Пэтти в колледже

I. Чувствительный Питерс

— Пресс-папье, — заметила Пэтти, посасывая ушибленный большой палец, — сделано явно не для того, чтобы забивать им гвозди. Хотелось бы мне иметь молоток.

Это замечание не вызвало ответа, и Пэтти, стоя на верхней ступени приставной лестницы, пристально посмотрела на свою соседку по комнате, которая сидела на полу и вытаскивала диванные подушки и занавеси из ящика для белья.

— Присцилла, — воззвала она, — ты ничего полезного не делаешь. Сходи вниз и попроси у Питерса молоток.

Присцилла неохотно поднялась. — Думаю, что уже пятьдесят девчонок ходили за молотком.

— О, в заднем кармане у него имеется свой собственный молоток. Одолжи его. И, Прис, — позвала ее Пэтти, наклонясь над фрамугой, — попроси его прислать мужчину, который бы снял с петель дверь туалета.

Воспользовавшись передышкой, Пэтти уселась на верхней ступеньке и принялась изучать хаос внизу. В центре комнаты возвышались: восточное тростниковое кресло, сильно потертое на подлокотниках, несколько разношерстных стульев, два письменных стола, диван, стол и два ящика для белья. Проглядывавший в промежутках пол устилал ядовито-зеленый ковер, а шторы и портьеры были кричащего, ярко-красного цвета.

— Едва ли кто-нибудь назвал бы это симфонией цвета. — Заметила Пэтти в отношении обстановки в целом.

В дверь постучали.

— Войдите, — отозвалась она.

В дверном проеме возникла девушка в голубом полотняном матросском костюмчике, доходившем ей до лодыжек, с волосами, уложенными в косу, спускавшуюся вдоль спины. Пэтти молча изучала ее. Девушка в некотором удивлении оглядела комнату и, наконец, глаза ее остановились на верхушке лестницы.

— Я… я первокурсница, — начала она.

— Дорогуша, — проворчала Пэтти неодобрительно, — я едва не приняла тебя за старшекурсницу; однако входи и присаживайся, — показала она взмахом руки на ближайший бельевой ящик. — Мне нужен твой совет. Так вот, — сказала она, словно продолжая беседу, — существуют оттенки зеленого, которые неплохо смотрятся с красным; но я прошу сказать мне откровенно, подойдет ли к чему-нибудь этот оттенок зеленого?

Первокурсница посмотрела на Пэтти, затем на ковер, и улыбка ее выразила сомнение. — Нет, — признала она. — Не думаю, что он к чему-либо подойдет.

— Я знала, что ты это скажешь! — воскликнула Пэтти с облегчением. — А как ты посоветуешь нам поступить с ковром?

Первокурсница выглядела озадаченной. — Я… я не знаю, ну разве что свернуть его, — произнесла она с запинкой.

— Это то, что нужно! — сказала Пэтти. — Интересно, как мы раньше до этого не додумались?

В этот момент вновь появилась Присцилла и объявила:

— Питерс — самый подозрительный человек, которого я когда-либо встречала! — Однако, заметив первокурсницу, она умолкла в нерешительности.

— Присцилла, — произнесла Пэтти сурово, — я надеюсь, ты не проговорилась о том, что мы драпируем стены, — и сопроводила свои слова взмахом руки в сторону набивной хлопчатобумажной ткани, свисающей с молдинга.

— Я пыталась, — сказала Присцилла виновато, — но в моих глазах он прочел слово «драпировка». Едва взглянув на меня, он сказал: «Послушайте, мисс, вы знаете, что вешать ткань на стены против правил, и вы не должны забивать гвозди в штукатурку, и в любом случае, не думаю, что вам нужен молоток».

— Отвратительное создание! — промолвила Пэтти.

— Однако, — продолжила торопливо Присцилла, — на обратном пути я остановилась и одолжила молоток у Джорджи Меррилс. О, я забыла, — прибавила она, — он сказал, что мы не можем снять дверь туалета с петель: как только мы ее снимем, остальные пятьсот молодых леди захотят снять свои двери, и понадобится полдюжины мужчин, которые все лето будут вешать их обратно.

Брови Пэтти зловеще нахмурились и первокурсница, желая предупредить возможную домашнюю трагедию, робко поинтересовалась: — Кто такой Питерс?

— Питерс, — ответила Присцилла, — это низенький, кривоногий господин с рыжей бородкой клином, который по своей технической должности является вахтером, а фактически — диктатором. Все боятся его, даже Прекси.

