План по захвату профессора

ГЛАВА 13

Признаваться студентам, что она не может пересекаться с Нагорным, Маша не могла. Поэтому она опять выбрала легкий путь — соврать.

"Ребята, я не смогу присутствовать на спектакле. Извинитесь за меня перед Андреем Евгеньевичем. Я предупредила администратора, что вас нужно посадить вместе, на один ряд. Приятного просмотра!", — написала она, подумав, что все равно будет находиться за кулисами весь спектакль. Шансы встретиться со студентами, а также с Андреем (если он, конечно, пойдет, узнав, что ее не будет) близятся к нулю.

Когда студенты подошли к Малому театру, староста прочитала сообщение ассистента в чате и с очевидным облегчением сообщила Нагорному, что Мария Владимировна не придет. Ей было неловко за себя и всю группу: они же обещали никому не рассказывать, как проходят семинарские занятия.

Профессор подошел к колоннам, за которыми крылись резные входные двери. На первой же ступени топтались ребята с третьего курса. Они оглянулись на Нагорного, и от группы отделилась староста.

— Андрей Евгеньевич, а Мария Владимировна написала, что не придет.

— Ну еще бы… — усмехнулся Андрей.

У Нагорного день не задался с самого утра. Собака не дождалась выгула, кофе выкипел, пришел штраф за превышение скорости, два зачета пришлось самому принять, заседание кафедры посетить, бабу Галю жалеть, Евстигнеева домой тащить… И как он мог поверить в то, что под вечер удача повернется к нему нужным местом?

Мог бы и догадаться, что студенты, находясь в преступном сговоре с ассистенткой, не упустят шанса сообщить ей о его вероломном набеге на театр. И следовало полагать, что предупрежденная Мария Владимировна не преминет возможностью посмеяться над наивной верой Нагорного в их встречу и сбежит, махнув пушистым хвостом.

У входа в театр змейкой вилась очередь. Студенты "встроились" в нее и уже перестали обращать внимание на профессора, увлеченные обычными внутриочередными делами: вынимали все из карманов перед сдачей вещей в гардероб, рассматривали афиши на крахмально-белых стенах театра, толкались, ища место поближе ко входу.

Нагорный еще пару минут постоял у колонн и, плюнув, пошел к машине.

Чего он там не видел в этом театре? Настроение было низко напиться, а не приобщиться к высокому. Пока профессор брел к парковке, он выстроил в голове пирамиду из обсценной лексики, пришедшей ему на ум по поводу ассистентки и ее выкрутасов. Пора уже ее прижучить! Бабу Галю на нее что ли натравить?! Нет, это слишком жестоко. Никто в этом мире не заслуживает подобной участи. Тем более что заведующая и так не в восторге от нового кадра. И, видимо, не зря.

— Андрей? — знакомый бас отвлек мужчину от невеселых мыслей.

Станислав Холин (в девичестве, ой, то есть по паспорту Станислав Сергеев) — человек и режиссер, перескакивая через сугроб с искрящейся сигаретой наперевес, несся к Нагорному.

— Андрей! Ну, ты бы мог позвонить, что придешь! Мы бы тебя встретили.

Нагорный надел свою обычную вежливую улыбку и молча пожал протянутую руку.

— Я трижды звонил к вам на кафедру, приглашал товарищей этнографов на премьеру. Какая-то тетка бубнила в ответ про сессию. Какая сессия? Ну какая сессия может сравниться с этим спектаклем?! Боже, я так и знал, что именно ты не сможешь пропустить такое событие, именно ты оценишь всю важность этой постановки.

Андрей, хоть убей, не помнил никаких разговоров на кафедре ни об этой постановке, ни о каких-либо других… Но Стас, когда-то преподававший на кафедре культурологии, был отличным мужиком, хоть и со своими заплетами. Культуролог все-таки… Его восторженный вид и отсутствие планов на вечер помогли принять Андрею решение, а последовавшее далее предложение укрепило его.

— После спектакля коньячка выпьем, как в старые добрые.

"Уболтал, черт, я согласная", — подумал Андрей, но вслух сказал так:

— Стас, наша кафедра никогда бы не оставили такое театральное событие без внимания. Я с удовольствием посмотрю твою новую постановку, а потом с не меньшим удовольствием с тобой выпью. Но сначала постановка.

— А может, сначала выпьем? — как можно более игриво подмигнул двухметровый бородатый Стас, выдыхая сигаретный дым.

— Уболтал, черт, я согласная! — сказал Андрей вслух, а про себя подумал, что должно же и с ним произойти хотя бы что-то хорошее в такой отвратительный день.

