Глава 17

Я пришел в себя, сидя в машине. Я не могу благодарить их за это. Ключи оказались не в том кармане, из чего я заключил, что они обыскали меня с ног до головы. Во всем остальном могло бы показаться, что я просто уснул в машине, когда бы не боль в затылке и звон в ушах.

Я был один. Я осторожно покрутил головой, проверяя шею, потом выглянул в окно. Голографический дом все стоял тихо и торжественно такой, каким я увидел его в первый раз. С тех пор я познакомился кое с какими его секретами, но на внешности дома они не отражались. Если повезет, этот голографический дом будет стоять на холме и после конца света, такой же тихий и торжественный. Эта мысль почти успокаивала.

Я посмотрел на часы. Девять. Я провел два часа с Фонеблюмом, да еще около получаса без сознания в машине. Мне хотелось есть и хотелось понюшки, а потом, возможно, выпить – я пока не знал точно. Мне нужно было обдумать все, что я узнал от Фонеблюма, и определить, что это мне дало. Все дело было с ног до головы в отпечатках пальцев толстяка, и все равно я не видел никаких явных поводов для убийства.

Все, что я знал, так это то, что мне необходимо вернуться на два с половиной года назад, когда Челеста повстречала Мейнарда Стенханта, а Пэнси Гринлиф получила ребенка и дом. То, что случилось тогда – что бы это ни было, – заложило основу всего, что происходило потом.

Кроме того, мне стало любопытно, чем же именно промышляет Фонеблюм. В случае, если Вычистителем Пэнси снабжает именно он, это может объяснить одну из линий его влияния. И если у него действительно такие шашни с Отделом, мне необходимо знать точно – для безопасности.

Остальные, куда более важные вопросы так и остались без ответа. Что делал Мейнард Стенхант в этом номере? Я бы посмеялся над собой, да только мне сейчас не до смеха.

Еще минуту я помассировал затылок, потом завел машину и бесцельно поехал вниз. У меня сложилось ощущение, что дома меня будут ждать инквизиторы, а я был не совсем готов к встрече с ними. Они захотят получить ответы, которых у меня нет, – ответы на вопросы, которые я предпочел бы задавать сам. Я оставил им Энгьюина на блюдечке с голубой каемочкой, но даже так вряд ли все пройдет гладко.

Что-то имелось между Моргенлендером, Фонеблюмом и сферами их влияния, и, пока я не выясню, в чем же тут дело, мне лучше держаться подальше от Отдела. Насколько я знал механизм Отдела, они используют убийство овцы как последний гвоздь в гроб Энгьюина, и все равно мне лучше подождать до утра и официальных сообщений по радио. Закрытое дело будет труднее расследовать. Ничего, бывало и хуже.

Все подсказывало мне, что лучше всего провести некоторое время у себя в офисе. Я смогу заказать сандвич, и пропустить понюшку-другую, и подождать, пока сторожевые псы у меня дома устанут и уйдут спать. Если инквизиторы захотят найти меня, они меня найдут – скрываться я не собирался, только отдохнуть. Мне нравилось в офисе ночью: прохладно, темно и – главное никакого дантиста. Может, там мне будет думаться лучше.

Мне бы давно усвоить, что ничего так просто не бывает. Еще выходя из лифта, я уловил запах духов, и по мере моего приближения к двери запах усиливался. В коридоре никого не было, но дверь в приемную оказалась не заперта, и там на диване сидела, закинув ногу на ногу, Челеста Стенхант. Должно быть, я застал ее врасплох, поскольку она поспешно спустила ноги на пол и оправила юбку. Какая разница. У меня неважная зрительная память, но ее колени и пара соблазнительных дюймов повыше колен великолепно запомнились за то короткое мгновение, пока я входил. При необходимости я мог бы даже нарисовать их.

– Меткалф, – сказала она, и сказала так, словно уже давно повторяла это слово.

– Как вы вошли?

– Я пришла раньше.