— А я нет, — сказала Пэтти. — И эта дверь, — твердо добавила она, — будет снята, разрешит он или нет, так что, я полагаю, нам придется сделать это самим. — Она перевела взгляд на ковер, и лицо ее просветлело. — О, Прис, у нас появился новый прекрасный план. Моя подруга говорит, что ковер ей совсем не нравится, и предлагает убрать его, принести черной краски и самим покрасить пол. Я согласна, — прибавила она, — что пол цвета фламандского дуба, устланный коврами, был бы огромным усовершенствованием.

Присцилла перевела неуверенный взгляд с первокурсницы на пол. — Ты думаешь, нам позволят это сделать?

— Было бы неловко их об этом спрашивать, — ответила Пэтти.

Первокурсница с беспокойством поднялась. — Я пришла, — сказала она нерешительно, — чтобы узнать… то есть, насколько я понимаю, девочки одалживают свои старые книги во временное пользование, и я подумала, если вы не против…

— Против! — сказала Пэтти обнадеживающе. — Мы бы сдали в аренду наши души за пятьдесят центов в семестр.

— Я… я хотела латинский словарь, — произнесла первокурсница, — а девочки по соседству сказали, что, возможно, у вас он есть.

— Есть чудесный словарь, — подтвердила Пэтти.

— Нет, — перебила Присцилла, — у нее потеряны листы от «О» до «Р», и он весь изодран, а мой, — нырнув в один из ящиков, она извлекла маленький, пухлый томик без обложки, — хотя и не такой красивый, каким он был когда-то, но по-прежнему полезный.

— Мой с аннотациями, — сказала Пэтти, — и с иллюстрациями. Я покажу тебе, какая это превосходная книга, — и она начала спускаться по лестнице. Но Присцилла набросилась на нее, и она снова отступила на верхнюю ступеньку. — Как, — взвыла она испуганной первокурснице, — разве ты не попросила словарь прежде, чем она вернулась? Позволь мне дать тебе совет в начале твоей карьеры в колледже, — добавила она предостерегающе. — Никогда не выбирай в соседки тех, кто крупнее тебя. Они опасны.

Первокурсница стремительно отступала к двери, как вдруг она распахнулась и перед ними предстала привлекательная девушка с пушистыми рыжими волосами.

— Прис, негодница, ты ушла с моим молотком!

— О, Джорджи, нам он нужен больше, чем тебе! Заходи и помоги забить гвозди.

— Привет, Джорджи, — позвала Пэтти с лестницы. — Эта комната будет замечательной, когда мы все здесь закончим, да?

Джорджи огляделась. — Вы более оптимистично настроены, чем я, — засмеялась она.

— Пока рано говорить, — парировала Пэтти. — Мы хотим закрыть обои этой красной материей, покрасить пол черным, поставить темную мебель, повесить красные портьеры, установить мягкое освещение. Она будет выглядеть, как Восточная комната в «Уолдорфе».

— Как, ради всего святого, — поинтересовалась Джорджи, — вы заставили их позволить вам все это сделать? Сегодня я прикрепила три безобидные кнопки, так ощетинившийся от ярости Питерс налетел на меня и сказал, что, если я их не вытащу, он доложит обо мне.

— А мы и не просили, — объяснила Пэтти. — Это единственный способ.

— Вам придется потрудиться, если вы хотите устроиться к понедельнику, — заметила Джорджи.

— C'est vrai,[1] — согласилась Пэтти, спускаясь с лестницы под внезапным приливом энергии, — и тебе придется остаться и помочь нам. Нам нужно перетащить всю эту мебель в спальни и поднять ковер, прежде чем начать красить. — Она осторожно обратилась к первокурснице. — Ты не слишком занята?

— Нет. Моя соседка еще не приехала, так что я не могу устраиваться.

— Чудесно. Тогда помоги нам передвинуть мебель.

— Пэтти! — сказала Присцилла, — по-моему, ты невыносима.

— Я бы очень хотела остаться и помочь, если вы позволите.

— Конечно, — сказала Пэтти любезно. — Я забыла спросить твое имя, — продолжала она, — и я не думаю, что ты бы хотела, чтобы тебя называли Первокурсницей, — это довольно неопределенно.

— Меня зовут Женевьева Эйнсли Рэндольф.

— Женевьева Эйнс… боже правый! Такое я не в состоянии запомнить. Ты не возражаешь, если я стану звать тебя коротко: леди Клара Вере де Вере?