Стас жестом пригласил новоявленного рецензента ко входу для сотрудников. В тамбуре пахло сигаретным дымом, и не было света. Поэтому Андрей на секунду зажмурился, попав в ярко освещенный коридор, по которому мимо них пробежала наряженная лошадью актриса. Она оставила после себя потрясающий аромат духов. Хвост у костюма то ли отсутствовал изначально, то ли был отпорот временно, но на том месте, где он должен был быть, сияла нежная кожа бедра.

— Модерново, — похвалил костюм (и бедро) Андрей.

— Это не из моего спектакля, — вздохнул Стас.

— Жаль, — хором произнесли мужчины, рассмеялись и пошли следом за порно- пряно-парнокопытной.

Уже дали второй звонок, и большинство зрителей заняли свои места. Малый театр имел форму правильного квадрата и всего два этажа высотности. Оно было выстроено специально для Александровской женской гимназии. На одной из стен зрительного зала до сих пор сохранились барельефы с изображением императорской семьи. Нагорный перевел взгляд со стены на своих студентов: они занимали седьмой ряд практически полностью.

Стас провел Андрея в режиссерскую, после чего его вызвали по рации за кулисы. Профессор неторопливо походил по кабинету, рассматривая старые афиши и весьма тоскливый вид из единственного узкого окна на кирпичную кладку стоящего напротив дома.

На душе было, как писал Маяковский, хмуро и декабро. Нагорный прекрасно знал, что это состояние исправит. И нет, это не коньяк. Он только временно заглушит одиночество. Ему нужна встреча с незнакомкой. Она неожиданно очаровала его своим натиском. А ее шепчущиеся демоны вызывали такой интерес, что от одной мысли найти ее и украсть уже становилось до невозможного хорошо. Но этим балом пока правил не он… "Случайные" встречи инициировала Мариам, а Андрюше оставалось только безропотно ждать.

— Пойдем, я тебе наше подворное хозяйство покажу! — заглянул в приоткрытую дверь Стас.

— А спектакль? — для проформы спросил Нагорный.

— А я уже видел, — пошутил режиссер.

— А коньяк?!

— А я уже выпил, — их хохот перебил третий звонок.

До первого антракта Андрей успел понять, что за несколько своеобразной подачей скрыта огромная работа. Особенно в вопросах исторической достоверности. Реплики актеров были выверены, и ни один архаизм не резал Андрею его этно-слух: все было органично, к месту. Это же касалось и костюмов. Не было ни пресловутых кокошников, ни кос размером с корабельный канат, ни расхристанных рубашек с вышивкой. Одежда была выдержана в стиле этно-кэжуал. Это давало зрителю понять, что перед ними герои из прошлых веков, но при этом не возникало ассоциации с типичными лубочно-пасторальными сценами.

Но это, пожалуй, все, что его заинтересовало в спектакле. В тексте пьесы чувствовалась борьба автора-рационалиста, который хотел объективности и той самой достоверности, и автора-творца, жаждущего образности и спецэффектов.

— С диалогами нам консультант помог. И с костюмерами, кстати, тоже поработала, — кивнул Стас. — Я не со всем согласен… Но она мне чертовски убедительно все объяснила.

На сцене дородная актриса поправляла на голове хитро повязанный платок. Ритмичный узор обрамлял подол тканого платья. Волосы прибраны, как положено: коса уложена полумесяцев надо лбом. Весь наряд будто был снят с музейного манекена, однако, после над ним поработал современный модельер.

— Слушай, а хорошо, хоть и новодел, — Нагорный одобрительно кивнул. — Откуда консультант? Ваш, местный?

— Нет, из Управления культуры. Я ей предлагал косу подлинное да потолще взять. Но мне сказали, что это лишнее… Слушай, Андрей, у нас после спектакля небольшой сабантуй намечается, по поводу премьеры. Там автор пьесы будет, сценарист, актеры, пара спонсоров театра… В общем, все, кто имеет отношение к появлению спектакля. Приглашаю! Только я перед этим делом съезжу домой, машину поставлю. Дождись меня, пожалуйста, в моем кабинете. Я тебе ключ оставлю.

В антракте публика устраивала променад, как говорится, от буфета до туалета. Молодежь не отнимала от лица смартфонов, а представители старшего поколения традиционно фотографировались на фоне наряженной в фойе елки. Профессор встретил студента Михайленко, который еще раз подтвердил, что Марии Владимировны, чтоб ей пусто было, в театре нет.

В середине второго акта Андрея начало отчаянно клонить в сон, и он решил, что хрен бы с ним со Стасом и его коньяком. Опять все одно и то же. Надоело.