– Дантист…

– Да. Не сердитесь.

– Я не сержусь, – сказал я, пересек комнату и отпер дверь в офис. – Я устал и голоден, и у меня голова трещит. Я устал от разговоров.

Она вошла следом за мной.

– Пэнси сказала, вы были у нее дома.

– Верно. Заезжал по делу.

Я сел за стол, протер деревянную поверхность рукавом, достал новый флакон порошка и высыпал добрую порцию. Я давал Челесте понять, что в данный момент она не находится в центре моего внимания. Она молча сидела в кресле по ту сторону стола и ждала, пока я нанюхаюсь.

– Голодны? – спросил я.

Она мотнула головой так, будто вопрос напугал ее. Я позвонил вниз и заказал пиццу. Мне пришлось поспорить, чтобы они согласились положить грибы в маленькую пиццу, но в конце концов они уступили. Я отодвинул телефон, откинулся в кресле и стал наслаждаться ощущением, производимым зельем. Словно смотришь на мир сквозь розовато-кровавую пелену. Челеста уселась поудобнее и в конце концов снова закинула ногу на ногу, что быстро переключило мое внимание на нее.

– Где вы были, когда я заезжал к вам? – спросил я.

– Вы задаете слишком много вопросов. Я пугаюсь.

– Попробуйте ответить на один. Я слышал, это помогает.

Она посмотрела на меня.

– Я… мне позвонил Гровер Тестафер. Мы встречались за ленчем.

– Зачем?

– Он хотел поговорить о своей практике – насчет доли Мейнарда. Он хотел поговорить о брате Пэнси и о вас…

– Вы выигрываете что-нибудь от смерти Мейнарда?

Она резко глянула на меня, и я на мгновение увидел перед собой ту волевую женщину, с которой впервые встретился на Кренберри-стрит. Потом она снова пригладила перья, и ее голос зазвучал спокойно, как всегда.

– Не совсем. Мне, наверное, надо будет обратиться к адвокату. Я не хочу иметь к этому отношения. У Мейнарда был стабильный доход, но мало расходов…

– Звучит так, будто вы неплохо в этом разбираетесь.

– Я не разбиралась, пока Гровер не просветил меня сегодня.

Я прикинул хронологию. Гровер был дома, пугая меня своим электропистолетом в одиннадцать – а ко времени, когда я подъехал на Кренберри-стрит, Пэнси Гринлиф уже валялась одна, накачавшись Вычистителя.

Это означало, что Тестафер сможет ссылаться на Челесту в качестве алиби по убийству овцы. Это означало также, что Челеста была где-то, занимаясь чем-то еще, перед ленчем с Тестафером.

Ход моих мыслей был прерван стуком в дверь. Я крикнул, что открыто, и мальчишка-разносчик из пиццерии с белой картонной коробкой вошел и положил ее на стол. Пока я рылся в карманах в поисках чего-нибудь мельче энгьюиновых сотен, он не сводил взгляда с Челесты Стенхант. Я заплатил, и он отчалил. Пицца была горячей, но, судя по корочке, ее подогревали второй раз, а грибы были не втоплены в сыр, а просто накиданы сверху. Я откусил пару раз и отложил ее обратно, потеряв к ней интерес.

– Ну, что вам? – спросил я. – Дело закрыто.

– Я… я не знаю, как это делается, – ответила она. – Я хочу нанять вас.

– Это еще зачем?

– Я не верю, что Мейнарда убил брат Пэнси. Мне страшно. – Она растянула последнее слово так, чтобы оно включало в себя все возможные двусмысленные обещания. – Мне нужна ваша защита.

– Вы обращались в Отдел?

– Не понимаю.

– Энгьюина обвинили во всех смертных грехах. Если бы вы заявили Отделу, что считаете его невиновным, это могло бы возыметь некоторое действие. В конце концов вы жена.

– Я вдова. – Она улыбнулась, но невесело.

– Вдова, – повторил я. – И вам нужна защита. От кого?