Лицо первокурсницы выразило сомнение, а Пэтти продолжила. — Леди Клара, позвольте вам представить мою соседку мисс Присциллу Понд — она не имеет никакого отношения к экстракту. Она занимается атлетикой и побеждает в забеге на сто ярдов и в барьерном беге, и имя ее попадает в газету в поистине удовлетворительной степени. А это моя дорогая подруга мисс Джорджи Меррилс из одного из старейших семейств в Дакоте. Мисс Меррилс очень талантлива: поет в клубе хорового пения, играет на расческе…

— И, — прервала ее Джорджи, — позвольте представить мисс Пэтти Уайатт, у которой…

— Нет никаких особенностей, — сказала Пэтти скромно, — но которая просто добра, красива и умна.

В дверь постучали и открыли, не дождавшись ответа. — Мисс Теодора Барлет, — продолжала Пэтти, — обычно известная как Близняшка, мисс Вере де Вере.

Близняшка потрясенно пробормотала: «Мисс Вере де Вере» и опустилась на бельевой ящик.

— Термин «Близняшка», — пояснила Пэтти, — используется в исключительно аллегорическом смысле. На самом деле у нее нет сестры-близнеца. Прозвище было ей дано на первом курсе, а причина утеряна со смутных незапамятных времен.

Первокурсница посмотрела на Близняшку и открыла рот, но снова закрыла, не сказав ни слова.

— Моим любимым афоризмом, — произнесла Пэтти, — всегда было «Молчание — золото». Я замечаю, что мы родственные души.

— Пэтти, — сказала Присцилла, — перестань утомлять бедное дитя и принимайся за работу.

— Утомлять? — молвила Пэтти. — Я не утомляю ее; мы просто знакомимся. Замечу, тем не менее, что теперь не время для пустых любезностей. Тебе что-то нужно? — добавила она, поворачиваясь к Близняшке. — Или ты заскочила, чтобы поговорить?

— Просто зашла поговорить, но, полагаю, я зайду снова, когда не нужно будет двигать мебель.

— Ты случайно не поедешь сегодня после обеда в город?

— Да, — ответила Близняшка. — Однако если речь идет о карнизе для штор, — прибавила она осторожно, — я отказываюсь привозить его. Вчера вечером я вызвалась привезти карниз для Люсиль Картер, поскольку она торопилась отпраздновать новоселье, так я уколола им кондуктора, когда залезала в трамвай; а пока я извинялась перед ним, другим концом карниза я сшибла шляпку миссис Прекси.

— У нас есть все необходимые карнизы для штор, — ответила Пэтти. — Речь идет о краске — о пяти банках черной краски — и о трех кисточках, продаваемых в магазине полезных мелочей, и большое тебе спасибо. Прощай. А теперь, — продолжала она, — прежде всего, следует снять эту дверь, а я отвоюю у несговорчивого Питерса отвертку, пока вы вытаскиваете кнопки из ковра.

— Он не даст тебе ее, — промолвила Присцилла.

— Увидим, — ответила Пэтти.

Пять минут спустя она вернулась, размахивая над головой настоящей отверткой. — Voilà, mes amies![2] Собственная отвертка Питерса, за которую я лично отвечаю.

— Как ты ее достала? — подозрительно поинтересовалась Присцилла.

— Ты ведешь себя так, — сказала Пэтти, — словно я сбила его с ног в каком-нибудь темном углу и ограбила. Я просто вежливо ее попросила, и он спросил, что я собираюсь с ней делать. Я сказала, что хочу отвинтить шурупы, и причина его настолько впечатлила, что он вручил мне ее без единого слова. Питерс, — прибавила она, — душка, просто он похож на всех остальных мужчин — с ними следует быть дипломатичными.

В десять часов вечера ковер из рабочего кабинета «399» был аккуратно свернут и перенесен в конец коридора наверху, где было бы сложно проследить его происхождение. Все пространство было пропитано запахом скипидара, пол рабочего кабинета «399» сверкал черным цветом, кроме четырех-пяти неокрашенных пятен, обозначенных Пэтти как «островки», которыми следовало заняться позже. Кто бы ни зашел к ним в тот день или вечер, получал в руку кисть, должен был опуститься на колени и красить. Кроме пола, три книжных шкафа и стул из цвета красного дерева перекрасили в цвет фламандского дуба, и оставалось еще полбанки краски, от которой Пэтти настойчиво пыталась избавиться.

На следующее утро, несмотря на сложности с передвижением, вновь воздвигли приставную лестницу, и крепление декоративной ткани было с энтузиазмом продолжено, как вдруг работу прервал стук в дверь.