Но зрителем Андрей был воспитанным, поэтому досмотрел спектакль до конца, но ограничился одной серией оваций и отправился искать режиссерскую, где он оставил свои вещи. Выход с ложи бельэтажа располагался как раз за его спиной. Он спустился по лестнице, свернул в узкий коридор и увидел знакомый женский силуэт. Девушка повернулась полубоком, закрывая дверь, и сомнений не осталось. Это Мариам!

— Должно же мне было когда-то повезти! — воскликнул Андрей, глядя на девушку как на седьмое чудо света.

Шли последние минуты спектакля.

Маша замерла за кулисами, всматриваясь в сгустившуюся тьму. Рядом щелкнула дым-машина, и на сцену поползли седые облака. Когда бой бубна стал оглушать, актриса вскинула полные, покрытые хлопковой тканью руки и склонилась перед опустившейся к ней луной. Гул стих. Вдалеке, едва слышно, раздался крик птицы. На секунду все умолкло, а затем бубен снова начал свою монотонную работу. До финальной реплики героини оставалось пара мгновений. Кулисы опустели. Все задействованные в спектакле актеры уже вышли на сцену, встав плотной стеной у декорации в виде венца сруба. Техники приготовились давать дым. Театр замер в ожидании развязки. Маша окаменела, задержав дыхание.

Актриса опустила голову и глухо произнесла:

— Это было наваждение, ложь, тина, сумрак, лесной пал… Ничего этого не осталось, и уже никогда не будет вновь.

Пара секунд тишины и зал взорвался аплодисментами. Мария трогательно сложила руки на груди и улыбнулась стоявшему на другой стороне помощнику режиссера. Это была большая работа, и выполнена она была хорошо. Осталось чувство удовлетворения и легкая печаль: теперь спектакль будет жить своей жизнью, будто выросшее дитя.

Актеры вышли на поклон. Маша еще немного полюбовалась на них, усталых, но счастливых, и пошла к гримеркам. Все закулисные помещения были пусты, и ее шаги звоном отражались от стен. В узком служебном коридоре всегда мигала одна из ламп, а в сочетании с красными стенами это создавало атмосферу фильмов Линча. Позади нее раздался стук двери: Маша мельком глянула, отметив мужскую фигуру. И уже было пошла дальше, но замерла, услышав знакомый голос:

— Должно же мне было когда-то повезти!

Андрей Евгеньевич собственной персоной. Он в три шага преодолел расстояние между ними и теперь рассматривал девушку со смесью удивления и ликования во взгляде.

Девушка была все такой же красивой и все такой же незнакомой. Он не очень то преуспел в знакомстве с ней… На Мариам была очередная футболка с надпись. Сегодня — «Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви»*.

К не малому удивлению Маши профессор открыл своим ключом кабинет режиссера, возле которого они стояли, и увлек ее внутрь.

— Что ты делаешь?! — почему-то шепотом спросила Мариам.

— To же, что и ты пару недель назад.

— Сюда могут войти!

— На лектории тебя это не смущало, — усмехнулся Нагорный и, посадив ее на стол, наклонился к ее губам. — Можно? Очень хочется.

Сухая научная формулировка "выброс эндорфинов" не способна описать состояние Марии в этот момент. Андрей начал осторожно, нежно целовать ее, но скоро поцелуй перестал быть медленным и тягучим. Девушка уперлась в плечи профессора, понимая, что надо остановиться, иначе ее опять понесет…

— Ты был на спектакле?

— Нелепое стечение обстоятельств привело меня в театр, — со своей обычной иронией начал Нагорный, с трудом отводя взгляд от ее губ. — Я рассчитывал встретить здесь одного человека… Но встретил другого. Это, кстати, его кабинет. И спектакль по его настоянию я тоже посмотрел.

— И как тебе?

— Я впечатлен сценарием и костюмами. Так сложилось, что я равнодушен к актерской игре что в театре, что в кинематографе. Мне больше нравится наблюдать за ходом сюжета и отмечать мелкие детали, как работа костюмеров, гримеров, декораторов. И в этом спектакле все было идеально: сценарий добротный, одежда, декорации, предметы быта идеологически и исторически выверены. Стас, режиссер этого спектакля, сказал, что ему помог консультант по части исторической достоверности.

После этих слов у Маши чуть сердце не остановилось. Она подумала, что Стас назвал ее имя. Но, кажется, ей в очередной раз удалось остаться невидимкой.

— Задумка с бубном и рукава с птицами у блузы главной героини мне особенно понравились. Эти детали идеально соответствуют моему представлению о том, что есть настоящее искусство сцены.

Как же Маше хотелось крикнуть "Это я! Это я придумала! Я с трудом уговорила Стаса на эти рукава!", но в ответ она просто улыбнулась. Теперь к чувству, что работа была сделана хорошо, добавилось ощущение, что она была сделана будто под заказ, для удовольствия одного конкретного человека. И мысль, что их видение совпадает, грела Маше душу. Похвала от профессора заставила ее практически прослезиться.