– От того, кто убил Мейнарда. Мне кажется, вы единственный, кто еще хочет найти его.

– Жаль, но я теряю к этому интерес. Слишком уж результаты не окупаются.

Мне пришлось разыгрывать циника. Мне нужны были ее деньги, и по возможности больше, и она, как и я, знала об этом.

Ее голос снова завибрировал – похоже, она включала этот эффект при необходимости.

– Если вы не хотите помочь…

– Сначала вам надо рассказать все, что вам известно. Отвечайте на мои вопросы. Считайте это проверкой. И если у вас все получится, обсудим условия.

– Я расскажу вам все, что знаю.

– Постараюсь не смеяться над этим. Ладно, отвечайте. Что такого сделала Пэнси Гринлиф, что ей достался в качестве платы дом на Кренберри-стрит?

Челеста улыбнулась мне, но я не улыбнулся в ответ. Она сглотнула и ответила:

– Она работала на Денни Фонеблюма. Он купил ей дом. Он любит проявлять заботу о людях.

– Что она делала для него?

– Я не знаю.

– Он снабжает ее наркотиками.

– Мне не хотелось бы показаться глупой, мистер Меткалф, но мне казалось, наркотики продаются свободно. Их покупают в порошечнях.

– Не тот сорт, что употребляет Пэнси. Говорите, Челеста.

На этот раз она смотрела на меня без улыбки, а многозначительные намеки в ее тоне совершенно исчезли.

– Он дает их ей. Он убьет меня, если узнает, что я вам сказала.

– Я это и без вас знаю.

– Для Денни это не имеет значения. Уже одно то, что я рассказала вам что-то…

– Его деньги идут отсюда?

– Я… я почти ничего не знаю про его дела. Так спокойнее.

Я снял с пиццы гриб и положил его в рот.

– Давайте-ка сменим тему. Вы вышли за Стенханта, Фонеблюм купил Пэнси дом, доктор Тестафер оставил практику – все это произошло одновременно. Что случилось два с половиной года назад?

Она подумала.

– Когда мы с Мейнардом решили пожениться, Гровер решил, что может уйти на пенсию и передать практику – он давно уже собирался это сделать. Мейнард не давал ему определенного ответа, пока не обзавелся семьей.

– А что с Пэнси?

– Вы придаете слишком большое значение случайным совпадениям. Тут нет никакой связи. – Она произнесла это твердо, но ей было явно не по себе.

– Чем вы занимались до встречи с Мейнардом?

– Я… я жила на Восточном побережье.

– Ну и как там?

– Простите?

– Я спросил, ну и как там? Не отвечайте, если не знаете, как ответить.

Она удивленно подняла глаза. Я встал со своего места, подошел к двери и распахнул ее.

– Ступайте домой, Челеста. Вы продолжаете врать. Мы попусту теряем время.

Она встала, но не для того, чтобы уходить. Она прилепилась ко мне наподобие большой, в человеческий рост переводной картинке, активно ища точки соприкосновения по всей поверхности и воздействуя на них до тех пор, пока они не среагировали. Ее рот слился с моим, и аромат ее заполнил мои ноздри. Она обвила мою шею руками и приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до моего лица. Нас разделяли два или три слоя одежды, но, клянусь, я ощущал, как ее соски считают мне ребра и горят на моей груди. Мои руки вылезли из карманов и охватили ее за выпуклые ягодицы, прижимая ее бедра к моим и заставив ее язык еще глубже залезть мне в горло.

Я ощутил между нашими животами что-то твердое вроде колбасы или отвертки, и на короткий момент подумал, что у нее там пистолет. Правда, потом сообразил, что этот абсурдный предмет не что иное, как мой собственный пенис, не воспринимаемый мной чувственно, но физически никуда не девшийся и совершенно возбужденный. Все, что я чувствовал, это обычное женское возбуждение – словно зацепление мягких, медленно вращающихся шестеренок. Возможно, я смог бы при желании заняться с ней любовью, хоть и не почувствовал бы того, что, по ее мнению, должен был бы чувствовать. Мысль об этом, возможно, подействовала на меня настолько очевидно, что она спрятала свой язык, отступила на шаг и удивленно посмотрела на меня.

