли бутылка с хрустальным бокалом, покрытые белоснежной салфеткой с вышитым гербом графа.

Лакей снял салфетку, и солнце радужными самоцветами заиграло на хрустальных гранях, вспыхнуло на золоте подноса. Янтарная жидкость полилась в бокал и наполнила его до краёв. Граф уже было протянул руку к напитку, но салфетка, лежавшая у края подноса, неожиданно поползла вниз. Лакей подхватил её, бокал качнулся и упал набок. Растерявшийся слуга ещё более накренил поднос. Хрустальный бокал, прозвенев, свалился на песок.

Граф молча опустил протянутую руку, поднял другую, со стеком, и резко ударил по лицу лакея, Петрусь увидел, как побледневший лоб слуги пересекла лиловая полоса.

«И за что он его? Он же нечаянно!» — пронеслось в мыслях у мальчика.

— Я научу тебя быть лакеем! — процедил граф.

Слуга словно окаменел. Наконец веки его дрогнули. Он опустился на одно колено и осторожно поднял с земли упавший бокал. Втянув голову в плечи, лакей поспешил к замку.

Граф повернулся, и взгляд его упал на щель, из которой выглядывал мальчик.

Петрусь вздрогнул: он не успел отвести глаз от щели. Но, занятый своими мыслями, граф не заметил мальчика.

В эти тягостные минуты Петрусь понял, что граф может сделать с ним что угодно, как- с этим лакеем, как поступил с Андрейкой, и ему ничего не будет — никто не остановит его.

Медленно ползло время. Граф стоял словно в оцепенении. Осторожное покашливание заставило его обернуться. И Петрусь увидел лакея, вновь стоявшего с подносом в руках.

На этот раз граф сам налил вина в бокал и залпом осушил его. Не взглянув на лакея, он, похлопывая стеком по ноге, удалился.

Глубокий вздох облегчения вырвался из груди Петруся. Его онемевшие, словно замороженные члены стали теплеть, оттаивать.

Подождав, пока шаги графа затихли, лакей сделал несколько жадных глотков из бутылки.

Петруся вдруг потянуло на луг, к своему мирному стаду, к товарищам, к родной хате, «Пойду расскажу хлопцам, какой есть пан, какая его правда», — думал Петрусь, прыгая с забора террариума в цветник.

Тревожный лай разбудил сторожа. Подняв голову, «Пьяна звирюка» прислушался. Его любимый пёс, волкодав Бабан, зря не лаял. Сторож поспешно выбежал из шалаша…

В этот знойный день Бабану не сиделось на месте. Его тянуло в садовую тень побегать, поваляться у прохладного ручья. Изнывая от жары и скуки, он забрался в будку, но там было душно, пыльно, и пёс, чихая, выбрался обратно. Тоскливо скуля, Бабан, громыхая цепью, раза два пробежал вдоль проволоки, к которой он был прикольцован. Двор показался ему пустынным. Бабан отбежал от проволоки, пригнулся к земле и, напрягая могучие мышцы, рванулся вперёд.

Цепь, звякнув, понеслась вслед, натянулась, дёрнув Бабана за ошейник. Перевернувшись в воздухе, собака упала на спину, но тут же вскочила, отряхиваясь и фыркая.

Бабан не раз обрывал цепь, и хитрого, разгорячённого пса не остановила неудача. Озлившись, дрожа от нетерпения, он повторил прыжок. Когда его лапы повисли в воздухе, а голова запрокинулась, цепь лопнула. Освободившийся Бабан, с обрывком цепи на шее, львиным прыжком перемахнул через изгородь псарни.

Направляясь к ручью, он вихрем пронёсся по саду, потом побежал медленнее, на ходу обнюхивая землю. Вдруг пёс остановился, глухо зарычал, ощетинился: запах Петруся почуял он на слегка примятой босыми ногами траве.

Собака быстро пошла по следу и вскоре уткнулась в арку, через которую Петрусь пробрался в сад. Громко лая, Бабан поднял тревогу. Прошло немного времени, и «Пьяна звирюка», сдвинув брови, разглядывал прут, сломанный мальчиком.

— Ищи, Бабан, ищи! — поощрительно гудел «Пьяна звирюка».

Словно не слыша нетерпеливых окриков сторожа, Бабан нюхал воздух, беспокойно тыкался мордой в землю.

Чем больше сердился «Пьяна звирюка», тем бестолковее становился пёс.