Совершенно не подозревая о нависшем роке, Пэтти весело отозвалась: — Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге выросла фигура Питерса. Присцилла подло сбежала, оставив свою соседку на лестнице, в затруднительном положении.

— Вы та юная леди, которая взяла у меня взаймы отвертку… — Питерс замер, посмотрел на пол, и челюсть его отвисла в крайнем изумлении. — А ковер где? — вопросил он тоном, подразумевающим, что, по его мнению, ковер находится под краской.

— Он в холле, — радостно ответила Пэтти. — Осторожно, пожалуйста, не наступите на окрашенное. Так гораздо лучше, Вы не находите?

— Вам следовало получить разрешение… — начал было он, но его взгляд упал на обои, и он снова замолчал.

— Да, — сказала Пэтти, — но мы знали, что Вы не можете прямо сейчас выделить человека, который покрасил бы за нас, поэтому мы не стали Вас беспокоить.

— Вешать занавески на стены — против правил.

— Я слышала об этом, — сказала Пэтти приветливо, — и считаю, что обыкновенно это очень хорошее правило. Но взгляните на цвет этих обоев. Это зеленый горох. У вас имеется достаточный опыт по части обоев, мистер Питерс, чтобы понимать, что это не возможно, особенно учитывая, что шторы и портьеры у нас красные.

Взгляд Питерса переместился на туалетную комнату, лишенную двери. — Вы та юная леди, — резко поинтересовался он, — которая попросила меня снять эту дверь с петель?

— Нет, — ответила Пэтти, — полагаю, это была моя соседка. Она была очень тяжелой, — продолжала она жалобно, — и нам пришлось изрядно повозиться, снимая ее, но мы, разумеется, понимали, что Вы ужасно заняты и что в этом нет Вашей вины. Для этого мне и нужна была отвертка, — прибавила она. — Простите, что я не вернула ее вчера вечером, просто я очень устала и забыла об этом.

Питерс только хрюкнул. Он рассматривал угловой шкафчик, висевший на стене. — Разве Вы не знали, — сурово спросил он, — что правила запрещают вбивать гвозди в штукатурку?

— Это не гвозди, — запротестовала Пэтти. — Это крючки. Памятуя, что Вам не нравятся дырки, я установила два крючка, хотя, боюсь, что нужны три. Как Вы думаете, мистер Питерс? Это выглядит прочным?

Питерс подергал. — Достаточно прочным, — мрачно сказал он. Когда он обернулся, его взгляд упал на стол в спальне Присциллы. — Там газовая плита? — поинтересовался он.

Пэтти пожала плечами. — Извините за… осторожно, мистер Питерс! Не наскочите на тот книжный шкаф. Его недавно покрасили.

Питерс отпрыгнул и встал в позу Колосса Родосского, одной ногой наступив на один «островок», другой — на другой «островок» в трех футах от первого. Даже вахтеру сложно возмущаться в подобном положении, и покуда он собирал воедино свои разрозненные впечатления, Пэтти жадно огляделась в поисках кого-нибудь, кто насладился бы зрелищем вместе с ней. Однако, почувствовав, что тишина становится угрожающей, она поспешила прервать ее.

— С этой плитой не все в порядке: она совсем не горит. Боюсь, что мы неправильно собрали ее. Меня бы не удивило, если бы Вы, мистер Питерс, сказали бы, что с ней произошло. — Она мило улыбнулась. — Мужчины столько всего знают о таких вещах! Вы на нее не взглянете?

Питерс снова хрюкнул, однако подошел к плите.

Спустя пять минут, когда Присцилла заглянула в комнату, чтобы посмотреть, не осталось ли случайно чего-нибудь от Пэтти, она увидела Питерса, стоявшего на коленях на полу в ее спальне, вокруг валялись разбросанные детали плиты, и услышала, как он говорит: «Не знаю, есть ли необходимость докладывать о вас, так как, полагаю, раз уж они в стене, пусть там и остаются»; и голос Пэтти, отвечающий: «Вы очень добры, мистер Питерс. Разумеется, если бы мы знали…». Присцилла тихо закрыла дверь и ретировалась за угол, чтобы дождаться ухода Питерса.

— Как, черт возьми, ты управилась с ним? — спросила она, врываясь в комнату, как только замер звук его шагов, удалявшихся по коридору. — Я думала, что буду петь реквием над твоими останками, а обнаружила Питерса на коленях, погруженного в дружескую беседу.

Пэтти загадочно улыбнулась. — Ты должна запомнить, — сказала она, — что Питерс — не только вахтер, он к тому же мужчина.