– Конрад”.

Я не произнес ничего. Поцелуй потряс меня больше, чем мне хотелось бы. Он швырнул меня в давно ушедшее время, когда мои шляпу, плащ и имя носил кто-то совсем другой. Челеста наполнила меня желанием, хотя на деле я жаждал вовсе не Челесты. С Челестой я никогда не смогу вернуть то, что мне нужно. Возможно, этого вообще не вернуть, а возможно, и нет, во всяком случае, не с Челестой.

Все, что она могла, – это разбудить разочарование и гнев. Прижимаясь к Челесте бедрами, я отчетливо понял, что ее возбуждает опасность, а если и не опасность, то что-то столь же извращенное. Мне вдруг захотелось ударить ее так же сильно, как только что хотелось трахнуть, и, возможно, она этого тоже хотела, если действительно хотела хоть что-нибудь.

И я ее ударил. Возможно, это я умею делать лучше, чем то, другое. Я наотмашь ударил ее по губам тыльной стороной ладони – меня столько раз били так, – и она в ужасе попятилась, пока не упала в пыльное кресло в углу. Я вернулся к столу, сел и уронил голову на руки.

Минуту спустя она поднялась и подошла к столу. Я думал, она собирается ударить меня, но вместо этого она достала деньги и швырнула их мне.

Я посмотрел сквозь пальцы. Две тысячи долларов, четырьмя бумажками по пятьсот.

– Отлично, – произнесла она. – Теперь я понимаю. Вы точно крутой. Вы защитите меня. Я знаю, что защитите.

– Я не крутой, – возразил я. – Вы не понимаете.

– Возьмите деньги.

– Я не сдаюсь внаем, – сказал я. – Я пока работаю на остатки платы Энгьюина. До тех пор, пока они не закончатся, я занят.

Она смолчала. Я выдвинул ящик, достал сигареты, сунул одну в рот и протянул пачку ей. Она помотала головой. Я прикурил и сделал глубокую затяжку. Дом вокруг нас был неестественно тих, и ночь за окном, казалось, отрицает само существование города. Однако под темным покрывалом город продолжал жить. Разобщенные создания спешили в темноте, направляясь к одиночеству, в пустые гостиничные номера, навстречу смерти. Никто не останавливал их, чтобы спросить, куда они спешат, – никого это не интересовало. Никого, кроме меня, странного создания, задающего вопросы, самого презренного из всех созданий. Я был настолько глуп, что мне показалось: в тишине, опустившейся на городское горло бархатной перчаткой, есть что-то ненормальное.

Я оторвался от окна и посмотрел на Челесту Она потерянно стояла у стола, прижав руки к груди, словно школьница” Когда она заметила, что я смотрю на нее, ее взгляд стал тверже, а губы безмолвно сжались.

– Чего вы страшитесь? – спросил я снова.

Она посмотрела на меня широко открытыми глазами, и на мгновение ее маска исчезла, и она стояла передо мной, нагая и искренняя, и в эту секунду мне снова хотелось обнять и поцеловать ее, но секунда прошла, и она снова оделась в броню цинизма.

– Я не боюсь ничего.

– Ясно.

Она подобрала деньги со стола и, скомкав, сунула в карман.

– Не знаю, зачем я приходила.

– Мне кажется, это относится к нам обоим.

– Обоим? Мы никогда не будем вместе.

Она знала, что это неплохая фраза под занавес, и повернулась к двери. Я не видел смысла удерживать ее. Она хлопнула дверью, и я услышал удаляющееся цоканье ее каблуков в тихом коридоре.

Я вернулся к пицце, но сыр застыл. Я выковырял еще несколько грибов, выключил свет и вернулся в машину.

Загрузка...