— Может, стоит все-таки закрыть дверь на ключ? — она почувствовала, как мужские руки незаметно переместились с ее талии на бедра.

— Через десять минут хозяин кабинета вернется.

— А тебе десять минут не хватит?

— Мне в первую нашу встречу и двух хватило, — улыбнулся Андрей.

Маша не выдержала и рассмеялась. Все-таки самоирония — одно из самых привлекательных человеческих качеств и мужских в частности. Соблазн заняться сексом с профессором прямо здесь, на этом столе, был велик. Но в любой момент может прийти Стас и раскрыть ее инкогнито… А она знает Стаса: он пока не вломится, не успокоится.

— Поехали ко мне?! — скорее приказал, чем спросил Андрей. — Будем много и сильно знакомиться.

Вместо ответа она плотнее прижалась к мужскому паху, наслаждаясь реакцией. Она сама себе сейчас напоминала вагонетку, катящуюся под гору по узкой колее. Тормозить уже поздно и малоэффективно. И если вернется хозяин кабинета, то эта вагонетка просто снесет его к чертям.

За время спектакля вечер сменила ночь: фонари слабо освещали внутренний двор театра. На единственном окне стояла лампа со старым, выцветшим абажуром. Диммер удерживал яркость на минимуме, пряча по углам темноту. Мария была человеком простым: выпала возможность — надо пользоваться. Сегодня она была более расслабленной и уверенной в правильности своих действий. Через пару минут Маша начала плавиться, откликаясь на каждое движение его губ, языка, пальцев. Ей было мало: хотелось впитать еще, запасти на будущее.

Нагорный будто читал ее мысли:

— М-м-м, я слышу, как демоны спорят в твоей голове… — Он посмотрел ей в глаза. — У них уже есть решение?

— Нет у меня никаких демонов, — отмахнулась Маша.

— У всех есть «домашние животные». Демоны, черти, звери…

— "Знаешь, Мэри, в моей голове звери. Они бы тебя съели, если б я разрешил", — процитировала по памяти девушка.

— Кто это?

— Современный поэт, Джио Россо.

— Я не читаю своих современников. Молодое хорошим не бывает, — Андрей высоко поднял край машиной футболки: сжав один сосок, быстро, с нажимом лизнул другой. — Мариам, все, я больше не могу! Либо раздевайся, либо поехали ко мне.

— А тебя не останавливает, что я молодая?

— Ты — исключение из правила. Очень молодая, но очень хорошая, — усмехнулся мужчина и потянул ее футболку еще выше.

— М-м… Закрой дверь, — хрипло, со стоном попросила Маша.

Нагорный запер внутренний замок. To, что сюда может ворваться Стас или кто-то другой, его мало волновало. Если он и падет в глазах старого товарища, то не станет переживать об этом. А вот то, что Мариам может опять исчезнуть, его беспокоило. И пока он может удержать ее возле себя, этим надо пользоваться.

— Походно-полевые условия тебя не смущают?

— Нет, мои демоны любят такие условия, — сбивчиво ответила девушка, расстегивая на Андрее рубашку.

— Я так и знал…

Он не смог договорить, потому что все мысли были снова снесены напором девушки. Она принялась стягивать с себя узкие джинсы. Эта спешка выглядела дико возбуждающе! При нескромном опыте общения с женщинами всех возрастов и уровней раскованности он ни разу не видел такой настоящей, непричесанной страсти. Ей было наплевать, что он подумает о ней, станет ли осуждать за минет в подсобке или быстрый секс на столе. Она хотела и брала. Такое поведение, с одной стороны, было присуще мужчинам, но, с другой стороны, сами мужчины решили, что это их норма, лишив женщин этого права — права на честность в сексуальных отношениях. Андрей не был ярым сторонником феминизма, эмансипации и каких бы то ни было других социальных движений. Он был просто благоразумным, трезвомыслящим человеком, имевшим свое мнение о том, как могут (а не должны) складываться отношения двоих. Свое представление имела и Мариам. И это ему импонировало.

А вот то, что она раздевалась сама, ему совершенно не импонировало. Это должна быть его привилегия. Просто потому что он этого хочет. Безо всякого сексизма. Мужчина остановил ее и сам потянул с девичьих щиколоток джинсы. Вместе с ними слетели балетки, а следом — трусики.

*«Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви» — граффити Дмитрия Врубеля, созданное в 1990 году на Берлинской стене. Граффити изображает поцелуй Леонида Брежнева и Эриха Хонеккера.