Жалобно взвизгивая, он кружился, возвращался назад, но запах Петруся словно растворился в аромате плодов.

Тогда «Пьяна звирюка» опустился перед собакой на корточки, положил на её голову руку и ласково заговорил:

— Ну постой, дурачок, постой, отдохни. А злодей от нас не уйдёт, не-ет…

Его рука поплыла по загривку и спине собаки. Бабан вздрогнул, взъерошил шерсть, оскалив крупные, как жёлуди, клыки.

— Цыц, дурной! — прикрикнул сторож.

Постепенно рычание пса перешло в тихое, довольное ворчание, и он, полузакрыв глаза, отдался непривычной ласке.

«Хватит», — подумал «Пьяна звирюка» и быстро поднялся.

— Теперь ищи! — коротко приказал он.

Бабан как бы пришёл в себя, встрепенулся, побежал вперёд. Ещё немного — и стойка и взмах хвоста показали, что след найден. Теперь сторож едва поспевал за ним. Собака с разбегу остановилась у сторожки. Шерсть на её спине поднялась дыбом.

«Ужель воры?»

Ярость охватила сторожа.

— Веди! — прохрипел он так, что Бабан отпрянул в сторону.

Пёс привёл сторожа к площадке, где Петрусь нюхал георгин, оттуда — к оранжерее, от неё — к высокому забору, на который стал свирепо прыгать.

Надев Бабану намордник, «Пьяна звирюка» потащил его к калитке. Толкнув дверцу, сторож тревожно оглядел питомник. Ни графа, ни служителей уже в нём не было.

Бабан рванулся к клетке, под которой ещё недавно сидел Петрусь.

Спина сторожа покрылась испариной: «Чужой в террариуме!..»

Схватив Бабана за ошейник, он выволок пса за калитку.

По тому нетерпению, которое охватило собаку, сторож понял, что чужой близко. Но цветник кончается, а его всё нет.

«Уйдёт!..» — испугался «Пьяна звирюка», срывая с пса намордник.

Из-за кустов показалась свора сторожевых собак. Она налетела на Бабана и окружила его плотным кольцом.

Свирепо кусая собак, волкодав прорезал собачье кольцо и вновь пошёл по следу. Собаки, признав Бабана за вожака, бросились за ним.

Петрусь пересек цветник и углубился в сад. В саду он невольно замедлил шаг. «Возьми», — манили лежащие на земле плоды. «Сорви», — словно шептали висящие на ветках яблоки. И Петрусь не удержался: наклонившись, он поспешно поднял крупную, похожую на молодую дыню, антоновку, сунул её за пазуху, но тотчас же замер: со стороны цветника донёсся разноголосый собачий лай, словно это ввысь взметнулась галочья стая. Нарастая, лай катился к саду.

Ограда была рядом. Петрусь прыгнул на каменный цоколь и стал подтягиваться на прутьях решётки. Вдруг что-то тёмное, рычащее взметнулось к его ногам, и через мгновение клок из штанов уже мотался в клыкастой пасти подоспевшего с собаками Бабана.

Подняв морды к повисшему на решётке, сжавшемуся в комок мальчику, собаки заливались злобным лаем.

Держась за железные пики, Петрусь хотел спуститься на цоколь, но при каждой его попытке улизнуть Бабан прыгал на ограду и, царапая по откосу цоколя когтями, оскаленной мордой тянулся к пяткам мальчика.

Балансируя руками, Петрусь встал на узкую железную планку, скрепляющую пики решётки. Цепляясь за ветви яблонь, он, осторожно ставя ноги, пошёл по планке. Свора, не отступая от него, бежала рядом.

Из чащи деревьев вынырнул «Пьяна звирюка».

Вскинув глаза, он неожиданно остановился и остолбенело уставился на мальчика.

Разбрасывая подвернувшихся под ноги собак, он кинулся к ограде.

Увидев сторожа, Петрусь пошатнулся. Удерживая равновесие, мальчик поднял руку, рубашка выпросталась из штанов, и антоновка, подобранная им в саду, выскользнула из-за пазухи.

Отскочив от удара о доколь, яблоко, упав на землю, покатилось по траве. Бабан, свирепо рыча, кинулся за яблоком. Это на короткое время отвлекло пса от Петруся.

Ящерицей скользнув на цоколь, мальчик легко спрыгнул на землю. Стремглав пустившись вдоль ограды, он вскоре затерялся в густых подсолнечниках на огородах.